Текст книги "Габриэль. Зеркало Пророка. Книга первая"

Наконец, Габриэль ещё раз макнул высохшее перо в чернильницу и начал писать:

«Мой юный друг!

Прими мои искренние извинения за долгое молчание, но поверь, у меня не было ни одной свободной минуты, не говоря уже о более долгом времени, необходимом для написания письма.

Поверь мне, я очень рад за тебя и за те прекрасные чувства, которые ты испытываешь. Береги их, ибо каждое мгновение такой любви – это истинное сокровище, и такие сокровища далеко не часто встречаются в нашей жизни.

Ты спрашиваешь, любил ли когда-нибудь я? Тогда мне было примерно столько же лет, сколько тебе сейчас. Я повстречал самую прекрасную в мире девушку. Её имя тебе ничего не скажет, поэтому и по другой причине, которую ты поймёшь, дочитав до конца мою историю, я не буду его называть. Это была удивительная, жизнерадостная, мудрая, несмотря на свой юный возраст, девушка, которую я полюбил так, как никого никогда уже не смогу полюбить. Такая любовь бывает единожды, и то, если провидение будет к тебе благосклонно.

С самого начала наша любовь была пропитана отчаянием той беспомощности, которую временами нас заставляет испытывать Бог. Дело в том, что эта удивительная женщина должна была умереть, умереть очень скоро, в течение нескольких месяцев. Я места себе не находил до тех пор, пока один очень хороший человек не подсказал мне, что делать. «Наша жизнь состоит не из лет, а из истинных мгновений, и можно прожить целую жизнь, не прожив и секунды, а можно и наоборот, – сказал он мне. – Наполни любовью каждое её мгновенье, сделай так, чтобы из оставшихся ей секунд зря не пропала ни одна».

Слова этого человека и близость смерти обострили наши чувства до предела. Мы любили друг друга так, как не любили бы ни при каких иных обстоятельствах, и каждое мгновение любви переживалось нами как единственное и последнее.

Даже перед лицом смерти эта девушка умела жить всей полнотой жизни. Умирающая, она была более живой, чем я.

Когда она умерла, я умолял Бога послать смерть и мне. Я думал, что моей жизни пришёл конец, но прошло время, и я смог справиться с горем. Я снова вернулся к жизни и стараюсь жить так, как научила меня она.

Надеюсь, если, не дай бог, тебе тоже придётся испытать одну из таких потерь, ты вспомнишь мою историю, и она поможет тебе преодолеть кажущееся непреодолимым горе.

Извини за столь грустное повествование, тем более, что твоё счастье вновь заставило и меня пережить заново, пусть только в воспоминаниях, все счастливые дни, которые я провёл вместе с той, кто была и остаётся моей первой и единственной любовью.

Искренне желаю тебе удачи и счастья.

Твой Габриэль.»

Габриэль сразу узнал шевалье де Лорма. Высокий, стройный, смуглый, черноволосый красавец. Графиня Вер очень точно описала его в письме, которое Габриэль получил накануне. Де Лорм вышел из подъезда, где на втором этаже снимал комнату для встреч с виконтессой. Подождав, пока шевалье скроется за углом, Габриэль вошёл в дом. Он чуть не опоздал: виконтесса уже спускалась по лестнице.

– Простите, сударыня, вы – виконтесса Анна Лестер? – спросил он.

– Да, но кто вы, и что вам угодно?

– Габриэль Мак-Роз. Думаю, моё имя вам известно.

Анна побледнела.

– Что вам угодно, сударь? – спросила она.

– Обсудить с вами одно деловое предложение в спокойной обстановке. Думаю, та квартира, откуда вы только что вышли, нам подойдет, – продолжил он.

Анна не стала отнекиваться и ломать комедию. Она прекрасно понимала, что поймана практически с поличным.

– Хорошо, сударь, идёмте, – сказала она. Анна прекрасно держала себя в руках, и даже бледность лица бесследно исчезла.

В квартире, довольно маленькой и бедно обставленной, ещё можно было уловить запах разгорячённых любовной страстью тел. Анна предложила Габриэлю стул, а сама села на довольно потёртый диван.

– Я вас слушаю граф, – уже совершенно спокойно сказала она, словно речь шла о покупке шляпки или пары перчаток.

– Я пришёл просить вас расторгнуть помолвку с Артуром.

– Вы шутите?

– Нисколько.

– Но зачем я должна это делать?

– Затем, что у вас нет выбора.

– Не смешите меня, граф. Если бы я не слышала, что вы умный человек, после этих слов я бы уже выставила вас вон.

– Ну что ж, как умный человек, я ни за что не отправился бы к вам, не наведя о вас справки и не убедившись, что моя карта старше, чем ваша.

– Вполне возможно, сударь, а возможно, вы просто блефуете, – виконтесса улыбнулась улыбкой спокойной, уверенной в себе женщины, у которой всё под контролем. Она удивительно хорошо умела держать себя в руках. – Откройте ваши карты и тогда, возможно, мы перейдем к вашему предложению.

– Начнём с того, что вы никакая не Лестер.

– Ну и что? Кого это интересует? Артуру я уже успела об этом сказать, а делать это достоянием общественности вы не станете, хотя бы ради Артура.

– А вы сказали, кто ваши настоящие родители?

– Увы, мне самой интересно это узнать, – виконтесса совершенно спокойно посмотрела в глаза Габриэля. Она даже не пыталась скрыть, что откровенно забавляется этим разговором.

– Может, вы уже сообщили Артуру и о своей беременности?

– О, граф, вы уже знаете, что Артур скоро станет отцом наследника или наследницы! Поздравляю. Думаю, Артур будет счастлив узнать об этом.

– А насколько, по-вашему, он будет счастлив узнать о том, что отец ребёнка далеко не он, а некто по имени шевалье де Лорм?

– Что за бред вы несете, сударь? Я не знаю никакого де Лорма.

– Зато его прекрасно знает тот врач, к которому вы так неосторожно обратились за помощью. Насколько я знаю, он констатировал беременность незадолго до того, как вы впервые отдались Артуру. Или вы думаете, он поверит, что вы стали второй богородицей?

– Хорошо, граф, давайте перейдём к вашему предложению.

– Я хочу, чтобы вы написали Артуру письмо, в котором вы разрываете с ним всякие отношения. Причину придумайте сами, затем забирайте своего шевалье и уезжайте отсюда немедленно. Зная, что у вашего возлюбленного нет ни гроша за душой, я готов дать вам денег, которых вполне хватит на первое время. Вот, – Габриэль бросил на стол увесистый кошелёк. – Ну а потом об этом пусть позаботится ваш шевалье.

– Как благородно, граф.

– Мне нет никакого дела до вашего сарказма, сударыня. Пишите письмо. Немедленно.

Анна села за письменный стол.

«Мой милый Артур.

Обстоятельства моей жизни сложились так, что я должна разорвать нашу помолвку. Не спрашивайте, почему и не ищите меня. Поверьте, так будет лучше для нас обоих. Будьте счастливы и постарайтесь как можно быстрее меня забыть.

С наилучшими пожеланиями, виконтесса Лестер.»

– Вас устроит? – спросила она, прочитав Габриэлю письмо.

– Прекрасно. Теперь не забудьте его отправить. Сегодня же вы должны покинуть Шотландию.

В квартиру ворвался взбешённый шевалье де Лорм с обнажённой шпагой в руке.

– Где этот негодяй?! – закричал он, – иди сюда, я проткну тебя шпагой!

– Я к вашим услугам, сударь, – спокойно ответил Габриэль. Между ним и де Лормом был стол, помеха, преодоление которой давало Габриэлю достаточно времени, чтобы приготовиться к бою. Пока он решил не обнажать оружие, чтобы не провоцировать де Лорма на резню прямо в квартире.

– Успокойся, дорогой, – попыталась его увещевать виконтесса, – этот человек – Габриэль Мак-Роз, друг герцога Артура. Он пришёл сюда для того, чтобы сделать нам одно предложение, которое…

– Я знаю, кто этот мерзавец! – перебил её де Лорм. – И знаю, для чего он сюда пришёл! И пусть убирается ко всем чертям, пока я его не спустил с лестницы.

– Шевалье, вы уже наговорили на несколько поединков, но так и не потрудились объяснить, какие у вас ко мне претензии, – Габриэль старался говорить как можно спокойней. Он понял, что кто-то уже успел завести де Лорма, наговорив ему чёрт знает чего, и если это не Оскар…

– Тебе нужны объяснения?! Получи!

Шевалье настолько молниеносно кинулся на Габриэля, что тот едва успел выхватить шпагу. Но де Лорм был слабым фехтовальщиком, к тому же злоба и ревность – плохие советчики во время схватки. Габриэлю потребовалось всего несколько секунд, чтобы острие его шпаги вонзилось в живот противника и пронзило его насквозь.

– Шарль! – закричала истошно Анна и бросилась к своему любовнику, но Габриэль оттолкнул её.

– Кто тебя прислал? – закричал он, хватая умирающего де Лорма за ворот рубашки, – скажи мне!

– Оскар, – прохрипел де Лорм, – он сказал, что ты шантажируешь Анну, чтобы затащить её в постель.

– Клянусь, у меня даже мыслей таких не было!

– Теперь уже всё равно.

– Где Оскар?

– Там, – ответил де Лорм и потерял сознание.

– Будьте ты проклят! – закричала виконтесса, кидаясь с кулаками на Габриэля.

– Проклинайте своего отца!

Габриэль со шпагой в одной руке и пистолетом в другой бросился на улицу, но Оскара, разумеется, там уже не было.

История третья

Дорога не была ни широкой, ни узкой; ни трудной, ни лёгкой; ни длинной, ни короткой; ни людной, ни безлюдной… Она была живой, подвижной, изменяющейся после каждого шага. Она была нигде и повсюду. Можно было повернуть в любую сторону, и дорога поворачивала вместе с идущим. Можно было бежать по ней вприпрыжку, идти прогулочным шагом, остановиться и стоять, сесть на обочине, лечь поперёк дороги… Можно было практически всё, и дорога подстраивалась под каждое движение. Но у неё была своя логика, своё видение, своя цель… Логика, которая не была логикой; видение, которое не было видением; цель, которая не была целью. Дорога существовала вне слов и понятий.

Дорогу надо было чувствовать, понимать, знать, куда она хочет вести. Иначе… По ней можно было годами карабкаться из последних сил в гору, брести среди бескрайних песков или пробираться через непроходимые джунгли, а можно было сделать всего один правильный шаг и оказаться в прекрасном саду, в дорогом ресторане или на весёлой пирушке среди друзей.

У дороги были свои ценности. Так многие вещи, кажущиеся очень важными и безотлагательными, вообще не влияли на дорогу, и наоборот, какая-то мелочь, ерунда, безделица могла в корне изменить всё.

В конце дороги путника ждал дом. Он был построен в виде идеальной геометрической фигуры, которая была всеми фигурами одновременно и каждой в отдельности. Это зрелище невозможно описать, как невозможно описать и саму дорогу. У парадного входа прямо на лужайке перед мраморной лестницей сидел человек и пил чай. Это был Джеймс в костюме слуги. Он встречал гостей.

– Не желаешь чашечку чая? – спросил он Габриэля, когда тот подошёл к дверям дома.

– С удовольствием, – ответил Габриэль, присаживаясь рядом с ним.

Как и положено было в дороге, его остановка резко переменила картину. Лужайка превратилась в беседку, вокруг которой благоухали цветы.

– К этому трудно привыкнуть, как и к дороге, – сказал Джеймс.

– Да, – согласился с ним Габриэль.

– Устал?

– Не очень.

Габриэль был не из тех, кто рвался вперёд изо всех сил. Он шёл спокойно, особо не напрягаясь и не утруждая себя почём зря, но и без чрезмерной лени.

Джеймс заварил чай и разлил по чашкам.

– Замечательный у тебя чай, – сказал Габриэль, с удовольствием делая глоток ароматного, горячего напитка с терпким, насыщенным вкусом.

– Я собираю его сразу за домом.

– Скажи, а внутри дом такой же, как и дорога?

– Что ты имеешь в виду?

– Ну… такой же подвижный и бесконечно меняющийся.

– Не знаю, – ответил Джеймс, – я никогда там не был.

– Как?! – удивился Габриэль.

– Мне и здесь вполне нормально.

– И тебе ни разу не было интересно?

– Мне интересно всё и всегда. И здесь не менее интересно, чем там. К тому же кто-то должен встречать гостей, а гость может появиться в любую минуту.

– И тебя ни разу не звал хозяин?

– Я никогда не видел хозяина.

– Почему?

– Потому что он – бог.

– Какой бог?

– Никакой. Просто бог. Я пью чай и встречаю гостей, а не рассуждаю о боге.

– Пью чай и встречаю гостей, – повторил Габриэль. – Ты говоришь загадками.

– Отнюдь. Это ты думаешь загадками. И загадки эти происходят оттого, что твоё сознание неспособно осознавать данную реальность. Ну да это уже философия. А философия иссушает душу.

– Так что внутри дома? – повторил вопрос Габриэль и внимательно посмотрел в глаза Джеймсу.

– Всё и одновременно ничего.

Мимо них, тяжело дыша, прошёл мужчина. Видно было, что он шёл из последних сил, сконцентрировав всю волю на доме. Его дорога была трудна и терниста.

– Подожди, я сейчас, – сказал Джеймс.

– Ты не угостишь его чаем?

– Ни в коем случае. Для него это грех. К тому же он спешит.

– Но на приглашении нет ни даты, ни времени.

– Ты прав. Но это понимают очень немногие.

Лёгким кивком головы Джеймс поприветствовал идущего, который его даже не заметил, и ловким движением распахнул дверь. Когда мужчина оказался внутри, он также элегантно закрыл дверь и вернулся за стол.

– Тогда почему ты остановил меня? – вернулся к прерванному разговору Габриэль.

– Потому что ты кое-что знаешь, только ещё не понял этого.

– Подожди, мне кажется, ты меня обманул! – осенило вдруг Габриэля.

– Разве что самую малость.

– Ты сказал, что хозяина нет дома.

– Сказал.

– Тогда получается…

– Ещё чаю? – улыбаясь, спросил Джеймс.

– Простите, сэр, вас спрашивает господин, пожелавший назвать себя Джеймсом. Я сказал, что вы спите, но он говорит, что это срочно.

Голос Паркера разогнал очарование сна, сюжет которого, стоило только проснуться, напрочь исчез из памяти Габриэля.

– Что? – сонно переспросил Габриэль.

– Вас спрашивает господин Джеймс. Говорит, срочно.

За время службы у Габриэля, (а он был нанят сразу после того, как герцог полностью реабилитировал Мак-Розов), Паркер привык к тому, что в дом Габриэля могли заявиться в любое время суток визитёры, похожие как на крестьян, разбойников, беспризорников, так и на королей… Они приносили поклон от Маба, и Габриэль брал их временно на работу, оставлял погостить или уходил с ними, пропадая неизвестно где по несколько дней. Паркера тоже порекомендовал ему Маб. Габриэль не стал любопытствовать, какое тайное прошлое скрывал его слуга, а тот служил ему верой и правдой, всегда в точности исполнял поручения и никуда не совал нос.

– Проводи его в кабинет. Я скоро выйду. И ещё, наверняка, он не откажется от завтрака, так что распорядись на кухне.

Отпустив слугу, Габриэль сел и тупо уставился перед собой. Он всё ещё был под впечатлением сна и сожалел, что так и не смог его запомнить. Его интуиция говорила, что сон нёс важное послание, которое так и не смогло пробиться к его сознанию. Вспомнив о том, что его ждёт Джеймс, Габриэль нехотя поднялся на ноги и начал приводить себя в порядок.

Увидев Джеймса, Габриэль застыл от удивления.

Сам Джеймс был всё таким же. Казалось, само время было над ним не властно. Менялось всё вокруг, кроме него самого. И к этому Габриэль давно уже привык. Поразил же его костюм Джеймса. Обычно он носил одежду торговцев, фермеров или зажиточных крестьян, но на это раз он пришёл к Габриэлю в костюме хайлендера знатного происхождения. К тому же он пришёл, вооруженный луком и стрелами.

Дело в том, что традиционно шотландцы подразделяются на хайлендеров или жителей гор и лоулендеров – жителей равнин.

Хайлендеры считают себя кельтами, потомками скоттов, которые пришли в Британию из Ирландии в VI веке. Несколько тысяч шотландцев, проживающих у озёр в Западном Хайленде и Гебридских островах, и в наши дни говорят на шотландском галльском, древнем кельтском языке, который очень похож на ирландский галльский и сродни валлийскому. Причём известная всему миру национальная шотландская мужская юбка – килт – является частью национального костюма хайлендеров.

Лоулендеры в большинстве своём являются потомками датчан и англосаксов. В отличие от своих горных собратьев, они традиционно носят штаны, причём зачастую даже не клетчатые.

Хайлендеры смотрят на лоулендеров несколько свысока.

У каждого шотландского клана есть день, когда все члены клана надевают свой костюм, где бы они ни были.

Традиционно в дневной шотландский костюм входят: килт, твидовая куртка, простые длинные чулки, тэмешэнте (берет) и кожаный спорран – кошелёк, который висит на узком ремешке, охватывающем бёдра.

Вечером надевается меховой спорран, чулки со своим определённым тартаном, усложнённая, отделанная рюшем рубашка и усложнённая куртка.

Особо следует упомянуть о ноже, который истинный горец носит с собой всегда за правым чулком. Обычно на рукоятке ножа выгравирован цветок чертополоха и вправлен топаз. Мирные люди носят нож всегда с внешней стороны голени, и наличие ножа с внутренней стороны свидетельствует об объявлении войны.

Принадлежность к клану определяется по рисунку тартана – шерстяной материи с образцом линий различной ширины и различных цветов, пересекающих друг друга под определёнными углами. Надеть чужие цвета или заиграть чужую мелодию на волынке во время церемониального марша – грубейшее социальное нарушение.

За порядком строго наблюдает Главный Герольд, Хранитель гербов и старшинства кланов.

Другая весьма почётная традиция в Шотландии связана с гвардией лучников. Дело в том, что шотландцы всегда слыли превосходными лучниками, поэтому их набирали для служения в личной охране короля. Даже сейчас, в наши дни, в случае приезда королевы в Шотландию гвардия лучников – четыреста землевладельцев, должны оставить все свои дела и явиться для её охраны, вооружённые луками и стрелами.

– Ты что, никогда не видел шотландцев? – спросил Габриэля Джеймс.

– Видел, но тебя в таком виде я вижу впервые.

– Я еду в Эдинбург на ежегодный праздник клана Мак-Райтов.

– Ты едешь на праздник клана? – тупо переспросил Габриэль.

– Да. В эти дни Мак-Райты съезжаются в столицу со всех уголков мира. Мы пройдём торжественным маршем мимо резиденции короля, будем веселиться, танцевать, соревноваться в искусстве стрельбы из лука…

– Так ты Мак-Райт?

– У тебя есть сомнения?

– Нет, но…

– Вот и отлично.

– Чертовски рад твоему приходу, – спохватился Габриэль.

– Не спеши радоваться.

– Что-то случилось?

– Ещё нет, но может, если ты не предпримешь срочных мер. Ты уже просматривал почту?

– Обычно я делаю это после еды.

– Тогда тебе лучше поторопиться с трапезой.

– Позавтракаешь со мной?

– С удовольствием.

– Заодно расскажешь, что стряслось.

– Никаких дел во время еды.

– Завтрак подан, – сообщил слуга.

Друзья сели за стол.

– Чем занимаешься? – спросил Джеймс.

– Наслаждаюсь тишиной и покоем. Ты не представляешь, какое это мучительное занятие – строительство. К концу стройки я был в таком состоянии, словно построил всё это своими руками. Наверно, я слишком сильно устал, потому что деревенская тишина действует на меня точно чудодейственный бальзам для души.

– Чем думаешь заниматься, когда надоест тишина?

– Не знаю. Вернусь в столицу, отправлюсь путешествовать, заведу любовный роман… Я об этом ещё не думал. С проблемами надо бороться по мере их возникновения.

– Что ж, ничегонеделание или искусство быть джентльменом – это тоже вид искусства, доступный далеко не всем. Большинство довольствуется этим на уровне ремесла, а некоторые несут свой досуг как тяжкий крест, предпочитая любое занятие встрече с самим собой.

– Я люблю быть наедине с собой.

– Значит, тебе интересно общество самого себя. Цени это.

– Я знаю, что для многих это настоящая пытка, но я нашёл в душе дверь, за которой находится безбрежный океан. Мне нравится плескаться в его волшебной воде. А как поживаешь ты?

– Всё так же. Правда, положение верховного жреца накладывает на меня определённые обязательства, но они мне приятны так же, как тебе твой досуг. Я делаю то, что должно, и это наполняет меня радостью и блаженством.

Закончив трапезу, друзья перебрались в кабинет Габриэля, где тот и занялся почтой. Среди счетов и ни к чему не обязывающих светских посланий он обнаружил письмо Артура.

– Прочти его, – попросил Джеймс.

Габриэль вскрыл конверт, в котором было короткое письмо, написанное крупным почерком друга:

«Милый Габриэль. Представляю, как ты удивишься, когда прочитаешь это письмо. Только не падай в обморок, ладно? Дело в том, что я собираю внеочередное заседание клуба для того, чтобы объявить о своей помолвке. Я женюсь. Представляешь? Мне самому ещё не верится. И, тем не менее, я женюсь! Подробности расскажу при встрече. Надеюсь, ты не пропустишь такое заседание клуба? Об этом в клубе никто не знает, но я не удержался и написал тебе, поэтому прошу тебя, не говори об этом ни с кем из клуба. Не лишай меня удовольствия увидеть, как вытягиваются их лица.

Всегда твой, Артур.»

Вместе с письмом в конверте лежал официальный бланк-приглашение клуба:

«Уважаемый господин Габриэль Мак-Роз. От лица Правления Клуба имею честь известить Вас о внеочередном заседании Клуба, которое состоится (числа) сего года во Дворце Заседаний.»

– Это что, дурацкая шутка? – Габриэль посмотрел на Джеймса. – Подожди. Неужели Артур?.. Глазам своим не верю!

Габриэля столь сильно удивило даже не само известие о предстоящей женитьбе друга, что само по себе уже было нонсенсом, а то, что у этой свадьбы не было никаких предвестников. Насколько знал Габриэль, а он был уверен, что у юного герцога от него нет тайн, у Артура не было на примете никого, кто мог бы заставить его сбиться с уверенного холостяцкого курса.

– Боюсь, тебе придётся в это поверить, и чем быстрее ты это сделаешь, тем будет лучше.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Только то, что ты должен сорвать этот брак любой ценой.

– Но почему?

– Потому что он нарушает порядок вещей. Ты разве ещё не понял, что в твоей жизни нет и быть не может случайных событий. И ты не можешь отказаться, потому что это не чья-либо прихоть, а воля тех сил, что управляют нашим миром, а их воля не обсуждается.

– Но почему именно я?!

– Потому что это нужно для твоего лица.

– О каком лице ты всё время долдонишь?

– Скоро, очень скоро ты это узнаешь, а пока тебе достаточно знать, что ты всё ещё жив только потому, что должен создать собственное лицо. А теперь извини, мне надо спешить, – сказал Джеймс, вставая с кресла.

Разговор был окончен.

Габриэль так и не смог забыть, каким стало лицо Артура, когда прощальное письмо Анны выпало у него из рук. Артур побелел как мел. Его губы затряслись мелкой дрожью, а глаза… Он не мог, не хотел поверить в то, что Анна, его Анна, его милая, нежная, любящая, добрая, божественная Анна вдруг без всяких причин вот так просто объявила ему о разрыве. Этого не могло быть, по крайней мере, с ним и с его самой лучшей на свете Анной. Не желая верить этим убийственным словам, Артур пытался её искать, пытался вернуть, ждал, надеясь на чудо. Он сильно похудел, спал с лица и был на грани того, чтобы серьёзно заболеть. Он даже нанял целую армию шпионов, чтобы хотя бы узнать, где находится его возлюбленная, жива ли, здорова, и, как знать, чтобы может в один прекрасный момент набраться сил и отправиться к ней, броситься к её ногам, и если не вернуть, то, по крайней мере, узнать, почему она так поступила.

Видя страдания друга, Габриэль тоже не находил себе места. Его душа ещё при жизни жарилась на адской сковороде, подогреваемой чувством вины. Габриэль сотню раз раскаялся в том, что помешал этой свадьбе, которая, чем не шутит бог, вполне могла оказаться удачной или, по крайней мере, не хуже многих других свадеб.

Помощь пришла, откуда её никто не ждал. Графиня Мэйбл Вер сумела излечить душу юного герцога. Рассказывая ему о подруге, графиня смогла дать пылкому юноше то утешение, которое может дать только юная, опытная в делах любви красавица. Вскоре Артур перестал даже вспоминать об Анне. Тогда только Мэйбл очень мягко рассказала Артуру о том, что его возлюбленная была далеко не самой порядочной особой, обманывавшей его с самого начала.

Перед привыкшим идеализировать любовь юношей предстала изнанка любовных отношений во всей своей красе, и это принесло окончательное исцеление от недуга любви, побочным эффектом которого стало полное разочарование во всех и вся. И если раньше Артур смотрел на мир через розовые очки своего романтического идеализма, то после излечения он сменил их на серые очки разочарования. Его новый взгляд на жизнь был также далёк от реальности, как и предыдущий, и нужно было время, чтобы он смог изменить своё отношение к людям.

Разочаровавшись в людях, Артур торжественно поклялся себе, что никогда не женится ни под каким видом. Став ярым противником брака, он сплотил вокруг себя ещё нескольких молодых людей и учредил с ними Тайное Общество Холостяков, которое между собой они называли клубом. Подобных клубов в те времена существовало достаточно много, так что эдинбургские холостяки не были первооткрывателями в этом деле.

Кроме Артура и Габриэля, в клуб входило ещё трое молодых, богатых людей из хороших, древних семей: Алан Алистер, Гарольд Мак-Вейн и Грей Гордон.

Алан Алистер, граф, сын генерала Алистера, прославившегося ратными подвигами на территории Индии, был высоким, хорошо сложенным молодым человеком, известным своим пристрастием к оружию, лошадям и красивым женщинам. Отец Алана хотел, чтобы тот стал военным, но Алан был для этого слишком ленив. К тому же он не выносил муштры и дисциплины. Опасностей в его жизни хватало и без войны. Он был известным дуэлянтом, не упускающим случая померяться с кем-нибудь силой. Во время поединков был всегда хладнокровен и изысканно вежлив.

Гарольд Мак-Вейн, сын члена парламента лорда Мак-Вейна, был полной противоположностью Алана Алистера. Он был среднего роста, имел склонность к полноте, правда, толстяком его тоже нельзя было назвать. Был он болезненным домоседом, но при этом весёлым, остроумным человеком, любившим веселье, женщин и вино. Ходили слухи, что он тайком пишет не то музыку, не то стихи.

Герцог Грей Гордон, изящный, высокий, несколько худой и всегда изысканный джентльмен был известен своим баснословным состоянием, которое, будучи ещё более баснословным, досталось ему в наследство от деда. Резонно решив, что денег ему хватит на остаток жизни, он посвятил всего себя освоению искусства ничегонеделания, любовь к которому заставила его примкнуть к весёлым, находчивым Холостякам.

Учредив клуб, молодые люди сняли большой красивый дом на улице Хай-стрит, где и проводили заседания общества: пили, играли, занимались любовью с дорогими проститутками или чьими-то добродетельными жёнами… в общем, развлекались так, как могли это позволить их воображение и кошельки, причём и то и другое было весьма богатым.

Ключевой игрой при всём этом у холостяков была игра в тайное общество. Дав торжественную клятву никогда не жениться, все пятеро прошли через странный, напоминающий пародию на масонский (кое-кто из них вполне мог принадлежать к масонам) ритуал отречения от брака, после чего Тайное Общество Холостяков было официально провозглашено. Сразу же после этого они утвердили герб и гимн. Они долго спорили над тем, каким должен быть герб, олицетворяющий тайну и холостяцкую жизнь, и, в конце концов, приняли весьма парадоксальное решение, намного опередив возникших значительно позже дадаистов и сюрреалистов. Они нашли художника, достаточно сумасшедшего для того, чтобы взяться за этот заказ, и заказали ему холостяцкий герб, любой на его усмотрение. Закончив рисунок, художник должен был тщательно закрасить его голубой, под цвет обоев в Зале Заседания, краской, и никому ни под каким видом не выдавать содержание рисунка. С гимном они поступили таким же образом. Гимн тайного общества должен нести в себе саму суть тайны, поэтому его музыка и слова должны быть никому неизвестны.

Ещё немного позднее они пришли к выводу, что им необходим Ответственный Секретарь – человек, исполняющий обязанности слуги, дворецкого, сторожа, секретаря и умеющий держать язык за зубами. Таким человеком стал Монтгомери Коэн, который сам был окутан тайной. Рекомендовал его обществу Габриэль.

Игра в тайну начиналась у входа. Несмотря на то, что все шестеро, включая Ответственного Секретаря, прекрасно знали друг друга, для того, чтобы войти в Дом Собраний, они должны были произнести правильные слова у входа, затем вручить Монтгомери отпечатанное на специальном, заверенном печатью, бланке приглашение.

Внутри Дома Собраний молодые люди обращались друг к другу исключительно используя тайные имена, состоящие из одной буквы. Так Артур был К; Габриэль – М; Алан Алистер – А; Гарольд Мак-Вейн – В; Грей Гордон – Г.

Какое-то время ими интересовалась полиция, и это немного даже льстило молодым людям, но вскоре, поняв, чем они занимались, их оставили в покое, взяв, на всякий случай, на заметку.

Каждое заседание клуба начиналось с торжественной клятвы верности идеалам Общества, затем шла импровизированная молитва Тайному Хранителю Клуба Великому Духу Боанусу (богохульство было элементом игры, оно будоражило кровь). После этого они молча исполняли гимн и переходили к удовольствиям.

Габриэлю пришлось поспешить, чтобы прибыть в Эдинбург хотя бы за день до заседания клуба. Едва переодевшись и приведя себя в порядок, он отправился с визитом к Артуру – в день заседания его можно было и не искать. Хлопоты по организации праздника отнимали достаточно много времени.

– Какой удивительный сюрприз! – наигранно удивился Артур. – Рад, что у тебя нашлись время и желание навестить меня здесь до начала заседания. Кстати, ты хорошо разбираешься в собаках? Мне тут подарили пару щенков, и я не знаю, оставить их себе или передарить кому-нибудь ещё.

– Кто она? – выпалил Габриэль.

– Ты о ком? – удивился Артур.

– Попробуй угадать с трёх раз.

– Рад, что тебе понравилась моя милая шутка.

– Шутка?!

– Разыгранная, причём, по всем правилам. Если честно, я не представляю себе, насколько вытянутся лица холостяков.

– Так это шутка?

– Мой друг, сегодня ты невнимателен.

– Так значит, ты не женишься?

– Женюсь, ещё как женюсь, и в этом вся соль шутки. Представляешь? Я женюсь!

– Если честно, не представляю.

– Ты ещё можешь немного поупражнять своё воображение.

– Но кто она? И почему я ничего не знаю?

– Послушай, Габриэль, почему ты всегда такой несправедливый?!

– Я?!

– Из всех моих друзей ты первый и единственный, кто знает о моей предстоящей женитьбе, и ты упрекаешь меня, доказывая обратное. Да я сам об этом узнал буквально за несколько дней до тебя.

От этих слов Габриэль остолбенел.

– Ты веришь в любовь с первого взгляда? – как ни в чём не бывало спросил Артур. Он словно не замечал состояние друга.

– Я верю в неприятности с первого взгляда, – недовольно ответил Габриэль, вспомнив, какую роль отвёл ему Джеймс.

О том, чтобы ослушаться Джеймса, и речи быть не могло. Как верховный жрец и просто как человек, умеющий видеть саму сущность вещей, Джеймс пользовался абсолютным авторитетом, причём не только у Габриэля. Он никогда не вмешивался в чужие дела, если на то не было крайней необходимости, а если и вмешивался, то ему лучше было не перечить. Любое невыполнение просьбы Джеймса грозило серьёзными неприятностями. Джеймс объяснял это тем, что он всегда следовал воле природы, а на того, кто осмеливался перечить этой владычице всего и вся, обрушивалось само провидение.