Текст книги "В поисках Минотавра"

– Квартира на третьем этаже. Дверь без номера направо. Тут никто еще никого не знает, так что в квартиру входи смело. Она придет минут через пятнадцать. Войди и жди ее в спальне. Когда она войдет, набрасывайся сразу. Старайся с ней не разговаривать и не смотреть в глаза. И помни, для тебя она – только объект. Увидишь в ней человека, можешь облажаться. Понял?

– Да, – нерешительно ответил я.

– Тогда действуй.

Не буду описывать негнущиеся ватные ноги, трясущиеся руки, пятнадцатиминутный диалог с самим собой в стиле быть иль не быть… и тварь я дрожащая или право имею. Описать это достойно я не смогу. К тому же из-за обрушившегося на меня тогда эмоционального шторма, мои воспоминания туманны и размыты.

Я вошел в ее довольно-таки милую квартиру, запер дверь изнутри на ключ и прошел в спальню. Спальня мне понравилась, но я запомнил лишь фотографию в рамке на компьютерном столе. На ней была изображена моя будущая жертва. Только на этой фотографии она была на несколько лет моложе, и в ее глазах был блеск счастья. С одной стороны ее обнимал мужчина, а с другой – мальчик лет десяти. Глядя на фотографию, я чуть не расплакался, а потом еле сдержался, чтобы не рассмеяться истерическим смехом – тоже мне плачущий насильник. Плачущий убийца, – есть такой фильм, – еще куда ни шло, но насильник.

Задержись она где-нибудь минут на тридцать, я бы, наверно, сошел с ума, но она пришла вовремя. Я слышал, как в замочную скважину вставляется ключ, как открывается дверь, как она входит, стуча каблучками, как снимает туфли. Почему-то мне вспомнилась мама, как в детстве я ждал ее с работы…

Мне стало на душе так тошно, как не было никогда. Но надо было действовать. Мы встретились в коридоре. Она шла в комнату, из которой я выходил. Увидев меня, она вскрикнула от испуга.

– Если я этого не сделаю, меня убьют, – зачем-то сказал я ей.

Она оказалась не робкого десятка. Вместо того, чтобы кричать и молить о пощаде, она бросилась в драку и сразу же расцарапала мне лицо, чуть не оставив меня без глаз и больно стукнула ногой по голени. (Как все-таки здорово, что у нас принято разуваться в квартирах!) В результате я за считанные мгновения превратился из насильника в жертву. Защищая теперь уже себя, я двинул ее кулаком по лицу, да так, что она грохнулась на пол, что называется, со всех четырех. Не дожидаясь, пока она придет в себя, я бросился на нее, двинул еще раз кулаком, теперь в лоб, и, задрав подол платья, сорвал с нее трусы. Затем торопливым движением расстегнул штаны и достал свой инструмент насилия, который от происходящего сжался так, что стал меньше, чем был во младенчестве. А так, как насиловать, вылизывая клитор или обхаживая его пальцами, у нас не принято, я растерялся. Но не надолго. Схватив своего героя двумя пальцами за крайнюю плоть, я принялся остервенело тыкать его в ее влагалище, мысленно матеря все и вся.

Остановил меня ее смех. Она лежала и смеялась надо мной обычным, а никаким не истерическим смехом.

– Чего ржешь, дура? – растерявшись, спросил я.

– Ты бы на себя со стороны посмотрел, горе-насильник, – ответила она сквозь смех.

– Извини, но если я этого не сделаю…

– Да ладно тебе, считай, что у тебя зачет.

– Что?! – окончательно охренел я.

– Добро пожаловать в лабиринт.

– Так ты?..

– Очередная веха на твоем пути к себе.

– Ну и нахрена все это было? – чуть не плача, спросил я.

– Чтобы сбить с нервов мох.

– Лучше бы мне приказали тебя убить, – разозлился я.

– И это вместо благодарности.

– Какой еще, блядь, благодарности! – взорвался я.

– Я тут ради тебя собой жертвую, по роже от тебя получаю…

– Да ты сама на меня набросилась.

– Скажи спасибо, а то бы ты свой стручок так и не вытащил.

А ведь она была права! Наверно, если бы в тот момент, какой-нибудь случайно оказавшийся рядом мастер дзен дал бы мне палкой по голове, я бы стал просветленным.

– Хочешь чаю? – спросила вдруг она.

– Даже не знаю, – ответил я.

– Ладно, пошли на кухню. Ты сам встанешь, или помочь?

– У тебя платье порвано, – вместо ответа сказал я.

– Издеваешься?

– Нет, но теперь я знаю, что чувствовала Алиса в Стране Чудес.

За чаем я более или менее пришел в себя, и даже сообразил, что мы незнакомы.

– Меня Костей зовут, – представился я.

– Неля, – назвалась она.

– Ты меня извини…

– Проехали, – оборвала она.

Дальше мы разговаривали о всякой всячине, как будто я просто забежал к ней на чай. Кстати, несмотря на следы побоев, растрепанный вид и разорванное платье, выглядела она значительно лучше, чем на фотографии, да и глаза у нее были совсем не потухшими.

Меня так и подмывало спросить, зачем она участвует в таких спектаклях, но я не решился. Попытка изнасилования – еще не повод требовать откровенности.

Перед моим уходом она дала мне визитку с адресом.

– Завтра ровно в восемь тридцать утра ты должен быть там, – сказала она.

Прощаясь, я улыбнулся, но не ей, а сам себе.

– Радуюсь, что не смог стать насильником, – пояснил я, увидев вопрос в ее глазах.

– Подожди, – сказала она и дружески поцеловала меня в губы.

Митота восьмая
Дрочи и улыбайся

Когда мнимая жертва и свидетельница моего позора закрыла за мной дверь, было начало одиннадцатого ночи. Я чувствовал себя так, словно из меня выжали все соки, а на душе было настолько погано, что хотелось обо всем забыть и никогда больше не вспоминать. Настроение было ниже плинтуса, и, вспомнив, как на военных сборах мы лечили меланхолию, наматывая километр за километром по пересеченной местности, я, несмотря на усталость, решил не вызывать такси, как требовало тело, а пройтись пешком. Тем более что погода была великолепной. Жара спала. Дул легкий ветерок. А небесную иллюминацию не закрывало ни единое облачко. Правда, были комары – куда ж без них-то? Комары у нас исчезают только перед появлением белых мух.

Ночевать я решил дома: раз дракон отдал меня на растерзание кодле сумасшедших баб, значит, я ему не очень-то нужен. Пока я шел, настроение немного начало подниматься, зато дома…

Дома на меня напала нервная дрожь. Раньше со мной такое было только однажды: давным-давно в лихие девяностые. Одна моя хорошая знакомая клюнула на предложение подзаработать деньжат в Турции. Там у нее, разумеется, отобрали паспорт, отлупили плетками и заставили ударно трудиться на панельном поприще. Вернувшись, она рассказала обо всем мужу, значительно приуменьшив, конечно, свои трудовые заслуги. Ему и этого хватило, чтобы разозлиться на виновного во всех грехах жены сутенера. Решив с ним поговорить, муж взял меня в качестве моральной поддержки. Пока мы собирались, пострадавшая рассказывала нам, какой этот сутенер крутой тип, что у него все везде схвачено, а убить человека для него, что семечек купить. В общем, поддержала наш боевой дух, как могла. Оскорбленного мужа это не смутило. Всю дорогу до дома супостата он рассказывал мне, как он сейчас с ним разберется, а идти нам надо было что-то около одной автобусной остановки.

Короче говоря, мы пришли к нему, как сейчас помню, на третий этаж. Муж начал звонить в дверь, а я остался на площадке между вторым и третьим этажами.

Открыла жена супостата. Начала объяснять, что муж только что откуда-то вернулся и теперь спит… в общем, приходите завтра. Однако муж оскорбленный требовал разговора немедленно, о чем весьма неласково сообщил жене супостата.

– Хорошо, – сказала она и ушла в квартиру.

Супостат вышел примерно через минуту.

– Ты кто такой и чего тебе надо? – дерзко спросил он с порога.

Муж начал как-то неуверенно объяснять, кто он такой, и зачем пришел, но супостат его не стал слушать.

– Пиздуй нахуй отсюда, – буквально приказал он, а потом, увидев меня, спросил, – а ты еще кто?

– Он со мной, – ответил муж.

– Тогда пусть с тобой и пиздует нахуй. Понятно?

Оказавшись понятливым, муж повернулся и пошел вниз по лестнице. Решив, что раз мужа этот разговор удовлетворил полностью, то мне тоже нечего дергаться, так что я молча присоединился к нему. Когда мы вышли на улицу, муж сказал:

– Ничего, я ему еще устрою. Это я в подъезде связываться не хотел. Но ничего, я его еще поймаю…

Насколько я знаю, он ловит его до сих пор. Значительно позже судьба меня вновь свела с этим грозой турецких проституток – мы оказались соседями по гаражу. Я его вспомнил, а он меня нет. В общем, тип оказался, как тип. Ничего выдающегося, а все связи у него были в лице сержанта милиции.

Так вот, после того, как он нас послал с обиженным мужем, муж пошел домой докладывать жене о проделанной работе. Не знаю, что он ей рассказал, так как мы эту тему больше не поднимали. Меня ждало застолье. И когда я уже спокойно сел за стол, на меня напала дрожь, да такая, что я не смог налить вино в бокалы сидящим рядом дамам.

Когда я пришел домой после горе-изнасилования, на меня напала такая же дрожь, только значительно сильнее. Скорее всего, если бы я был каким-нибудь литературным или киногероем, я бы вылакал приличную порцию водки прямо с горла. Вот только водки у меня дома не было, да к тому времени я уже знал, что водка все только усугубляет, и пить когда тебе хреново следует только затем, чтобы стало еще хреновей. Поэтому, не зная, что делать, я забрался в ванну и пустил горячую воду, почти кипяток. Настолько горячую, что мне даже стало немного холодно – так бывает от горячей воды. Постепенно дрожь начала уходить, зато в голову полезли всякие мысли.

Моя интуиция заявляла, что во всем этом отвратительном действе должен быть какой-то смысл, что мне не только показали истинную сущность собственной чмошности, – о том, что я не герой, но и не садист-насильник, я знал как-то и без них, – но и что-то еще. Что-то очень важное, что я обязательно должен понять, иначе все пережитое будет напрасным… Рассудок ей отвечал, что в этой злобной клоунаде нет и не может быть никакого смысла, что мной просто играют, даже не как кошка с мышкой, а как дети с жуками, как библейские монстры с Иовом, как… Интуиция не желала слушать рассудок. Он перешел на крик. Она тоже ответила криком… Прямо, как муж и жена, но только без битья посуды.

Почувствовав, что еще немного, и у меня вырастут жабры, я вылез из ванны. Скандал в голове нарастал и закончиться обещал не скоро. Оставалось либо сходить с ума, либо…

К счастью, я вспомнил о пейотных песнях. Не о тех, которые описывает Карлос Кастанеда, а об одноименной медитативной практике, для которой не нужен никакой пейот.

Я сел удобно в кресло, но так, чтобы спина оставалась ровной. Закрыл глаза. Расслабил тело. Затем я начал тихонько мычать: ммммммммммммммммм… – медленно повышая и понижая тон до тех пор, пока мое состояние, нечто внутри меня, – не ответило резонансом на мычание. Настроившись на резонанс, я как бы вобрал звук в себя, продолжая мычать, следуя за резонансом. По мере мычания я представлял, как из моей головы вместе со звуком уходят все терзающие меня мысли. Закончил петь я только около двух. Полегчало настолько, что захотелось спать. Я лег в постель и почти сразу же уснул.

Срочная, неожиданная эвакуация. Только тот, кто пережил этот процесс, может себе представить всю его прелесть. Люди суетились, тащили вещи, зачастую какую-то ненужную хрень. Улицы были забиты, как площадь во время бесплатного концерта. Всюду сновали солдаты, менты… А куда эвакуироваться, если причиной эвакуации объявлено не стихийное бедствие или катастрофа, не война, не нашествие какой-нибудь нечисти, а конец света или тотальная реорганизация вселенной. Куда идти? Что брать? Что делать? Да и можно ли в такой ситуации что-либо сделать?

Растерянные, мы с мамой вышли из дома, так ничего и не взяв. Мама то и дело чуть не терялась в толпе, и мне приходилось тащить ее за руку. Мы не знали, куда идти, что делать, как, впрочем, и все вокруг. Мы шли, потому что так создавалась хоть какая-то иллюзия действия.

Вдруг толпа как-то резко рассосалась, и на пустой улице появились цыгане. Не грязные, не вонючие и в своих лучших одеждах. Они шли по улице, отплясывая один из своих полудиких танцев, а в центре этой группы людей шла цыганка с подносом, на котором стоял графин с водкой, опять же с водкой большой хрустальный бокал и тарелка с закуской.

– А этим все нипочем, – как-то слишком громко сказала мама.

– Так хозяин идет, – сообщила одна из цыганок. – Хозяина мы встречаем.

– Какого хозяина? – спросил я.

– А такого, который хозяин всего.

Мы с мамой увязались за цыганами. Они привели нас на какой-то пустырь.

Вдруг вдалеке заиграла гармошка, и я увидел, как к нам приближается среднего роста мужичок в высокой, как у суфийских танцоров шапке и с потешно торчащей веником черной бородой. Он играл залихватскую мелодию и шел, казалось, никого не замечая вокруг. Узнав хозяина, цыгане радостно загалдели, а я, глядя на них, понял, что сейчас он подойдет, выпьет залпом водку, закусит, чем глаз порадуется, а потом жахнет об пол бокал, и наш казавшийся еще вчера столь незыблемым мир распадется на кванты, чтобы в следующее мгновение собраться вновь, но уже без нас…

Пока я об этом думал, мама успела от меня отойти. На пустырь хлынула толпа людей, и людской поток начал относить ее от меня. Поняв, что хочу оставшееся мне время провести рядом с ней, рядом с самым близким мне человеком, я бросился в человеческий поток. Работая локтями и кулаками, давая по морде и получая в ответ, я приблизился к маме. Я крепко обнял ее и сказал, что люблю ее.

– Я тоже тебя люблю, – ответила мама.

Проснувшись, я чуть не заплакал от глубины собственного идиотизма. Ведь, как и многие другие, я растрачиваю отведенное мне время на всякую ерунду, на ссоры, на пустяковые обиды и погоню за химерами, лишая себя возможности сделать что-нибудь действительно важное или хотя бы просто побыть с дорогим человеком или дорогими людьми, остановить начинающийся скандал, подарить вместо этого дорогим людям радость. Пусть даже маленькую. Ведь не делая этого, мы медленно, шаг за шагом убиваем свою жизнь, растрачивая ее на хрен знает что. И что самое страшное, мы убиваем так не только себя, но и тех, кого любим: родителей, детей, друзей, любимых…

Мы постоянно об этом читаем, думаем после ударов судьбы, чтобы в следующую секунду забыть и накричать на любимого человека из-за какой-нибудь не стоящей дырки от бублика ерунды.

Мне очень сильно захотелось позвонить маме, сказать, что я ее люблю, что она мой самый дорогой человек, но было еще рано, и я решил позвонить немного поздней. Мне пора было собираться и идти по полученному столь грязным способом адресу.

Нужный офис располагался в бывшей квартире первого этажа «хрущевского» дома. Никакой опознавательной таблички у входа не было, а вот охранник был, этакий патриотично-серийный головорез из голливудского блокбастера.

– Вы куда? – спросил он, преграждая мне путь.

– Мне назначено, – ответил я, не зная, что говорить, если он спросит, кем и когда.

К моей великой радости он не стал задавать вопросы, а, посторонившись, сказал:

– Проходите.

Я вошел и оказался в достаточно большом предбаннике, в котором, каждая за своим столом, сидели три барышни лет по двадцать в деловых костюмах и с еще более деловыми лицами. Других посетителей не было. Стоило мне войти, как барышни, забыв на время о своих пасьянсах, блогах и прочих важных вещах, уставились на меня, как Ленины на вошь.

– Что вам угодно? – строго спросила одна из них и так на меня посмотрела, словно я был букашкой, которую она рассматривала, держа пинцетом.

– Мне назначено, – повторил я открывшую мне входную дверь фразу.

– Ваша фамилия?

– Борзяк.

Она несколько раз клацнула по клавишам клавиатуры, посмотрела на меня, потом в монитор, потом снова на меня и, наконец, сказала:

– Все в порядке. Можете раздеваться.

– Как раздеваться? – спросил я, так и не привыкнув к эротическому сюрреализму.

– Полностью, – совершенно спокойно, словно речь шла о предельно будничных вещах ответила барышня. Хотя, это для меня происходящее было «чем-то из балета», у них же был обычный рабочий день.

– Вы сами разденетесь, или нам охрану позвать? – недовольно спросила вторая барышня, видя, что я не спешу срывать с себя одежду.

Перспектива быть раздетым при помощи охранника меня совершенно не устраивала, поэтому, зачем-то оправдываясь, я сказал:

– Не пойму, куда складывать одежду.

– Ах да, извините. Вот… – вступила в разговор третья барышня и поставила на стол достаточно вместительную картонную коробку, которая почему-то сильно пахла лекарствами.

Делать было нечего, и я разделся и сложил вещи в коробку. Надо отдать должное барышням, их этот процесс совершенно не интересовал.

– Что теперь? – спросил я.

– Входите, – сказала первой заговорившая со мной барышня и кивнула в сторону двери в кабинет босса.

Не зная, стоит ли стучать или нет, я открыл дверь и вошел.

Кабинет… Примерно так у нас в Аксае выглядят кабинеты нотариусов. Огромный стол, стеллаж с папками, панели на стенах и потолке, линолеум на полу, вертикальные жалюзи на окне. Только вместо кресла и даже кресел для посетителей стоял обычный кухонный табурет в количестве одна штука.

Зато хозяйка кабинета была поистине шикарной женщиной, хоть и не красавицей: хорошенькая, но не более. Одета… нижнюю часть я не видел, а верхняя состояла из белоснежной блузки и красивого серого пиджака в чуть заметную полоску. Шикарной ее делал неземной магнетизм что ли.

– Здравствуйте, – сказал я, входя, – можно?

– Проходите, – ответила она приятным голосом, – прошу вас на табурет.

Сиденье было холодным, но нагреть его задницей мне так и не удалось. Едва я сел, хозяйка кабинета словно взбесилась.

– Встать! – рявкнула она. – Вы вообще понимаете, где вы находитесь?!

От этого вопля я буквально слетел с табурета.

– Но вы же сами сказали… – растерялся я.

– Я что, разрешала садиться? – строго спросила она.

– Нет, но…

– Вам же объясняли.

– Ничего мне не объясняли. Только заставили раздеться.

– Да нет же, – в ее голосе чувствовалось нескрываемое раздражение, – вам должны были все объяснить перед тем, как дать аламут.

– Ничего мне не объясняли. Просто дали пилюлю и все.

– И вы не подписывали протокол о проведении инструктажа? – удивилась она.

– Я его в глаза не видел.

– Такого не может быть! – уверенно заявила она, затем достала из стола папку с бумагами, порылась в ней, потом немного растерянно сообщила: – И правда. Что ж, это наше упущение. Но аламут вы уже приняли, значит обратной дороги у вас нет. Так что хотите вы того или нет, лабиринт вам придется пройти до конца.

– А если я не пройду?

– Аламут сожжет вам мозг. И в лучшем случае вы станете как этот… который нес всякую хрень про какого-то зверя и вавилонскую блудницу. Про худший вам лучше не спрашивать.

– И что мне теперь делать?

– Проходить лабиринт. Это делается пошагово… Просто делайте все, что вам говорят.

– А что мне делать сейчас?

– Сейчас у вас биометрический тест. Вам что, не объяснили, что это такое?

– Нет.

– Вам надо забраться на стул, как в детстве, когда читали стихи для деда Мороза.

В детстве меня никто не заставлял читать стихи, стоя на стуле, за что родителям отдельное спасибо и низкий поклон, но я не стал этого говорить хозяйке кабинета. Зачем ей это? А просто забрался на табурет. Чувствовал я себя конченым идиотом.

– Держите.

Она всучила мне бланк, посреди которого было написано: «место для спермы».

– И что теперь? – спросил я, не понимая, чего от меня хочет эта шикарная женщина.

– Дрочите и улыбайтесь, – ответила она так, словно нет ничего более естественного, чем стоять вот так голым на стуле и дрочить.

– Как дрочить? – обалдел я.

– Вы что, никогда не дрочили? – удивленно спросила она.

– Да нет, дрочил…

– Вот и дрочите. Надеюсь, как улыбаться, вы знаете?

Вместо ответа я взял член в руку и начал дрочить. А что мне оставалось делать? Узнавать на собственной шкуре, что бывает с теми, кто сходит с дистанции, я не хотел. Мне как-то и без зверей с вавилонскими блудницами хватало забот, тем более что отечественные психиатрические больницы не отличаются комфортом и уютом. По крайней мере, те из них, куда бы я попал в случае скисания мозгов.

Убедившись, что я достаточно правильно дрочу и улыбаюсь, хозяйка кабинета вернулась к изучению бумаг. Вы когда-нибудь пробовали дрочить, стоя голиком на табурете перед шикарной женщиной, которая при этом совершено буднично просматривает в папке бумаги? Попробуйте. Бурю чувств и эмоций гарантирую. По крайней мере, вы долго не сможете этого забыть. Особенно, если хочется покончить со всем этим, как можно быстрее, а член не хочет вставать из-за далеко не радостного состояния души. Наконец, мне удалось заставить его сплюнуть точно в отведенное на бланке место.

– Что теперь? – спросил я, когда дело было сделано.

– Вы кончили?

– Да.

– Спускайтесь и давайте сюда бланк.

Взяв у меня бланк, она сунула его в папку с бумагами, после чего протянула мне толстый журнал и ручку.

– Распишитесь там, где галочки.

Я расписался.

– Ну вот, теперь все формальности соблюдены, – сообщила она, убирая папку в стол.

– Я могу идти?

– У нас еще по плану неформальная часть встречи. Или вы куда-то спешите?

– До пятницы я совершенно свободен.

– Надеюсь, вы клитор лизать умеете? – спросила она, как ни в чем не бывало.

– Сложный вопрос, – ответил я, восприняв этот шокировавший бы меня еще несколько дней назад вопрос как нечто само собой разумеющееся.

– Вы что, никогда ни у кого не лизали?

– Лизал, но я не знаю, насколько я хороший в этом деле специалист.

– А вот это мы сейчас и проверим, – сказала она, вставая и выходя из-за стола.

Она обошла стол, и я увидел строгую юбку чуть выше колен из того же материала, что и пиджак, прекрасные ноги в черных чулках и шикарных туфлях на высоких каблуках. Трусики на ней тоже были черные. Трусики она сняла и положила на стол. После этого она села рядом с трусиками, предварительно задрав юбку, и раздвинула ноги.

– Приступайте, – сказала она.

Я приступил. Я целовал ее бедра, губы, ласкал языком клитор, засовывал язык во влагалище. Ее вагина реагировала на каждое мое движение, словно была самостоятельным живым существом. При этом она обильно мокрела. Вагинальная смазка была немного горьковато-пряной и напоминала какую-то знакомую приправу, но я не мог вспомнить, какую. И еще она пахла. Сначала она пахла, как пахнет ухоженная и недавно вымытая вагина любой не больной ничем этаким женщины, но постепенно, по мере приближения оргазма, в запахе начали появляться новые оттенки, которые буквально сводили меня с ума от удовольствия. И я слизывал все, что выделялось в ее промежности, боясь упустить даже самую малость.

Хозяйка чудо-вагины сначала сидела на столе и, держа меня за волосы, управляла моей головой, затем откинулась на спину. Она лежала, стонала и царапала каблучками мне спину. А перед тем, как кончить, вновь схватила меня за волосы и прижала лицом к вагине с такой силой, словно хотела засунуть мою голову себе во влагалище, и принялась тереться клитором о мой нос. Когда она кончила и затихла, я жадно слизал и проглотил все, до чего мог достать языком.

– Ну все, хватит, – сказала она, несильно оттаскивая меня за волосы от своей промежности. Окинув мою физиономию придирчивым взглядом, она вытерла ее своими трусиками, после чего их надела.

– Я вижу, тебе тоже понравилось, – сказала она.

– Это было чудесно, – ответил я и не соврал.

– Ладно, теперь ты садись на стол, – приказал она, встав со стола.

И когда я сел, она сделала мне такой минет, что я улетел в рай.

– Все, можете идти, – сказала она буднично-казенным тоном, когда я пришел в себя. – Вам позвонят.

– Большое спасибо, – только и нашел я, что ответить.

Когда я вышел из кабинета, деловая троица не обратила на меня никакого внимания. Посторонних в приемной не было. Я, не спеша, оделся и вышел. Я был под впечатлением и, несмотря на весь абсурд происшедшего, впечатление у меня было прекрасное. Впервые со времени принятия аламута. Добравшись до ближайшей свободной лавочки (интересно, а чем лавочки отличаются от скамеечек?), я сел и позвонил маме. У нее все было хорошо. Она тоже меня любила.

– Когда придешь? – спросила она в конце разговора.

– Как только освобожусь, так сразу, – ответил я.

Мне не хотелось идти на работу, но позвонил дракон.

– Ты там уже освободился? – спросил он.

– Вроде как, – ответил я.

– Так освободился или нет? – недовольно проворчал он в трубку.

– Сейчас я свободен, а что будет в следующую минуту…

– В следующую минуту будет следующая минута. Ты мне нужен.

– Уже иду.

Когда я вошел, дракон не обратил на мое появление внимания. Он был весь в процессе изучения статуэтки-сувенира «рабочий и колхозница». Он вертел ее всячески в руках и даже пытался нюхать. При этом он напевал, ужасно фальшивя: «Поспели вишни в заду у дяди Вани», – вот уж действительно геморройная песнь.

– Привет, – сказал я.

– А, привет, – рассеянно ответил он и вновь углубился в изучении статуэтки.

– Что ты пытаешься найти в этом шедевре пролеткульта? – спросил я.

– Весьма, кстати, символическая вещь, – ответил дракон, не обратив внимания на мою иронию. – Ведь по сути она вполне может стать неким символическим мостом, объединяющим, что ли… Какая судьба! Созданная стать символом теперь уже ушедшей исторической эпохи, она вполне может стать главным символом эпохи нынешней, причем не только и не столько для вашей страны, сколько для так называемого цивилизованного мира. Ты только представь: «Союз пидора и феминистки!». Причем женщину можно вообще не трогать. Пусть держит в руке серп, как символ духовной кастрации мужского населения планеты. А вот, что дать в руки пидору, чтобы он действительно стал главным символом современной эпохи… об этом надо еще подумать. Ну да такие вещи нахрапом не решаются. Ты мне лучше скажи, как тебе лабиринт?

– Чувствую себя конченым идиотом.

– И правильно чувствуешь.

– Хочешь сказать, что я и есть идиот? – немного обиделся я.

– Знаешь, почему один из наших бывших ассистентов частенько рассказывал байки о сеятелях, виноградарях и прочих крестьянах?

– Неужели он?.. – спросил я, не решаясь от волнения полностью сформулировать вопрос.

– Ну да, – ответил дракон, – а что тут такого дикого?

– Не знаю. Просто он и я…

– Ну ты, батенька и замахнулся, – рассмеялся дракон. – Или ты думаешь, что раз и ты, и Пушкин учились писать буквы, то ты такой же поэт?

– Я об этом не говорил, – поспешил заверить я, густо покраснев лицом.

– Ну не говорил и не говорил, – миролюбиво согласился дракон. – Тем более что имевшие место события практически ничего общего не имеют с сюжетом тех бестселлеров.

– Хочешь сказать, что все было иначе?

– А что, тебе это надо еще говорить?

– Нет, но…

– Ну да, для тебя ключевое слово «было», – рассмеялся дракон.

– А было? – сгорая от нетерпения узнать правду, спросил я.

– Наверняка что-то было. Какая разница?

– Только не говори мне, что ты не знаешь, – тоном обиженного ребенка произнес я. Это же надо сначала было так развестись, а потом обломаться! Я почти ненавидел дракона.

– Я что, по-твоему, Воланд? Или думаешь, мне больше нечего делать, как прятаться на балконе у Пилата или трепаться о чем-то там с Кантом? Да и что этот ваш Кант с этим вашим Пилатом могли бы сказать мне столь интересного? Это вы сотворили из всего этого культ, а нам на это…

Так вот, – продолжил он, возвращаясь к теме разговора. – Каждый человек – это ландшафт или элемент ландшафта. Есть люди-луга, люди-реки, люди-болота, люди-горы, люди-океаны и люди-пустыни. Есть очень-очень много людей, но нас как сеятелей, а мы сеятели, я имею в виду тех, кто раз в сто лет приходит к вам в мир, чтобы засеять новое плодородное поле… Вот только работать нам приходится с целиной, а целину нужно сначала очистить от камней, деревьев, бурьяна и кустов. Затем целину надо вспахать. Затем пробороновать. Затем обеспечить все условия для того, чтобы урожай не погиб. И только потом уже сеять. Потому что, засеяв поле, мы покидаем его навсегда. А оно остается взращивать наши посевы. Так вот, дорогой мой ассистент, ты мое поле, и я готовлю тебя под посев. И сейчас я выкорчевываю из тебя пни давно уже мертвых деревьев, которые, тем не менее, если их не выкорчевать, погубят весь мой посев. Так что терпи, мой друг. Тем более что тебе больше ничего и не остается.