Текст книги "Наркоманские сказки"

Часть 2. Человек человеку волк, товарищ, и брат

– Вот что, Ибан, – сказал мне товарищ Сам, – собирайся. Поедешь домой.

– Отпуск? – обрадованно спросил я. Давненько я мечтаю об отпуске. Ещё с того времени, как…

– Нет, Ибан. Гражданская война заканчивается. На фронте мы и без тебя справимся, а вот в тылу… Плохое дело в тылу, скверное. Совсем бандиты замучили. Последнюю кровь из людей пьют. Так что посылаю тебя на более серьёзную войну, чем эта. Но ты парень крепкий, а главное – сознательный. Выдюжишь. Поступаешь в расположение Губернского ЧК.

Я хотел возразить, что моё место здесь, на фронте, но после слов товарища Сама любые отговорки выглядели малодушием. Мне оставалось только согласно кивать и сглатывать слюну.

– В общем, Ибан, партия направляет тебя в ЧК, а партии видней. Не подведи.

– Постараюсь, товарищ Сам, – как можно бодрее сказал я и вышел из кабинета.

Я узнавал и не узнавал Губернск. Город сильно изменился за время моих скитаний. Вымершие в период войны улицы вновь полны народа. Появились новые вывески. Кипела комсомольская кровь в жилах комсомольских строек, которых в Губернске целых пять. Строили даже аэродром.

Отделение ВЧК находилось в помещении закрытого и ставшего мне вторым домом губернского борделя. Здание так и не отремонтировали, а некоторые окна скалились фанерными фиксами. Новую вывеску прибили аккурат прямо под старой, и моему взору открылось:

ГУБЕРНСКИЙ БОРДЕЛЬ

ОБЛАСТНОЕ ОТДЕЛЕНИЕ ИМЕНИ ФРУНЗЕ

Какой-то умник умудрился оторвать «ВЧК» между «областное отделение» и «Имени Фрунзе». Внутри тоже почти ничего не изменилось, разве что исчезли некоторые предметы роскоши, да со стен смотрели вожди, окружённые пикантными картинками. За любимым столом мадам сидела до боли знакомая женщина, затянутая в кожу и с папиросой в зубах. Она положила ноги на стол, и рассматривала сквозь дым носы своих сапог с выражением мучительной скуки на красивом лице.

– Молодой человек… – строго начала она, однако ног со стола не убрала, – Ибан! Ты, что ли! Узнаёшь?

Она уже висела у меня на шее.

– Товарищ Бледь?

– Уже нет. Теперь я секретарь комсомольской организации Губернска и ответственный секретарь ВЧК.

– Круто.

– А ты как думал?

– Как вы тут?

– Да ничего, живём. Бордель, вот видишь, закрыли, пришлось заняться общественной работой.

– Получается?

– Да, в принципе, то же самое.

– А как девчата?

– Кто как. В основном в пионервожатые подались, а Наташка учительница начальных классов. Помнишь её?

– Спрашиваешь.

– Так какими судьбами?

– Направлен к вам в ЧК на работу.

– Так ты теперь дома!

– Почти.

– Да брось, домой будешь каждую неделю ездить. Да, чуть не забыла! Ты уже определился?

– С чем?

– Остановился где?

– Да пока нигде.

– Вот и хорошо, будешь жить у меня.

– А удобно?

– Ещё как удобно! Возражений не принимаю.

– Да я и не возражаю.

– Вот гад! Не возражает.

– Я рад безумно.

– Поцелуй меня.

– А где тут главный? – спросил я после долгого страстного поцелуя.

– В комнате Мими. Помнишь?

– Ещё бы я не помнил!

На двери главного мирно сосуществовали одна под другой таблички, гласившие:

МИМИ НАЧ. ГУБЕРНСКОГО ОТДЕЛЕНИЯ ВЧК Мазеров Яков Феликсович

Из-за двери доносился громогласный баритон:

– Барышня, барышня, барышня… Что? Левинсона. Ле-вин-со-на… как уже на проводе? Что? Твою мать! Как повесился? Когда? Почему без разрешения? Что?

Я подождал, пока буря сменилась затишьем, и постучался в дверь.

– Войдите.

– Товарищ Мазеров, – он был всё такой же. Та же косая сажень, те же усы и казачий чуб, и даже озорной взгляд глаз был прежним. Казалось, что этот энергичный, жизнерадостный человек сильнее времени.

– А, Ибан, – узнал он меня, – заходи, гостем будешь.

– Гостем вряд ли.

– Это ещё почему?

– А потому, что направлен к вам в отдел ЧК на службу.

– Это здорово. У нас каждый боец на счету. Нашёл, где остановиться?

– Дежурный по ВЧК уже всё сделала.

– А, Леночка, – Мазеров улыбнулся, – она тебя любит. Вот что, ты сегодня давай размещайся, а завтра утром приступишь к службе. Вечером, может, загляну.

– Буду рад.

Жила Леночка в большой просторной комнате с высокими лепными потолками и дорогим паркетом на полу, который, правда, давно мечтал о циклёвке и лаке. Во главе комнаты стояла большая, просто огромная, кровать, происхождение которой не вызывало сомнений. И уже вокруг кровати существовали стол, стулья, буфет, шифоньер и прочая мелочь. Но хозяйкой положения была кровать.

– Нравится? – гордо спросила Леночка.

– Надо у Мазерова попросить раскладушку.

– Зачем?

– Ещё одна кровать здесь более чем неуместна.

– А зачем тебе кровать? Ты что, брезгуешь?

– Нет, но…

– Будешь спать со мной или у ног на коврике.

Я нежно поцеловал её в губы.

– Мир?

– Ладно. Ты что сегодня делаешь?

– До пятницы я совершенно свободен.

– Отлично. Вечером будет слёт пионервожатых. Знаешь, как они обрадуются!

– Мазеров обещал зайти.

– Вообще здорово.

Первой пришла Наташенька, которую я хорошо помнил по оперативной работе в борделе.

– Ой! – воскликнула она и повисла у меня на шее. – Ибанушка!

Затем она с разбегу прыгнула на постель. Кровать жалобно застонала.

– Ты куда, твою мать, в ботинках! – возмутилась Леночка.

– Профпривычка. Сама, небось, ботинки никогда не снимала.

– Так то ж на работе.

– Ну, знаешь ли…

Следом пришла Катюсик, которая, приложившись ко мне, как к чудотворной иконе, забралась на кровать с ногами в модных дорогих туфельках. Олечка, Валечка и Галочка пришли вместе, и чуть не разорвали меня на части, потом, как по команде, кинулись на кровать.

– Никогда не думала, что буду ностальгировать по средствам производства! – сказала политически грамотная Олечка.

– Можно? – на пороге стоял Мазеров с коробкой конфет и железной банкой чая.

– А где самовар? – спросила насмешница Валюша.

– А вот и не угадала, – прогромыхал Мазеров, – я дедушка Мороз, а это, – он поставил на стол банку, – мой снег, ну и конфеты для барышень.

– Давно нас так никто не называл, – растрогалась Галюсик.

– А вот и наш ответ Чемберлену, – Леночка поставила на стол бутылку водки со льда в сопровождении милых сердцу закусок.

– Сейчас принято кокаин пить с водкой, – заметила модная Катенька.

– А я предпочитаю традиционный способ, – почему-то зло возразила Леночка и втянула хорошую порцию белого порошка своим изящным носиком.

– Весь не перенюхаешь! – парировала Катюша.

– Девочки, давайте жить дружно, – остановил готовую съязвить Леночку Мазеров, который среди этого великолепия напоминал заботливую мамашу.

– Какова будет повестка дня? – спросила Галюсик, когда всем было налито.

– Торжественное принятие в наши ряды…

– За нивелирование полов!

– Давненько мы не вспоминали молодость! – Катюсик подарила мне плотоядно-томный взгляд.

– Стар я для трёх на одного, – довольно проворчал Мазеров.

– Ой, шеф, не прибедняйтесь.

– Ату их!

Любимым занятием Губернских преступников были ночные налёты. В городе свирепствовали три банды, действующие каждая в своём секторе и не мешающие друг другу. Они же держали в руках всю мелкую шпану, которая и шага не могла ступить без разрешения отцов-основателей.

Были и независимые: игорные, питейные и наркозаведения. Эти ещё не сформировались в так называемую мафиозную структуру.

Жили они припеваючи и наглели на глазах. Чекисты, в силу своей малочисленности и плохого технического оснащения, которого не было вообще, были практически бессильны, но делали всё, что могли, как врачи у постели безнадёжного умирающего больного.

В библиотеке имени Бакинских комиссаров было темно, промозгло и сыро. Пара одиноких посетителей зябко куталась в пиджаки. С грязного, местами обвалившегося потолка, лениво капала вода.

– Да? – спросила у меня служащая, да таким тоном спросила, будто посылала далеко-далеко. Двинуть бы ей по противной в бородавках роже!

– У меня привет для Ковальчука, – пароль я узнал у старых друзей.

– О, товарищ! – завиляла она хвостом. – Вам сюда, – она услужливо открыла передо мной дверь с табличкой «ПОСТОРОННИМ ВХОД ЗАПРЕЩЁН».

За дверью находилось чистилище в виде длинного узкого коридора, соединяющего ад, из которого я прибыл, с персональным раем товарища Ковальчука. Такого великолепия я не видел даже во сне. Сад, райский сад, в котором стояли уютные столики. От столика к столику, словно с цветка на цветок, порхали ангелы в виде обнажённых молоденьких официанток в одних трусиках и туфлях. И был джаз. Настоящий негритянский джаз.

– Позвольте вас проводить, молодой человек, – сказал мне архангел Гавриил, или Михаил, и усадил за столик. В ту же секунду ангелочек возник, а вернее, возникла, у моего столика.

– Что желаете? – спросила она меня, сверкая зубками.

– Что-нибудь фирменное.

– Северную звезду?

– Хорошо.

– А ещё что-нибудь будете?

– Что-нибудь.

– Поняла.

Минут через пять на столе появилась водка с кокаином и прекрасный обед, да такой, что икра по сравнению с ним покажется собачьим кормом. Следующие минут тридцать были посвящены исключительно трапезе, но не успел я поднять голову от тарелки, как ангел возник вновь:

– Чего-нибудь желаете?

– Счёт.

– Пожалуйста.

– Чаевые включены?

– Мы не включаем чаевые в счёт.

– Ну так включите.

– Спасибо, товарищ. Вы не хотите сказать мне пару слов наедине?

Мне стоило неимоверных усилий сказать ей нет. В конце концов, я на работе.

– Не сейчас. Сейчас, детка, скажи мне, где у вас управляющий?

– А кто его спрашивает?

– ЧК, – я показал удостоверение.

Наверно появление Сатаны со всем своим воинством, пропахшим серой, произвело бы на неё меньшее впечатление.

– Не волнуйся. Я с деловым визитом.

– Подождите минутку, – заикаясь, попросила она и быстро скрылась в зарослях.

Через мгновение передо мной, как лист перед травой, возник мужичок маленького роста в чёрном костюме. Он был в очках, обрамлённых бородой и пейсами.

– Старший библиотекарь Ковальчук, – представился он.

– Хохол?

– Как скажете.

– Я пришёл предложить вам шефство. У вас ведь нет шефов?

– Так чтобы постоянных нет, но периодически приходят люди из различных фондов.

– Жертвуете?

– А куда деваться? – он тяжело вздохнул.

– Теперь будут постоянные.

Он ничего не ответил, только ещё сильней втянул голову в плечи. Мне его стало жалко.

– Зато фонды и конкурентов я возьму на себя. Сразу после первого взноса.

– Сколько?

– Вот это, я понимаю, разговор.

На следующий день я появился в сопровождении пятерых лихих бойцов из моего отряда. Они несли ящик с гранатами и катили «Максим», ещё новенький.

– Вот, Ковальчук, знакомьтесь. Отдел по работе с общественностью. Зарплата моя, стол ваш.

– Конечно-конечно, о чём разговор. Я приготовил для них одну из лучших комнат.

– А теперь о конкурентах. Мне нужен список с адресами и фамилиями.

– Как скажете, – Ковальчук повеселел.

Вдохновенные Ковальчуком чекисты быстро навели порядок, устроив грандиозную чистку, а в библиотеке, кроме моих орлов, появился красноармеец с винтовкой. Посетителей он не трогал.

Следующим пунктом шли питейные заведения. Одно находилось в музее революции.

– Я сейчас милицию вызову! – завизжал похожий на свинью директор музея, когда я предложил ему шефство.

Я с превеликим удовольствием сунул ему кулаком в лицо так, что он полетел со стула, а потом добавил несколько раз ногами в живот, пока его штаны не стали мокрыми.

– Молись, гнида! – я навёл на него пистолет. – Я тебя вспомнил. Это ты выдавал коммунистов бандитам!

Он что-то затараторил в своё оправдание, но я быстро пресёк его словесный понос.

– А мне плевать. Сказал выдавал, значит, выдавал, а в ЧК ты и не в том признаешься.

– Я сделаю всё, что прикажете.

– Целуй сапоги, гнида!

И он принялся вылизывать мои сапоги до блеска.

– Хватит! – оттолкнул я его. – Мне нужны фамилии всех конкурентов.

Через месяц я владел всеми игорными питейными и наркозаведениями.

После того, как я прибрал к рукам весь независимый бизнес, мною не могли не заинтересоваться. Я ждал и недоумевал отсутствием каких-либо шагов со стороны главных семей города. Они же настолько считали себя непоколебимыми, что опомнились только после нескольких совершенно неудачных попыток взять что-либо моё. Тогда-то они и узрели, что в городе уже не три, а четыре хозяина. Первым побуждением неорганизованных теорией Маркса бандитов было меня убить, но после ряда неудачных покушений самая умная из боссов, Нина Шторн, пожелала со мной встретиться.

Было ей лет под сорок. Начавшая жиреть, эпатажная, несдержанная, она вела себя скорее как модная футуристка, чем как глава банды. Вот и сейчас она сидела передо мной в платье с разрезом до северного полюса, перекинув ногу на ногу, и демонстративно курила сигарету в длинном мундштуке. Стареющая тупая шлюха да и только. К тому же ещё и истеричка. Но это была маска. И те, кого эта маска сбивала с толку, расплачивались жизнью за свой промах. За всем этим стоял холодный расчётливый ум, вооружённый природной хитростью и огромным багажом знаний. Раньше она преподавала философию в каком-то университете.

– А с чего ты взял, что я соглашусь? – спросила она, окинув меня презрительным взглядом.

– Начнём с того, что половина больше четверти.

– Я не гордая.

– Да, но другие как раз могут оказаться гордыми.

– Они тоже не захотят войны.

– Никто не хочет войны. Я тоже не хочу войны. И упаси боже, я никакой войны не предлагаю.

– Ага, они сами придут и скажут: забирайте наши территории.

– Они и пикнуть не успеют.

– И как же ты это сделаешь?

– А у меня волшебные слова есть.

– И, конечно же, секретные.

– Отнюдь.

– Тогда, может, поделишься тайной?

– Поделюсь.

– И что ж это за слова такие.

– Это не слова даже, а буквы. Три буквы.

– Суй, что ли?

– Суи есть у доброй половины населения.

– А мне и без него неплохо.

– Суй отметаем.

– Твоя очередь.

– ВЧК.

– И ты предлагаешь мне в шестёрки к мусорам пойти?

– Зачем? Это они пусть нам пошестерят.

– Я не продам друзей ментам.

– Да какие они друзья! И потом: никто не узнает. А нет свидетелей, нет и дела.

– Какой ты добрый. Ладно, а у меня какие гарантии?

– Никаких. Но если ты откажешься, могу гарантировать, что желающие найдутся, и тогда…

– Ладно. Перейдём к основной части беседы.

Мы быстро нашли общий язык. Как я и говорил, конкуренты даже пикнуть не успели, как очутились в гробах или на нарах. Город стал наш. А ещё через неделю состоялся большой совет в кабинете Мазерова. Да, дорогие мои, всё это было хорошо и тщательно спланировано нами в комнате Леночки долгими вечерами. На работе мы боялись даже слово сказать. Там был стукач. Человек, работающий на бандитов. Благодаря моим усилиям он был отправлен к уголовникам, причём я лично позаботился, чтобы в камере узнали всё о его прошлой профессии.

Итак, все мои главы отделов, а именно Нина Шторн, Ковальчук, ресторанщик Пивоваров и глава игорных домов Ван Ли. Все они были в наручниках. Мазеров сидел в своём кресле. Когда в кабинет вошёл я, мои собратья оживились. Первое, что появилось на их лицах, было выражение злорадства, сменившееся неприкрытой ненавистью, когда они увидели, что я без наручников.

– Сдал, гад, – прошипел Пивоваров.

– Мусор! – Нина демонстративно сплюнула на пол.

Ван Ли продолжал сидеть с невозмутимым выражением азиатского лица, а Ковальчук втянул голову в плечи и жалобно шморгал носом.

– Хорошая работа, Ибан, – поздравил меня Мазеров, – ну что, считаем собрание открытым?

– Да уж куда открытей, – философски заметил Ковальчук.

– Мы собрались здесь не для обвинений и взаимных упрёков…

– Какие могут быть упрёки, – изрёк вновь Ковальчук.

– Мы хотим предложить вам открытое сотрудничество.

– Стучать на соседей по камере? – зло прошипела Нина.

– Зачем вы так.

– Да есть причина, – она помахала руками в наручниках.

– А, это. Ну, наручники мы снимем, если обещаете тут без глупостей.

– Да уж какие могут быть глупости, – ответил за всех Ковальчук.

– Мы собрались здесь для того, чтобы обсудить нашу дальнейшую совместную политику, – продолжил Мазеров, после того, как наручники были сняты. – Да, на сегодняшний день мы можем покончить с преступностью в вашем лице, но что будет дальше? Дальше придут другие, свято место пусто не бывает, и эти другие займут ваши места. Гораздо выгодней, для всех, с вами договориться. Вот наши условия:

1. Отныне все ваши сотрудники во главе с вами должны состоять либо в компартии, либо в комсомоле.

2. Вы приведёте в надлежащее состояние принадлежащие вам официальные заведения.

3. Вход в ваши заведения будет осуществляться только по партийным, комсомольским, пригласительным и членским билетам ещё нескольких организаций. Вот список.

4. ВЧК оставляет за собой право ревизионной деятельности, а также право проводить на базе ваших ресурсов необходимые общественные мероприятия.

5. Ответственной за вашу работу назначается товарищ Шторн.

6. В обязанности первичной организации товарища Шторн также входит поддержание общественного порядка в городе и на прилежащих территориях.

7. ВЧК обязуется оказывать вновь созданным первичным организациям всяческую шефскую помощь.

Вопросы есть?

Американцев было трое. То, что это американцы, было видно сразу, не надо документы смотреть. Они бродили по Губернску в чудных, до колен, штанишках и всё время фотографировались. При этом удивлялись всему, ну как дети малые. Милые сердцу даунята.

– Надо бы пригласить их в кабинет, и поинтересоваться, что они тут вынюхивают, – сказал зло Санёк, который терпеть не мог праздношатающихся граждан иностранного происхождения. Они у него ассоциировались с Антантой и шпионажем.

– А так спросить слабо? – съязвил я.

– Так они тебе и скажут! Они и тут не сразу расколются. Таких надо по всем правилам ведения допроса. Их там, знаешь как в шпионских школах учат.

– Да какие из них шпионы? Они на шпионов и не похожи совсем.

– А ты видел шпионов, похожих на шпионов?

– А что шпионам может понадобиться в Губернске? У нас же тут нет ничего.

– Вы газеты читаете? – прервал наш спор Мазеров. Мы сидели у него в кабинете и обсуждали текущие вопросы.

– Когда мне? – обиделся Санёк. – У меня работа есть, чтобы время разбазаривать.

Я благоразумно промолчал.

– Так ты говоришь, что газеты для бездельников пишут?

– А то для кого? Занятому человеку некогда на газеты время разбазаривать.

– А пишут их, в таком случае, тоже бездельники? Раз для бездельников.

– Конечно бездельники. Их бы на завод, а они…

– А вот скажи мне, Ленин – бездельник?

– Товарищ Ленин?!!!!!

– А у тебя получается, что бездельник. Вот смотри, – Мазеров извлёк из стола последний номер «Правды» со статьёй Ленина на всю передовицу. Санёк готов был влезть под стол. – А если бы ты читал газеты, – продолжал тем временем Мазеров, – ты бы знал, что в далёкой империалистической Америке трудовой народ не только вынужден пахать на буржуев-эксплуататоров, но и не имеет права на пролетарско-народный отдых. В Америке сухой закон. Теперь понятно, чего хотят американские товарищи?

Мне стало жаль, погибающих от пролетарской жажды американских товарищей, о чём я и сказал Мазерову.

– Это в тебе говорит пролетарский интернационализм, о котором пишет в сегодняшнем номере товарищ Ленин, – Мазеров посмотрел на Санька.

– Надо что-то делать, – продолжал я.

– А давайте станем для наших заокеанских товарищей дедами Морозами? Передадим им подарок из далёкой России. Объявляю операцию «Новый год» открытой. И ещё, с сегодняшнего дня на каждой планёрке будет пресс-обозрение. Ответственный Санёк. Вопросы есть?

– Ну какие могут быть вопросы, – сказал я тоном Ковальчука.

Уставшие от буржуазной заразы, американские туристы жаждали истинных пролетарских радостей и оттопыривались полными карманами валюты, так необходимой нашей Родины…

– Извините, мисс, – неловкий американец, залюбовавшийся памятником старины, не заметил, как толкнул очаровательную юную леди. Её сумочка выпала из рук и по придорожной исторической пыли рассыпались всякие мелочи, хранящиеся в дамских сумочках.

– Не стоит извиняться, – ответила она на чистом английском.

– О, вы говорите по-английски!

– Немного, – она присела на корточки и стала собирать вещи. Американец бросился ей помогать.

Через полчаса они входили в помещение общества охраны памятников старины.

– Вы здесь работаете? – спросил американец.

– Нет, что вы.

– Живёте?!

– Какой ты смешной, Майкл.

– Тогда…

– Вам надо вступить в общество охраны памятников старины.

– Но я не хочу охранять памятники старины.

– Надо, Майкл, надо.

– Я понял. Вы должны приводить сюда людей. Это ваша работа.

– Да нет же.

– Тогда что мы здесь делаем?

– Скоро узнаешь.

– Я должен знать сейчас.

– Хорошо, мы идём в клуб, куда пускают только по членским билетам, и вам с друзьями…

– О, я понял, мы будем членами. А вам не надо быть членом?

– Нет, я комсомолка.

– Вы будете вступать в членство или нет? – раздражённо спросила бесцветная девица за стойкой, уставшая от заморской речи.

– Да, конечно, товарищ.

– Триста долларов.

– Сколько?!

– Триста. Я, кажется, русским языком говорю.

– Товарищи не говорят по-русски. Они из Америки.

– А я говорю, – гордо сказала девица и посмотрела на них сверху вниз.

– И за что только я вывалил такие деньги! – не унимался американец.

– Когда узнаешь, тебе этот взнос покажется мелочью.

– Вы уверены?

– Более того. Я это знаю.

У входа в здание обновлённой библиотеки имени Бакинских комиссаров стоял человек в штатском, но с военной выправкой.

– Только для членов, – остановил он их.

– О, мы уже члены, – сказал на ломанном русском американец и помахал членскими билетами.

– Тогда проходите, пожалуйста.

– Вау! Фак ми! И это защита памятников?! – американец был сражён наповал.

– Не только. Но членом быть обязательно.

– Скажите, а вы тоже из общества защиты памятников старины? – спросил американец у обнажённой красотки, принёсшей аперитив.

– Нет, но я комсомолка, – гордо ответила она.

– О, я люблю комсомол!

– А хотите комсомол у себя в Америке?

– Спрашиваете!

– Ну, об этом после, а пока вы можете познакомиться с нашим Советским комсомолом. Выбирайте.

– А можно тебя?

– Нет. Я работаю не здесь, а мы не конкурируем.

– Кажется, я в раю!

Утро встретило американцев в номерах. Девочек уже не было, зато на тумбочках лежал счёт, выписанный на английском языке. Это был Советский рай. О бренности напоминала головная боль и сухость во рту, но это излечимо, и наши американские друзья нетвёрдой походкой отправились к источнику живительной влаги.

– А, проснулись, – я поднялся из-за столика, – присаживайтесь, сейчас будем завтракать.

– Спасибо, но мы…

– Знаю, знаю. Сейчас вылечим.

Водка с кокаином оказала своё освежающее действие.

– Ну как вы?

– Спасибо, уже хорошо.

– Как вам здесь у нас?

– О, это рай! Особенно комсомол!

– Вот об этом давайте и поговорим. Хотите комсомол у себя в Америке?

– Кто же не хочет комсомол?

– Буржуи и прочие эксплуататоры – авторы сухого закона.

– Сухой закон – это так ужасно, – грустно сказал Американец.

– Так вот, зная о тяжёлом положении трудящихся в империалистической Америке, мы хотим предложить вам Советско-Американскую дружбу.

– Пролетарии всех стран, соединяйтесь!

– Типа того. Всё это, – я обвёл зал рукой, – только у вас в Америке.

– Но как?

– Ваши доллары, наш комсомол. Будем переправлять через Аляску.

– Но ваша ЧК?

– А я и есть ЧК, – я показал удостоверение, – ЧК трудовому народу друг.

– Стоять, суки, мать твою! – услышал я неуместную в этих краях русскую речь. Нас окружили выросшие словно из-под земли, а вернее из-под снега, люди в защитных белых комбинезонах.

– Не стрелять!

Прекрасно настроенный, наш бизнес вдруг ни с того ни с сего начал давать сбои один за другим. Наши караваны с огненной водой стали бесследно исчезать в бескрайних просторах севера. Естественно, мы понимали, что обойтись без потерь в нашем деле невозможно, но когда они превысили пятьдесят процентов, мы сильно призадумались.

– Может, там ещё один бермудский треугольник открылся? – предположила любознательная Леночка.

– Не знаю, сколько там угольник, но вопрос надо решать, и немедленно. Страна терпит колоссальные убытки, падает бизнес, теряется престиж комсомола, американские трудящиеся перестают на нас надеяться. Мы не можем сидеть, сложа руки, – сказал Мазеров, – следующий груз будет сопровождать особый отряд ВЧК во главе с Пшишковым.

– Со мной? – честно говоря, перспектива отправиться к чёрту на кулички, да ещё туда, где бесследно исчезают люди, да ещё в мороз, мне совсем не хотелось. Пригрелся я на Леночкиной кроватке.

– Да, Ибан. Эскорт возглавишь ты. Ты единственный, кому я могу доверять, как себе.

– Когда выезжаем?

– Послезавтра.

Мы отправлялись под видом научной экспедиции, целью которой было изучение природы Крайнего Севера. Наше научное общество выписало железнодорожный вагон. Я, как начальник экспедиции, выбил себе отдельное купе и Леночку в качестве ассистентки, к явному неудовольствию Мазерова. Несколько соседних купе занимали мои товарищи и научное барахло, которое мы тащили с собой для отвода глаз. Всё остальное пространство было отведено под вакцину от этамбутии – первосортную смесь водки и кокаина.

Трудности начались уже при погрузке. Золотушного типа транспортный милиционер остановил погрузку вакцины.

– В чём дело? – резко спросил его я.

– Ты, папаша, мне тут не груби, – хороший папаша, лет на пять его моложе, – я тебе тут не интеллигент. Документы где?

Документы он держал в правой руке, о чём я ему и сообщил.

– А зачем вы везёте столько вакцины? – подозрительно спросил он.

– Для вакцинации, – ответил я.

– Будешь умничать, папаша, оформлю на пятнадцать суток. Будешь улицы мести. Хоть какая от вас, дармоедов, польза будет.

– Я не умничаю, а вот ты зарываешься.

– Никита! – крикнул он на весь вокзал.

– Здесь, товарищ командир! – отрапортовал примчавшийся на зов конопатый ментёныш, совсем ещё пацан.

– Отведи-ка ты, Никита, этого умника в участок, да подсади к хулиганам. Пусть вежливости поучат.

Тут я уже не выдержал:

– Слышь, ты, быдло ментовское! Сейчас я звоню в ЧК, и ты до конца своей жизни пойдёшь тайгу тяпать. Ты понял?

– А при чём здесь ЧК? – спросил он уже на полтона ниже.

– Ты под мандатом подпись смотрел?

– Где?

– В звизде!

– Начальник областного отделения ВЧК тов. Мазеров.

– Да, начальник областного отделения ВЧК товарищ Мазеров. Так что если мы хоть на минуту задержимся, я сообщу Мазерову, а он расстреляет тебя за саботаж. Ты понял, гнида?

– Да… я… только… я что… Никита! – истошно завопил он, хотя тот стоял в двух метрах от нас.

– И ещё, – продолжал я, – по твоей милости я не успел позавтракать.

– Не извольте беспокоиться, сейчас всё организуем.

Дать бы ему ещё ногой в пах. А потом пыром по носу, чтобы кровью захлебнулся, гад. Ну, ничего, я до него ещё доберусь. Мне бы только задание выполнить.

Чукотка встретила нас морозным ветром и снегом. Я сразу продрог до самых костей. Укрыться от ветра невозможно, и чтобы хоть как-то согреться, приходилось бежать рядом с упряжкой. Что в целой куче одежды – а мы нацепили всё, что у нас имелось – совсем не интересно. Ненавижу север! В поезде было здорово: водочка, патефон, голенькая Леночка под боком, и сколько угодно папирос. Потом было терпимо. В кабине грузовика тоже можно жить. Хоть и без водочки, без патефончика, но зато с Леночкой, правда, одетой. Но когда нас вывалили на мороз, в странные сооружения, запряжённые собаками…

Когда я решил, что замёрзну тут окончательно, мы увидели самоедскую деревню. Нашему подношению в виде огненной воды они несказанно обрадовались, и пригласили нас переночевать. Первым испытанием для нас стало их самоедское любимое угощение. А угощали они нас тухлой рыбой, предварительно сдобренной старым рыбьим жиром. И попробуй откажись. Холод не тётка, особенно здесь, на севере. Еле сдерживаясь, чтобы не вырвать, я кое-как доел лучшие куски и отправился спать.

Каково же было моё удивление, когда в отведённой мне постели я увидел толстенную самоедку.

– Ты кто? – спросил я её.

– Жена, однако.

– Какая ещё жена.

– Вождя жена, однако.

– А тут ты что делаешь?

– Ты начальника?

– Ну, я.

– Жена вождя спит с начальника. Начальника гость вождя. Вождь уважает начальника. Жена вождя с начальника спит. Обычай, однако.

Мне в нос ударила жуткая вонь отхожего места. Она воняла вся. Воняла мочой, грязью, потом, воняла нечищеными зубами и немытыми ногами. Да, мясо по сравнению с ней было деликатесом. Я еле сдерживался, чтобы не вырвать, а она, в знак уважения вождя, старалась изо всех сил понравиться гостю. И мне предстояло сделать это! «Держись, Ибан, – думал я, – это тебе не с шашкой на пулемёты, это тебе настоящее испытание. И ты должен, обязан справиться, во имя комсомола, во имя партии, во имя нашей советской Родины и коммунизма во всём мире…»

И вот после всех этих тягот и лишений на нас нападают посреди ледяной пустыни, в Аляске, там, где, по замыслу Создателя, вообще не должна ступать нога человека, накрывают русским матом сумасшедшие снеговики, у которых закрыто даже лицо. Только дырки для глаз прорезаны. Нас грубо хватают, обыскивают, связывают и куда-то тащат под снег, в свою морозную преисподнюю.

В лицо веет теплом. В снежной избушке жарко горит буржуйка, в топке которой ковыряется кочергой человек, который кажется мне до боли знакомым. В голове вертится строчка из песни: «Бьётся в тесной печурке Лазо». Человек поворачивается.

– Донтр?!

– Ибан?!

– Что ты здесь делаешь?

– А ты?