Текст книги "Любовь со взломом (пьесы)"

Григорий. Ну ты загнул! Ну, загнул! Это я-то коньяк не люблю? Да помочиться я ходил на кладбище, понимаешь, по-мо-читься! Да, не удивляйтесь – люблю острые ощущения. (Резко и зло.) Попались, Купец! Не крути! (Шепотом.) Коряга хитер, как бобер. Ему другое надо. Дай ты ему бабла, чтобы отвязаться.

Любовь (решительно отводит Петровича в сторону). Капа, Варвара, идите сюда. (Капитолина и Варвара подходят. Заговорщицки.) Петрович, позволь, я в полицию. Ведь проще: сдадим – пускай разбираются. Наше какое собачье дело. Ну почему ты рогом уперся? Накликать беду на всех нас хочешь? Ведь сидел уже! Откуда у тебя эта непокорность? Ты же нас подведешь под монастырь. Вместе сесть хочешь?

Петрович. Люба, остановись! Не скули. Послушайте меня, дорогие мои, если мы их отпустим в полицию – откупятся и Еще смеяться над нами будут. (Громко.) Все, заседание присяжных закончено! За мародерство, за осквернение памяти героев Великой Отечественной войны приговариваем этих волков к расстрелу. (Наводит ружье, прицеливается.)

Любовь (становится перед стволом, кричит). Стой! Подожди! Петрович, не забирайся выше закона! Тебя снова посадят!

Петрович. На этот раз не посадят! Я их так закопаю, что никто не найдет. На харчи народные, Люба, я этим паразитам сесть не дам! Посмотри, как они выворачиваются. Поди, и денег дадут, если отпустим?

Григорий. Дадим, Коряга, чтобы отрезвел ты и перестал мутить баб на самосуд. Купец, а ты давай башляй, а то и впрямь под Саранском мордой о парашу ударят. (Запел.)

 
Тянет лапы империализм,
Захлестнул отчизну бандитизм,
Мы, наверное, здоровы до сих пор,
Потому что клевый есть надзор.
 

Слышишь, Эдик, отвали ему сто тонн, и делу конец.

Сергей. В машине деньги, в тайнике… Давай покажу… Там красненькими пачка на пачке, иконы, картины, барахло разное…

Эдуард (кричит). Не сметь! Убью, мерзавец! (Пытается вырваться.) Убью, гаденыш!

Григорий. Не ори! Дай сто тонн Афгану и бабам – по половине, и мотаем отсюда. Попались, Купец, давай на мировую.

Петрович. Ишь ты! Сколько же стоит твоя мировая?

Григорий. Сто тысяч тебе за глаза хватит. А то, что я забрал, – себе оставь. Хватит ссориться! Твоя взяла. Безденежье – корень всякого зла, Коряга. А заложишь полиции, передам ребятам по азбуке, перо получишь, будь уверен. У нас закон один: заложил – себя загубил. Купец, не кривляйся, а то эта сука… (показывает на Сергея) все ему выложит. Видишь, он обделался от страха.

Эдуард. Сам выкладывай! Кто тебя понес на кладбище? Сам ведь пошел, по своей охоте. Вот и плати теперь. А меня в эту историю не впутывай.

Сергей. Дядя Афган, давай покажу, где деньги. Ключ от тайника он прячет, но это не беда, найду. Ты только меня отпусти: обшарю и найду. Куча денег будет. Я им быстро и могилку выкопаю, дай только лопату.

Григорий. Я тебя за эту лопату утащу с собой, сука. Купец, видишь, куда дело идет, выкладывай бабки, а то все уведут. Дай больше – не откажется.

Петрович. Не купите! Здесь ляжете без суда и следствия. (Наводит ружье.)

Григорий. Слушай меня, дубина стоеросовая. Ты наверняка знаешь наши законы? Найду тебя, где бы ты ни был, только б землю топтал. Я с малых лет по тюрьмам. Если меня сдашь, я и половины срока не просижу, а тебя за это время трясучка доконает. А может, и сдохнешь, не дождавшись меня.

Капитолина. Но и ты в тюрьме можешь умереть, или ты уверен, что бессмертный?

Григорий. Да, я – бессмертный! Потому что зачали меня трое охранников на зоне. Мама там сидела, была очень красивая… После родов ее совсем доконали, чтобы она лишнего не сказала. Так что от троих у меня силы и хватит на троих. Коряга, советую тебе отпустить меня, пока я сам не развязался. Ты этим ружьишком в руках хочешь меня испугать? Знай, больше восьми лет мне не дадут, а ты сон потеряешь. А потом я вернусь, чтобы посмотреть тебе в глаза. Так что не выдрючивайся больше…

Петрович. Не пугай! А до лагеря ты не доживешь. Здесь твоя последняя остановка. Ты волк, хищник и будешь расстрелян, как преступник. (Взводит курок и целится.)

Капитолина (бросается к Петровичу, отводит в сторону). Нельзя здесь стрелять, Петрович. Сколько ни отмывай – кровь останется. Жизни здесь не будет. Этого я сама бы застрелила, но нельзя! Зачем тебе вторая судимость? Лучше их туда… Позвони, пусть приедут и заберут.

Петрович. Нет у меня телефона.

Любовь (подключается к разговору). Петрович, Капа правильно говорит: прознают – до конца жизни там останешься. (Решительно.) Все, решено, я в полицию. Обернусь мигом. (Направляется к двери.)

Варвара (перекрывает выход). Ни-ку-да! Зз-десь их… су-ди-ть будем. Я су-дить бу-ду! Все! (Любе.) Ся-дь на ме-сто! (Люба испуганно садится на табуретку. Варвара разворачивается к подсудимым.) Кре-ста на вас н-нет! Вы и-роды! Отку-да вы, та-ра-каны та-кие, взялись? От-куда и ког-да вы-пол-зли? Люба, нель-зя их жа-леть. Видишь, как он плюю-ет на все! Ему за-кон ды-шло… (Подходит близко к Григорию.) Фа-шист-ты! (Подходит еще ближе.) А ли-цо твое я уже ви-дела… Вот такое же ря-бое и гряз-ное. Пот так же зли-лся. А, бо-ишься?

Григорий. Отойди! Отойди, ведьма! Что ты на меня вылупилась? Я тебя тронул? А, тронул? Шутка это была! Шут-ка!..

Варвара. Ты Степана тро-нул! Ты всех, если бы тт-воя во-ля, из-му-чил и до Мо-сквы бы все рас-копал и пере-тряс. Чер-вяк ты!

Григорий. Отойди, сатана! Что ты от меня хочешь? Чего? Что ты на меня глаза вылупила? (Кричит.) Сгинь, кобра!

Эдуард. Господа, я прошу слова… Как говорится, «кондуктор, нажми на тормоза…» Давайте без крика мирно поговорим…

Григорий. Хватит говорить, Купец! Не виляй! Башляй им. Иначе не вылезем.

Сергей. Дядя, прости. Руки затекли. Отпусти, ради Бога. Я все вам сказал. Все, по совести. Пойдем, деньги найду, а потом – на машину и в полицию. Сам повезу, и все как один сдадимся. (Рыдает.) Сдай, дядя, в ближайшее РУВД, но развяжи. Не могу больше, шнуром сердце перетянуло.

Капитолина (Петровичу). Отпусти ты, ради бога, мальчишку. Они же его с панталыку сбили.

Сергей. Спасибо, тетенька. Вы, дядя, наверно, коммунист. Я когда в Москве был, то прежде всего в мавзолей пошел, к Ленину – как к родному отцу…

Григорий. Да ты просто Павлик Морозов.

Сергей. Я не люблю эти новые партии. Все на одно лицо…

Эдуард (торжественно). Господа, я прошу слова! Позвольте мне обратиться к вам: ваша честь… В уголовном праве зафиксированы случаи, когда по просьбе осужденного приговор заменяется более мягким видом наказания, то есть крупным штрафом. Сколько хотите, чтобы все аннулировать?

Петрович. Ах, так! Откупиться наконец-то решил?

Эдуард. К делу, Афган! Я люблю хруст… Полмиллиона вам хватит? Тебе, Афган, – двести тысяч и им – по сто, а? Полмиллиона на стол, украденное все возвращается, и… дело в шляпе. Ну, идет?

Петрович. Вот так! Лихо!

Эдуард. Мы здесь одни – никто не узнает. Клянусь! Такими сделками, старик, не бросаются. Ты прекрасно знаешь: Россия – у разбитого корыта. Здесь хорошо можно жить, если у тебя бабла много. Ну, полез этот идиот туда, куда не следует, тронул твоего Степана… Да, Героя тронул. Так ведь больной он, Гришка! Ты на него так и смотри.

Григорий. Не больной, а любопытный.

Капитолина. А ты, ты, подонок, здоровый?

Эдуард. Но и не больной, Капитолина Ивановна, у меня все на месте. Правда, есть грех: при прошлой власти я не согласился строить светлое будущее. Не уговорили! А подкрашивать его фасад, на который без зависти взирали пролетарии всех стран, я не стал. И новым господам я не верю. Вот сейчас, если ты согласишься, я тебе полмиллиона дам, а у них, старик, ты спасибо не дождешься. Потому что если ты отступишь, я им отсыплю то, что тебе обещаю.

Петрович. А если не возьмут? Посмотрят на твою рожу и не возьмут.

Эдуард. Будь спокоен: возьмут! Так эта власть их научила. Когда к руке пачка прилипает – не оторвешь! И запах у нее настоящий, настоянный… Тут пахнет властью, свободой, выбором… Ну, Афган, давай по совести: что ты защищаешь? Кого?

За окном отчетливо слышно, как пошел дождь.

Петрович. Друга! Друга, сволочь! Героя великой войны! Разве поймешь ты… человеческое. Вот Варвару защищаю. Миллионы людей защищаю, что легли в землю… Вы не только к Степану забрались, вы к ним ко всем забрались… А тебя, Купец, с такой философией в клетке держать надо. Потому что ты все сотворить можешь. Оборотень ты, любое предательство оправдаешь. Прикидываешься солью земли, а для тебя человек – тля, пустое место, тать. Все, кончаем разговоры. (Переламывает ствол ружья, смотрит патроны и встает наизготовку.)

Эдуард. Ты, Афган, святым-то не прикидывайся. Вон как целишь! Умелец! Небось в Афганистане не одного положил? Скольких там ни за что потеряли?

Варвара. Петрович, выводи его, не могу больше слушать.

Эдуард. Ах ты, цаца! Не может она. У преступника есть право последнего слова. Остановись, Афган! По тебе же жизнь проехала трактором, а ты на нее крестишься. Посмотри вокруг: от деревни твоей рожки да ножки остались, пахотная земля бурьяном заросла… От колхоза твоего и председателя только миф остался. Ты это защищаешь, Афган?

Петрович. Я дом свой защищаю! Ты – моль, черная моль, которая жрет эту страну.

Эдуард. Ложь! Я, как и ты, говорю правду! Но свою! Да, я работал на себя, на личное спасение. Вас учили коммунисты на три жизни замахиваться, а у меня – одна. И я никакому эксперименту ее дарить не собираюсь. Жаль, Афган, тебя, глупый ты!

Петрович. Для тебя ты – это все, вся правда, а для меня есть и другие…

Эдуард. Хорошо! Давай, Петрович, взаимную амнистию устроим. Все мы границу заступили. Прости нас, старина. Полмиллиона – хорошие деньги. Отпусти подобру, а все, что этот идиот вытащил, вернем! (Григорию.) Вставишь, гад, назад все, что забрал!

Григорий. Вставлю! Черт с ним, последний раз загляну на тот свет, если не вырвет.

Эдуард. Не глотал бы мух, не рвало бы.

Сергей. Дядя, не могу больше. Пусти хоть одну руку. Затекла… Болит… Простите…

Петрович. (Григорию). На «тот» заглянешь, навсегда заглянешь. (Эдуарду.) А тебе вот что скажу: людям я служил и людям поклонюсь, если надо будет ответить за вас. (Отчетливо и решительно.) Все, прения в суде закончены. А ну, Варвара (показывает на Эдуарда), отвязывай его первого. Предлагаю (читает по паспорту) Гозина Эдуарда Михаевича, как преступника и главаря пойманной банды мародеров, приговорить к смертной казни. Кто за? (Варвара поднимает руку. Любовь и Капитолина – нет.) Против? (Обе женщины замерли.) Кто воздержался? (Любовь медленно поднимает руку.) Двое – за, одна – против, одна – воздержалась. Большинство – за! Отвязывай, Варвара, решение суда приводим в исполнение.

Эдуард (до него наконец дошло). Петрович, ты что, рехнулся? Я кого-нибудь убил? Я ни по одной статье не подхожу! Я неподсудный!.. (Кричит.) Убийца!

Сергей. Дядя, миленький, меня пожалей!

Эдуард. Я – бизнесмен! Любой большой капитал в России на крови делался!

Сергей. Я теперь за сотню километров от таких буду!

Эдуард (кричит). Я буду жаловаться. Это – произвол!

Сергей. Дядя, я все понял. Отпусти, век помнить буду.

Эдуард (Сергею). Перестань выть, гиена! Петрович, я все достать могу, если надо, новые мозги вставлю! Без таких, как я, вам продыху не будет.

Сергей. Я все могу… Дядя, давай я ему первому могилу выкопаю.

Эдуард (кричит). Миллион даю! (Пауза. Все замирают.) Тебе семьсот за то, что воевал и сидел, и им – по сто… Ну что, по рукам?

Сергей (истошно). Дядя, пожалей!

Петрович (подходит к Сергею, проверяет, как связан). Ну что, женщины, отпустим или как? Доброволец, хочет могилу рыть. Может, и впрямь поумнел.

Капитолина. Да-да, Петрович! Мальчишка весь синий стал, затек… Пусть отойдет немножко…

Любовь. Отвяжи его, Варвара. Ему наука, с кем связываться.

Петрович. Хорошо, хорошо… С ним будем разбираться отдельно. Развяжи его. (Сергею.) Отдохнешь, и вперед – яму рыть. Вон, возьми лопату.

Варвара развязывает Сергея.

Варвара. Ну, гуляй, бздило-мученик.

Сергей (берет лопату, но внезапно отбрасывает ее, падает на колени и ползет к Петровичу). Дядя, благодарю тебя. Вечно буду помнить. Обещаю вам, буду человеком. (Приближается к столу, на котором лежит нож.) Дядя! (Обнимает ноги Петровича, виснет на шее.) Спасибо тебе, дядя. (Внезапно хватает нож и наносит удар Петровичу – тот валится на сторону и падает.) Вот тебе, старый козел! Прежде, чем судить, сам Богу душу отдашь! (Хватает ружье и наводит его на женщин. Отпивает из бутылки большой глоток коньяку.) В угол, сучки! (Капитолина бросается к Петровичу.) Стоять! Ни с места! Стрелять буду! (Капитолина останавливается. Сергей разрезает веревки, которыми связаны Эдуард и Григорий.)

Григорий (хлопает Сергея по плечу). Серега, да ты голова! Я-то, дурак, не сразу усек, куда ты ведешь!

Эдуард. Да, Серый, поработал лихо! Недаром два года в учениках ходишь. Даже я тебя пожалел, когда синеть начал. Молодец! С нас большой кусок тебе причитается!

Григорий (оглядывает женщин, Сергею). Надо кончать с ними.

Любовь. Что, как вы сказали? Мальчики, вы что? Вы шутите? Зачем так? Сережа, мы же тебя освободили. Я же все время просила за тебя. Ты это помнишь?

Григорий. Молчи, стерлядка, не удалось похорохориться. (Сергею.) Серега, лишние глаза и свидетели не нужны. Гады, шнуром такого парня связали. Давай!

Сергей (Любе). Ты, по-моему, больше всего рвалась в полицию? С тебя и начнем.

Капитолина (склонившись над Петровичем). Божечка, что наделали, ироды. Какого человека сгубили. (Плачет.) Петрович, голубчик… Петрович, слышишь меня?

Эдуард. Сережа, подожди, не торопись.

Сергей. Нет, я за все отплачу. (Переводит ружье то на Любу, то на Варвару.) Ну, прошмандовка полицейская, приготовься. Крестись и ты, заика.

Капитолина (достает из шкафа простынь и сильным рывком отрывает кусок). Человек кровью обливается, а он… горло дерет от радости.

Сергей (в экстазе). Молчать! Я здесь хозяин!

Варвара. Убб-ивец ты, гни-да.

Любовь. Варя, замолчи! Мальчики, не убивайте меня. Я ничего не скажу, они тоже молчать будут. Честное слово. Я расписку дам. Капа… Варя… Скажите, ради бога, что будете молчать. (Капитолина перевязывает Петровича. Варя незаметно отступает к печке.) Прошу вас, Сереженька, ни-ни… Ни одного слова.

Сергей (вставляет Любе ружье в рот). Вот так хочешь?

Любовь (выталкивает ствол изо рта). Сереженька, убери ружье… Все! (Ползет на коленях.) Слышишь, все. Больше никто эту историю не помнит, не знает и знать не хочет. Клянусь вам, что ни звука не пророню. Сережа, мальчик…

Капитолина (бинтуя Петровича). Его надо в машину, к врачу, в больницу. А то истечет кровью! Слышите, ироды! (Кричит.) Человек умирает!

Варвара (метнувшись к печке, вооружается топором). Ну? Что? Стреляй, мос-ляк! (Медленно идет на Сергея.) Чего ты ско-со-ро-тился. Стре-ляй!

Григорий (выхватывает у Сергея ружье). Да их всех под корень надо.

Варвара. Вол-ки! Вы вол-ки! Вас всем ми-ром из-жить на-до! И гнать из всех ще-лей, закут-ков и по-моек, по-ка вы все не сдох-не-те.

Григорий вскидывает ружье на Варвару и нажимает курок. Тишина. Все замерли. Григорий, сломав ружье, вытаскивает гильзы.

Григорий. Пустые! Ружье не заряжено.

Плюет. Издалека слышен звук подъезжающего мотоцикла. Где-то совсем рядом мотоцикл заглох.

Эдуард (быстро подходит к окну). Мужик подъехал к соседней избе. Открывает дом. В нашу сторону повернулся. Черт, машину заметил. Кажется, собирается сюда… А ну, ребята, давай, а то поздно будет.

Сергей и Григорий хватают сумки, гитару. Эдуард берет свой паспорт и бумажник, кладет их в дипломат; вдруг быстро подходит к иконе и забирает ее. Капитолина бросается к выходу. Встает в дверях. В руках у нее лопата.

Капитолина. Не смей ее трогать, мерзавец! Убью!

Эдуард (испуганно оглядывается по сторонам, бросает икону на стол). Ладно, будь по-твоему. Но предупреждаю: если хоть слово – найдем! И тогда – конец. Запомните это!

Все трое спешно выбегают. За окном сильно льет дождь. Звук стартера. Машина срывается с места. Люба бросается к окну. Варвара, оставив топор, подходит к Петровичу. Опускается на колени. Нарастающий шум мотора внезапно заканчивается сильным ударом. Издалека доносится сильный треск.

Любовь (кричит). С моста соскользнули! В реку… Черт попутал, по старой дороге покатили. Дождь их подкосил.

Варвара (подбегает к окну). На-казал! Господь нака-зал! (Крестится, возвращается к Петровичу.) Ка-па, как он?

Капитолина. Ну вот, перевязала. Рану промыла марганцовкой и крапиву на спирте положила. Как знала, с прошлого года пузырек с крапивой держала. Крови много…

Любовь. Внучек Степаниды приехал. Мужик – шестнадцать лет. Степанида, знать, за картошкой послала.

Варвара. Лю-ба, езжай с маль-чишкой за вра-чом. А я к ре-ке про-бе-русь…

Капитолина. Люба, скорее… Доктора надо, а то… Плохо ему…

Любовь. Да-да, сейчас… (Идет к двери. Останавливается.) Капа… Варя… Простите меня, если можете, испугалась. (Берет плащ и выходит. Через паузу слышен звук отъезжающего мотоцикла.)

Варвара. Давай его на кровать положим.

Капитолина. Нет-нет, дай подушку, пусть голова повыше будет. (Варвара подает подушку.) Варя, пойди все-таки взгляни, что с ними?

Варвара. Боюсь, Капа.

Капиталина. Тогда я…

Варвара. Не-т, ты здесь нужна. Я пой-ду. (Надевает плащ, платок и выходит.)

Капитолина (тихо). Петрович? А, Петрович? Ты меня слышишь? Не говори, не говори… Я по глазам вижу – слышишь.

Петрович. Пить… Воды… (Капиталина подает воду. Петрович медленно пьет.) Где они?

Капитолина. Болит?

Петрович. Где они?

Капитолина. В реке. Соскользнули со старого моста. Варя пошла туда.

Петрович. Вот оно как… Не ушли, стало быть?

Капитолина. Не знаю. Болит?

Петрович. Ничего, терпимо. Глаза только плохо видят. Лицо твое как слезами залило. Эх, просмотрел я мальчишку.

Капитолина. Я виновата, прости…

Петрович. Милосердная ты…

Капитолина. Виновата я перед тобой…

Петрович. В чем, Капа?

Капитолина. В Прощеное воскресенье скажу, не сейчас. (Пауза.) Как же ты с пустым ружьем судить собирался?

Петрович. Накатило сегодня… Людям справедливость нужна, а она не дается. В суде удобно, как за забором в палисаднике. А тут Божий суд, даже нелюдям страшно стало. (Кашляет.)

Капитолина. Потерпи, сейчас доктор будет. Люба поехала в Большие Степанцы.

Петрович. Не доживу я до доктора, Капа.

Капитолина. Ты что, Петрович? Ты же мост хотел наладить, чтобы люди сюда ездили. Ты нас-то пожалей, родимый. Как же мы без тебя будем? А я куда? И слышать не хочу!

Петрович. Вот и разговорились, а так, может, и не решилась бы. Капитолина. А ты? Ты-то что молчал?

Петрович. Не знаю, совестно было. Да и не молод!

Капиталина. Не молод! Да ты еще любого молодого на прямой объедешь.

Входит Варвара.

Варвара. Двое у-шли, а маль-чишку ру-лем зажало. Только не пойму, голова сзз-ади про-бита.

Петрович. Волки… Добили, значит…

Варвара. На-до в Сте-панцы, в РУ-ВВД, пока далеко они не уш-ли. Пойду я…

Капиталина. Ты смотри, осторожно…

Варвара. Чего уж, на-до… Льет вот толь-ко… (Подходит к Петровичу.) Ты вот что, не взду-май уми-рать… То-то… Пош-ла я… (Надевает плащ Петровича и уходит.)

Капитолина (берет с полки старинную книгу). Петрович, скажи мне страницу?

Петрович. Зачем?

Капитолина. Так, проверить хочу.

Петрович (тихо). Двадцать пятая…

Капитолина. А строка сверху?

Петрович. Строка? Семнадцатая.

Капитолина (читает). И пошел дождь, и разлились реки, и подул ветер и устремился на дом тот; и он не упал, потому что был основан на камне. (Закрывает книгу.) Вот видишь, Петрович, выстоим! (Проходит к столу, берет икону и ставит ее на место. Встает на колени, тихо читает молитву.) Владыко, Премилосердный Боже, в нераздельной Троице поклоняемый и славимый, призри благоутробно на раба твоего; подай ему исцеление, возврати ему здравие и силы телесные, подай ему долгоденственное и благоденственное житие, чтобы он вместе с нами приносил благодарные мольбы тебе, Всещедрому Богу и создателю моему. Ныне и присно и во веки веков. Аминь.

Слышно, как подъехала «скорая», радостно салютуют мигалки. Все громче тикают ходики. По-прежнему шумит дождь. Медленно гаснет свет.

Конец

Пикник под старой крышей
Пьеса в двух действиях

Победитель 12-го Международного конкурса современной драматургии «Время драмы, 2017, весна» в номинации «Пьеса»

Действующие лица:

Святополк Соловьев – инженер.

Ирина – его жена.

Михаил Лазин – врач-хирург.

Рая – его невеста, студентка.

Валентин Терехов – реставратор.

Нила – его жена, музейный работник.

Охранник.

Первое действие

Загородный дом археолога Соловьева. Внутренняя часть разделена на две комнаты. На стене большой комнаты развешено оружие: сабли, мечи, шлемы, охотничье ружье. В центре – большая фотография хозяина дома, стоящая на старинном проигрывателе. В другой комнате: диван, стеллажи с книгами, несколько икон, вмонтированных между полками, семейные фотографии. В углу запасная дверь во двор. В центре сцены – длинный стол, вокруг деревянные стулья. В глубине – огромное чучело в доспехах – «Цинь». Перед входом в дом столик со скамейками, небольшой навес с лежаком, покрытым соломой. Входят Святополк с сумками и Ирина с детской коляской.

Святополк (кладет сумки на столик. Слышен отдаленный лай собаки). Слава Богу, добрались! Баян! Баян! Что он так расшумелся? (Уходит за дом.)

Ирина. Смотри, Катю разбудил. (Качает коляску.) Что, моя девочка? Не пугайся, мы уже дома.

Святополк (возвращается, чистит брюки от собачьей шерсти). Постарел пес, линяет, глаза слезятся… Настоящий волк. Прав был отец: гибриды на старости лет на волков похожи.

Ирина. Все, Катя проснулось. (Усиленно качает коляску.)

Святополк (зло). Наверняка Степаныч его плохо кормит, куча старых костей вокруг… (Смотрит в коляску.) Катюха, спокойно, мы дома!.. Посадил пса на короткую цепь. (Вой собаки.) Смотри, теперь завыл.

Ирина. Как из преисподней воет.

Святополк. Тихо, Баян!

Ирина. Не кричи так, Катю напугаешь. Пошли, надо что-то приготовить, скоро гости приедут. (Смотрит на часы.) Боже мой, да они вот-вот будут!

Святополк. Где ключи?

Ирина. В черной сумке.

Святополк (роется в сумке). У тебя здесь миноискателем надо искать. А, вот они! (Глубоко вздыхает.) Чувствуешь воздух – сплошной озон. (Открывает дверь.)

Ирина. Помоги мне поднять коляску. Внимательно! (Заносят коляску в дом, Святополк открывает окно.) Зачем открыл окно?

Святополк. Проветрить.

Ирина (резко). Четыре года назад ты так Гришку простудил, а сейчас и Катю хочешь? Быстро закрой окно!

Святополк. Ты можешь немножко притормозить? (Утрированно копирует последнюю реплику жены.) С минуты на минуту появятся гости… Надо проветрить помещение, убраться, стол накрыть… Ты не мать, а шаман какой-то. (Подает ей одеяло.) Закутай ее и поставь коляску в маленькую комнату.

Ирина (зло). Зачем ты мне эту грязь суешь? Этому одеялу сто лет. К тому же оно грязное. Ничего себе, папочка проявил заботу! (Снимает плащ и закутывает ребенка. Провозит коляску в маленькую комнату.) С тобой не шаманом станешь, а шарманкой.

Святополк. Не слышу, что ты там бормочешь?

Ирина (издалека). Вот так, моя девочка, здесь тебе будет хорошо.

Святополк. Ирина, надо обогреватель включить, холодно в доме.

Ирина. Подожди! Сейчас, успокою Катю, и все сделаем.

Святополк. Спокойно, я сам все сделаю.

Включает обогреватель, убирает со стола пустые бутылки и кладет их в угол, стряхивает скатерть, снова кружит по дому.

Подходит к чучелу «Цинь», пробует включить светильники.

Святополк (тихо). Отцовская техника сломалась.

Ирина (из другой комнаты). Не слышу.

Святополк (щелкает выключателем, громко). Светильники у «Циня» не горят.

Ирина (выходит). Жалко! Дом трещит по швам – надо его продавать.

Святополк. Сбылись предсказания отца – китайская цивилизация становится первой.

Ирина. А где мы?

Святополк. У нас еще все впереди.

Ирина. Сколько я себя помню – у нас всегда все впереди.

Святополк. То, что мы знаем, или то во что мы верим, – в конечном счете, большого значения не имеет, Ира. Важно лишь то, что мы делаем.

Ирина. И кто это сказал?

Святополк. Не я.

Ирина. То, что это сказал не ты – я знаю. А вот кто – не пойму.

Святополк. Это сказал теоретик.

Ирина. Какой?

Святополк. Английский.

Ирина. Слушай, теоретик, нужны дрова… Надо распаковаться… (Подходит к чучелу «Циня» и пытается включить светильники.) Действительно не горят. Жалко. (Замечает на полке деревянную папиросницу.) Смотри-ка, папиросница Александра Федоровича нашлась. Он ведь «Беломор-канал» курил. Я те годы вспоминаю, как праздник. Как не кошмарят их, мы тогда были счастливы. Помнишь, как Нила перед светящимися глазами «Циня» читала «Незнакомку» Блока. (Читает.)

 
Вдали над пылью переулочной,
Над скукой загородных дач,
Чуть золотится крендель булочной,
И раздается детский плач.
 

Все прямо, как у нас: и детский плач, и скука загородных дач. Помню, Нила только что приехала из Таганрога: худенькая, красивая, хорошенькая, как капелька…

Святополк. После этого вечера Мишка начал таять, как масло на сковородке.

Ирина. Надо попросить ее сегодня почитать стихи. Кстати, она последнее время и свои пишет, мне нравятся. Соловьев любил ее слушать. Слава Богу, наконец-то соберемся. Больше всех Вальку хочу видеть. Как он после больницы? Вчера о нем пыталась поговорить по телефону с Нилой – молчит, наверняка Валька рядом был. (Трогает глаза лампочки чучела.) Да, не горят – жалко! Принеси сумки, надо стол накрыть и собаке приготовить. (Святополк уходит и возвращается с сумками.)

Святополк. За оврагом с юга туман с гор спускается – дождь пойдет, а с востока солнечно – степь, дорога, вся Россия, как на ладони. Что с природой делается? Не знаешь, чего ждать?

Ирина. Природа нас уважать перестала. Мстить начала!

Святополк. Это почему?

Ирина. Потому что одурели! Насилуем ее и друг друга. Одни строят дворцы, городят заборы выше деревьев, деньги мешками за границу вывозят, а другие наперегонки «хрущевки» покупают, чтобы под снос попасть.

Святополк. Люди крутятся, чтобы выжить, Ира.

Ирина. Да-да, одни, чтобы выжить, а другие крокодилов в бассейне держат. Соседка наша, Верка, на детской площадке резанула: жизнь наша на корриду стал похожа: одних забивают, другие на их место готовятся, а третьи утверждают, что они так хорошо никогда не жили.

Святополк. У вас там эстрада, а не детская площадка.

Ирина. А ты забыл, какие мы здесь капустники делали? Осторожничали, только своих приглашали. А вспомни, какие репризы?! Как нас только не прессовали!

Святополк. Одну я до сих пор помню. (Цитирует.) «Что такое вобла? – Это кит, доплывший до коммунизма».

Ирина. Была бы у меня яхта, я бы и от нашего капитализма уплыла бы на фиг. Вон рядом – элитный дачный район, у всех бассейны, зоопарки, тосканские вина, а у нас в кране вода желтая, дороги разбитые, а электростолбы – деревянные, совсем на ладан дышат.

Святополк. Предлагаешь в Сибирь? (Достает из сумки бутылки, выкладывает съестное.)

Ирина. А что, Кузбасс моя родина.

Святополк. Знаем, знаем – на нас Россия держится.

Ирина. А что, родители живут – не жалуются. Мать пятьдесят литров груздей засолила. (Берет метлу, начинает подметать пол.) Знал бы ты климат Кузбасса: летом буйство степных цветов, а зимой…

Святополк. Так я летом с тобой там был, причем дважды.

Ирина. А зимой еще лучше. Наступает чудо: кругом бело, чистота, снежок хрустит, никакой сырости, теплее оделся и – на гулянье. Пикник на улице – лучший праздник. Время бежит, как спринтер с Ямайки. (Приглядывается к щиту чучела, куда вмонтированы часы.) А у нас часы остановились. (Гневно.) Займись часами, Святополк. Я стол сама накрою.

Ирина прерывает уборку комнаты и начинает накрывать стол.

Святополк (пробует передвинуть гирьки у часов на щите чучела). Цепочка где-то заедает, черт побери!

Ирина. Здесь будут сидеть Валя и Нила, а тут Миша и его возлюбленная. Как ее зовут?

Святополк. Кажется, Рая.

Ирина. Не терпится ее увидеть. Она дочка Куликова?

Святополк. Да.

Ирина. Смотри-ка, девочка – не нашего полета.

Святополк. Зять начальника, кум Бога.

Ирина. Ты видел ее?

Святополк. Мимоходом.

Ирина. Кстати, они могут и не приехать, у него то операция, то дежурство…

Святополк. Приедут.

Ирина. Сколько ей лет?

Святополк. Кому?

Ирина. Любовнице Лазина.

Святополк. Ну, прямо любовница.

Ирина. Ты мне не рассказывай, у него последовательность: вначале – в постель, потом – интересуется отчеством.

Святополк. Откуда ты знаешь?

Ирина. О хорошем волоките устные рассказы распространяют. Дефицит!

Святополк. Лазин – это гибрид танцора и калькулятора. А его Рае – между двадцатью и тридцатью.

Ирина. Ну, тогда двадцать два. У тебя в глазах всегда двоится. Потому что ты – только танцор. К тому же которому…

Святополк (язвительно). Подожди, про «пасху»… Успеешь… Кто-то идет!

Входит охранник.

Святополк (преувеличено дружелюбно). Максим Степанович, вы как разведчик. Даже волк на вас не реагирует.

Охранник. А зачем ему брехать – он своих знает. Я всегда через участок иду, у вас там дырка в заборе. Здравствуйте!

Ирина. Здравствуйте, дорогой Максим Степанович. А что с нашей собакой стало? Совсем исхудал Баян, не кормите его, что ли?

Охранник. Надо у вас спросить, Ирина Батьковна. Собаке уход нужен, ласка, общение… А на мне несколько хозяйств, и в каждом по собаке. Мода пошла – собак вместо охраны оставляют. А мы – корми! Я теперь один в этом кооперативе – не успеваю.

Ирина. А что с ним?

Охранник. Кто его знает… Может, чумка. К нему Джильда во время течки прибегала.

Ирина. Чумка? А это не опасно? Здесь ведь ребенок.

Охранник. Для людей нет, но надо вызвать ветеринара. Собака старая, если сверять по календарю, то пес – мой ровесник.

Святополк. А почему он на короткой цепи?

Охранник. На забор начал бросаться. Хочет в лес, травки поесть. А если отпустить – людей перепугает, он на волка стал похож. Вон я ему кашку принес – не хочет. А мяса у меня редко бывает, да и то – кости в основном. Уход ему нужен и… хозяин, его к людям тянет.

Святополк. Степаныч, вот потеплеет, и мы переедем.

Охранник. Давно пора. Смотрите, ваши соседи из кооператива «Климат» чего только вокруг не создали. Правда, местные остряки переименовали «Климат» по-своему, обвиняют, что благодаря «климаксу» эти ребята после приватизации прямо в коммунизм шагнули, а вам – кто мешает?

Святополк. Совесть!

Охранник. Совесть? Вот поэтому мой внук и шутит в ваш адрес: «курорт для советикус».

Ирина. Это старший внук так шутит?

Охранник. А разве не так? Ваш дом будто молью проеден. Крепким остался только фундамент.

Святополк. Не ругайся, подремонтируем.

Охранник. Мне-то что, вас жаль! Такой дом без присмотра держать нельзя. (Смотрит в окно.) А какой сад был!.. Сейчас только китайка плодоносит. Осенью яблок, как китайцев на Дальнем Востоке. Александр Федорович хозяин был, а вы летуны… Движения много, а крутитесь на одном месте.