Текст книги "Горький пепел победы"

– Впечатляет. – Тэлль легонько улыбнулась.

Ей самой, как эльфийке, комары и прочие надоедливые насекомые чаще всего почти не досаждали. Собаки не облаивали, а так и ищущие, на кого бы пошипеть, деревенские гуси лишь с негромким гоготаньем убирались с дороги. Остроухие – дети природы, что ж тут поделаешь…

– Ладно, вроде оторвались. – Волшебник еще раз прислушался к звенящей пустоте в магическом эфире.

– И что дальше? – поинтересовалась Тэлль, когда они оба забрались в седла и сразу за Эсвирью в полном соответствии с ожиданиями свернули с пыльной дороги в сторону.

– Переночуем опять у бабки, а утром…– Волшебник помолчал немного и вздохнул. – И потом пусть ищут и гоняются сколько влезет. В мире Теней я способен в одиночку потягаться на равных со всем магическим Советом и их прихлебателями. До утра подумай еще раз – стоит ли тебе засвечивать свое присутствие в крепости чернокнижника.

Тэлль всю дорогу угрюмо отмалчивалась, по своему обыкновению чуть приотстав за левым плечом. А Валлентайн привычно распутывал стежки-дорожки. Ведьма тут жила толковая, мудрая. Кому по надобности или за снадобьем от хвори, тот пройдет и вовсе ничего не заметит, а вот досужим всяким или злопыхателям глаза запутает – только держись. Под копыта лошадям так и бросались то укрытые древним, как мир, папоротником ямы, то бездонные бочажки. А один раз крутой овраг со словно нарочно торчащими со дна острыми камнями таки пришлось объехать – не разваливать же тут все своей Силой…

– Здоро во, бабуля! – загремел в вечернем сумраке молодой голос.

Ведьма как раз вышла из добротно отремонтированного хлева с подойником молока. Видать, неплохо сумела распорядиться дареным костлявым работником.

– Да какая ж я тебе бабуля, – проворчала молодая женщина со знакомыми интонациями. – Я теперь вся из себя, аж до сих пор дивно.

Валлентайн, заслышав некую возню, с любопытством заглянул за угол хаты. С полуденной стороны жилища ведьмы теперь раскинулся небольшой огородец на расчищенной полянке, и скелет трудолюбиво занимался рассадой, подсвечивая себе потусторонним сиянием из пустых глазниц. На взгляд самого волшебника, получалось не то чтобы очень – тщедушные ростки скользили меж суставчатых костяных пальцев. Но и временно переквалифицировавшемуся в огородники терпения было не занимать. А что, отменный работник – не пьет, не болеет и платы не требует. Послушный и тихий, куда там горластым сезонным найманцам.

– Эх, бабуля, – волшебник проследил взглядом, как Тэлль споро расседлала коней и, не стреноживая, отпустила на виднеющийся отсюда, с опушки, луг в низине у реки. Во владениях ведьмы и выпасутся вволю, и шкоды не наделают.

Видя, что хозяйка не унимается и даже подбоченилась, он подошел к ней:

– Помнишь ли ты свою дочь, отказавшуюся принять Силу и избравшую стезю травницы? Помнишь ли ты тамошнего графа, пославшего к Падшему всех великосветских красавиц и отдавшего свое сердце простой деревенской ведьме? Посмотри мне в глаза да вспомни взор эльфийского колдуна, который однажды постучался в твою дверь.

– Внучок, – еле слышно прошептала отшатнувшаяся молодица, роняя свою ношу.

* * *

Утихло все. Над темной Эсвирью беззвучно поплыли космы седого тумана. Словно призрачное войско, они заполонили луг и вскоре мягко оккупировали его. Лишь иногда над ними поднимались спокойные морды кажущихся сейчас одинаково черными лошадей и, вдумчиво жуя свою траву, степенно прислушивались к окрестностям. Нет, ничего вокруг. Исчез весь суетный мир, остался лишь смутным беспокойным воспоминанием. Может быть, он и есть где-то там, вдали, да только нет ему хода сюда, во владения леса и ведьмы.

А на крыльце остался лишь опрокинутый подойник. И из натекшей белой лужицы, потешно задирая кверху клювики, торопливо пили налетевшие вездесущие воробьи.

Часть третья
ПОТЕРЯВ ОДНО, ВОВСЕ НЕ ГРЕХ ПРИОБРЕСТИ ДРУГОЕ

Самой неподходящей гнусностью оказался снег. Всего можно было бы ожидать во время перехода, но уж метели летом… Едва Тэлль кое-как отфыркалась и утерла глаза от так и хлещущего в лицо холодного дождя, как вокруг ощутимо похолодало. И как следствие самых тайных и нехороших предчувствий вскоре повалили густые белые хлопья.

– Да уж, невесела жизнь бродячего мага. – Эльфийка нипочем не призналась бы, что у нее уже давно зуб на зуб не попадает.

Однако едущий чуть впереди Валлентайн и сам обо всем прекрасно догадывался. Который раз он уже пересекал Призрачную Границу, и всегда переход сопровождался некими странностями. Весьма, стоит заметить, гнусными странностями. Впрочем, уповать на то, что диковинными перекосами погоды дело ограничится, не приходилось. Хотя и очень, очень хотелось верить, что мерзопакостная видимость и холодина на этот раз и есть полный комплект неприятностей.

– Могло быть гораздо хуже.

Он порылся в своей сумке. Разумеется, старенький, связанный еще матерью свитер оказался единственной хоть сколько-нибудь теплой одеждой. Вздохнув над ним украдкой, молодой волшебник протянул его трясущейся крупной дрожью Тэлль.

– А по шее? – поинтересовался он сквозь зубы, когда та привычно стала упираться и отнекиваться.

Валлентайн проигнорировал неприязненный взгляд, коим наградила его хмурая и злая эльфийка, и буквально силой заставил надеть под походную куртку свой свитер. Рукава на локтях уже просвечивали почти насквозь, на боку в истинном зрении полыхало оставшееся от старого заклинания пятно. Однако, согласитесь, это было все же лучше, чем ничего.

– Да уж, мой долг от такого только растет, – уныло проворчала Тэлль, когда чернокнижник укутал ее поверх еще и своим примечательным плащом.

– Сиди в седле и не отсвечивай. – Волшебник поежился, пытаясь сберечь под одеждой хоть немного тепла.

Разумеется, имелись кое-какие тайные резервы. Но воспользоваться ими сейчас означало обречь всю затею на неудачу, причем в самом начале. Если и был шанс окончательно сбить со следа погоню, то это пробраться в Тени тихо. В пассивном режиме, как говорят маги. Смотри, слушай, воспринимай. Делай выводы, однако боги тебя упасите проронить хоть самое простенькое заклятье! Здесь, в переходной зоне, каждое магическое действие мало того что разносилось эхом на сотни лиг в округе, но еще и оставляло четкий, хорошо заметный опытному взгляду след.

А так хотелось прошмыгнуть незаметно…

Тени. Кто называл их изнанкой привычного мира, а кто и вовсе владениями Падшего. Прибежищем всякой мерзости, демонов и чуть ли не самих темных богов. Однако Валлентайн в прошлом достаточно путешествовал по здешним местам, чтобы утвердиться в совсем ином мнении. Хоть и почиталось такое мнение откровенной ересью, но, скорее всего – просто другой мир. Один из них. Кое-где волшебнику приходилось туго, а кое-где, наоборот, чувствовал себя как рыба в воде.

Кстати, о воде… Мысли волшебника привычно скользнули по другой колее. Все же не настолько темен его Дар. Уже закончив Школу Высокой Магии, где ему с зубовным скрежетом и явной неохотой выдали патент на занятия волшебством с черной-пречерной меткой, он как-то, сидя на берегу ручья и обдумывая дальнейшие планы, отчего-то вдруг вспомнил: все начинания и все нехитрое травничество матери-ведьмы неизменно начиналось и заканчивалось водой.

И вот именно тогда, на берегу безымянного ручейка в глуши, он впервые прикоснулся к струящейся поверхности ладонью – и животворная стихия не отвергла его мимолетный порыв. Ах, маменька… как чувствовала что-то. Словно отказалась принять Силу, чтобы отдать весь свой запас сыну. Да, женскую мудрость еще постигать и постигать. Только не разумом, а всем сердцем…

– И надолго все это? – От раздумий его отвлек голос Тэлль.

Валлентайн нехотя оставил проплывающие перед мысленным взором видения и обратился к миру насущному.

– Да, собственно, мы уже не там… мы уже здесь.

И, словно согласившись с его словами, природа смилостивилась. Снежный заряд унесся в свисте и хохоте беснующейся бури. И, хотя стало намного тише и даже, несомненно, теплее, эльфийка боязливо придвинулась к нему еще ближе.

При каждом шаге из-под копыт лошадей вылетали снопы феерических искр. Бледно-синих, тускло-фиолетовых, блекло-голубых, на излете на миг вспыхивающих оранжевыми огоньками и тут же гаснущих.

– Что за диво? – поинтересовалась было немало озадаченная эльфийка, однако вместе с дыханием из губ ее вырвался и пыхнул язык призрачного пламени.

«Молчи» – прикосновением пальца ко рту сделал волшебник понятный всем знак. Придержал своего коня, всматриваясь в подернутые дымкой окрестности. Наконец выбрал новое направление и, в волнении облизав губы, направил его туда.

Почва под ногами коней наконец-то обрела цвет. Из бестелесно-серой стала рыже-коричневатой, словно некогда она чересчур уж обильно оказалась полита горячей и мятежной людской кровью. Возможно, так оно и было – Валлентайн не стал о том задумываться. Чуть довернул гнедого, глядя куда-то в пространство меж настороженно торчащих ушей своего конька, и через несколько мгновений туман по сторонам пропал.

– М-да, невесело. – Эльфийка невесть как все же учуяла, что разговаривать уже можно, и в сомнении осмотрела окружающий пейзаж.

Куда доставал взгляд, под низким хмурым небом простиралась безжизненная, выжженная до ржавой пыли чуть холмистая равнина. Кое-где виднелись белесые, запорошенные той же рыжей порошей булыжники, и ни малейших признаков жизни. Местами рытвины и воронки еще и сочились ядовитым дымком, словно демоны откуда-то снизу в трещины курили свои вонючие самокрутки.

Выглядело бы это все безобразие, в общем-то, безобидно, если бы там и сям взгляд не вычленял вдруг прошмыгнувшую тень. Тэлль задумалась ненароком – а как же такое может быть? Солнца нет, тех, кто мог бы отбрасывать тени, – тоже. Однако бесформенные пятна весьма резво передвигались, порой замирали на миг, сходились по две-три, словно обсуждали что-то в лихорадочном мельтешении размытых краев, с тем чтобы тут же разбежаться по своим неведомым делам – словом, жили своей непонятной и оттого жутковатой жизнью.

– Не обращай внимания, – посоветовал ей немного приободрившийся Валлентайн. – И не старайся наступить – визжат противно, словно мокрым пальцем по стеклу.

На все расспросы – что же оно такое за гадость? – волшебник лишь пожал плечами и повторил свой совет плюнуть и не отвлекаться. Стоит признать, что Тэлль с ее эльфийской изворотливостью ума именно так и поступила. Метко припечатала плевком неосторожно прошмыгнувшую почти под копытами тень. Мстительно посмотрела, как та дернулась, словно получивший стрелу тролль, шарахнулась беззвучно в сторону, и не обращала более никакого внимания.

– Ага, вон за теми холмами нас встретят. – Валлентайн чуть подстегнул своего коня.

Однако тот словно и сам учуял, куда надо шустро переставлять копыта, и затрусил в нужную сторону без особых понуканий. Черный жеребец эльфийки проявил в этом деле похвальную солидарность, а его всадница, не приметив в лице и осанке волшебника ни малейших поводов для беспокойств, тоже не стала хвататься за кинжал. Однако, когда путешественники уже забрались на вершину пологого, еле заметного холма, оказалось весьма забавно наблюдать, как же быстро и сильно менялось выражение лица Тэлль.

Даже если оглянуться назад, выжженная безжизненная равнина исчезла, словно ее никогда и не было, зато во все стороны простиралась укрытая травами степь. Колыхались под ветерком серовато-зеленые волны безбрежного моря, а вольный ветер принес с собой ароматы разнотравья. Серебристый ковыль ронял пыльцу под копыта лошадей, а терпкий и чуть горьковатый запах полыни вносил приятное разнообразие. Тени были и здесь, но в траве они оказывались почти не видны. Лицо Тэлль разгладилось, и во взгляде даже обозначилась какая-то мечтательность.

– Вон, смотри. – Валлентайн указал рукой вдаль, чуть в сторону.

И вот тут породистую эльфийскую мордашку перекособочило всерьез. В зеленых глазах засверкали искры ненависти, тонкие ноздри затрепетали. А ладонь, словно сама собой, хватанула на поясе рукоять кинжала.

– Ламия, – словно грязное ругательство процедила она. – Как же я их ненавижу…

В самом деле, к остановившейся на пологом бугре парочке по степи во весь опор неслась именно ламия, как в родном Тэлль мире называют демонов искушения. Правда, непредвзятый наблюдатель все же отметил бы грациозность стремительного, больше похожего на полет, бега обитательницы этого мира. Представьте себе тело грациозной косули серо-шоколадного цвета с по-заячьи изящным хвостиком. Только в том месте, где у обычного животного произрастает шея и все к ней причитающееся, имелся торс девицы лет эдак семнадцати. С уже вполне наметившейся вызывающей женственностью. Но все же наметанный глаз эльфийки уловил некую еле заметную, не до конца исчезшую угловатость форм, столь присущую подросткам.

Длинные волосы этой стервы, как, не раздумывая, в сердцах назвала ее Тэлль, развевались на ветру ярко-зеленым пламенем. Из них иной раз мелькали вполне по-эльфийски заостренные ушки. И, если бы не светящиеся задорными алыми огоньками глаза, ламию вполне можно было бы принять за красивую причуду богов…

– О, лорд изволили прибыть! – с ходу заверещала легконогая бесовка еще у подножия холма.

Она не мешкая понеслась верх, вздымая из-под копытец облачка пыли, и, узрев имеющееся у ламии копьецо, Тэлль настороженно погладила рукоять кинжала. Однако заявившаяся бестия ничуть не проявила нехороших намерений. Мало того, эта нахалка полезла к волшебнику обниматься и одновременно таскать за уши.

– А ведь обещал, обещал присутствовать на обряде моего посвящения во взрослые, – ворковала паразитка, ухитряясь терзать лорда за ухо и одновременно ласкать так откровенно и нескромно, что эльфийка неожиданно для себя почувствовала укол ревности.

– Не получилось, малышка, там закрутилось весьма лихо. Но я все-таки извернулся и даже отомстил обидчикам. – Валлентайн в шутку отбивался, однако и на его лице неожиданно расцвела мягкая улыбка.

– Ага, удалось все-таки? – Прибывшая заплясала на месте, завертелась от радости. – Что ж, это, пожалуй, хорошая новость.

Она демонстративно надула губки и чуть-чуть, в меру, отстранилась.

– И все же я на тебя сержусь. – Ламия капризно шлепнула волшебника по груди, и голос ее непостижимым пассажем контральто скользнул от оскорбленной невинности к бархатным вкрадчивым ноткам. – Впрочем…

Взгляд огненных глаз пренебрежительно мазнул по скромно замершей в сторонке Тэлль.

– Если разрешишь ту мерзкую эльфийку выпотрошить, то, возможно, я и прощу. – Ламия с разительным контрастом с ее словами мягко улыбнулась и просяще заглянула в глаза волшебнику, не забывая нежно обнимать его.

Валлентайн легонько взъерошил ее пышную ярко-зеленую гриву, пахнущую свежим ветром и еще чем-то тонким, будоражащим.

– Исключено, сестра. К тому же она тоже воительница, и куда опытнее тебя…

– Уши на ходу обрежу, – подумав, пообещала Тэлль.

Однако ламия мигом отклеилась от волшебника. Кончик копья, непостижимым образом оказавшегося в ее девичьих руках, недвусмысленно заплясал у эльфийки перед глазами. «Ого! Да эта бестия и впрямь вышколена на совесть!» – а Тэлль уже заученно скользила из седла по другую сторону от своего почуявшего добрую потасовку и потому заплясавшего на месте коня. Если против этакой решительной девахи с копьем оказаться только лишь с кинжалом в ладони, то уж лучше на своих двоих – и эльфийка, хладнокровно прикрывшись телом косящего глазом жеребца, уже на полном серьезе прикидывала, где же у этой выдры с зелеными патлами самое уязвимое место.

Словно атакующая змея в броске, она дважды попыталась стремительным выпадом достать соперницу – из-под брюха коня и под прикрытием его шеи. Однако ламия оказалась неожиданно ловкой, увертливой. Да и четыре ноги все же не две, а копье порхало в ее руках стремительной ласточкой…

– Отставить! – рявкнул Валлентайн, сообразив, что девахи разошлись не на шутку. – Ариэла, это – Тэлль. Тэлль, это – Ариэла.

И то сказать, в красоте и изяществе обе расы вполне могли бы посоперничать. А скорее всего, именно потому, к слову сказать, на дух друг дружку и не переносили. Если эльфы весьма непритязательно и, стоит признать, небезосновательно относили ламий к демонам искушения, то последние платили перворожденным тем же самым. И, в свою очередь, считали демонами с того света. Жалкой пародией на людей и вообще и в частности.

– А теперь быстро – познакомились, обнялись-расцеловались, короче – помирились, – чуть более спокойно велел он с высоты седла.

Ламия оказалась более покладистой. Приплясывая от возбуждения и задорно вертя хвостиком, она мгновенно убрала прочь так и не испившее эльфийской крови копье. И даже привычной рукой закрепила его в походном положении – на талии девичьей и косульей имелись тонкие поясные ремни с пришитыми к ним кожаной тесьмой креплениями. А потом и ладошки продемонстрировала в знак добрых намерений.

– Я послушная девочка, – улыбнулась она бесхитростно.

Тэлль некоторое время недоверчиво присматривалась к ненавистной представительнице исконно враждебного рода-племени. Кинжал ласточкой порхал и кружился в ловких пальцах эльфийки – словно ни на что не решаясь, – а затем все же нырнул в ножны. А ладони пришлось поднимать в том же извечном жесте мира с таким трудом, будто на них навесили каменные гири. Нет, ну это надо же! Замириться с эдакой бестией? И ведь придется даже обняться…

– Эй, ты чего меня лапаешь? – Из последних сил она все-таки вырвала себя из-под власти этого чарующего и зовущего обаяния.

Если «Справочник разумных рас» древнего эльфийского философа и ученого Эльтерруса Иара не врет (а он таки не врет), то у ламий рождались исключительно девочки. И каждая обладала сносящим любую преграду обаянием. Женственным искушением, противиться которому могли бы только боги. И то, кто их, бессмертных, знает… Оттого эти смазливые бестии пробавлялись тем, что служили одновременно мечтой и проклятием всех рас.

– Должна же я проверить, на кого мой лорд положил глаз, – мягко улыбнулась Ариэла, но все же ее ладонь нехотя переползла чуть выше и вернулась на талию.

Однако не успела эльфийка возмутиться или хотя бы пискнуть в ответ на такое хамское замечание, как ламия поймала горящими глазами ее взор. А затем легко, словно играючи или не заметив, растворила Тэлль в себе…

– Дура ты, – буркнула Ариэла беззлобно. – Ничего у меня с ним не было. И не могло быть.

Под копыта все так же неспешно уплывала покрытая мягкой пылью проселочная дорога, и Тэлль вдруг поймала себя на ощущении, что чувствует себя словно в родном мире. Те же кусты и холмы по обочинам, те же дубравы и рощи – будто в тех местах, где заповедные эльфийские леса переходят в облюбованные людьми лесостепи. И то же небо над головой, и те же облака. С той лишь разницей, что в полусотне шагов впереди на полусонном гнедом коне ехал чернокнижник, а рядом мягко и изящно не шла, а плыла… хм-м, самая обычная ламия.

Она поежилась, припомнив себя беззащитной пылинкой перед взором этих манящих и чарующих глаз. И самое паскудное, что сопротивляться этому обаянию не хотелось ни вот настолечко.

Не удержавшись, Тэлль бросила мимолетный взгляд на ту часть тела, где у ламии имелось… ну, то самое. Одна только мысль и мимолетное видение, как лорд-волшебник ласкает эту красотку, а потом… бр-р!

– Ну точно, дура. Я ж не животное какое-нибудь – я разумная. Со мной можно. И все у меня там в порядке, даже получше устроено, чем у тебя, – улыбнулась ламия, задорно дернула хвостиком и вызывающе завиляла тем местом, которое так и хотелось назвать пятой точкой.

Легкий румянец послужил единственным свидетельством промелькнувшей в голове эльфийки бури пополам с паникой. Если бы волшебник не запретил Ариэле проявлять свою власть, то, вполне возможно, Тэлль сейчас смотрела бы в зовущие глаза этой бестии преданно и трепетно…

– Хотя и жаль, с другой стороны. Со мной он был бы счастлив и не шлялся бы где ни попадя, совершая всякие глупости. – Ламия, хоть и была чуть пониже, чем сидящая в седле эльфийка, но бесцеремонно обняла ту за шею и наклонила к себе. Взъерошила легонько волосы, а затем доверительно шепнула в любопытно подставленное ушко: – Я умею возбуждать глубокую страсть.

Тэлль понятия не имела, как делают это женщина и женщина, а уж тем более – женщина и ламия. А потому из последних сил отстранилась, буквально всем существом ощущая полыхающий на щеках пожар и томную тягучесть ниже пояса.

– А все же почему не было, да еще и не могло быть? – поспешила она перевести разговор в более безопасное русло.

Ариэла заметно посерьезнела. Посмотрела вперед, в спину едущего волшебника – вроде не прислушивается. Мимоходом, изящным ударом копытца она отшвырнула с дороги занесенную ветром сломленную ветку и совсем по-человечески вздохнула:

– Что ж, слушай…

* * *

Как плохо, что мальчишка украл воду.

Кривой Ахмет совсем сгорбился в седле, даже не пытаясь скинуть с согбенной спины накопившуюся усталость. Отчего-то с самого утра старого вождя преследовало какое-то тягостное ощущение. Он прислушался, не раскрывая глаз, шевельнул засаленной веревкой самодельных поводьев – его ослик уныло стряхнул с ушей тонкую пыль и даже довольно успешно изобразил, что чуть быстрее стал переступать копытами по каменистой почве.

Маленькое кочевое племя осторожно следовало по самому краю пустыни. Если слишком сильно забрать вправо, куда так тянутся исхудавшие за время перехода верблюды с уже начавшими тощать и валиться набок горбами – к траве и вожделенной воде, – там пойдут обжитые места. А этого Ахмету ой как не хотелось. Не ровен час, если не налетят сборщики дорожной подати какого-нибудь князька или Черного Лорда, то обязательно прицепятся разбойники. Впрочем, обитающие где-то неподалеку ламии ненамного лучше вооруженных кривыми ножами и широкими копьями гоблинов – те в конце концов отпустят, хоть и выжатых как лимон и с полным кавардаком в душе.

А если забрать слишком влево… о том лучше даже не думать. Колодцев в пустыне без знающего здешние места не сыскать. И раскаленное горнило солнца убьет небольшое кочевое племя вернее черного мора.

Куда податься Ахмету, а вместе с ним и клану? Вот и думай тут, вождь… Ах, если б еще мальчишка не украл воду! Вон он, привязанный сыромятными ремнями к боку белой верблюдицы племянник. Зыркает настороженно, поводя белками глаз на загорелом до черноты лице. Знает Саид, что покусился на самое святое. Ночью, думая, что не видит никто, он нарушил закон предков, подкрался к охраняемым уснувшим от усталости старым Абдуллой бурдюкам. Да еще и забыл горловину затянуть.

Лучше б он золото украл! За него просто руку отрубают, а за воду придется самолично голову отрезать. Обычаи предков строгие. Но справедливые.

Ахмет не сдержался, вздохнул и поерзал в стареньком седле – даже сквозь три слоя буйволовой кожи ощущалось седалищем, какая же костлявая спина у осла. Затем он прислушался к тонкому, еле заметному завыванию знойного и ничуть не приносящего облегчения ветерка. Все так же равномерно и успокаивающе-заунывно позвякивал единственный колокольчик на шее белой верблюдицы – на этот звук шли все остальные животные. Все так же постанывала на третьем грузовом верблюде Зульфия. Уж мужа ее давно волки сожрали, а она только сейчас на сносях…

В привычные звуки вплелся какой-то новый. Ахмет тут же предостерегающе вскинул в сторону руку. И, поскольку разогнать плывущее перед воспаленными от усталости глазами марево не удалось даже потряся головой, вождь скупо отхлебнул несколько глотков теплой вонючей воды из личного бурдюка и – что было совсем уж из ряда вон выходящим событием – чуть плеснул на давно не бритую макушку под чалмой.

Прямо на пути каравана стоял незнакомец. Молодой, спокойный. Налитой по самые уши Силой – то Ахмет приметил сразу же, только вильнув мгновенным взглядом: едва заглянул в глаза и увел его в сторону, вниз.

Именно такой он и представлял смерть. Спокойной, чуть насмешливо-оценивающей. И равнодушной. Сколько ни видел ее, сколько ни твердил себе, что и за ним однажды придет, а все же как-то не ждал…

– Мир тебе. – Вождь медленно слез со своего послушно остановившегося осла.

Почти не выбирая места, он упал на колени и по мере возможности склонил давным-давно, еще в юности, искалеченную спину. Коснувшись пыльной бородой ничуть не грязных сапог колдуна, вождь прижался лбом к носкам его обуви, покорно ожидая своей участи.

Всех – или все же пощадит кого?

– Встань, старик.

Многого ожидал Ахмет, но не такого.

Суетливо трясясь всем телом, помогая себе руками, он кое-как поднялся на дрожащие ноги. Не забывая, впрочем, кланяться и виновато гнуть шею. Перед сильными мира сего не грех и прогнуться…

– Мне нужен один человек, какого не жалко.

Мелко-мелко кивая, вождь суетливо заверил великого колдуна в своей искренней и непременной преданности… а затем вздрогнул. Мальчишка!

– Извольте посмотреть сюда, высокородный господин. – Беспрестанно кланяясь и извиняясь, Ахмет проводил появившегося невесть откуда гостя к белой верблюдице.

Впрочем, колдун поначалу отшатнулся. Ну да – сколько дней без отдыха и воды! – от верблюдов тяжелым духом шибает так, что непривычному человеку может и дурно сделаться. Бывало, в селения караван даже иной раз и не пускали.

– Молодой? Что ж, подойдет. – Голос колдуна был спокойным, даже с какой-то ленцой. – Развяжи…

* * *

Земля содрогнулась. Хрустнули мелкие камешки, испуганно вздрогнули травинки, когда с гневом в почву топнула грязная четырехпалая нога в грубом деревянном сандалии.

Сначала закурился легкий дымок. С тихим шорохом обуглились травинки, почернели. Затем над ними полыхнули язычки призрачного серого пламени. Заплясали, расползаясь рваным неровным кольцом маленького пожара вокруг попирающих этот мир серо-синих ног.

– Наверное, ты не понял, Дуул'Зерот. – Валлентайн говорил негромко, прекрасно зная, что у могучего шамана со слухом все в порядке.

Он старался дышать в сторону неуверенно набегающего ветерка, чтобы не заглатывать в горло так и идущий с той стороны едкий, раздирающий горло дым – за спиной шамана нестройной шеренгой стояли исполинские огненные барлоги. Семеро… впрочем, с лихвой хватило бы и четырех-пяти – в этом месте противостоять им просто некому. Огромные человекообразные туши с трудом угадываемой формы, истекающие язычками пламени едва сдерживаемой мощи. С уродливыми черными пятнами и разводами на огненной поверхности – не иначе как во владениях Падшего бога камень жрали с голодухи. И надо же было ему оказаться именно в этом месте и в это время!

Однако не они заставляли беспокоиться молодого волшебника больше всего. Что ж, с барлогом он один на один как-то хлестался. И доказал – прежде всего самому себе, – что все же чему-то научился и на что-то годен. Хоть потом и пришлось почти сутки ползти, выхаркивая ошметки обожженных жаром легких, к ведьме-целительнице. Как выжил тогда, вспоминать даже не хочется: сразу желудок к горлу подкатывает. Да и потом пару раз приходилось… но уже как-то легче прошло.

Так что сейчас количество особой роли не играло. Научился бить одного – научился бить всех. Тем более что над головой Валлентайна уже завис мягко колышущийся знак Воды. И сколько ни пришлось бы возиться и мучиться с огненными , а вода в конце концов верх возьмет. А уж противник ни слепотой, ни глупостью не отличался. Да и мальчишка-кочевник уже приготовлен на древнем алтаре посреди наспех начертанной пентаграммы: бить вторгшихся в этот мир их же оружием – это дело не последнее.

Но вот шаман, стоящий перед совсем еще юным, лишь год назад покинувшим стены Школы волшебником, беспокоил куда больше. На висящем на его груди небольшом круге, искусно выточенном рабами из черного камня, виднелось лишь имя – Дуул'Зерот. И три зарубки – три удачных вторжения. Старый, опытный шаман. Неважно, что он жил где-то в другом мире и умер так давно, что о нем стерлась даже всякая память. Однако успел он в свое время продать душу темным богам. И нате вам – спустя века даже возвысился до командира отряда демонов, осуществляющих вторжения в обычные миры.

Длинные седые волосы вьются на ветру, пальцы, словно в сомнении, перебирают четки в костлявой ладони. Под пыльной серой робой угадывается тощая фигура… да может, там и вовсе лишь скелет один? А в глазах – огонь. Яркий, непокорный – и безумный…

– Ты не понял, мертвяк. – Валлентайн не счел нужным скрывать ни свое презрение, ни разделяющую их пропасть. – Мы не договоримся.

– Почему, смертный? – Шаман говорил глуховато, с каким-то надсадным сипом, словно ниже ворота заношенной робы и впрямь мало что осталось. – Темные боги не скупы и умеют ценить хороших солдат.

Волшебник молча опустил глаза с живого мертвеца на расползающееся вокруг того кольцо тлена. Ну что тут можно сказать? Да, конечно, сила у меня имеется, и во многом черная… но просто мы по разные стороны. А власть – да зачем она нужна такая – власть раба над более мелкими рабами? Стонут могучие барлоги под одним только взглядом шамана, однако беспрекословно выполнят любой приказ и даже прихоть. Но и сам шаман всего лишь ничтожный червь под пятой какого-нибудь Князя Тьмы. А тот, в свою очередь, пыль пред ликами темных богов.

– Да не нужно мне все это. – Он пожал плечами.

Шаман некоторое время размышлял, чуть склонив голову с длинными сальными прядями. Костлявые пальцы успели перебрать несколько четок, прежде чем он отозвался.

– Отступить я не могу, даже если захочу. Будет бой, смертный, и один из нас исчезнет навсегда. Без посмертия. Как только сядет это ненавистное мне солнце, я намерен узнать, какого цвета твоя кровь.

С наступлением темноты силы порождений Тьмы возрастали многократно, однако это вовсе не смутило молодого волшебника. Он тоже не совсем был готов к битве. И его собственные силы умножались при свете солнца мертвых. Зря, что ли, всегда предпочитал луну? Зря, что ли, почти половина его могущества и умений опиралась на черное ? Только тсс – шаману о том догадываться вовсе не обязательно…

Проклятая жара! Валлентайн сидел на камне в чахлой тени каким-то чудом выжившей здесь чахоточной пальмы и проклинал все подряд. Впрочем, нудные и однообразные проклятия тоже надоели. Невидимое за облаками солнце уже почти коснулось горизонта, однако жар его непостижимым образом проникал сквозь тучи и обжигал кожу даже сейчас. Но волшебник уже был на грани отчаяния не совсем из-за этого. В углах пентаграммы оплывали бесформенными лужицами черные свечи. Таяли, словно масло на сковороде – видать, обманул-таки старьевщик! И, стало быть, дрянные изделия, купленные за бешеные деньги из-под полы в глухом уголке ярмарочной распродажи, просто никуда не годились.