Текст книги "В поисках Минотавра"

Затем она обдала кипятком посуду (использованная вода ушла в поддон), засыпала заварку в чайник, залила водой, подождала несколько секунд и слила в «чашу справедливости», из которой уже наполнила наши чашки. Для питья улунов («Весна четырех сезонов» – улун) китайцы изобрели чайные пары, состоящие из рюмки и пиалы объемом, наверно, в среднем грамм по 30. Чай наливается в рюмку и накрывается пиалой. Затем это дело переворачивается. Для этого под пиалу подсовывается вилка из указательного и среднего пальца. Этими пальцами надо взять рюмку, а пиалу придавить большим пальцем. После того, как пара правильно переворачивается, весь чай оказывается в пиале. Из нее его и пьют, но сначала нюхают рюмку, так как улуны очень ароматные чаи. Мне эта процедура напомнила игру в наперстки.

Закончив мой инструктаж (дракон оказался искусным переворачивальщиком пар), барышня принялась рассказывать о самом чае, не забывая повторять процедуру заваривания по мере того, как мы его выпивали. Кстати, благодаря такому способу заваривания, чай выпивается полностью, причем каждая порция имеет свой запах и вкус… Короче говоря, за те несколько тысячелетий, что они пьют чай, китайцы научились с ним обращаться на высшем уровне.

Так вот, «Весна четырех сезонов» или «Сы Цзы Чунь улун» – это улуновый тайванский чай, считающийся гордостью Тайваня. Улуны – это тип чая. И если у нас чаи бывают только черными и зелеными, у китайцев они делятся на белые, желтые, зеленые, красные, улуны и пуэры. Своим названием «Сы Цзы Чунь» обязан тому, что китайцы считают, что каждый сезон тоже имеет свою весну, лето, осень и зиму, а так как его собирают 4 раза в год в начале каждого сезона, то так его и назвали. Для производства этого чая используют только почки с двумя верхними листочками. В процессе приготовления их сворачивают в шарики, а во время заваривания они разворачиваются. Ну а для того, чтобы можно было любоваться этой красотой, заваривают улуны частенько в прозрачной посуде.

От чая мне стало кайфово. Я словно самую малость курнул дури и выпил немного коньяка. Минут через тридцать все прошло, и мы, не забыв заглянуть в туалет, отправились на экзамен.

Проходил он в том же офисе, где мне пришлось дрочить, стоя на табурете, правда, декорации были немного изменены. Охранника на этот раз не было. В первом помещении вместо столов стояли буквой «П» у стен ряды кресел, какие в советские времена были в залах кинотеатров, а теперь стоят в сельских клубах и зачуханных конференц-залах. Кроме нас в комнате не было никого.

– Мы не опоздали? – спросил я. – Или…

Дракон подтвердил мою догадку:

– Ты прав. По лабиринту табунами не ходят. Но тебе пора. Поговорим после.

Когда я постучал в дверь «кабинета», оттуда сначала послышалось:

– Я же тебе говорила: мальчик с пальчик, а ты вибратор, вибратор! – а потом, – войдите.

Голос был женским.

Я вошел.

В кабинете практически ничего не изменилось. Только табурет исчез, а на его месте у стола со стороны посетителя стояло хозяйское кресло. Меня встретили две девчушки-близняшки лет по 18. Хорошенькие. Белые блузки, темно синие короткие юбки, белые носочки до колен, туфельки на высоких каблуках. Они сидели на столе в настолько свободных позах, что будь на них трусики, их можно было бы увидеть прямо с порога. Вот только трусиков на них не было. Улыбнувшись, одна из них пригласила:

– Проходите, присаживайтесь, – и указала своей красивой ножкой на кресло.

– Чем можем быть полезны? – спросила другая девица с такой же улыбкой на лице.

– Я на экзамен.

– Фамилия? – спросила первая девица.

– Борзяк, – ответил я.

– Имя, отчество?

– Константин Георгиевич.

– Готовы к экзамену? – поинтересовалась уже другая девица.

– Не знаю, – признался я.

– Но хоть приступить к нему готовы?

– Приступить готов.

– Тогда скажите, пожалуйста: хуй – это духовой или ударный инструмент?

– Я думаю, здесь надо подходить конкретно. Некоторые вполне можно признать ударными, а другие – духовыми.

– А ваш?

– Свой я бы отнес к духовым.

– Очень хорошо, а к каким инструментам вы отнесли бы пизду?

– Не знаю. Но думаю, что к смычковым.

– Отлично, – обрадовалась вдруг она и кивнула своей копии.

Та спрыгнула со стола, стала передо мной на колени. Она ловко расстегнула мои штаны и сунула мой член себе в рот. Слегка прижав его зубами сразу за головкой, она замерла в этом положении.

– Нелечка назначена твоим экзаменатором, – пояснила вторая барышня. – Она будет оценивать твои ответы. Если они ей не понравятся, она сожмет свои челюсти, и ее красивые зубки враз откусят твоего жеребца, или как ты его называешь?

Она замолчала.

– Это вопрос, – сообщила она, поняв, что я не собираюсь отвечать.

– Никак.

– И что, никогда не пытался?

– Ну иногда в шутку я называл его стариной.

– При каких обстоятельствах?

– Когда он меня подводил. Я брал его за шкирку и, стыдя, говорил: «Ну что же ты, старина?».

– Так вот, – продолжила она, – а если ты честно ответишь на все наши вопросы, она доставит тебе несравненное удовольствие. Понятно?

– Понятно.

– Тогда, как ты думаешь, чем отличается херня от хуйни?

– Скорее всего, ничем. Ну да я не специалист, поэтому не беру на себя смелость утверждать однозначно.

– Тогда поговорим о твоем поведении во время знакомства с нашей госпожой. Ты ведь не мазохист?

– Нет.

– Но тебе понравилось, что она с тобой сделала?

– Да, – признался я и покраснел.

– Да ты не нервничай. Тут все в порядке. Скажи, дело ведь не в боли и не в унижении?

– В ней есть что-то завораживающее. Она меня буквально околдовала. Как? Наверно, вам это должно быть виднее.

– Но ведь это не все?

– Не все. Я тащусь от красивых женских ног в красивых туфлях, – признался я, решив говорить правду, только правду и ничего кроме правды. В моей ситуации глупо было бы врать или что-то скрывать.

– И давно это у тебя?

– С детства. Когда я был маленький, я любил доставать из шкафа мамины туфли и сапоги, любил примерять их, любил прижимать их к лицу, любил целовать… Меня это не то, чтобы возбуждало – тогда я был для этого еще очень мал, а заставляло что-то приятно обрываться внутри. А когда в сказках по телевизору подданные целовали молодым красивым королевам ноги, я мечтал оказаться на их месте.

Позже, когда я начал дрочить, я делал это, глядя на фотки или на видео баб в сапогах. Меня до сих пор сильнее возбуждают красиво одетые женщины с красивыми ступнями и в красивой обуви, чем голые.

– Но ведь тебе понравилось не только это? – спросила она и хитро подмигнула.

– Мне было хорошо, когда она на меня пописала. До этого момента я считал это извращением, тогда же… это было здорово, и все.

– А как тебе мои ноги? – спросила она, выставив свое богатство напоказ.

Ноги у нее были великолепные. Длинные, стройные, с красивыми щиколотками и маленькими ступнями. Сами ступни я оценить не мог из-за закрытых туфлей. Это я ей и сказал.

– Можешь их снять, – разрешила она.

Я снял с нее туфельки и поставил рядом на стол. Затем снял носочки и положил рядом с туфлями.

Ступни не подвели. Аккуратные, со свежим педикюром и красивыми пальчиками, они были созданы для поцелуев.

– Нравятся?

– Ты еще спрашиваешь.

– Хочешь их приласкать?

– С огромным удовольствием.

– Тогда вперед.

И я принялся ласкать ее ножки сначала одну, затем другую. Я нежно их целовал, едва касаясь губами, лизал кончиком языка, покусывал, гладил руками… Она постанывала, лежа на спине и подставляла мне по очереди свои ножки… При этом было еще не известно, кто из нас получал больше наслаждения.

– А теперь давай здесь, – приказала она, убрав ноги и подвинув ко мне промежность. Она кончила через пару минут орального секса.

– Обуешь меня? – спросила она.

– Конечно, – ответил я.

Надевая ей туфли, я поцеловал их носы.

– Все, – сказал я.

– Высший бал, – прокомментировала она.

Дождавшись оценки, Неля принялась ласкать мой член ртом, да так, что я улетел на первой минуте матча. Когда я пришел в себя, кабинет был пуст. Я встал с кресла, привел в порядок одежду и вышел.

– Поздравляю, – сказал дракон, – свой первый экзамен ты сдал.

Митота одиннадцатая
Празднование

Когда мы вышли на улицу после экзамена, дракон внимательно оглядел меня с ног до головы, потом спросил:

– Как ты себя чувствуешь?

Чувствовал я себя, Алисом в Стране Чудес или Перецем из Управления по охране, изучению и искоренению леса (это уже из «Улитки на склоне» братьев Стругацких), но, несмотря на свою прострацию, я понял по его настроению, что это далеко не праздный вопрос.

– Не знаю, как сказать. Не то чтобы плохо, но и не так чтобы хорошо. Меня словно разобрали на части, вытряхнули все содержимое, а потом кое-как засунули внутрь, и теперь там все не на своих местах, – ответил я, пытаясь максимально точно описать свое состояние.

– Это хорошо, – прокомментировал мой ответ дракон, – именно этого эффекта мы и добивались. Присядем? – предложил он, увидев свободную лавочку.

Мы вновь были в одной из параллельных реальностей, а именно в живописном парке с ручными белочками (в моей версии Аксая когда-то жили белки, но их перебили местные быдлоиды), мощенными камнем дорожками и кучей цветущих растений всех размеров и цветов. Но меня больше радовала даже не эта поистине волшебная картина, а полное отсутствие быдлоидов, тупорылых мамаш с будущими героями быдлостроя, караоке, мусора и прочих атрибутов привычной для меня действительности.

– А, может, погуляем? – ответил я на его приглашение.

– Как хочешь.

– Пришло время тебе кое-что узнать, – начал дракон разговор, ради которого он приглашал меня на лавочку. – Как ты уже понял, лабиринт был смоделирован специально для тебя. Помог в этом нам аламут. Каюсь, я должен был сначала тебе все рассказать, а потом заручиться твоим согласием и только после этого давать тебе аламут, вот только в любом случае о том, что такое лабиринт, и что дает его прохождение, ты сможешь понять лишь после успешного его завершения. А раз так, любой твой ответ был бы неадекватным. Поэтому я и пренебрег протоколом. Сейчас тебе пора начинать действовать, имея хотя бы смутное представление о том, что и для чего происходит. А происходит следующее.

Вы появляетесь на свет свободными существами. То есть, говоря метафорически, ваше сознание в первое время после рождения похоже на нехоженый луг, по которому можно идти в любом направлении. И по мере своего развития вы начинаете двигаться, вот только двигаетесь вы по одним и тем же тропинкам, которые со временем становятся единственно возможными путями функционирования вашего сознания. Фактически, развиваясь, вы строите вокруг своего сознания лабиринт, пленником которого оно в подавляющем большинстве случаев остается до конца своих дней.

Самое забавное здесь то, что многие из вас знают или догадываются об этом, и, тем не менее, продолжают строить все более непрошибаемые лабиринты. Единственным спорным вопросом для вас остается вопрос о наиболее приемлемом типовом проекте лабиринта, который вы называете общечеловеческой системой ценностей, которую должен принимать каждый член общества. Вот только к вашему счастью таких претендующих на роль общечеловеческих проектов лабиринта несколько. Несмотря на то, что конкуренция систем ценностей вызывает войны, терроризм, революции и прочие радости вашего бытия, по сравнению с появлением единой системы ценностей для всех и каждого она является благословением.

Пока основная масса народа пытается согласовать друг с другом свои лабиринты, находятся редкие смельчаки, которые решаются положить свои жизни на поиски освобождения сознания. Некоторым из них это удается. Про некоторых уже из этих счастливцев узнают люди, и вокруг них создаются гностические школы… Со временем из этих школ уходит понимание, и они становятся сектами, тупо повторяя то, что когда-то для кого-то в совершенно ином виде стало путем к свободе.

Мы своего рода хранители живой традиции освобождения. Поэтому периодически мы приходим в ваш мир, чтобы помочь одному из вас стать свободным. Это позволяет традиции продолжать жить, а тем смельчакам дает шанс обрести столь желанную свободу.

– Но почему я? Я никогда не стремился ни к какой свободе, ни к какой истине, ни к чему, кроме тихой, спокойной жизни в максимально возможных уютных условиях.

– В данном случае главным критерием выбора является способность к обучению, а она у тебя есть. К тому же, большинство из тех, кто рыскает в поисках тайны-тайн, ищут не свободу, а подтверждение своим предрассудкам, и толку от таких искателей истины никакого.

Так вот, дав тебе пилюлю, к хасанскому аламуту, кстати, эта штука не имеет никакого отношения, мы смогли увидеть лабиринт твоего сознания, узнать его слабые места и подложить под них заряды, которые ты активируешь, проходя лабиринт. Вот почему очень важно, чтобы ты прошел его полностью, потому что взрыв состоится в любом случае, но если в результате рухнет не весь лабиринт, а лишь его часть, ты потеряешь рассудок, а не обретешь свободу.

Тебе, кстати, еще повезло. Твоя работа над собой сплошняком состоит из обжорства и женолюбия. Другим приходилось терпеть лишения, уходить в пустыню, принимать мученическую смерть, вести аскетический образ жизни, отправляться в паломничества и так далее.

К тебе судьба оказалась милостивой, поэтому смело иди по своему лабиринту и благодари судьбу, а иначе она может прогневаться и все переиграть.

– Ладно, – продолжил он после небольшой паузы, – сегодня ты сдал очень важный экзамен. Несмотря на его внешнюю абсурдность, это был самый серьезный экзамен в твоей жизни. Возможно, в чем он заключался в действительности, ты никогда не поймешь, ну да это не важно. Важно то, что ты его сдал. Остальное…

Внимание дракона привлекла табличка у входа в обычный с виду дом. На ней было выведено готическим шрифтом золотом по черному: «Всемирный музей городских помоек».

– Не хочешь зайти? – спросил дракон.

– Мягко говоря, не жажду, – ответил я.

– Не любишь музеи?

– Не люблю.

– А сам в музее работаешь. Эх ты.

– Так только в качестве прикрытия.

– А городские помойки? Неужели тоже не любишь?

– Ты издеваешься?

– И даже выверенные временем?

– В смысле? – не понял я.

– Я тут заметил у вас странное отношение как к самим помойкам, так и к любителям помоек. Вот что ты, например, чувствуешь, когда идешь выносить мусор, а в баке уже какой-нибудь мужик или баба роется в поисках чего интересного?

– Раньше меня от этого тошнило, а сейчас привык. Слишком поразвелось помоечников.

– И ты прекрасно знаешь, что ты не один так на них реагируешь. Зато тех, кто находит помойку этак тысячелетней давности и тащит с нее домой всякую хрень вроде старых ботинок или разбитой крынки, уважительно называют учеными. Этих помоечников приглашают в приличное общество, а все, что они на этих помойках нарыли, раскидывают по лучшим музеям мира, и толпы народа ходят поглазеть, как выглядит полуобглоданный мамонт или старый башмак древней крестьянки.

– Ну так одно дело хлам, а другое – история.

– История, – передразнил меня дракон. – Сегодняшний хлам для следующих поколений тоже история.

– Так что, вываливая мусор в лесополосах, мы тем самым проявляем заботу об археологах будущего?

– Выходит, что так.

– А вообще вам свойственно ставить во главу угла второстепенные вещи, и не обращать внимания на суть. Взять хотя бы жонглирование словами по поводу недавно умершего… этого, как его там?

– Не знаю, я не слежу за событиями в мире.

– Так вот, умер недавно один то ли физик, то ли еще какой ядерщик и вроде бы известный атеист. Умер, а перед смертью вроде как охристианился. Так попы по этому поводу разгалделись чуть ли не на всю страну: дескать, одумался человек, понял перед смертью, кто на том свете главный. Однако с тем же точно успехом можно было бы заявить, что, стоило человеку охристианиться, так он тут же сковырнулся с копыт. Не знаю, почему атеисты до этого не додумались?

Другим хорошим примером может послужить описание кастовой системы. Так, описывая ее с позиции одобрения, можно сказать, что вершиной общества является духовная элита или жрецы (в зависимости от того, каким богам молится общество, жрецы могут быть не только религиозными, но и жрецами науки, жрецами демократии, жрецами потребления и гламура. Причем, играя роль жрецов, эти люди возводят до уровня религии науку, демократию, гламур… то есть все то, жрецами чего они и являются). Вторая ступень этой пирамиды – воины и правители. В самом низу стоят торгаши, ремесленники и крестьяне. А вот с точки зрения противников этой системы ее описание может выглядеть уже так: Во главе ее стоят всякие разводилы, которые дурят народ и обманом заставляют делать чуждые ему вещи. Чуть ниже – насильники и убийцы, которые живут исключительно за счет разбоя и грабежа, прикрываясь при этом всякими благородными словечками. А в самом низу оказались те, кто обеспечивает и себя, и этих паразитов едой, одеждой, крышей над головой и прочими благами, включая и реальные научные и технические разработки.

– Ну и какое из них, по-твоему, более верно?

– А никакое. Оба одинаково верны и оба грешат одним и тем же: они не столько описывают систему, сколько отношение к ней. И так повсюду, начиная с задачи про Васю, Колю и яблоки. Вроде бы спрашивая, сколько будет яблок, у Васи, если Коля располовинит свое богатство, эти задачи подспудно убеждают в том, что такое располовинивание является чем-то само собой разумеющимся. А многие авторы детских книг высмеивают саму попытку заглянуть в корень вопроса, вкладывая в уста какого-нибудь хулигана и двоечника вопрос: «А с какого хрена мне отдавать ему яблоки?», – в качестве примера глупости и непонимания математики. Вот только в реальной жизни ничего не добивающимися идиотиками чаще становятся именно те детки, которые очень хорошо усвоили такую математику и совсем не научились смотреть в корень вопроса. А вчерашние двоечники, уяснив, кому и сколько надо давать яблок, вне зависимости от того, что по этому поводу говорит математика, становятся большими людьми.

Так, разговаривая в общем-то ни о чем, мы дошли до очередной двери без опознавательных знаков.

– Нам сюда, – сказал дракон, открывая ее, – прошу.

За дверью было что-то вроде недорогого молодежного кафе на десяток столиков, не больше. Как и следовало ожидать, мы были единственными посетителями. Едва мы сели за первый попавшийся столик, к нам подбежала официантка, – невыразительная барышня двадцати с копейками лет.

– Что угодно господам? – спросила она.

– Марта здесь? – поинтересовался дракон.

– А кто ее спрашивает?

– Те, кого она ждет.

– Я сообщу ей.

Минуты через три к нам подошла женщина лет пятидесяти. При виде ее у меня аж дух захватило, настолько она была красивой, очаровательной и элегантной. При ее появлении сначала дракон, а потом и я вскочили на ноги и чуть ли не вытянулись по стойке смирно.

– Привет, – сказала она дракону.

– Привет, – ответил дракон, – а ты все хорошеешь. Как тебе это удается?

– Красота – это тяжкий труд, и со временем приходится трудиться все больше и больше, – ответила она.

– Дорогая Марта, позволь тебе представить…

– Константин, – представился я, видя, что дракон, как обычно, не может вспомнить мое имя.

– Очень приятно, – ответила Марта и улыбнулась так, что я чуть не потерял от этой улыбки голову.

– Константин справился сегодня с экзаменом, и теперь ему требуется отдохнуть.

– А ты?

– Я подожду тут.

– Как хочешь.

– Ты же знаешь, я на службе.

Судя по тому, как они рассмеялись, это была дежурная шутка.

– Тогда поскучайте пару минут.

Проводив ее взглядом, мы сели на свои места.

– Какая женщина! – восхищенно произнес дракон.

– Не то слово, – согласился с ним я.

Она вернулась действительно через пару минут в сопровождении официантки с подносом, на котором было нечто вроде табакерки с крышкой и кубок. Оба изделия были искусно сделаны из чистого золота и целой кучи драгоценных камней. А вот поднос был обыкновенным алюминиевым и слегка погнутым. Марта на этот раз без всяких церемоний села за наш стол, а официантка, поставив кубок и табакерку передо мной на стол, удалилась.

– Прошу, – сказала мне Марта.

Открыв табакерку, я обнаружил там похожую на жемчужину пилюлю.

– Что это? – спросил я, решив после аламута вести себя более осторожно.

– Это что-то вроде лифта, – ответила Марта. – Без него ты не попадешь в нужное место.

– Пей смело. На этот раз никакого подвоха, – сообщил дракон.

Заранее матеря себя за глупость, я проглотил пилюлю. Проглотилась она легко.

– Запей, – Марта подала мне бокал.

Там было нечто густое, темно-красное, чертовски приятное на вкус и пахнущее приправами и травами. Не успел я допить, как декорации изменились.

Теперь мы сидели за столом в просторной зале древнего замка. Был вечер, и залу освещало множество свечей. В огромном камине горел огонь, а стоящие по углам доспехи казались живыми рыцарями, закованными в броню. Наш внешний вид тоже стал несколько иным. На нас с драконом были черные фраки, а на Марте – великолепное небесно-голубое платье с глубоким вырезом. Стол, что называется, ломился от угощений. Чуть поодаль играл струнный квартет.

– Клиент созрел, – сообщил дракон.

– Я вижу, – ответила Марта. – Пойдем, – сказала она мне, вставая из-за стола.

У меня в глазах то плыло, то двоилось, как будто они разучились наводить резкость, поэтому я решил, что буду шататься, как пьяный, и даже приготовился сесть на место, при первых же признаках потери навыка прямохождения, но на ногах я стоял крепко.

– Ты слишком быстро переместился. Сейчас все пройдет, – сказала Марта, беря меня за руку, чтобы повести за собой по бесконечной череде комнат замка.

К тому моменту, как мы подошли к невзрачной двери, за которой мое воображение нарисовало пыльный чулан, я окончательно потерялся в этом чудовищно огромном строении. Останься я здесь один, я до конца своих дней искал бы выход.

– Пришли, – сказала Марта, открывая дверь не то, чтобы в чулан, но в нечто похожее на кабинку лифта, противоположная от меня стена которой тоже была дверью, – прошу.

Когда я вошел, она заперла за мной дверь на ключ, так что мне ничего не оставалось, как самостоятельно продолжать путь. Проклиная себя за то, что ввязался в эту авантюру, я открыл дверь и шагнул в неизвестность, которой оказалась мраморная купальня. Не знаю почему, но она сразу же вызвала у меня ассоциацию с чем-то античным. Купальня была размером с комнату в современной квартире. Основное пространство занимал бассейн с теплой водой. Перед бассейном было небольшое пространство, на котором кроме гибрида лавочки и шезлонга (не знаю, как правильно назвать эту конструкцию) ничего не было. Зато там были две смуглые красавицы с карими глазами и длинными черными волосами. Одежды на них не было. Едва я вошел, они, ни слова не говоря, взяли меня за руки, подвели к единственному предмету мебели, усадили на него и принялись раздевать. Когда они стаскивали с меня туфли и носки, я немного смутился, зато когда дело дошло до трусов, смущения уже не было. Похоже, я начал привыкать к наготе в обществе женщин.

После раздевания мы вошли в воду, и барышни принялись меня мыть. Наверно, если бы они не поддерживали меня, я бы захлебнулся – мне было настолько кайфово, что я периодически улетал на встречу с нирваной. Удивительней всего было то, что, несмотря на незабываемое наслаждение и красоту этих женщин, обычного плотского желания совокупиться у меня не было. Не было даже эрекции, но я сам был, как эрегированный член.

После купания девчата вывели меня из воды, уложили на кушетку (пусть эта хрень будет называться кушеткой) и вышли за дверь. Я собрался, было, помедитировать часок-другой, но в купальню вошли две другие красавицы, тоже смуглые, черноволосые и кареглазые. Их волосы были заплетены в смешные косички разной длины и толщины. Одеты они были в белые халатики и белые туфельки на высоких каблуках.

Они подошли ко мне, стуча по мрамору каблучками, сели с двух сторон по-японски на пол возле кушетки и провели заплетенными в смешные косички волосами по спине. Меня словно ударило током, только вместо боли был кайф. Это был тот самый гипероргазм, о котором я читал в мистической литературе, когда выброс идет не через гениталии наружу, а внутрь, в результате кайф взрывается в голове фейерверком из тысячи солнц. Они продолжали гладить меня волосами, и кайф нарастал в геометрической прогрессии. Когда я решил, что это предел, что еще немного, и я умру от наслаждения, к нам присоединились еще две барышни со странными музыкальными инструментами, похожими на результат скрещивания кальяна и барабана. Внешнюю несуразность этих штуковин подчеркивали натянутые над рабочей поверхностью барабана струны. Эти барышни сели одна спереди, другая сзади кушетки так же, как и волшебницы с косичками. Что делала барышня сзади, я не видел. Передняя поставила перед собой инструмент, взяла в рот мундштук и, перебирая и постукивая по струнам руками, принялась в него дуть. В ответ на эти манипуляции инструмент сначала закашлялся, а потом принялся квакать.

Это была совсем не та музыка, которую хотелось бы слушать по радио или на проигрывателе компакт-дисков. Но, воспринимаемая вживую, она погружалась в самые глубины моего естества, откуда всплывали предельно великолепные ощущения.

Я где-то читал о том, что у китайцев вроде бы были специальные скрипки с похожими на мундштуки штуковинами. Эти штуки вставлялись знатным дамам в задницы, и музыканты играли особые мелодии. Вибрации передавались на засунутые в жопу детали скрипки и вызывали необычайно яркие эротические ощущения.

Так вот, по сравнению со струнно-кальянно-барабанными штуковинами эти китайские скрипочки выглядели наверно, детскими барабанами в руках соседского детеныша.

Барышни заиграли чуть интенсивнее, и я превратился в кайф. Я стал наслаждением в чистом виде, с которым уж не могло сравниться ничто…