Текст книги "В закрытом гарнизоне"

Как я маршала тащил

За окнами весело чирикают воробьи, солнечные лучи золотят тяжелые шторы, сидящий напротив меня за полированным столом, хозяин кабинета удовлетворенно хмыкает, закрывает последнюю папку и кладет ее на стопку таких же, с грифом «секретно».

– Ну что же, – откидывается он в кресле, – рабочие дела в порядке, будем трудиться с новым пополнением.

Трое суток назад я сопроводил в Северодвинск один из ракетных крейсеров нашей дивизии для постановки в завод и замены на нем активной зоны реактора, передал на связь работникам отдела контрразведки имеющуюся на нем агентуру, и теперь убываю к себе, на Кольский полуостров.

А еще встретил в отделе своего однокашника по Высшей школе, старшего лейтенанта Володю Шарика, чему оба мы несказанно обрадовались.

Жил я все это время у него, по вечерам, после службы мы активно общались, вспоминая друзей и совместную учебу.

– Когда планируете возвращаться? – извлекает из черной коробки «герцеговину флор» капитан 1 ранга и, подвинув ее мне, чиркает зажигалкой.

– Спасибо, – беру вторую, – я уже собрался, осталось взять билеты на самолет.

– За это можете не беспокоиться, мы вас отправим – значительно изрекает начальник, и давит кнопку установленного на столе селектора*.

Вслед за этим в кабинете возникает дежурный, с болтающейся у бедра кобурой и, кряхтя, вносит что-то плоское, упакованное в бумагу.

– Разверните, – выпускает вверх струйку дыма хозяин кабинета, капитан-лейтенант ставит предмет на один из стоящих у окон стульев и освобождает от упаковки.

На нас, сияя золотом маршальского мундира и обилием всяческих наград, величаво взирает Генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Ильич Брежнев.

– Ну как? – скрипнув креслом, вопрошает главный контрразведчик Северодвинска.

– Впечатляет, – делаю я партийное лицо, – никогда не видел товарища Брежнева в таком мундире.

– Это подарок Василию Ефимовичу от меня, такие есть только у Председателя, Министра обороны и Главкома.

Контр-адмирал Василий Ефимович Худяков мой начальник, они вместе служили на Новой Земле, и капитан 1 ранга желает сделать бывшему шефу приятное.

Пока я проникаюсь важностью сказанного, дежурный возвращает все в исходное, и, испросив разрешения, утаскивает генсека из кабинета.

– Далее следует официальное прощание, после которого, прихватив оставленный в комнате дежурного кейс, я выхожу на улицу.

Там, напротив отдела, уже стоит отдельский УАЗ, у которого Шарик руководит погрузкой ценного сувенира.

– Осторожней, твою мать! – орет он на матроса-водителя, который запихивает доску на заднее сиденье. – Не дрова грузишь!

Потом Володя сообщает, что ему приказано меня сопроводить, мы усаживаемся в кабину, и автомобиль выруливает в город.

– А чего он такой тяжелый? – постучав пальцем по глянцевой бумаге, интересуюсь я у Шарика.

– Основа из дуба, а сам Ильич набран из шпона ценных пород деревьев, – оборачивается ко мне приятель. – Размер 120 на 60. Штучная работа.

– Точно штучная, – бурчу я, не испытывая особого восторга. Транспортировать шедевр будет непросто.

Спустя час мы въезжаем на территорию расположенного неподалеку от Архангельска аэропорта с поэтическим названием Талаги и, оставив ценный груз под охраной водителя, следуем в здание аэровокзала.

Там обычная в таких местах обстановка. Скучающие в креслах и глазеющие по сторонам пассажиры, светящиеся табло рейсов отправления, возникающий из неоткуда голос дикторши, объявляющей очередную посадку.

Миновав несколько касс, мы заходим в одно из служебных помещений, где дежурит смежник из территориального управления, и они с Володей дружески пожимают друг другу руки.

– Вот, Толян, надо отправить нашего опера на Мурманск, – кивает на меня Шарик. – По служебному.

– Да хоть на Луну, – смеется тот и, пригласив нас сесть, снимает трубку телефона.

Через минуту в кабинете появляется симпатичная девушка в синей униформе, ей дается ценное указание, и, приняв от меня командировочное предписание и деньги, стучит каблучками к выходу.

– Как на плакате «Летайте самолетами аэрофлота», – провожаем ее взглядами мы с Шариком.

– А то, – ухмыляется Толян. – Фирма веников не вяжет.

Пока оформляется билет, мы обсуждаем прошедший накануне матч между «Спартаком» и «Динамо», (наши выиграли) а когда он доставляется и девушка уходит, Володя извлекает из бокового кармана тужурки плоскую фляжку коньяка и водружает ее на стол.

– Выпьем на посошок, – сколупывает пробку, – капитан, давай мензурки.

– Богато живете, – облизывается Толян, после чего появляются три стакана и шоколадка.

– Ну, хорошего полета! – провозглашает тост Шарик, и мы сдвигаем посудины.

Спустя час объявляют регистрацию на Мурманск, мы прощаемся с коллегой и выходим в оживший зал.

Затем, прихватив из машины сувенир и мой кейс, следуем к нужной стойке.

Регистрация занимает минут десять и, выдав мне посадочный талон, аэрофлотская девушка предлагает мне сдать зажатую подмышкой ношу в багаж. Она не вписывается в габариты ручной клади.

– Нельзя, – заговорщицки наклоняется к ней Володя, – там государственный груз, и незаметно демонстрирует удостоверение.

– Ясно, – хлопают пушистые ресницы и вопрос исчерпан.

– Ну, брат, давай, – тепло приобнимает меня Володя, когда начинается посадка. – Предавай привет нашим.

Затем, ведомые сопровождающей, пассажиры следуют к противоположному выходу, за которым виднеются самолеты, а я, покрепче прижав ношу к боку, пристраиваюсь сзади.

На входе в салон бортпроводница сообщает, что садиться можно на любые места, улетающих немного, после чего я располагаюсь в хвостовой части у иллюминатора и, откинув подлокотник кресла, водружаю маршала рядом.

Спустя некоторое время по проходу следует один из пилотов и останавливается у моего кресла.

– Ты бы сдал эту хрень в камеру ручной клади, командир, – кивает на моего «соседа».

– Это не хрень, – обижаюсь я, – а маршал.

– В смысле? – не понимает летчик.

– В смысле маршал Советского Союза Леонид Ильич Брежнев.

– Так он что, еще и маршал? – удивляется летчик и косится на доску.

– Ну да, – отвечаю я и ласково поглаживаю доску.

– Тогда пристегни, а то свалится, – советует пилот и следует дальше.

Выполняя рекомендации, я укорачиваю ремень и опоясываю им шедевр, а чуть позже ревут турбины, и мы взлетаем.

Мурманск встречает дождем со снегом, ветром и низкой облачностью.

– М-да, – спустившись с трапа, нахлобучиваю я поглубже фуражку и, паруся зажатым под мышкой портретом, топаю вслед за прилетевшими к зданию аэропорта.

Оттуда в город как раз отходит автобус, в который я втискиваюсь одним из последних, и спустя час он скрипит тормозами у железнодорожного вокзала.

Там нанимаю такси до Североморска и уже в вечерних сумерках попадаю на последнюю, следующую в Гаджиево, «Комету».

Когда тоскливо взвыв ревуном она швартуется к обледенелому причалу, кругом стоит ночь, сквозь которую в заливе тускло мигают стояночными огнями черные туши ракетоносцев.

– Ну, вот и приехали, – обращаюсь я к спрятанному под упаковкой Леониду Ильичу, после чего, прихватив его и кейс, оскальзываясь на трапе, перебираюсь на звонкий металл причала.

За КПП немногочисленные пассажиры быстро исчезают, торопясь попасть в поселок, а я, пристроив ношу у металлической ограды, закуриваю перед последним рывком.

Откуда-то появляется пара собак и дружелюбно повиливает хвостами.

– Привет, – отвечаю я, и они подходят ближе.

Один молча сует мне башку под руку, и я почесываю его за ушами, а второй с интересом обнюхивает доску и поднимает ногу.

– Фу! – говорю я, и пес с достоинством отходит.

Чуть позже, в сопровождении столь почетного эскорта, я направляюсь через режимную зону в Особый отдел флотилии, где сдаю ответственный груз под охрану дежурному.

На следующее утро, ровно в девять, докладываю адмиралу о возвращении из командировки, а в конце сообщаю о доставленном ему презенте.

– В форме маршала говоришь? – откинувшись в кресле, вопрошает он. – Ну что же, давай посмотрим.

Спустя несколько минут, освобожденный от упаковки генсек величаво красуется на одном из стоящих в кабинете стульев, а монолитно стоящий напротив начальник, молча его разглядывает.

Потом Василий Ефимович делает шаг вперед и стучит согнутым пальцем по обводу.

– Дуб, товарищ адмирал, – говорю я, имя в виду материал и шмыгаю носом.

– Похоже на то, – косится он на меня. – Можешь быть свободным.

Однако украшением адмиральского кабинета шедевр так и не стал.

Видать чем-то не глянулся.

Пацаны

Лето. Жара. Мне пять лет.

Сопя носом, я сижу на куче песка во дворе и сооружаю замок.

Рядом, вывалив язык и часто дыша, на него сонно взирает мой друг – немецкая овчарка Дозор.

– Ну как Дозорка, нравится? – возведя очередную башню и утерев ладонью лоб, интересуюсь я у овчара.

– Гав! – басисто отвечает тот и чуть шевелит ушами.

– Молодца, – треплю я пса по пахнущему полынью загривку, и он довольно пускает слюни.

С кроны раскинувшейся над нами антоновки вниз гупает яблоко, и мой интерес переключается на него.

Это мое личное дерево (антоновку посадил дед Левка когда я родился), и оно второй год плодоносит.

Я обтираю золотистый, медово пахнущий плод о штанишки, откусываю кусок и с удовольствием хрупаю сочную свежесть.

– М-м, вкусно, – мычу Дозору и тычу яблоко во влажный нос, – будешь?

Тот его шумно нюхает, вздыхает и отворачивается.

– Ну и не надо, мне больше достанется, – говорю я и чавкаю дальше.

Затем пуляю огрызок в стайку воробьев, оглушительно орущих на старой вишне, после чего начинаю окружать замок рвом.

Песок в глубине прохладный, приятно холодит руки и когда ров почти закончен, за глухими воротами раздается пронзительный свист.

– Валерка! – вслед за этим вопят два голоса оттуда, и, отряхнув коленки от песка, я шлепаю босыми ногами к калитке.

За ней, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, стоят два моих приятеля, братья Сашка и Вовка Винники.

Оба с короткими чубчиками в выцветших штанишках с помочами и дочерна загорелые.

– Вот сидишь тут, и ничего не знаешь! – заговорщицки наклоняется ко мне старший-Сашка и блестит черными глазами.

– Ага, не жнаиш, – шепелявит младший – Вовка (у него выпал передний зуб). – А че мы щас видели!

– Че? – открываю я рот и хлопаю глазами.

– Военного моряка, – отставив ногу в сторону циркает слюной на землю Сашка. – Самого настоящего.

– Брешешь! – не верю я. – Откуда он взялся? И верчу по сторонам башкою.

– А вот и нет, – переглядываются братья, – айда с нами, – после чего мелькая пятками, мы мчимся по улице.

Она широкая, с длинной чередой утопающих в садах хат, и справа разделена широкой, уходящей в степь, черной лентой асфальта.

Следуя друг за другом цугом (Сашка впереди), мы выбегаем на перекресток и несемся к расположенной метрах в ста впереди автобусной остановке, затененной кустами акации.

– Тут, – осаживает бег у крайнего Сашка и мы, тяжело дыша, из-за него выглядываем.

Метрах в десяти впереди, рядом с открытым навесом, в его тени стоит человек, каких я раньше видел в кино «Броненосец Потемкин» и курит папиросу.

На нем черная, с сияющими пуговицами форма и фуражка с белым кантом, золотые, со звездочками погоны на плечах, а у бедра висит кортик в лаковых ножнах.

– Ух ты-ы, – восхищенно тяну я, и в горле спирает дыхание.

– Ну вот, а ты говорил «брешешь», – громко шепчет Сашка. – Моряк, самый настоящий.

– И с нозыком, – втягивает в ноздрю выскочившую соплю Вовка. – Немцев резать.

– Это кортик, дура, – с интересом пялюсь я на человека, и мы нерешительно подходим ближе.

В очередной раз затянувшись папиросой, тот косится на нас, а потом улыбается и подмигивает.

– Ну что, гуляем пацаны? – и отщелкивает папиросу в сторону.

– Ага, – с готовностью киваем мы. – А вы моряк, дядя?

– Я морской офицер, – непонятно отвечает он, и в эту минуту подходит автобус.

Водитель открывает рычагом дверь, и по ступеням взбегают начищенные ботинки, видение исчезает, и мы остаемся сами.

– Да, – чешет затылок Сашка, – вот бы нам так, а, Валерка?

– Хорошо бы, – вздыхаю я, глядя вслед исчезающему вдали автобусу, а Вовка семенит к остановке и поднимает брошенный моряком бычок, который еще дымится.

– «Дю-бек», – по складам читает Сашка, и мы внимательно его рассматриваем. Название нам тоже непонятно.

Вечером, когда возвращается со смены отец, я спрашиваю у него кто такой морской офицер, и он мне объясняет.

– Расти большой, – ерошит мне волосы. – Может, когда-то им станешь.

Прошло много лет и то пожелание сбылось. Лето. Второй после Севера отпуск.

Стою в форме на той же остановке, дымлю сигаретой и жду следующий в центр автобус.

Откуда-то появляются двое загоревших мальчишек лет шести и с интересом меня рассматривают.

– Ну что, гуляем пацаны? – подмигиваю им.

– Ага, – улыбаются они. – Ты моряк, дядя?

Некоторые особенности квашении капусты в ВМФ

Осеннее прибалтийское утро.

Легкий бриз со стороны моря, первые лучи солнца на востоке, остатки исчезающего тумана.

– Шире шаг! – следуя сбоку, сипло бубнит строевой старшина Жора Юркин, и мы ускоряем движение.

Нас двадцать человек из находящегося на переподготовке в атомном учебном центре Палдисики экипажа, мы заступаем в суточный камбузный наряд во главе с лейтенантом Амелиным и проникнуты важностью мероприятия.

Спустя десять минут, оставив позади жилую часть центра, строй приближается к матросскому камбузу и, гремя ботинками, мы заходим внутрь.

Там необычная в это время суток тишина, матово отсвечивающий, чисто вымытый бетон пола и ряды длинных столов с лавками, исчезающие в легком полумраке.

– Стой, – командует Жора, – разобраться по двое, после чего Амелин удовлетворенно хмыкает и исчезает в дальнем конце зала.

Мы переминаемся с ноги на ногу, зеваем и почесываемся.

Спустя несколько минут в зале ослепительно вспыхивает свет, перед шеренгой, в сопровождении лейтенанта, появляется высокий как каланча пожилой мичман (начальник камбуза) и хмуро нас разглядывает.

– Значится так, – обращаясь к Амелину, гудит он с высоты своего роста. – Десять бойцов в варочный цех, трех в хлеборезку, пять в посудомойку, а пару, которые посмышленее, со мною.

– Выполнять, – в свою очередь бросает лейтенант старшине, и тот быстро распределяет всех по объектам.

Мы с Витькой Допиро попадаем в число «которые посмышленее» и довольно ухмыляемся.

– Ну а теперь с вами, – подходят к нам мичман с офицером, когда все разведены по работам. – Кто знает, как солить капусту?

Как ее есть, мы знаем (на флоте это непременный атрибут питания), но со вторым сложнее, и мы неопределенно пожимаем плечами.

– Что, таки никто не знает? – грозно вопрошает Амелин.

– Не, – вертим мы башками. – Откуда?

– Ничего, лейтенант – невозмутимо заявляет мичман, – научим. Ты пока располагайся в моем кабинете, а остальные за мной, – и направляется в лабиринты камбуза.

В варочном, окутанном паром цехе, уже вовсю кипит работа (коки заступают на час раньше), в подсобках слышен стук ножей и звяк посуды.

По дороге начальник дает несколько ценных указаний, типа «летать мухой!» и «не спи, замерзнешь!», а потом мы входим в одну из подсобок.

Там оглушительно воет какой-то агрегат, в одну часть которого двое из наряда швыряют из огромного чана с водой упругие вилки капусты, а из другой она вылетает нашинкованной в цинковые носилки. Здесь же, в соседнем чане, еще двое, в резиновых фартуках, моют из шланга гору оранжевой моркови.

– Это исходный продукт! – перекрывая шум, басит мичман, после чего, прихватив по овощу, мы следуем дальше.

Еще через десяток метров он отворяет глухую, с внутренним запором дверь, и мы выходим с тыльной части здания.

За ним что-то вроде длинной улицы, с высящимися по сторонам крышами подземных складов и хранилищ.

– Это ж надо, сколько жратвы, – переглядываемся мы с Витькой, и я вслух читаю кем-то крупно намалеванное на стене одного «Вася. ДМБ 1971».

– М-да, – чешет затылок Витька. – Хорошо этому Васе. Уже год припухает на гражданке. А нам еще корячиться как медным котелкам.

По выложенной кирпичом дорожке мы топаем вслед за мичманом и вскоре оказываемся на обширной заасфальтированной площадке, в центре которой сереют пять каменных фундаментов, четыре из которых закрытых сверху деревянными лючинами*

Сашка, принимай пополнение! – рявкает начальник и останавливается у открытого.

Мы делаем то же самое и, вытянув шеи, с интересом пялимся вниз.

Перед глазами гладко зацементированная квадратная яма, размером метра 4 на 4, и примерно на такой же глубине в ней, сопя, ворочает вилами белые пласты капусты голый по пояс, усатый крепыш в наколках.

Затем он втыкает орудие труда в «исходный продукт» и карабкается наверх по стоящей сбоку лестнице.

– Ну, ты давай, проинструктируй их и вперед, – критически осмотрев сделанное, изрекает с высоты роста начальник, после чего величаво удаляется.

Для начала мы знакомимся (Саня – кок из роты обслуживания центра), и следует инструктаж, что нам следует делать.

– Одевайте прахаря*, – кивает кок на две пары стоящих на бетонной окантовке ямы резиновых сапог. – Они для работы внизу, чистые.

После этого он закуривает извлеченную из кармана «приму» и кивает в ту сторону, откуда мы пришли.

– Щас наряд начнет таскать носилки с капустой и морковью, – выдувает вверх струйку дыма. – А вы будете принимать все внизу и разбрасывать.

– Типа бери больше, кидай дальше? – интересуется Витька и зевает. – Это мы умеем.

– Потом я буду добавлять ингредиенты – продолжает Саня и показывает рукой на стоящие неподалеку два мешка и картонный ящик, – а вы все перемешивать и утаптывать.

– А что такое ингредиенты? – не понимаем мы и переглядываемся.

– Перец, лаврушка и соль – назидательно отвечает он. – Теперь ясно?

– Ну, так бы и сказал, – стаскивая с плеч робы, укладываем мы их на парапет. – Лезть в яму, что ли?

– Давайте, – начальственно кивает Саня. – Вон уже тащат носилки.

Внизу колотун*, пахнет свежестью и почему-то яблоками.

– Поберегись! – раздается из светлого пятна над головами, мы отходим к запотевшим стенами, и сверху рушится белая лавина.

Вооружившись вилами (их тут двое), мы разбрасываем ее по сторонам, хрустя подошвами сапог и посмеиваясь.

Вслед за первыми носилками следуют еще двое, плюс одни с морковью, после чего Саня, подобно сеятелю, сдабривает все сверху «ингредиентами», а мы тщательно перемешиваем.

Перекур! – орет он спустя час, после чего мы прекращаем процесс и карабкаемся вверх по лестнице.

Там нежарко светит солнце, в небе тянется клин журавлей, в воздухе плавают серебристые нити паутины.

Мы усаживаемся на одну из лежащих чуть в стороне лючин, тянем из протянутой Саней пачки по сигарете, чиркаем спичками и с наслаждением придаемся пагубной привычке.

– На юг летят, – провожая взглядом удаляющийся в сторону моря клин, уважительно говорит кок.

– А нам скоро на Север, – вздыхает Витька, и нам становится грустно.

– Много еще до ДМБ?

– Мне полтора, ему два, – кивает на меня Допиро. – А тебе?

– А у меня, кореша, – растягиваются в улыбке губы – последняя капуста.

«Придет ноябрь, замерзнет речка, и ДМБ объявит Гречка!» – с чувством декламирует Саня, и мы все смеемся.

– Ну все, кончай перекур, – поднимается он на ноги, – до вечера нам надо добить яму полностью.

– А потом? – интересуемся мы процессом.

– Потом ее задраят лючинами, и к Новому году будет квашеная капуста.

– Да, она у вас тут что надо, – говорим мы с Витькой. – Даже с клюквой.

– Клюкву будут мочить уже без меня, – следует ответ. – В бочках.

После обеда нас навещает Амелин, в обязанности которого входит присмотр за нарядом и удивляется невиданному масштабу.

– Что-то из Гулливера в стране лилипутов, – говорит он, заглядывая в яму, после чего Саня начинает громко хохотать, хлопая себя по ляжкам руками.

– Ты чего? – косится на него офицер. – Не понял.

– Гулливером, товарищ лейтенант у нас зовут меж собой начальника камбуза, – утирая выступившие на глазах слезы, – отвечает кок. – Только вы ему не говорите.

– Вот как? – озадачено произносит лейтенант. – Интересно.

К девяти вечера яма, как говорит Саня, «добита», с помощью еще пятерых наших мы надвигаем на нее дубовые лючины, после чего уставший наряд следует строем в казарму.

Для нас с Витькой день прошел не зря.

Теперь мы знаем, как квасить капусту.

Слон и Моська

Завершался последний этап «холодной войны».

Военная машина США набирала все новые обороты, а Советский Союз, ведомый твердой рукой последнего Генсека в светлое будущее, их снижал. Планомерно и неустанно.

В один из февральских дней 1988 года, по свинцовым водам Черного моря, со стороны пролива Босфор следовали два корабля 6 флота американских ВМС, с гордыми именами «Йорктаун» и «Кэрон».

Первый был новейшим крейсером УРО, водоизмещением в 9.600 тонн и помимо ракетно-артиллерийских комплексов нес на себе палубную авиацию, а второй несколько меньшим и эсминцем.

Миновав побережье Болгарии и Румынии, корабли отвернули на восток и, пройдя строем пеленга еще порядка сорока миль, подошли к советским территориальным водам.

– Так, а сейчас пощекочем русским нервы в очередной раз, – небрежно бросил стоявшему рядом помощнику командир «Йорктауна» и приказал прибавить обороты.

Два года назад эта пара уже проникала в акваторию «империи зла», беспрепятственно проследовав вдоль побережья Крыма, и теперь имела приказ высшего командования – повторить, продемонстрировав русским силу американского флота

Мощные турбины запели на более высокой ноте, корабли резко увеличили ход и пересекли государственную границу.

Кептен пошире расставил ноги и, с видом победителя, уставился вдаль.

Воображение рисовало славное возвращение, почести и, возможно, адмиральский чин, что было весьма приятно.

– Сэр, – прервал картину голос вахтенного офицера – на траверзе слева, два русских судна.

– Плевать, – последовал ответ, и кептен вскинул бинокль в ту сторону.

В туманной дымке, гоня перед собой светлые буруны, к американскому отряду приближалась пара небольших кораблей.

– Всего лишь сторожевики, – презрительно хмыкнул командир. – Они для нас все равно, что москиты.

Между тем с идущего впереди последовало радио «Вы нарушили советские территориальные воды, что недопустимо».

– Дайте ответ, «Мы ничего не нарушили» – полуобернулся кептен к вахтенному офицеру. – Курс прежний. Выполняйте!

– Есть сэр! – козырнул тот, и в эфир унеслось ответное радио.

Оно явно подстегнуло русские сторожевики и те приблизились к американским кораблям на расстояние в несколько кабельтовых.

– Выразим им свое почтение, – поправил на голове фуражку командир и первым вышел из рубки на мостик. Его примеру последовали еще несколько офицеров, желая насладиться небывалым зрелищем.

Корабли «дяди Сэма» величаво шли по чужому морю, а хозяева рысили сбоку, наподобие шавок и чего-то там тявкали.

Далее последовал довольный смех и фотографирование, американцы приветственно замахали руками, – мол давайте еще ближе, а один учинил морской интернациональный жест, означающий «хрен вам, раша!».

На прыгающих по волнам русских сторожевиках на это незамедлительно отреагировали, после чего ближний из них, называвшийся «Беззаветным», резко увеличил ход, нацелившись форштевнем в нависающий над ним борт крейсера.

В следующий момент последовал таранный удар, потрясший стальное тело, который сопроводили вопли перепуганных янки и скрежет рвущегося металла.

То же самое с «Кэроном» проделал второй СКР, вызвав изрядное смятение у его команды.

А поскольку американский крейсер, оправившись от удара, вновь попытался лечь на прежний курс, «Беззаветный» таранил его вторично, в районе вертолетной площадки, разнеся вдрызг командирский катер, а заодно и ракетную пусковую установку «Гарпун», вслед за чем на «Йорктауне» возник пожар и надстройка окуталась ядовитым дымом.

Когда же ругавшийся последними словами американский кептен сыграл аварийную тревогу и приказал готовить к взлету палубные вертолеты, с русского корабля последовало очередное радио «В случае взлета, вертолеты будут сбиты».

Испытывать судьбу заокеанские герои больше не стали, а когда над их палубами пронеслось вызванное с материка звено Ми-24, совершили оверштаг и ретировались в нейтральные воды.

– Что и следовало доказать, – наблюдая за улепетывавшими «хозяевами морей», сказал командир головного сторожевого корабля, после чего доложил на базу о выполнении задания.

После случившегося, вернувшийся из плавания «Йорктаун, зализывая раны, несколько месяцев простоял в доковом ремонте.

За пассивные действия и предоставление советским кораблям инициативы, что нанесло ущерб престижу Соединенных штатов, американский командир был снят с должности, а советского начали мурыжить в штабах, ожидая высочайшего повеления.

Далее, приснопамятный генсек, изъявил политическую волю, и того наградили орденом Красной Звезды «за освоение новой техники».

Командовал сторожевым кораблем «Беззаветный» – капитан 2 ранга Богдашин Владимир Иванович, сторожевым кораблем «6» – капитан 3 ранга Петров Анатолий Иванович.

Имена остальных, военная история умалчивает.

Она весьма капризная дама.