Текст книги "Вне закона"

Глава 44

Антон выстрелил первым, и Кузнецов, даже не дернувшись, словно принял в себя не пулю, а что-то нужное и приятное, опустил голову на грудь. Пистолет Кузнецова, так и не снятый с предохранителя, выпал из руки на пол.

Антон застыл на месте и впал в забытье.

Лена же, напротив, как будто делала это не в первый раз, бросилась к Кузнецову, проверила пульс аккуратным прикосновением пальца, вздохнула, покачала головой и подошла к Антону.

Ей с трудом удалось забрать у него пистолет. Она протерла рукоятку и всунула пистолет в руку мертвого Кузнецова. Ей показалось, что его холодные пальцы пожали ее руку, и она чуть не закричала. Но это была, наверное, последняя судорога. А может, померещилась и она.

Потом она открыла несколько шкафов и из одного достала папку с надписью «Вадим Голицын», после чего, подхватив с ковра не снятый с предохранителя пистолет и бросив рядом с телом гильзу от точного выстрела, взяла Антона за руку, и они быстро выбежали из комнаты.

Уже в машине, увидев выражение лица Антона, Лена повернулась к нему и резко дала звонкую пощечину.

Антон, скорее от неожиданности, чем от боли, вернулся на грешную, но такую родную землю.

– Лена, ты что?!

– Нет, это ты что?! У тебя, похоже, ступор. Ты же воевал, Антон, да и в ментуре пострелял немало. Что же сегодня? Ты что, пенсионера безоружного в сквере на лавочке подстрелил? Да если бы ты не успел, он бы нас обоих там уложил, а потом бы вызвал ментов и заявил о попытке ограбления. Или придумал бы еще что-нибудь пооригинальнее.

– Да я, Лена, все понимаю, но что-то здесь все равно не так.

– Ты мне сейчас, Антоша, напоминаешь Остапа Бендера, сдавшего чемодан с деньгами на почту. Но не в тот момент, когда он любовался собой и своим поступком со стороны, а в тот, когда вдруг понял, что потерял свой статус. Потерял в одну секунду то, к чему так долго и мучительно, через потерю любви, смерть друзей, гибель «Антилопы» шел долгие месяцы. А дальше, Антон, была длинная и унизительная сцена с баночкой «райских яблочек». Так вот, пока мы не дошли до нее, давай остановимся. Что случилось, то случилось. Я жива, слава Богу, старик мертв. Теперь на пути у нашего счастья остался один международный экономический кризис. То есть то, что бездарные политики придумали, чтобы оправдать собственные ничтожество и никчемность. Кузнецов – это серьезно, а кризис – это так, сущий пустяк. Спасибо тебе, мой защитник и повелитель.

Глава 45

Майор Дубцов тяжелым, плохо похмеленным взглядом долго смотрел в одну точку и не знал, что ответить.

– Повторяю вопрос: «Кто мы? Куда мы идем? Что движет нами?» – Голос Кротова доносился откуда-то издалека. Будто бы с другого берега быстрой черной реки, чтоб она высохла.

Оба знали, что такое «афганский синдром», не понаслышке. Оба отдали свой интернациональный долг с процентами. И сейчас, сидя в подвале одного подшефного кафе, офицеры напивались и, по извечной традиции русского нетрезвого народа, вначале измерили градус взаимного уважения, а затем решили наконец разобраться, кто же все-таки виноват, ну а если водка не ряженая, то заодно и выяснить, что делать.

– Да что ты, Коля, заладил, как замполит на собрании первички: «Повторяю вопрос, повторяю вопрос»? Давайте-ка еще по сто граммов, и придет ясность. А то я до сих пор вчерашний бухенвальдский набат в голове слышу.

– Да не вопрос, Ваня. Выпить-то не проблема. А вот прояснится ли ситуация, не знаю. – И Кротов разлил по бокалам прозрачную, холодную надежду на все хорошее. – И вообще, чем философию разводить, капитан Кротов, сказали бы лучше тост. А то прямо как басурманы какие-то – пьем и не знаем, за что.

– За русский проект. Чтобы все получилось.

Они выпили, крякнули, закусили. «Вот сейчас самое то», – подумал Дубцов.

– Послушай, Ваня, вот ты все философствуешь, рассуждаешь, а почему, к примеру, на работу забил последнее время?

– Дак ты, Коля, тоже не стахановец, как я погляжу. И Голицын не Кривонос, и Ленка не Паша Ангелина. Все мы с приходом нового руководства к работе поостыли. Вопрос только в том, а почему? Почему простые люди должны страдать, Коля, из-за того, что тебе не нравится лысина нового начальника?

– Да что ты, Иван, к лысине этой прицепился? Меня не плешь раздражает, а фальшь. Мастырок не люблю. Мне либо серебряный, либо золотой. Посеребренных и позолоченных не люблю. Многих «звезд», прости господи, матери после роддома без париков видели. Сошел с эстрады, умойся, выйди из образа, самим собой стань. Так нет, всю жизнь в образе. Тошнит уже от лицедейства фарисейского. Немного ведь, Ваня, хочу. Чтобы мужики на мужиков похожи были, а бабы на баб! Ведь не свободные мы художники, Ваня. Мы псы государевы. Мы в особых приказах работаем. Мы и устать можем, и ошибиться. Вот тут и важно, чтобы Потапов был, а не Марчук. Чтобы не карьерный молокосос с чистоплюйскими выходками, а старый мудрый лис. Давай, Ваня, еще по одной за здоровье всех честных и бедных ментов выпьем.

Они выпили, обнялись и затянули свою любимую ментовскую колыбельную.

 
Если я заболею,
К врачам обращаться не стану,
Обращаюсь к друзьям
(Не сочтите, что это в бреду):
Постелите мне степь,
Занавесьте мне окна туманом,
В изголовье поставьте
Упавшую с неба звезду.
 

Глава 46

Чем ниже опускалась Лена, тем выше взлетал Антон. Все в этой женщине было великолепно. Ее красота, ее обаяние, ее ум, ее чувство юмора, чувство меры и ее чувства, меры и границ не знавшие, – все в ней было не от мира сего. Чем больше она открывалась, тем большей загадкой становилась.

Победить ее было немыслимо. Проиграть ей было счастьем. Вот и сейчас она будто бы вдувала в него какую-то нездешнюю радость. Любое прикосновение ее губ и языка посылало по телу Антона электрические мощнейшие заряды. Пока ее рот, этот концерн, выпускающий счастье, не выпускал Антона из своего тепла, Антон думал, что все лучшее в его жизни уже происходит. Но стоило этой рыжей язычнице сесть сверху, и Антон узнавал все прелести амазонского матриархата.

Взмыленная после смертельной скачки, упавшая сверху и засыпавшая его блаженную улыбку мокрыми рыжими волосами, она через минуту снова спускалась по нему, как по склону, вниз, и он снова выл и стонал от счастья. Щедрая без остатка, сильная и неутомимая, она готова была ласкать его бесконечно.

– Я сейчас кровью буду кончать, – взмолился Антон. – Давай хоть часок поспим. О часе сна и о стакане сметаны я мечтаю, как евнух о фаллоимитаторе.

– Экий ты капризный, Антон. Небось прежних своих телок ублажал побольше, чем несчастную, опостылевшую жену.

– Лена! Ты видела фильм «Если невиновен, отпусти»?

– Антон! Я видела фильм «Загнанных лошадей пристреливают, не правда ли?»

– Так что, до старости лет я ни разу не высплюсь?!

– А ты что, хочешь спать?!

– Если честно, то да. Ну хоть часик.

– Нет проблем. Хоть два, – сказала щедрая Лена и, обидевшись, повернулась к нему спиной. Это была провокация.

Антон сам не понял, как его имидж встал, задымился и резко вошел в Лену. И все повторилось снова.

Чудны и неисповедимы дела твои, Господи. Осанна!

Глава 47

С последним черным ангелом, взлетевшим и застывшим на ограде маминой могилы, Лена как бы преобразилась. Любовь к Антону закончилась замужеством. Замужество оказалось очень любопытным институтом. Это только в браке чувства притупляются и размываются бытом. В супружестве они, наоборот, крепнут и трансформируются в нечто могучее и интересное. В нечто такое, что делает каждый совместно прожитый день прожитым во имя и на благо близкого и родного для тебя человека. Лена не боялась любить. Она боялась потерять!

Вспоминая свое прошлое – холодную и вонючую спальню, недоедание и недосыпание, раннее сексуальное рабство, постоянное унижение и неуверенность в завтрашнем дне, вранье и лицемерие и прочее, прочее, прочее, – Лена все больше и больше убеждалась в правильности выбранного пути. Она не стала жертвой. Она сама многое и многих принесла в жертву, дабы реализовать свои планы. Перелопатив тонны грязи и дерьма, она в ослепительно-белом платье от кутюр взошла под венец. Она в этой такой прекрасной для нее новой жизни не боялась ничего, кроме своего прошлого. И вот это прошлое настигло ее в лице отставного гэбиста Кузнецова. Но и из этого испытания Лена вышла с честью. Хотя и с потерями. Она потеряла Кузнецова, к которому за этот короткий срок успела привыкнуть, как к отцу. Зато Антон, прочитавший мамин дневник, узнавший о проделках своего отца, узнавший все о Лене и ее прошлом, за одну ночь проживший целую жизнь… решил, что в горе и в радости, в богатстве и в бедности, в болезни и в здравии – но с Леной и до конца!

Весь мир, такой сложный и такой злой, стал для Антона вдруг простым и прекрасным. А как же иначе? Ведь Лена и есть этот мир. Две жизни и две судьбы, сплетенные в одну, – это и есть простое человеческое счастье. Счастье – становиться каждый день лучше для любимого, счастье – засыпать и просыпаться с любимым, счастье – отдавать все лучшее, что есть в тебе, ради этого счастья. Как это просто – быть счастливым! Господи, ты все видишь!

Только теперь, совершив первый раз в жизни тяжкое преступление – убийство, Антон задумался о смысле этой самой жизни. И чем больше он об этом думал, тем больше понимал, что все сделал правильно.

Ему и до этого приходилось стрелять в людей, и скорбный список его личного кладбища был побольше, чем у некоторых хирургов и онкологов. Но чтобы открыто, заранее подготовившись, убить человека, да еще и имитировать самоубийство, а потом принимать участие в его расследовании, – такое с Антоном было впервые.

Естественно, если бы не Лена, то ничего бы и не было. А так… Ладно, проехали. Будем считать, что это была дуэль. Хотя какая, к черту, дуэль?! Убийство – оно и в Африке убийство. И не важно, убил ли ты Патриса Лумумбу или Моиса Чомбе с его другом и соратником Касавубу… Утешало только то, что спасал этим убийством Антон не себя, а Лену. А поскольку Лена была его частью, и с каждым днем все большей и большей, то выходит, что спасал он себя и собственное счастье! Поэтому кошмары по ночам Антона не мучили. И не делали они это по двум причинам: во-первых, Лена была счастлива, а во-вторых, все ночи были заняты любовью! Любовь Антона и Лены не знала ни рыбных, ни критических дней. Скорее наоборот. Во время так называемых месячных Лена становилась еще более агрессивной и сексуальной. И Антон познавал для себя такие миры и галактики, что чувство астронавта, первооткрывателя и первопроходца, весь этот период ни на секунду не покидавшее его, приятно кружило пропащую голову.

Один раз после очередного сумасшедшего погружения в царство сбывшихся эротических грез Антон неожиданно для себя предложил Лене убить Гаджиева, виновного в смерти его брата Вадима. Лена хрестоматийной фразой из «Покровских ворот» – «Заметьте, не я это предложила» – поздравила Антона с боевой зрелостью. Они еще немного покувыркались и во всех подробностях обсудили план зачистки Гаджиева. Он был прост и изящен. И это было второе совместное семейное дело. «Николай Иванович, ты провидец», – с улыбкой в сотый раз подумала Лена.

Глава 48

…Не нужно учиться летать, чтоб достать до звезд. Нужно научиться видеть звезды в глазах любимой. Свет этих звезд был самым ярким и самым желанным. Ни одни глаза раньше не были так красивы. Ни в одних глазах раньше так не отражались убожество дня и богатство ночи.

«Эти глаза напротив» голосом Валерия Ободзинского разрывали воспаленный Антонов мозг. «Эти глаза не против», – успокаивающе подпевало воображение. «Эти глаза – наркотик», – в конце концов подводил итог выползающий из катакомб извилин еще оставшийся ум.

Долгое созерцание Лениных глаз всегда заканчивалось одним. Антон закрывал свои и летел в бездонную пропасть радости и счастья.

В последнее время их сексуальные игры окрасились новыми яркими ощущениями. Лена и раньше во время секса бормотала что-то несвязное, часто непонятное, но всегда возбуждающее. А теперь – и это Антону нравилось – она выкрикивала конкретные вопросы типа: «Ты убьешь за меня эту мразь?!», «Ты отнимешь за меня у него его поганую жизнь?», «Ты порвешь эту тварь на куски?!». – «Да! Да! Да!» – хрипел в экстазе Антон. И чувство, что за любимого человека он способен на все, делало его увереннее и сильнее. Вот она, первобытная любовь, когда, кроме любимого человека, не нужен никто. Когда пищу и одежду добываешь только для того, чтобы поесть и согреться перед тем, как настанет праздник. Вот она, высшая справедливость. Когда пуп за пуп, локон за локон. Когда на кончике ее язычка сосредоточены все радости мира, а каждая черточка, каждый изгиб ее тела есть контуры твоих любых маршрутов.

Только бы эта сказка как можно дольше не заканчивалась. А если и суждено быть хеппи-энду, то пусть в один день, в один час, в одну минуту.

Глава 49

После ухода врача Валерий Иванович Потапов долго и нервно ходил по кабинету. Врач был другом и не скрывал своего разочарования результатами осмотра. Сердце сбоило, давление давило, печень увеличена, язык цвета хаки. А вердикт прост и понятен: копаться на дачных грядках, товарищ полковник, – это не для тебя. Только прежний, привычный режим, только прежний ритм жизни, иначе – «Встать, Страшный суд идет!»

Потапов достал мобильный телефон и набрал номер Голицына. Антон долго не брал трубку, потом шепотом ответил, что сейчас совещание и перезвонит попозже.

У Потапова засосало под ложечкой. Он брезгливо бросил трубку на диван, но потом вдруг с надеждой снова схватил ее. Лена ответила сразу, как будто ждала звонка. После нескольких приветственных слов и глупых бытовых вопросов двух свежих отставников Потапов перешел к делу.

– Я там краем уха слышал, что ты хотела открыть адвокатскую контору.

– Да, Валерий Иванович, край вашего уха, как всегда, точен и прав.

– Так я тут вот что подумал, адвокат из меня, как из «макарова» «беретта», а вот сыскную частную контору я бы открыл. Отсюда предложение – давай объединим усилия.

– Предложение заманчивое, Валерий Иванович. Прямо скажем, такое, от которого нельзя отказаться.

– Ну, вот и хорошо. Ты подумай, все обмозгуй, посоветуйся с Антоном и давай снова поработаем вместе. Я – старая легавая. Мне по помойкам бегать не пристало. И если закрома Родины охранять не дают, то буду сторожить частные клады, так что жду вас с предложениями и пожеланиями.

Закончив разговор, Потапов почувствовал облегчение и прилив сил. К нему, похоже, вернулось хорошее настроение. Рано пить боржоми, рано есть овсянку, сэр!

Глава 50

В наследство от Кузнецова Лена получила не только материальные блага, но и обостренное чувство справедливости. Она и раньше ненавидела зло и по мере сил старалась с ним бороться. Кузнецов оставил Лене небольшой арсенал оружия, снабженного цейсовской оптикой и приборами ночного видения, плюс несколько миниатюрных взрывных устройств. Все это богатое приданое Лена в свое время вывезла на дачу и надежно спрятала в гараже. План устранения Гаджиева был до смешного прост. В подъезде его дома консьержа не было, и это упрощало задачу до минимума. Антон, надев парик с длинными волосами и с помощью Лены сделав макияж, изменил внешность до неузнаваемости и провел рекогносцировку на местности. Потом они с Леной на разных машинах методом посменного дежурства за несколько дней установили график жизненного ритма Гаджиева. А дальше – еще проще. Антон заложил небольшой заряд эквивалентом двести граммов тротила в почтовый ящик Гаджиева и вечером того же дня, припарковав машину в непосредственной близости от подъезда, стал ждать возвращения горячего кавказца из казино. За день до этого они с Леной по секундомеру просчитали, за какое время Гаджиев дойдет до почтовых ящиков, плюс-минус с учетом его комплекции и состояния. Получалось от машины до подъезда 20–30 секунд, а от дверей и до ящиков – 8—10.

Гаджиев появился примерно в полвторого ночи. Он был немного пьян, весел и бодр и напевал какую-то восточную мелодию.

Сегодня ему весь день очень везло. С утра его фирме удалось выиграть тендер на крупное строительство в рамках подготовки к чемпионату Европы по футболу. А это, во-первых, госфинансирование, во-вторых, престиж. В обед наконец-то позвонила новая бухгалтерша и согласилась обсудить подробности освобождения ее мужа из тюрьмы. Куда его, кстати, Гаджиев засадил из-за упорного нежелания бухгалтерши переспать с ним. И наконец, вечером он выиграл в казино десять тысяч долларов, деньги хоть и небольшие, а приятно. Гаджиев вошел в подъезд и вдруг на дверце своего почтового ящика увидел наклеенную скотчем фотографию покойного друга Вадима Голицына. Велик Аллах! «Прямо как в фильме “Место встречи изменить нельзя”», – весело подумал Гаджиев. И вдруг его осенило, но в этот момент страшной силы взрыв разорвал тишину ночи. Аллах акбар. Разумеется…

Глава 51

Александр Пукач и Павел Лукаш, или Саша и Паша, как их любовно называли в отделе, сразу же нашли себя в своей профессии.

Их молодые и горячие головы были далеки от идеологических догм, а юные и горящие глаза лишены морально-этических шор.

Они знали, зачем пришли в органы, и с первого дня бросились бороться с преступной собственной бедностью. Они не были блатными. Они сами, без помощи сельских родителей, учились, сами же пробивали себе дорогу. Ни Кротов, ни Голицын, ни тем более Дубцов указом и примером для них не были.

Сразу же обложив полрайона данью, они невольно вторглись в чужие владения.

Дело в том, что наркопритоны разрабатывали и крышевали ребята из ОБНОНа, и все наркобарыги, естественно, были у них на связи.

Однажды Саша и Паша прихватили наркомана, который, не выдержав неформальных методов дознания, сдал своего барыгу. Ни с кем не посоветовавшись, резвые борзые опера ворвались в наркопритон в момент заключения сделки века. Приехавшие питерские курьеры как раз доставали партию свежего товара. В результате молниеносных и непродуманных действий опера завладели пятью килограммами кокаина и огромной суммой денег в долларах и евро.

Хозяина хаты и двух курьеров опера жестоко избили, но с учетом огромного улова золотых рыбок выпустили в свободное плавание, а местного карася предупредили об оплате и тоже оставили в покое.

Если бы опера взяли только деньги, это было бы полбеды. Но они, взяв кокс, влезли на «минное поле». Вначале их вызвал новый начальник райотдела и, отобрав оружие вместе с удостоверениями, дал три дня на возврат изъятого. Он не слушал никаких объяснений о том, что ничего на самом деле не было, а пригрозил особой инспекцией и всеми муками ада.

Вечером того же дня оперов отметелили трое неизвестных недалеко от райотдела, возле кафе, куда они зашли поужинать и обсудить создавшуюся ситуацию. Их били молча, сосредоточенно и целенаправленно. Более того, их били грамотно и профессионально. На лице следов не осталось, а вот все тело было синим и болело невыносимо. Больше ждать не следовало, и Саша с Пашей пошли советоваться с Кротовым, что делать дальше, ибо кто виноват, они и сами знали. Кротов, внимательно выслушав молодых оперов, немедленно принял решение.

– Значится, так, – голосом Глеба Жеглова стал чревовещать старый опер. – Первое – кокс немедленно вернуть, это питерский канал, за ним стоят большие деньги и море разливанное крови.

– Но как вернуть?! Не пойти же двум несчастным милиционерам на хату к барыге с извинениями, дескать, простите нас, ваше кайфовое мудичество, господин наркобарон! Ошибочка вышла. Не посоветовавшись со старшими товарищами, мы, горемычные и непутевые, нарушили ваш покой и бизнес!

– А и не надо к барыге. Поздно уже к барыге. Продрочили вы это время. К тому же не милиционеры вы сейчас, без оружия и удостоверений.

– А кто мы?

– Вы сейчас отставной манды камердинеры. Вы сейчас веселые яйцезаносчики друг друга. Вы сейчас ноль со знаком минус. То есть движение в вашу сторону всем запрещено. Это только я, старый опиздол, правила нарушаю, а за такие нарушения на улице не прав, жизни лишают. Так что вы губья не надувайте, а внимательно слушайте, что нужно в этой ситуации делать. Итак, кокс немедленно вернуть. То есть принести в кабинет начальника мимо дежурки и сдать по весу, грамм в грамм. Ясно?

– Ясно. А деньги?

– А вот с деньгами вопрос другой.

В нависшей над заговорщиками гробовой тишине Паша выдохнул:

– Что, можно оставить?

– Да вы и впрямь безбашенные отморозки, как про вас все ларечники говорят! Деньги тоже нужно отдать. Отдать, но после небольшой отмывки от наркотической грязи.

– А это как?

– А вот как. – Кротов молниеносно, хорошо отработанным жестом Копперфильда извлек неизвестно откуда большую пачку банкнот в банковской упаковке. – Какова сумма награбленного? – спросил он.

– Полтора лимона, – ответил Паша.

– Ну, значит, за сто тысяч будет в самый раз. – И Кротов передал ничего не понимающим операм свою стодолларовую пачку банкнот. – Да что же вы тупые-то такие? Возьмите эти североамериканские рубли чеченского разлива и поменяйте их на те, что у вас есть. В общей суете никто доллары на фальшь проверять не будет, а если даже и будет, то на вас, тупорылых гопников, никто и не подумает. Эти положите туда, а взятые оттуда принесете мне. Только не вздумайте импровизировать, – увидев нездоровый блеск в глазах взбодрившихся оперов, добавил Кротов и вернул их на грешную землю. – Саксофонисты из вас никакие, вы ложечники, в лучшем случае балалаечники, джаз вам играть еще рано. Все ясно? А раз ясно, берите «куклу» и дуйте в закрома сдавать награбленное, остальное я все улажу. И дальше ни шагу самостоятельно.