Текст книги "В поисках Минотавра"

Митота двенадцатая
Исповедь

Утром меня разбудил Кирилл Федорович, заявившись в дом-музей чуть ли не с рассветом.

– Надо поговорить, – сказал он, когда я открыл дверь, и вломился, не дожидаясь приглашения. Вломился он, не я.

У меня еще перед глазами мельтешили остатки сновидения, а он, затащив меня на кухню, начал читать патетическую речь, полную цитат из Библии и прочих подобных книг.

– Извините, вы кофе будете? – перебил я его на каком-то наверно весьма важном или волнующем месте, потому что после моего вопроса он сначала поморщился, словно у него вдруг заболели зубы, а потом только ответил:

– Нет, спасибо.

– Ну а мне позволите чашку?

– Конечно. Разумеется, – поспешил позволить он вопреки своему желанию.

Ему-то хотелось, чтобы я жадно внимал выдаваемой им белиберде, вот только в такое время, да еще с полным мочевым пузырем, – он не дал мне даже поссать, – я не был способен сделать вид, что мне интересно. Заинтересоваться искренне подобной чушью я не был способен в принципе.

Получив позволение, я первым делом опустошил мочевой пузырь, затем приготовил себе кофе, – если Кирилл Федорович думал, что я буду долго уговаривать его составить мне компанию, то он во мне глубоко ошибался, – и только после этого вернулся за стол и сделал вид, что слушаю его внимательно. Проглотив обиду, он сразу же затарахтел, как я понял, о том, что посеянные драконом семена являются слишком драгоценным для человечества даром, чтобы позволить им упасть на камни и прочую гиблую (не помню, как там в источнике) почву. Короче говоря, Кирилл Федорович оказался одним из тех самовлюбленных и считающих себя чуть ли не центром вселенной придурков, которым кажется, что все мыслящие существа просто обязаны подобно волшебнику из песни прилететь к нам в голубом вертолете и мгновенно решить за нас все проблемы. Устав от его словоизлияния, я задал коварный вопрос:

– Так вы что, сомневаетесь в качестве почвы? – строго спросил я.

– А вы разве нет? – ляпнул он, затем, сообразив что он сказал, добавил: – Но только вы не принимайте это на свой счет. Конечно, в самом начале у нас, возможно, и были какие-то разногласия, но я ни в коей мере не ставлю под сомнения правильность выбора драконов. Я лишь хочу вас спросить, как вы собираетесь доносить полученное в ближайшем будущем откровение до человечества?

– Понятия не имею, – признался я. – Я как-то об этом еще не думал. Тем более что моя роль до самого последнего момента была для меня загадкой.

– Поэтому я к вам и пришел, что сейчас, в наш век информационной перегрузки, когда все что-то говорят, пишут и размещают в Интернете, и никто никого не хочет слушать, не говоря уже о том, чтобы читать, не так легко привлечь к чему-нибудь внимание человечества. И если раньше спасителю нашему Иисусу Христу для того, чтобы быть услышанным массами, пришлось принять крестное мучение, то сегодня, боюсь, это может уже не сработать.

– Нет, крестное мучение я однозначно принимать отказываюсь, – поспешил я на всякий случай его заверить. Мало ли что ему могло взбрести в голову?

– Так и я об этом говорю, что сегодня для того, чтобы быть услышанным, попросту не обойтись без опытной команды специалистов в медиасфере, которая поможет, так сказать, донести откровение до сердца практически каждого жителя нашей планеты.

– И вы хотите сказать, что у вас есть такая команда? – спросил я, еле сдерживаясь, чтобы не рассмеяться ему в лицо.

– А вы не смотрите, что я выгляжу, как исконный провинциал. Я, между прочим, специально выбрал для себя такой образ, чтобы иметь возможность предложить вам в нужную минуту свои услуги.

– Премного благодарен вам за это, – ответил я, решив, что спорить с идиотом себе дороже, а с идиотом, который по своей природе является самолюбивым ничтожеством, может быть опасно для жизни. К тому же он был весьма забавен в роли кандидата на пост главного холуя будущего спасителя человечества, которым он возомнил меня.

– Меня еще рано благодарить, но можете не сомневаться, я берусь только за те дела, которые способен воплотить в жизнь. Я не ставлю перед собой невыполнимые задачи. А еще я не претендую на место по правую или по левую руку от вас, я понимаю, что эти места уже заняты теми, кто, по вашему мнению, их достоин, я претендую только на самое скромное место за вашим столом. Скажем, на роль официального вашего представителя в СМИ. И то только для того, чтобы максимально быстро и точно доносить до общественности ваши слова и мысли.

Судя по вопросительному выражению его лица, он жаждал ответа прямо немедленно, и я выдал:

– Уважаемый Кирилл Федорович, я понял, что вы хотели мне сказать, но, к сожалению, ничего конкретно я обещать вам не могу.

– Понятно, – ответил он и сердито на меня посмотрел.

– И ничего вам не понятно. Дело в том, что я совершенно не представляю, получим ли мы какие-либо зерна от дракона, и будут ли они предназначены человечеству или каким-то конкретным лицам, а раз так, то любые обещания с моей стороны будут, мягко говоря, неоправданными. Но если, как я все же надеюсь, все будет так, как вы это описали, я сразу же вспомню о вашем предложении.

– Я был уверен, я знал, что мы найдем общий язык, – сказал он, вставая из-за стола, – а теперь прошу меня извинить. Не смею вас больше задерживать.

– Принесет же с утра пораньше такого мудака! – проворчал я, закрывая за ним дверь.

Минут через тридцать после его ухода заявилась Людмила Юрьевна.

– Чего хотел от тебя этот клоун? – спросила она.

Перед этим мы обменялись приветствиями, я пригласил ее в комнату, и она приняла приглашение выпить чаю.

– Я толком не понял, но, похоже, он хочет стать моим гласом, обращенным к народу, – ответил я и пошел ставить чайник.

– Ну и что ты об этом думаешь? – спросила она, когда я вернулся с кухни.

– Пока что еще ничего.

– Да? А он уже возомнил себя твоим апостолом. Ты бы видел, как он напыжился, задрал нос и начал дерзить.

– Учитывая, что он мой непосредственный начальник, я воздержусь от комментариев.

– Вот только в одном этот юродивый прав: будучи избранным драконами, ты становишься довольно-таки влиятельной персоной, и уже сейчас тебе стоит сто раз подумать прежде, чем сказать что-то вслух. Помни, не только клоуны типа Кирилла Федоровича будут воспринимать тебя кем-то вроде пророка.

– А кто еще?

– Очень серьезные люди. Ты даже не представляешь, насколько они серьезны и влиятельны. По сравнению с ними пресловутые масоны и иллюминаты кажутся шавками. Эти люди облачены фактически абсолютной властью. Их круг складывался даже не веками, а тысячелетиями. У этих людей свои интересы, свои правила, свои традиции, с которыми тебе следовало бы ознакомиться прежде, чем выступать перед ними с докладом по поводу откровений дракона. Думаю, тебе не надо объяснять, к чему приводят любые радикальные перемены.

– Никаких радикальных перемен я не хочу. Что же до всего остального, у меня это как-то не укладывается в голове.

– Сейчас главное, чтобы у тебя в голове уложилось понимание того, что все это серьезно, очень серьезно.

– Это я уже понял.

– А со всем остальным мы поможем тебе разобраться.

На этом наш разговор закончился.

Пока я думал, что делать с чаем, – сам-то я уже напился кофе, а Людмила Юрьевна ушла до того, как он заварился, – приперся еще один посетитель. Маленький, лысый, невзрачный, одетый с китайского рынка.

– Покабатько Петр Петрович, – представился он.

– Чем могу? – спросил я, не приглашая его войти.

– Я, Константин Георгиевич, собственно, по тому же поводу, что и предыдущие гости. Может, позволите мне войти? Тема-то все-таки слишком уж деликатная, чтобы на улице обсуждать. Да вы не бойтесь, я не кусаюсь.

– А вот этого я не знаю. Ладно, входите. Чай будете?

– Буду.

– Тогда идемте на кухню.

– Хороший у вас чаек, – сказал он, сделав осторожный глоток. – Так вот, Константин Георгиевич, вы этого еще не понимаете, но вам уже в ближайшее время понадобится специалист по решению деликатных проблем. Такой, который и сам лишних вопросов не задает, и проблемы решает так, чтобы ни у кого никаких вопросов не возникло.

– И вы как раз именно такой специалист?

– А иначе зачем мне было бы вас тревожить?

– Ну, мало ли…

– Я понимаю, вы сомневаетесь в моей компетенции и все такое. Ну так если бы вы были из тех, кто готов довериться первому так сказать встречному, с вами бы никаких дел иметь было нельзя.

– Вот именно.

– Поэтому я и не прошу верить мне на слово. Поговорите обо мне с Людмилой Юрьевной. Скажите, Покабатько приходил, свои услуги предлагал. А уж она меня хорошо знает. Просто поговорите. Хорошо?

– Хорошо.

– Вот и славненько. А теперь позвольте мне откланяться. А чаек у вас действительно великолепный.

– Спасибо.

Когда он ушел, появился, наконец, дракон.

– О, да ты уже приступил к формированию апостольского корпуса, – не без ехидства заметил он.

– Да ну их всех в задницу! – в сердцах ответил я.

– А что так?

– Не хочу я никаких апостолов.

– А как же столь драгоценные зерна? Не боишься за человечество?

– Если честно, то мне все это духовное сельское хозяйство до одного места.

– Да? А народ на тебя надеется.

– Вот только я в спасители не набивался.

– Понятно. Значит, ты не хочешь вписать свое имя золотым теснением в книгу истории?

– Совершенно.

– Да? А что ты тогда хочешь?

– Тишину и покой.

– Потомки тебе это не простят.

– А это их проблемы. Знаешь, кстати, анекдот про проблемы?

– Ладно, – посерьезнел дракон, – переходим к повестке дня. Сегодня тебя ждет исповедь.

– Какая еще исповедь?

– Понятия не имею. Лично я никогда не исповедовался и не собираюсь.

– Я как-то тоже не горю желанием.

– Но только ты проходишь сквозь лабиринт, а я нет. Так что хочешь ты того или нет… Короче говоря, машина уже во дворе.

Машиной оказалась очень даже милая иномарка. Не членовоз, а нечто миниатюрное снаружи и просторное внутри. Едва я вышел из дома, как водитель, – негр в белоснежном костюме, – выскочил из машины и, открыв заднюю дверь, вытянулся по стойке смирно.

– Спасибо, – поблагодарил я, садясь в машину.

– Далеко ехать? – спросил я, когда мы выехали со двора.

– Я не понимать, – со страшным акцентом ответило водитель, оскалив белоснежные зубы в улыбке людоеда.

Ехали мы минут тридцать не больше. При этом мы умудрились пересечь, как минимум, пять пластов реальности, настолько резко менялся пейзаж за окном.

Остановившись у входа в наиживописнейший парк, водитель выскочил из машины и открыл мою дверь.

– Вам туда, – сказал он с жутким акцентом и показал рукой на милую, мощенную камнем дорожку.

В парке было спокойно, но не безлюдно. Люди прогуливались, сидели на скамейках, играли с детьми, но они не орали, не путались под ногами и не мозолили глаза. При этом с виду они были такими же точно людьми, как и те, среди которых я вырос, но вот манерами они отличались, наверно, сильнее, чем какие-нибудь вновь прибывшие на Землю обитатели Сириуса.

В центре парка стояла очаровательнейшая церквушка. Небольшая, без всяких мудрствований и излишеств, она настолько была приятной, что я подумал, что именно таким и должен бы быть дом бога. Зайдя внутрь, я решил, что церковь эта, скорее, католическая, чем православная, так как по обе стороны от прохода стояли скамейки, и кто-то что-то играл на органе. На скамейках сидели люди, человек пять не больше.

Слева сразу за скамейками была черная будка, у входа в которую горела зеленая лампочка. Приняв это как приглашение, я вошел. Едва я оказался внутри, как дверца будки закрылась, и я отчетливо услышал, как в замочной скважине повернулся ключ. Два раза. Похоже, без отпущения грехов мне пути на свободу не было. Вот только получить его оказалось не так просто, как я думал.

Должен признаться, я не из тех, кто таскается по церквям, но если в православные соборы я пару раз заходил посмотреть на достопримечательности, то в храмах иных конфессий до этого дня мне бывать не приходилось. А о том, как надо исповедоваться, я имел представление лишь по книгам и кино. Так вот в кино показывали, что в этих будках есть стул, а на уровне лица человека есть что-то вроде решетки, куда и следует на себя доносить священнику. В той будке не было ни стула, ни решетки. На противоположной от двери стене было написано синим маркером:

 
«Рано-рано два барана хуй засунули в пизду.
Та пизда была обманом – хуй пошел на колбасу».
 

Под надписью тем же маркером была нарисована голая женщина, а там, где должна была находиться ее пелотка, в стене было проделано отверстие диаметром сантиметров шесть примерно на той же высоте от пола, на которой находились мои гениталии. Это смахивало на руководство к действию, вот только на такое действие я решиться не мог. Не зная, что делать, я решил подождать инструкций.

– Ну? – услышал я через какое-то время недовольный шепот. Кто-то, я так и не понял, мужчина или женщина, шептал (а) по ту сторону отверстия.

– Что ну? – громко ответил я вопросом на вопрос.

– Ты что идиот?

– Да нет, вроде.

– Тогда действуй.

Не зная, что мне ждать, я снял штаны и сунул писюн в отверстие. С той стороны его ласково взяли рукой, оголили головку, обмыли приятно теплой предположительно водой и взяли в рот. Минет получился грандиозный. После того, как я обильно кончил в чей-то рот, в двери вновь провернулся ключ. Я был свободен.

По дороге к машине я думал о том, что если бы в нормальной реальности исповеди проходили именно так, то от желающих исповедаться не было бы отбоя. А потом я представил себе, как один и тот же рот мусолит в порядке живой очереди толпы членов, меня чуть не стошнило прямо на дорожку.

И уже только в машине по дороге домой до меня дошло, какую свинью на самом деле мне подложил дракон. Я понял, что в моей жизни больше никогда не будет грандиознейших минетов; не будет экстатической музыки; не будет массажа женскими волосами; не будет ничего из того, к чему я уже успел привыкнуть за время инспекции. Конечно, если я действительно займу должность пророка, у меня будет приличная жратва, приличное питье, приличная травка или что посильней, и самые дорогие шлюхи или особо сексуальные фанатки, но это лишь жалкая копия кайфа, который обрушился на меня нескончаемым потоком с момента появления в моей жизни дракона. А это означало, что вся моя дальнейшая жизнь будет всего лишь воспоминанием, тоскливым приложением к нескольким дням счастья.

Домой я приехал в отвратительном настроении, что, разумеется, не укрылось от дракона.

– У тебя такая рожа, будто ты перепутал исповедальню с мясорубкой, – выдал он, едва я вошел в дом, – что там еще стряслось?

Я выложил ему все, что было у меня на душе.

– Твоя проблема в том, что ты мыслишь, как Трижды Мудак Советского Союза, – сделал вывод дракон из моего рассказа.

– Это еще почему? – огрызнулся я.

– Во-первых, потому, что вместо того, чтобы наслаждаться каждым отпущенным тебе мгновением, ты отравляешь себе жизнь всяческими сравнениями и мыслями о «потом». И чем короче кайф, тем большим преступлением является разбазаривание столь драгоценных мгновений.

Во-вторых, потому, что ты рассматриваешь сексуальные отношения как какой-то сраный потребитель, относящийся к сексуальным партнерам как к вещам. Как в мафиозных фильмах: ничего личного. Однако, именно личное, именно близость с любимым человеком и делает взаимоотношения неповторимыми.

А в-третьих, ты ищешь наслаждение в диаметрально противоположном от источника направлении, и это является самой распространенной и самой роковой ошибкой людей. Получая удовольствие от еды, выпивки, секса, творчества, достижений, наркотиков и так далее, вы склонны думать, будто именно эти вещи и являются источниками наслаждений. Думая так, вы отчаянно бросаетесь в поиск все новых и новых объектов удовольствия, практически не задумываясь над тем, что эти объекты на деле не более чем триггеры или пусковые механизмы, запускающие в вас процесс удовольствия. И если бы вы понимали, что само наслаждение в чистом виде находится внутри вас, что оно – ваше неотъемлемое свойство, вы бы не гонялись за химерами, а искали бы прямой доступ к кайфу как таковому. Ведь в случае нахождения такого доступа, вы стали бы неуязвимыми.

Все внешнее можно отнять: баб, еду, удовольствия, наркотики, здоровье, жизнь… Но кайф, когда он становится естественным состоянием, вашей истинной сутью, отнять невозможно. Человек со своим собственным кайфом становится неуправляем, поэтом те, кто стремится и дальше удерживать людей в повиновении, столь негативно относятся к наслаждению, опасаясь, что рано или поздно люди смогут найти дорогу к своему кайфу, и тогда власть, религия, деньги перестанут быть главными идолами человека.

Ну да это уже отдельный разговор.

Митота тринадцатая
О чем поведал минотавр

К разговору об экстазе дракон вернулся за ужином.

Мы сидели с ним на лавочке в районе больницы и разглядывали проходящих мимо красоток, когда он спросил:

– А ты не хочешь поесть чего-нибудь простого?

– Смотря, что ты под этим понимаешь.

– Умнеешь, – дракон довольно оскалился. – Мне захотелось чего-нибудь незатейливо домашнего, без выебонов или изысков.

– Предложение принимается, – ответил я.

После этого произошло то, что ввергло меня в ступор: дракон хлопнул в ладоши, и мир вокруг нас рассыпался на мелкие осколки. Какое-то мгновение вокруг было только абсолютное ничто, затем образовался довольно-таки милый пейзаж донского берега. Мы сидели за столиком во дворике очаровательного ресторанчика, совсем непохожего на захвативших Левый берег Дона монстров супердорогого общепита. Было часов десять вечера, и жара сменилась приятным теплом. Вкусно пахло едой. И что было приятней всего, не было никаких комаров и прочей гадости.

– Ну что ты как маленький, – укоризненно произнес дракон, когда я пришел в себя.

– Ты… там…

– Я всегда так делаю, когда надо переместиться. Только раньше я щадил твою психику, изобретая плавные переходы. Тебе заказать валерьяночки?

– Спасибо, не надо.

– Глядя на то, как ты открываешь и закрываешь рот, я заказал нам уху. Ты ешь уху?

– Какую уху? – спросил я, все еще не чувствуя себя человеком.

– Сазанью. Похоже, у вас тут ничего лучшего больше нет. А скоро не будет и сазанов. Ну да не будем о грустном. Эй! – он дернул меня за нос. – Проснись!

Боль заставила мои мозги худо-бедно заработать.

Подали уху, которую смело можно было назвать эталонной. Тогда-то дракон и заговорил об экстазе:

– Как я тебе уже говорил, люди рождаются свободными существами, но со временем, по мере взросления, их сознание обзаводится излюбленными тропами или путями, которые составляют алгоритм поведения человека (его характерологические особенности, привычки, рефлексы, выработанные навыки поведения, образ мышления и так далее) или лабиринт, пленником которого становится сознание. По мере того как человек взрослеет, как укрепляется сознание на излюбленных тропах, все остальное пространство оказывается для него недоступно.

Тут мы имеем два важных момента. Первый из них состоит в том, что, будучи заточенным в лабиринте, сознание не понимает своего положения. Оно попросту не замечает сам лабиринт, не видит, как он ограничивает его передвижение, а продолжает считать себя свободным, почти как бьющаяся в окно муха. Вот только если муха, по крайней мере, имеет непонятно откуда берущиеся тактильные ощущения, то сознание человека лишено и их, так как ему и в голову не может прийти, что можно попытаться прийти из пункта А в пункт Б иным, еще нехоженым маршрутом. Второй предельно важный момент заключается в том, что само человеческое сознание является структурой сложной, состоящей из энного количества субсознаний. Об этом в свое время постоянно твердил Гурджиев. Об этом же в стиле «эзотерический туризм» писал Пелевин в «Т». Так вот, каждое из этих субсознаний находится в своем отсеке лабиринта.

Разумеется, лабиринт не является абсолютным экраном всего от всего, иначе бы узники никак не воспринимали бы информацию извне. Однако она к ним приходит в виде снов, видений, интуитивных прозрений, творческого вдохновения и так далее. Причем приходит в несколько искаженном или зашифрованном виде, который психологи называют образным языком подсознания.

Рассказывающим об одном из наиболее глубоко спрятанных в лабиринте узников посланием является история о Минотавре.

В зашифрованном виде она выглядит примерно так:

Эта история произошла, когда Критом правил царь Минос. Его жена, царица Пасифая, воспылав страстью к предназначенному в жертву Посейдону быку, вступила в любовную связь с этим животным. Под «этим животным» я имею в виду быка, а не Посейдона. Минос, судя по всему, отнесся к случившемуся вполне спокойно, а вот Посейдон в отличие от него обиделся на столь неуважительное, по его мнению, обращение с его собственностью, и позаботился о том, чтобы царская чета надолго запомнила любовную шалость царицы. Так в результате совместных усилий Посейдона, быка и царицы на свет появился Минотавр – существо с телом человека и головой быка.

Конечно, случись это в нынешний толерантный век, наверняка Минотавр стал бы кем-то вроде президента США, но тогда на подобные вещи смотрели несколько иначе, и Минос решил спрятать сына куда-нибудь подальше как от своих глаз, так и от глаз любопытных. С этой целью он позвал талантливого архитектора Дедала и подрядил его построить тюрьму, в которую легко можно было бы войти, но из которой невозможно было бы выйти. Дедал выстроил лабиринт, куда Минос отправил Минотавра погулять, после чего сжег все чертежи и путеводители по лабиринту.

Спровадив сыночка к такой вот архитектурной бабушке, Минос решил, что, хоть он и не бык, но ему тоже есть чем привлечь Пасифаю. Результатом его усилий стали сын Андрогей и дочери Ариадна и Федра…

Уху сменила селедка с уже извлеченными из нее костями и вареная картошка, политая подсолнечным маслом и посыпанная укропом.

– Уууууууууууу, вкуснятина! – восхищенно прочавкал дракон и продолжил рассказ: – Однажды, когда Андрогей гостил у афинского царя Эгея, тот взял его с собой на охоту. Вот только богам было угодно, чтобы в тот день один из охотников сам стал добычей, и Андрогея растерзал лев. Разгневанный Минос отправился со своим войском на разборки к Эгею, в результате под шумок скорби и бряцанье оружия он возложил на плечи Эгея обязанность кормить Минотавра. Заключенный меж ними договор обязывал Эгея каждые девять лет отправлять на съедение Минотавру семь юношей и семь девушек – в принципе, не так уж и много.

Но юные афиняне так и не успели приесться Минотавру, так как к Эгею приехал в гости сын Тесей. Узнав, о столь бесчеловечном налоге, он решил положить конец безобразию, и сам отправился к Минотавру под видом одного из продуктов питания.

Прежде, чем отправить очередную партию корма к Минотавру, Минос пригласил их к себе во дворец, где устроил в их честь пир по всем законам гостеприимства. Несмотря на то, что весь вечер Тесей не сводил глаз с Федры, на него запала Ариадна, и, улучив момент, она поставила перед Тесеем условие:

«Или я, или Минотавр».

Тесей, не раздумывая, выбрал ее, за что и был вознагражден мотком ниток. В лабиринте он привязал один конец нити у входа, благодаря чему смог выйти наружу, предварительно прирезав Минотавра. Затем он вместе с Ариадной благополучно смылись с острова. Дальше, правда, была «Санта-Барбара», но к интересующей нас части истории она не имеет никакого отношения.

– Кстати, – спросил меня вдруг дракон, – тебе не кажется странным, что Тесей завалил ни в чем не повинного Минотавра, который всего лишь жрал, что дают, а не устроившего все это Миноса?

– А у нас всегда так: виноваты одни, а режут других, – ответил я.

– Такова официальная версия тех событий, – продолжил дракон, видно, удовлетворившись моим ответом. – Вот только подобные истории имеют несколько смысловых уровней. Для того чтобы добраться до одного из них, предположим, что рожденный в результате страсти царицы и красавца-быка Минотавр, есть ни что иное, как экстаз или блаженство в своем истинном или чистейшем состоянии. Этот экстаз заключен в самой недоступной части лабиринта. Можно даже сказать в лабиринте внутри лабиринта. Как писал Шопенгауэр, человеческая жизнь – это извечное бегство от страданий и поиск удовольствий. Причем это не более чем стороны одной медали.

Так вышло, что люди приучены искать удовольствие всюду, но только не там, где оно спрятано. Секс, наркотики, алкоголь, творчество, еда, питье, власть, радость побед и так далее, все это не более чем внешние раздражители, включающие встроенный в человека механизм, открывающий ему ненадолго вид на Минотавра. В результате все вы, как сумасшедшие, носитесь по свету в поисках того, чем можно приманить это чудище, чтобы еще и еще получать удовольствие от его лицезрения. И так до тех пор, пока не придет Тесей и не сделает свое черное дело. После этого окружающие начинают говорить, что такой-то повзрослел, перебесился, стал серьезным… Такие люди очень полезны церкви, партии и правительству, поэтому в мире столько запретов на удовольствие.

При этом мало кто в погоне за удовольствием задумывается над тем, где на самом деле находится Минотавр или источник их наслаждения. Но, задумавшись над этим, они начинают искать его у себя внутри, осторожно идя по оставленному им следу. И когда они находят своего Минотавра, они становятся неуязвимыми, так как несравнимый ни с чем известным ранее источник блаженства находится у них внутри, и теперь они знают к нему дорогу, а это значит, что больше никто и ничто не может отобрать у них это блаженство или причинить боль.

А еще они понимают, что, найдя Минотавра, они нашли и ту силу, которая способна уничтожить их лабиринт и вернуть им свободу.

Так вот, – подытожил свой рассказ дракон, – все, что было с тобой до сегодняшнего момента, можно назвать виденьем Минотавра. С завтрашнего дня у тебя начинается охота на этого зверя.