Текст книги "Птицы небесные (сборник)"

Исповедь бесноватого Фили

Прошлым летом я снял комнату близ станции Сиверская и каждую ночь в два часа рассматривал в морской бинокль красную планету Марс со снежной шапкой на маковке, которая в этом году на удивление близко подошла к нашей грешной Земле. Ученые-астрономы утверждают, что последний раз она так близко подходила при неандертальцах шестьдесят тысяч лет назад. Ну как тут не пожертвовать ночным сном для такой диковинки! По субботам и воскресеньям ходил я в церковь иконы Казанской Божией Матери, где познакомился с одним странником – малороссом, который шел пешком из Великого Устюга на Полтавщину. Ночевать ему было негде, и я пригласил его к себе. У меня был куплен кусок свинины, и я приготовил хороший ужин. Когда я позвал его к столу, он свинину есть отказался, сказав мне:

– Нет, спасибо, я свинину не вкушаю и не потому, что я иудей или мусульманин, а все из-за того, что все мои беды начались с того дня, когда в мой огород подрылся и пролез паршивый поросенок. Это я так со злости называю его – паршивым, но на самом деле это был хорошо упитанный, розовый, весь налитый молодым жирком, веселый и прожорливый поросенок. Радостно похрюкивая и вертясь, он стал жадно пожирать все, что росло на грядках. Пропадали мои труды и надежды на хороший урожай.

Увидев этот грабеж в окно, я схватил швабру и с криком: «Ну, погоди, тварь, я тебе сейчас задам трёпку!» – выскочил во двор и бросился со шваброй гнать с огорода вора и разбойника. Но жадный поросенок не хотел покидать эти благодатные угодья и, спасаясь от швабры, колесил по огороду, на ходу выхватывая с грядок какие ни попадя овощи. Но все же я оказался проворнее и с размаху угостил его шваброй по хребту. Поросенок заверещал и бросился к проделанному им лазу в ограде, юркнул в дыру, получив еще один удар по спине. Не переставая вопить, уже на своем дворе, он направлялся в родной свинарник, быстро перебирая передними ножками, задние же волоча по земле. Моя жена, выйдя на крыльцо с тазом мокрого белья, посмотрев на покалеченного поросенка, неодобрительно покачала головой и стала на веревке развешивать белье.

На следующее утро на соседнем дворе ярко горел костер, на котором хозяин ошмаливал этого поросенка, а жена его, баба лютая и зловредная, грозила кулаком в сторону нашего дома.

Снимая высохшее за ночь белье, жена обнаружила пропажу моей любимой клетчатой рубашки и отнесла эту пропажу на счет проходивших мимо цыган, которые были мастера поживиться чужим добром. Что касается соседа, работавшего кладбищенским сторожем и могильщиком нашего украинского городка, то от него большого шума и скандала не было, так как поросенок потравил чужой огород и за это получил справедливое наказание, которое для него оказалось роковым. Что ж тут поделаешь? Но баба его рассудила иначе, затаила злобу на меня и готовила черную месть.

Через неделю после этого случая я проснулся посреди ночи от тяжких громовых раскатов, ослепительных вспышек молнии и дробного стука по крыше обложного дождя. По комнате, в ночной рубашке, в полутьме бродила, спотыкаясь о стулья, жена, крестясь и шепча молитвы. Отыскав спички, она затеплила лампадку в божнице, и встав на колени, клала земные поклоны и молила Илью-пророка, чтобы он не кинул молнией в наш дом.

В отличие от меня она была очень богомольна и крепко держала все постановления Православной Церкви. Я же часто смеялся над ней и был равнодушен к вере, как и большинство советских людей.

Но вот с той грозовой ночи что-то необычное стало твориться со мной. Я потерял дар трезвого рассуждения, появилось беспричинное беспокойство, нервозность, непоседливость, постоянное тоскливое настроение и чувство страха. По ночам меня давили кошмары, снились свежие и разложившиеся мертвецы, которые дружно гнали меня из дома, в противном случае обещая вогнать меня в петлю. Я, конечно, и раньше выпивал, благо, самогон был свой, но теперь от тоски я стал испивать, как говорится, «мертвую чашу» и бросил работать. А однажды, сам не соображая, что делаю, полез на чердак и, привязав к балке веревку, повесился.

Очнулся я в больничном коридоре привязанный к старой железной кровати. Оказывается, пришедшая с базара жена увидела открытую на чердак дверцу, вбежала на чердак и, схватив нож, перерезала веревку, на которой висело мое тело. Не растерявшись, она стала делать мне искусственное дыхание и звать на помощь людей. К счастью, прохожие остановили милицейскую машину и стражи порядка вызвали скорую помощь. Жена потом мне рассказывала, что дежурный врач, осмотрев меня, махнул рукой и сказал: «Аминь!» Но все же начал оживлять меня. У меня изо рта шла пена и тело сотрясалось от судорог. Чтобы я не упал, меня привязали к кровати. Несколько часов медики пытались вернуть несчастного висельника к жизни, душа стремилась расстаться с телом, но после поясничного прокола позвоночника я пришел в себя. Долго я ходил с лиловым рубцом от веревки на шее и не мог говорить, а только хрипел.

Жена моя, как-то встретив цыган, начала их ругать за украденную рубашку. Но всеведущие цыгане сказали ей:

– Ты, золотая, нас не ругай, а кляни свою соседку, киевскую ведьму, которая навела порчу на твоего мужа. Это она украла рубашку и заставила своего мужа-могильщика закопать рубашку в могилу с очередным покойником.

Жена моя, услышав такое, просто обомлела. Вбежав в дом с бледным как полотно лицом, она упала на кровать и залилась слезами, решив, что я совсем пропащий человек. Как я ни пытался ее расспрашивать, она молчала. А мое беснование все продолжалось, и мало того, с каждым днем всё усиливалось. По ночам меня давили какие-то черные призраки и хриплыми голосами приказывали бежать из дома или опять лезть в петлю. Жена мне велела ехать в областной город и у знающих людей расспрашивать, как избавиться от этой порчи.

В город я приехал к вечеру и остановился у сродника – свояка. Его баба приготовила вареники и выставила на стол домашнюю полтавскую колбасу. Мы выпили по стакану горилки, покушали, и я со слезами рассказал ему о своей болезни и по какой причине приехал в город. Свояк с сочувствием выслушал меня и посоветовал обратиться к местному знаменитому психиатру Илье Давидсону, а если тот не поможет, то к экстрасенсу Ивану Брюханову.

На следующее утро в психдиспансере я нашел доктора Давидсона. Он оказался сухопарым субъектом с козлиной бородкой, сидел за столом и курил сигару. Принял он меня со вниманием, благосклонно выслушал мое горестное повествование, осведомился о моих предках – не было ли среди них психов – постукал молоточком по моим коленям и сказал, что чертей, демонов, ведьм, да и Самого Бога в природе не существует. Это все плоды нашего больного воображения, и, вообще, пора мне бросить эту дурь и поменьше пить, чтобы опять не залезть в петлю. Побольше здравого смысла, занятия спортом, прохладные ванны и все будет – о, кей! А болезнь моя называется – дромомания, то есть страсть к бродяжничеству. И чтобы разрядиться – надо побродяжничать, раз меня влекут неведомые силы, и попринимать таблетки – алимемазин. Я стал активно принимать эти таблетки и бродяжничать в окрестностях города, но ночевать и кормиться приходил к свояку. От этих таблеток у меня, как у Каина, стали трястись руки и дрожать нижняя челюсть. А что касается бродяжничества, то я его прекратил из-за свирепых собак, покусавших меня на окраине города и превративших в лохмотья мои брюки.

Тогда свояк направил меня к Ивану Брюханову.

У него во дворе отличного двухэтажного особняка расположился целый табор приезжих селян со своими скорбями, нуждами и хворями. На стук в дверь вышел служитель, который сообщил, что «пан Брюханов зараз снидае галушки, а потим мало видпочуе, а вы, пане добродии, поки чекайте», т. е. ждите.

Приемная экстрасенса была вся увешана иконами, теплились разноцветные лампадки, на больших церковных подсвечниках горели свечи. Дверь, ведущая в кабинет великого человека, от самого верха до пола была уснащена табличками, гласящими о трудах, званиях и заслугах Ивана Брюханова. Он именовался доктором эзотерических наук, почетным членом Тибетского союза ламаистов, действительным членом ассоциации Вука-Вука магов озера Чад и другими не менее солидными званиями. Наконец, очередь дошла до меня, и служитель впустил меня в святилище экстрасенса. Иван Брюханов оказался толстым краснорожим мужиком с маленькими свиными глазками, окладистой черной бородой и большой залысиной, как говорится, «для большого ума ему Бог лба прибавил». Обряжен он был в черную шелковую рясу с двумя крестами на цепочках: один крест спереди, другой сзади меж лопаток. На тучном чреве по бокам были налеплены звезды каких-то иностранных орденов. Он пристально посмотрел на меня, вперевалочку подошел вплотную и стал делать руками различные пассы.

Я как-то сомлел, упал в кресло и стал выкликать дурным голосом всякие ругательства на Брюханова и даже лягнул его ногой в толстый зад. Я не хотел кричать, но что-то кричало во мне помимо моей воли.

– Убери кресты, шарлатан! Ведь ты со всеми потрохами наш, наш, а пошто кресты нацепил?!

Брюханов надул щеки и сильно дунул мне в лицо. Потом накапал в стакан каких-то черных капель и дал мне выпить. Пыхтя, ухватился за спинку кресла и покатил меня по коридору в темную комнату, где я уснул.

Мне снилась помидорная война в Испании, по улицам ручьями тек томатный сок. Проспал я часа два или три и, проснувшись, оказался на кресле в знакомом кабинете. Брюханов сидел за столом и пил с блюдца чай. Он погрозил мне пальцем и сказал:

– Твою порчу мне снять не удалось. Не помогли даже африканские капли Вука-Вука. А снять не удалось потому, что порчу навела киевская ведьма. А эти ведьмы ой как сильны и зловредны. Ищи святого старца-пустынника, может быть, он изгонит из тебя бесов. А главный бес всажен в тебя не простой, а князь бесовский.

В общем, пользы я от экстрасенса не получил, но вред он мне причинил страшный, своими африканскими каплями прилепив ко мне лютого блудного беса. Ох, и яровит же, яровит я стал после этих капель, аки козел!

И ночью, кроме покойников и безобразных бесов, меня стали посещать сонмы блудниц всех времен и народов, которые совершали всякие мерзости и впадали в неистовое бешенство особенно в полнолуние. Они сбрасывали меня с кровати, подхватывали под мышки и неслись со мной на какое-то старое покинутое кладбище, окруженное виселицами и развалинами монастыря, где свирепствовала буря, ветер, дождь, тьма и было скопище ужасных демонов. Собравшиеся устраивали там дикие пляски и поклонялись сидящему на троне дьяволу с обезьяньим хвостом, козлиными рогами и перепончатыми крыльями, как у летучей мыши. Утром я просыпался совсем обалдевший и получал способность соображать только после того, как поправлял себя стаканом водки.

Я потерял способность различать, где кошмары видений и где действительность. В храмы Божии меня не пускали и тащили оттуда за шиворот на дорогу, потому что, как только хор запевал антифоны, я становился на четвереньки и выл волком. А когда выносили чашу с Дарами, кто-то из меня изрыгал матерную брань, хулу на Бога, и я бросался с кулаками на священника, чтобы опрокинуть чашу и растоптать Дары. Я ужасно оборвался, оскотинился, оброс волосами и бородой и ходил по улицам, беспрерывно изрыгая мат на всех и вся, за что часто меня били. И посему пришедший в отчаяние свояк выставил меня из своего дома на улицу. Я стал побираться, неведомо куда направляясь. Нищенствуя, я молча протягивал руку за подаянием, на помойках находил старую одежду и обувь. Нищенствовал я молча, потому что если открывал рот, то сразу начинал выкрикивать мерзкие слова и хулу на Бога. В полях я любил передвигаться на четвереньках и жевал траву, как древний вавилонский царь Навуходоносор. О доме, о жене своей я совершенно забыл, как будто ее никогда и не было. Спал я в канавах, под деревьями, в стогах сена и на кладбищах и каждую ночью с бесами и ведьмами летал на шабаш. Проходя Черниговскую область, где много святых мест, я вышел к Троицко-Ильинскому монастырю, окруженному с восточной и южной сторон долиной и оврагом, с величественным собором о трех куполах во имя Живоначальной Троицы. Так как я без матерной брани не мог раскрыть рта, то показывал монахам и богомольцам картонку, где написано было, что я ищу старца-пустынника праведной жизни. Но никто мне ничего путного сказать не мог, а один монах надо мной смеялся и сказал, что прежние старцы все вымерли, а новые еще не завелись. Я хотел войти в собор, где, по слухам, была чудотворная икона Ильинской Божией Матери «Руно орошенное» с чудодейственным истечением слез, но неведомая сила из притвора выбрасывала меня на паперть. Я плакал, катался с воем по каменным плитам, залез монаху под рясу и на карачках хотел с ним пройти в храм, но он мне отвесил по шее и спихнул со ступенек во двор. Из храма вышел иеромонах с кропилом и стал гоняться за мной и кропить святой водой. Я чуть не задохнулся от бешенства и, схватив кирпич, запустил им в черноризца. Но на меня навалились богомольцы, скрутили веревкой и потащили ко святому источнику, где по грудь сидели и спасались мужики и бабы. Вода была ледяная, и на стариках на плечи были наброшены тулупы, а на головах – шапки-ушанки. Из будки вышел иеромонах и позвенел колокольчиком, чтобы все вылезали из воды. Положено было окунаться с головой, но многие женщины берегли прическу и выходили с сухими волосами. Я увидел, что на их головах у каждой сидела целая куча бесов, о чем я стал кричать и ругаться, что зря они старались и попусту сидели в святой купели. Иеромонах дал знак, и богомольцы кинули меня прямо в одежде в купель. Я стал вопить, как зарезанный, вокруг меня вода возмутилась и как бы закипела, веревка развязалась, и я выскочил на берег. Немного оглядевшись, я увидел: на ближних кустах и деревьях развешано множество тряпок, нижнего белья, квачей, костылей и посохов. Здесь были и бюстгальтеры, трусы, колготки, чулки, кальсоны, шапки, косынки и масса трепещущих на ветках разноцветных тряпочек и лент. Оказывается, что нынче пошла такая мода у исцеленных – цеплять на кусты и деревья части одежды, которая прикрывала больное место. Мода пришла с католического Запада, где у чудотворных икон, мощей и источников в костелах на стенах развешивают костыли, трости, а также небольшие серебряные и золотые изображения больного органа, получившего исцеление. Но мы, по бедности своей, пока до этого не дошли и поэтому знаменуем свое исцеление развешиванием кальсон и бюстгальтеров. А к чему это? И зачем такой срам в святом месте? Никто сказать не может, и бесы, сидящие во мне, потешались и глумливо выкрикивали всякие непристойности. Иеромонах одной рукой взял палку, другой поднял свой наперсный крест и пошел на меня, явно желая отколотить палкой и ожечь крестом. Я вскочил на ноги и убежал в лес. И опять я пошел по дорогам искать неведомого святого старца. Где-то на перекрестках дорог или на кладбищах, где любит собираться всякая нежить, в меня вошел еще один бес. Бес стяжательства. Я завел себе еще одну картонку, на которой написал, что у меня рак желудка и мне нужны деньги на операцию. И жалостливые люди стали мне щедро подавать деньги, я жадно запихивал их в чулок, который вскоре приобрел форму колбасы. Конечно, это была наглая ложь, а отец лжи – дьявол, но я и сам был его слугой и поэтому мучился и работал на него. С Украины я вышел в Россию и везде показывал людям картонку, что ищу праведного старца-пустынника. И где-то около Курска мне люди сказали, что жил неподалеку старец по фамилии Тяпочкин, но уже лет десять, а может и более, помер. Но я и этому известию был рад. Значит, где-то есть и живой старец.

Наконец я вышел к Арзамасу и прошел к Дивееву. Долго я ходил кругом и около, показывая и простым людям, и священникам свою картонку, но никто ничего мне сказать не мог. И только около Оптиной пустыни повстречавшийся мне в лесу старый монах, посмотрев на мою картонку, спросил:

– А ушами ты слышишь?

Я кивнул головой. Он подумал, перекрестился и сказал:

– А ступай ты, мил человек, в Вологодскую губернию на реку Сухону к Великому Устюгу. Там в лесах около Коченьги ищи праведного старца Нила. Если он еще жив, то должен тебе помочь и от бесов твоих освободить.

Как только он это сказал, живот мой заходил ходуном, бесы всполошились, запрыгали там и стали срамно ругаться и проклинать старого монаха. Старик перекрестился и ушел от меня, а я обрадовался. Поскольку бесы перепугались, значит, вологодский старец жив и поможет мне.

Недолго думая, двинулся в сторону Великого Устюга. На Вологодчине уже чувствовалось дыхание приближающейся осени. Все же это Север – не то, что наша теплая Полтавщина, где у меня остался дом и жена. Поскольку деньгами у меня был набит целый чулок, я приоделся на барахолке, купил крепкие десантные ботинки и даже остановился в дешевой колхозной гостинице. Неудивительно, что меня, бродягу, заедали вши и, по этому случаю, я остригся наголо, снял бороду и посетил баню. Старую одежду я выбросил на помойку. Теперь оставалось главное: как найти старца? Но где его искать, сказать мог, пожалуй, только священник. Но в собор зайти я не мог, так как бесы сразу отнимали силу в ногах и я падал на землю или закрывали дыхание, если я пытался войти в храм Божий. Обосновался я около старейшего на Севере Гледенского монастыря в четырех километрах от Великого Устюга при слиянии двух рек: Сухоны и Юга. На мое счастье, после долгого ожидания, на Успение Божией Матери из монастыря вышел крестный ход. Несмотря на то, что бесы начали давить меня, я приблизился к нему и стал всем подряд показывать свою картонку с надписью: «Где мне искать старца-пустынника Нила?» И вот две добрые женщины рассказали, как до него можно добраться. Вначале я доехал до Коченьги, а потом лесной дорогой двинулся к старцу. На пути мне попадались небольшие лесные деревушки, где люди показывали правильный путь к отцу Нилу. Вскоре я добрался до лесной кельи старца. Это была небольшая изба с пристроенным к ней бревенчатым сараем. На мой докучливый стук в окно из избы вышел высокий благообразный старец явно постнического вида, с большой седой бородой, густыми кустистыми бровями, одетый в старый закапанный воском подрясник с широким кожаным поясом и наперсным крестом на груди. Отдав мне поясной поклон, он посмотрел на меня проницательным взглядом своих голубых глаз и сказал мне:

– Говори, чтобы я мог тебя видеть.

Я открыл рот и оттуда полилась густая матерная брань на старца и Святую Троицу.

– Так ты не один пришел, а вас, оказывается, целая компания, – с улыбкой сказал отец Нил. – А теперь молчи и терпи, если хочешь быть исцеленным от злокозненных бесов. «Сей род изгоняется постом и молитвой», – сказал наш Господь Иисус Христос.

Бесы при этом святом имени бурно запрыгали и заворчали в моем чреве.

– Раздевайся до трусов. Бери эту старую шубейку, миску для воды и пойдем в сарай.

Сарай был просторный и крепко сбитый, с деревянным полом. По сухому навозу было видно, что раньше здесь стояли кони. В бревенчатую стенку была вделана цепь с железным поясом на конце. Старец одел на меня этот пояс и замкнул его висячим замком. Налив в миску воды, он принес мне горсть разных сухарей. Потом из кельи он принес большие листы бумаги с крупно написанными на них молитвами и прикрепил листы к стене напротив меня.

– Чадо, – сказал он, – претерпевый до конца, той спасется.

С этими словами он ушел и запер двери. Итак, я был, как бешеный кобель, посажен на цепь, на воду и черные сухари. Я стал лаять, скакать и рваться на цепи. Мне показалось, что у меня даже вырос собачий хвост. Я бранился на старца и угрожал ему вырвать бороду. Воду я выпил, а сухари разбросал. В развешанные по стенам молитвы кидал сухим конским навозом. На этот крик пришел старец с кропилом и плетью. Встав на безопасное расстояние, он кропил меня святой водой, а потом доставал и плетью. Я немного утихомирился, а старец беседовал с моими демонами. Бесы кричали, что они хорошо устроились потому, что я вел свинский образ жизни: курил, пил водку, в церковь не ходил, в Бога не верил, да еще корчемствовал: гнал тайно самогон и продавал его пьяницам. Да еще кроме жены имел любовницу. Закопанная в могилу рубашка тут ни при чем и не имеет никакого значения. И соседка не ведьма, а такая же бесноватая баба, как и тот, в коем сидим. Хорошо сидим и не выйдем, а ты, старец Нил, не пугай нас. Видали мы таких и раньше. Бог за беззакония Филиппа попустил нам войти в него для его истязания. Вот и сидим в нем. Хорошо сидим! Будем мучить Филю, пока опять в петлю не залезет. На что старец ответил:

– Бес свирепый и лукавый, я вместе со Христом Иисусом допеку вас и выгоню из этого грешного страдальца. Так и знайте! Я слов на ветер не бросаю!

Бесы ответили ему глумливым смехом, свистом и бранью. К утру я ужасно проголодался, потому что всю ночь продрожал под ветхим тулупом. Я стал вопить и рваться на цепи:

– О, злой калугере, принеси мне хоть каких-нибудь объедков, а то я с голоду околею.

Но старец не приходил. Видно, он стоял на молитве. Но вот ворота распахнулись, и старец налил мне в миску воды и посохом подтолкнул ко мне разбросанные по всему сараю сухари. Я жадно грыз сухарь и смотрел в открытые ворота на волю, где шел мокрый снег. После двухнедельного сидения на цепи, на воде и сухарях, я ослаб духом и телом и даже стал понемногу читать развешанные на стенах покаянные молитвы, хотя бесы забивали меня своими нечестивыми криками и удушьем. Бывали у меня небольшие просветления ума, когда я начинал понимать, что страдаю и наказан за свое неверие и свинский образ жизни, страстно желая освободиться от своих мучителей и стать достойным сыном церкви. Но сам, без Божьей помощи и помощи старца, ничего не мог сделать. На третью неделю, когда я телесно ослаб, старец освободил меня от держания на цепи и из сарая перевел в баньку, где я мог согреться, протапливая каменку, и даже хорошо помыться.

Калугер Нил стал приходить ко мне чаще. Входил старец со словами: «Верующий в Сына имеет жизнь вечную; а не верующий в Сына не увидит жизни, но гнев Божий пребывает на нем».

Услышав это, бесы прыгали у меня во чреве и глумливо хохотали. Старец осенял меня крестом, кропил святой водой, кадил ладаном и читал запретительную молитву святого Василия, над страждущими от демонов. Он повторял эту молитву по десять раз, кадил ладаном, бросал меня на лавку и давил большой Богородичной иконой «Достойно есть», а если я начинал буйствовать, хлестал меня плетью.

– К тяжелой болезни надо и сильное лекарство, – говаривал он.

А бесы кричали: «Злой калугере, сидели, сидим и сидеть будем! На что нам выходить, чтобы идти в бездну? Пожалуй, мы можем выйти из этого проклятого грешника, но только в свинью Гадаринскую».

– Да где же здесь взять свинью Гадаринскую, господа черти? А вологодская вам не подойдет?

– Свинья везде есть свинья. Давай и вологодскую!

Тогда старец меня немного подкормил, вернул мою одежду и чулок с деньгами и повелел в придорожных селах купить и привести свинью.

Я заготовил картонку: «Куплю годовалую свинью», – и пошел по селам. Хотя на земле уже лежал снег, но больших морозов еще не было. Меня принимали за глухонемого, и я на пальцах у одного хозяина сторговал порядочную хрюшу. На веревке, подгоняя свинью хворостиной, я пригнал ее к старцу. Старец оглядел ее, одобрил и сказал:

– Совсем как Гадаринская.

Учитывая пожелания бесов, на следующее утро в баньке в присутствии удивленной сидящей на заду свиньи, старец начал генеральное изгнание бесов. Было и кропление святой водой, и обильное каждение. Бесы вопили:

– Ой, жжет, ой, огонь! Пощади, пощади нас, калугере!

Но услышал я страшные слова старца:

– Я изгоняю из тебя бесов, Филиппе, больной, но возрожденный через святой источник Крещения именем Бога, искупившего тебя Своей драгоценной Кровью, чтобы ты стал очищенным от бесов. Да удалятся от тебя всякие нечистые духи и всякое зло дьявольского обмана, заклинаемые Иисусом Христом, Который придет судить живых и мертвых. Аминь!

После этих слов меня бросило на пол, и я с криком забился в судорогах, как подстреленный голубь. Изо рта и заднего прохода у меня пошел коричневый зловонный дым и вошел в раскрытое рыло удивленной свиньи, которая сразу вскочила на ноги, глаза ее налились кровью, шерсть на загривке встала дыбом, и она с рычанием и хрюканьем стала бросаться на стены и дверь. Дверь под напором распахнулась, и свинья, беспрерывно вопя, большими скачками помчалась в лес.

Старец три раза сказал: «Слава Тебе, Боже, слава Тебе».

И еще сказал, что свинья с бесами убежала в лес, где ее сожрут свирепые волки. Он меня попарил в баньке, повел в свою келью и причастил Святыми Дарами. Всю ночь напролет мы с ним возносили Богу благодарственные молитвы, а под утро легли спать. Я хотел после остаться у старца келейником, но он сказал мне, что я был Гадаринским бесноватым и поэтому по евангельской традиции должен идти к себе домой и рассказывать людям, что сотворил со мной Бог.

31 августа 2003 г.