Текст книги "В поисках Минотавра (сборник)"

Митота десятая. Экзамен

– Ты должен очень серьёзно отнестись к предстоящему экзамену, – предупредил в очередной раз дракон, когда мы выходили из дома. – Ты должен быть готов.

– Как я могу быть готов, если понятия не имею, что за экзамен? – в очередной раз повторил я.

– Я тоже не знаю, – ответил дракон, и я снова ему не поверил. – Это будет стопроцентная импровизация, как для тебя, так и для экзаменаторов. Как в дзэн-эзотерическом туризме.

– А раз так, то я не готов по определению.

– Позволь не согласиться. Ты можешь явиться на экзамен, как вялоопущенный член, а можешь прийти в прекрасной форме, готовым встретиться с любой неожиданностью и суметь максимально эффективно отреагировать на предложенную ситуацию.

– И как ты превратишь меня в гордо поднятый член?

– Для начала предлагаю прогуляться пешком, что мы и делаем. Затем вкусно поедим и выпьем настоящего бодрящего чая в китайском ресторане, а потом пойдёшь на экзамен.

Возражений у меня по поводу плана не было, и, исчерпав тему, дракон перешёл к следующей.

– Сегодня я получил письмо от какого-то шизофреника по фамилии Михайлов. И знаешь, что этот придурок пишет? Он утверждает, что жизнь – это процесс выкачивания энергии, чем-то напоминающий процесс пищеварения. По его словам ваша, да, наверно, и наша вселенная – огромнейшая пищеварительная система, в которой мы перевариваемся одновременно. То есть реальный мир существует где-то там, за пределами вселенной, и состоит из энергетических образований. На эти образования и охотится тот, чью пищеварительную систему люди ошибочно называют вселенной или объективным миром. При этом охотится примерно так же, как и киты на планктон, то есть крупным оптом.

Заглотив жертву, этот вселенский Гаргантюа окружает её пищеварительными соками, которые и высасывают энергию. При этом сама жертва, и другие ставшие кормом существа, воспринимают происходящее, как рождение, взросление и старение. Когда же последняя энергия высасывается, остаются непереваренные остатки в виде трупа.

Причём это мой пересказ выглядит так коряво. Оригинал напечатан на 20 листах 12-м шрифтом. Там всё логично и обосновано. Где нужно – вставлены цитаты, расчёты и выкладки. То есть человек не просто написал фигню, а сделал обстоятельно, грамотно, перелопатив кучу литературы.

Разговаривая, мы вышли из дома через апартаменты дракона, и неторопливо пошли по выложенной плиткой аллее, утопающей в цветущих деревьях, кустах и клумбах. Аллея напоминала что-то из детства, какую-то из поездок на море, но какую, я так и не вспомнил.

– А на хрена ты это читаешь? – спросил я.

– Многие почитаемые истины на деле оказываются таким же бредом. Вот только их бредовость или менее очевидна, или слишком много экспертов подтвердило их истинность. Причём от подобной писанины тоже можно пользу найти. Например, читая сочинение Михайлова, я понял, почему идеологи не любят обывателей.

– Да? И почему же?

– Попробую объяснить на примере уринотерапии. Ты читал пособия по уринотерапии?

– Если честно, то нет, один только стёбный рассказ в сети о пользе групповой уринотерапии.

– Так вот, там всё рассказано, показано, обосновано, разложено по полочкам с цифрами, фотографиями и прочими доказательствами. Куча народу регулярно пьёт мочу, ещё больше людей выпивают от случая к случаю. Куча народа твердит, как здорово пить тёплую, свежую мочу. Казалось бы, что ещё надо, но нет, находятся тупые обыватели, которые на заявляют: «Да ну, пить мочу! Эту гадость?». Идеологи им: «Но послушайте, всё ведь логично. Вот свидетельства, вот доказательства. Попробуйте опровергнуть. Слабо?» А обыватель отвечает: «Может, с логической точки зрения всё и так, но я эту гадость пить не хочу. Да и зря, что ли, тело выссало её?» И, готовый к любым контраргументам и контрдоводам, готовый вставить тысячу умных слов против любой критики, идеолог оказывается бессильным против обывательского: «Возможно, вы тысячу раз правы, но я эту гадость пить не хочу. Почему? Потому, что гадость. Не хочу, и всё».

И обывателю глубоко наплевать, какой гадостью его хотят напоить: религиозной, большевистской, фашистской, толерантно-политкорректной или какой ещё. Для него всё едино – гадость.

– Тогда откуда войны, революции и крещения?

– От недостаточной обывательности общества. Слишком мало у вас обывателей, ещё не укоренились они в этой роли. Да и всякие разводилы-идеологи постоянно сбивают с панталыку, объявляя обывательщину чем-то позорным и недостойным, тогда как именно обывательская позиция неоднократно спасала вас от ещё более отвратительной мочи, чем уже напоили господа идеологи. Нам сюда.

С виду ресторан совсем не походил на китайский в моём понимании. Он больше походил… даже не знаю, на что. Обычный дом, первый этаж, массивная дверь под дерево с солидной ручкой. Кнопка звонка. И не то, что китайщины, а вообще никакой вывески.

– Странный ресторан, – заметил я вслух.

– Это закрытое заведение. Только для своих, – пояснил дракон, нажимая на кнопку звонка.

Буквально в тот же миг дверь открылась, и на пороге появился головорез со шрамом через всё лицо, больше похожий на карибского пирата, чем на метрдотеля. На нём были чёрные брюки, чёрные туфли, чёрный смокинг, белая рубашка, белая манишка и чёрная бабочка. Смотрелся на нём костюм более чем нелепо, хотя носил он его так, словно в нём родился.

– Прошу, – сказал он.

Внутри ресторан тоже не был похож на ресторан. За входной дверью начинался узкий коридор, который вывел нас в круглое помещение с рядом одинаковых дверей на равном расстоянии друг от друга.

– Прошу, – сказал метрдотель, открывая одну из дверей.

«Как он их различает? – подумал я. – Наверно так же, как родители – близнецов».

За дверью была очень милая кабинка с удобными креслами. Едва мы сели за стол, как к нам, постучав, словно мы могли начать заниматься любовью, прибыл официант: здоровенный негр с густой шевелюрой и чертовски тёмной кожей. На китайца он смахивал ещё меньше, чем мы.

– Что угодно господам? – спросил он без всякого акцента.

– Поесть и выпить чаю, – ответил дракон.

– Понял.

– А что, меню здесь не подают? – удивлённо поинтересовался я, когда официант ушёл.

– Забудь. Они лучше знают, что тебе нужно, – ответил дракон, и тут же перевёл разговор на другую тему. – Я заметил одну странную штуку. Альтернативная история у вас есть, как жанр, а вот альтернативной географии почему-то нет.

– А это как?

– Да точно также. Только отправляется человек, скажем, не во Францию, какой бы она была в случае победы нацистов, а в Москву или Нью-Йорк, но не в нынешние, а в альтернативные, существующие только в голове автора.

– Ну, так у нас любая география альтернативная. Даже самая что ни на есть географическая. Как говорил кто-то из путешественников, картам верить нельзя. Даже игральным. А нет у нас до фига чего. Я, например, не встречал ёжиков в рекламе шампуня.

– А это как?

– А так. Чешет по лесу ёжик, весь кучерявый или уложенный. Навстречу ему другой, нормальный. Увидел первого, сел на жопу, открыл пасть, типа, охренеть! А второй и говорит: «Ничего не охренеть. Я просто попробовал сегодня средство для волос такое-то. И слоган: «Шампунь такой-то. Любые волосы покорны!»

Подали еду. Что-то неидентифицируемое, но необычайно вкусное.

– Простите, может, принести вилку? – спросил меня официант.

– Спасибо, – ответил я, но я буду есть куайцзы.

– Приятного аппетита, – пожелал он, улыбнулся и удалился.

Поняв двусмысленность сказанной фразы, я тоже улыбнулся. Дракона поразило другое.

– Ты знаешь, как эта дрянь называется? – удивился он.

– Недавно читал в энциклопедии.

– Да? И что пишут?

– Появились эти штуки не менее трёх тысяч лет назад. По легенде придумал их предок Юй, пытаясь достать из котла горячее мясо. Одноразовые палочки являются аналогом пластиковой посуды. Нормальные китайцы используют многоразовые, которые бывают настоящим произведением искусства. А в шестом и седьмом веках знать пользовалась серебряными палочками, так как считалось, что серебро меняет цвет при соприкосновении с ядом. Вот, собственно, и всё, что я знаю.

Кстати, есть палочками только на первый взгляд трудно. У меня, например, получилось с первого раза. Главное, чтобы показали, как правильно держать и принцип движения, а так почти то же самое, что пальцами.

Немного труднее есть при помощи ножа и вилки, но тоже далеко не китайская грамота. Для обучения этому искусству потребуется съесть какую-то дюжину отбивных. Для того, чтобы понять принцип действия, возьмите кусочек хлеба, варенье и намажьте пальцем варенье на хлеб. Если вы правша, возьмёте хлеб левой рукой, а указательным правой зачерпнёте варенье. Теперь представьте, что левая рука у вас оснащена когтями для накалывания или набирания пищи, а ноготь указательного правой позволяет легко разрезать пищу – и вы получите нож и вилку. Вилка в левой руке, а нож в правой. Вилкой вы либо черпаете еду, либо накалываете, а ножом нагребаете или отрезаете лишнее. Главный секрет – в умении брать не больше пищи, чем удержится на вилке, чтобы не плюхнулась на юбку или штаны, и чем можно положить в рот, не разевая пасть по самые гланды. Разумеется, прежде чем есть публично, следует потренироваться дома. Вот, собственно, и вся премудрость.

– Какой предпочитаете чай? – спросил официант, когда мы покончили с едой.

– Моего друга сегодня ждёт серьёзный экзамен, – сказал дракон.

– Тогда «Весна четырёх сезонов».

– Хороший?

– Отличнейший.

– Давайте.

Чай принесла барышня ростовской наружности: не запоминающейся. Зато чайные прибамбасы… О них стоит сказать несколько слов. Начну с доски (китайские названия вылетели из головы). Весьма удобное изобретение. Наша выглядела, как маленький столик, сантиметров десяти высотой, с решётчатым верхом, бортами и поддоном. Чайник стеклянный, меньше, чем на полстакана воды. Кроме чайника была похожая на европейскую соусницу «чаша справедливости» с «клюшками для гольфа». Я дал такое название стаканчику с различными деревянными штучками, – посудина для сухого чая и чайные пары.

Сначала барышня дала нам посудину с сухой заваркой, чтобы мы понюхали. Чай пах цветами, но не как опрысканные одеколоном опилки, что продаются в супермаркетах, а вкусно и благородно. Цвета он был бирюзового, и был свёрнут в шарики.

Затем она обдала кипятком посуду (использованная вода ушла в поддон), засыпала заварку в чайник, залила водой, подождала несколько секунд и слила в «чашу справедливости», из которой наполнила чашки. Для питья улунов (а «Весна четырёх сезонов» – это улун) китайцы изобрели чайные пары, состоящие из рюмки и пиалы объёмом, наверное, в среднем грамм по тридцать. Чай наливается в рюмку и накрывается пиалой. Затем всё переворачивается. Для этого указательным и средним пальцами надо взять рюмку, а пиалу придавить большим пальцем. После того, как пара правильно переворачивается, весь чай оказывается в пиале. Из неё и пьют, но сначала нюхают рюмку, так как улуны – очень ароматные чаи. В общем, описал я, может, и мудрёно, но на практике всё достаточно просто. Мне процедура напомнила игру в напёрстки.

Закончив инструктаж (дракон оказался искусным переворачивателем пар), барышня принялась рассказывать о самом чае, не забывая повторять процедуру заваривания по мере того, как мы выпивали. Кстати, благодаря такому способу заваривания, чай выпивается полностью, причём каждая порция имеет свой запах и вкус… Короче говоря, за те несколько тысячелетий, что пьют чай, китайцы научились с ним обращаться на высшем уровне.

Так вот, «Весна четырёх сезонов» или «Сы Цзы Чунь улун» – улуновый чай, считающийся гордостью Тайваня. Улуны – это тип чая. И если у нас чаи бывают только чёрными и зелёными, у китайцев они делятся на белые, жёлтые, зелёные, красные, улуны и пуэры. Своим названием «Сы Цзы Чунь» обязан тому, что китайцы считают, что каждый сезон имеет свою весну, лето, осень и зиму, а так как его собирают 4 раза в год в начале каждого сезона, то так его и назвали. Для производства чая используют только почки с двумя верхними листочками. В процессе приготовления их сворачивают в шарики, а во время заваривания они разворачиваются. Ну а для того, чтобы любоваться красотой, заваривают улуны в прозрачной посуде.

От чая мне стало кайфово. Я словно малость курнул дури и выпил немного коньяка. Минут через тридцать всё прошло, и мы, не забыв заглянуть в туалет, отправились на экзамен.

Проходил он если не в том же офисе, где мне пришлось дрочить, стоя на табурете (а в этом я уверен на все сто), то точно в таком же, правда, декорации немного изменили. Охранника у офиса не оказалось, как не оказалось и в офисе. А в первом помещении вместо столов стояли у стен ряды кресел, какие в советские времена были в залах кинотеатров, а теперь стоят в сельских клубах и зачуханных конференц-залах. Кроме нас в комнате не было никого.

– Мы не опоздали? – спросил я. – Или…

Дракон подтвердил мою догадку:

– Ты прав. По лабиринту табунами не ходят. Но тебе пора. Поговорим после.

Когда я постучал в дверь «кабинета», из-за двери сначала послышалось:

– Я же тебе говорила: мальчик с пальчик, а ты вибратор, вибратор! – а потом, – войдите.

Голос был женским.

Я вошёл.

В кабинете практически ничего не изменилось. Только табурет исчез, а на его месте у стола со стороны посетителя стояло хозяйское кресло. Шикарной женщины в кабинете не было. А были девчушки-близняшки, лет по четырнадцать-пятнадцать, хорошенькие. Белые блузки, тёмно-синие короткие юбки, белые носочки до колен, туфельки на высоких каблуках. Они сидели на столе в настолько свободных позах, что, будь на них трусики, их можно было увидеть прямо с порога. Но трусиков не было. Улыбнувшись улыбкой продавца сотовых телефонов, одна пригласила:

– Проходите, присаживайтесь, – и указала красивой ножкой на кресло.

Из кресла вид на девичьи прелести был просто великолепным.

– Чем можем быть полезны? – спросила другая девица, с той же улыбкой.

– Я на экзамен.

– Фамилия? – спросила первая.

– Борзяк, – ответил я.

– Имя, отчество?

– Константин Георгиевич.

– Готовы к экзамену? – поинтересовалась другая.

– Не знаю, – признался я.

– Но хоть приступить готовы?

– Приступить готов.

– Тогда скажите, пожалуйста: хуй – духовой или ударный инструмент?

– Я думаю, надо подходить конкретно. Некоторые можно признать ударными, а другие – духовыми.

– А ваш?

– Свой я бы отнёс к духовым.

– Очень хорошо, а к каким инструментам вы отнесли бы пизду?

– Не знаю. Но думаю, что к смычковым.

– Отлично, – обрадовалась девица и кивнула своей копии.

Та спрыгнула со стола, стала передо мной на колени и полезла расстегивать штаны. Несмотря на то, что чего-то подобного я и ждал, её поведение несколько ошарашило. Включилось табу на малолеток, и я запротестовал:

– Подожди! – закудахтал я, хватая её за руки. – Тебе сколько лет? Мне неприятности не нужны.

– Слышь, ты, орудие пролетариата, – выдала в ответ она, – ты чё сюда пришёл? Экзамен сдавать, или жизни учить? Так мы в твоих уроках не нуждаемся. Так что или не рыпайся и делай, что говорят, или вали отсюда, но знай, что пересдачи не будет.

Сказав, она так посмотрела в глаза, что окончательно выбила из колеи. Её взгляд не был взглядом четырнадцатилетней девочки. Не был и взглядом малолетней шлюшки. Скорее всего, взглядом богини разврата, явившийся на землю в облике маленькой девочки. Это был взгляд, как говорится, порока, но доведённого до совершенства, порока, превращённого в наивысшее из искусств – искусство любовного экстаза.

Она раздавила меня взглядом, как насекомое каблуком, и я, смутившись, пробормотал.

– Извини. Ты права. Просто у нас за связь с малолеткой можно схлопотать срок… Сработал рефлекс, и…

– Ладно, проехали. Готов к экзамену?

– Да, – ответил я, обрадовавшись, что разговор окончен, и чувствуя досаду и смущение из-за своего дурацкого поведения.

Заручившись согласием, девочка ловко расстегнула штаны и сунула член себе в рот. Слегка прижав зубами за головкой, замерла.

– Нелечка назначена твоим экзаменатором, – пояснила вторая барышня. – Она будет оценивать ответы. Если не понравятся, она сожмёт челюсти, и её красивые острые зубки враз откусят твоего жеребца, или как ты его называешь?

Она замолчала.

– Это вопрос, – сообщила она, поняв, что я не собираюсь отвечать.

– Никак.

– И что, никогда не пытался?

– Ну, иногда в шутку называл стариной.

– При каких обстоятельствах?

– Когда он меня подводил. Я брал его за шкирку и, стыдя, говорил: «Ну что же ты, старина?».

– Так вот, – продолжила она, – а если ты честно ответишь на все вопросы, она доставит тебе несравненное удовольствие. Понятно?

– Понятно.

– Тогда, как ты думаешь, чем отличается херня от хуйни?

– Скорее всего, ничем. Но я не специалист, поэтому не беру на себя смелость утверждать однозначно.

– Тогда поговорим о твоём поведении во время знакомства с нашей госпожой. Ты ведь не мазохист?

– Нет.

– Но тебе понравилось, что она с тобой сделала?

– Да, – признался я, и покраснел.

– Не нервничай. Тут всё в порядке. Скажи, дело ведь не в боли и не в унижении?

– В ней есть что-то завораживающее. Она меня околдовала. Как? Наверное, вам виднее.

– Но ведь это не всё?

– Не всё. Я тащусь от красивых женских ног в красивых туфлях, – признался я, решив говорить правду, только правду и ничего, кроме правды. В такой ситуации, как на экзамене, глупо врать или что-то скрывать.

– И давно это у тебя?

– С детства. Когда был маленький, любил доставать из шкафа мамины туфли и сапоги, примерять их, прижимать к лицу, целовать… Меня это не то, чтобы возбуждало – тогда я был очень мал, а заставляло что-то приятно обрываться внутри. А когда в сказках по телевизору подданные целовали молодым красивым королевам ноги, я мечтал оказаться на их месте.

Позже, когда я начал дрочить, я делал это, глядя на фотки или на видео баб в сапогах. Меня до сих пор сильнее возбуждают красиво одетые женщины с красивыми ступнями и в красивой обуви, чем голые.

– Но ведь тебе понравилось не только это? – спросила она, и хитро подмигнула.

– Мне было хорошо, когда она на меня пописяла. До этого момента я считал это извращением, тогда же… это было здорово, и все.

– А как тебе мои ноги? – спросила она, выставив своё богатство напоказ.

Ноги у неё были великолепные. Длинные, стройные, с красивыми щиколотками и маленькими ступнями. Сами ступни я оценить не мог из-за закрытых туфлей. Это я ей и сказал.

– Можешь их снять, – разрешила она.

Я снял туфельки и поставил рядом на стол. Затем снял носочки и положил рядом с туфлями.

Ступни не подвели. Аккуратные, со свежим педикюром и красивыми пальчиками, они были созданы для поцелуев.

– Нравятся?

– Спрашиваешь!

– Хочешь их приласкать?

– С огромным удовольствием.

– Тогда вперёд.

И я принялся ласкать её ножки – сначала одну, затем другую. Я нежно их целовал, едва касаясь губами, лизал кончиком языка, покусывал, гладил руками… Она постанывала, лежа на спине и подставляя по очереди… И неизвестно, кто получал от процедуры больше наслаждения.

– А теперь здесь, – приказала она, убрав ноги и подвинув ко мне промежность. Она кончила через пару минут орального секса.

– Обуешь меня? – спросила она.

– Конечно, – ответил я.

Надевая туфли, я поцеловал их носы.

– Всё, – сказал я.

– Высший балл, – прокомментировала она.

Дождавшись оценки, Неля принялась ласкать член ртом, да так, что я улетел на первой минуте матча. Когда я пришёл в себя, кабинет был пуст. Я встал с кресла, привёл в порядок одежду, и вышел.

– Поздравляю, – сказал дракон, – первый экзамен ты сдал.

Митота одиннадцатая. Празднование

Когда мы вышли на улицу, дракон внимательно оглядел меня с ног до головы, потом спросил:

– Как ты себя чувствуешь?

Чувствовал я себя Алисом в Стране Чудес или Перецем из Управления по охране, изучению и искоренению леса (из «Улитки на склоне», Стругацких), но, несмотря на прострацию, понял по его настроению, что вопрос не праздный.

– Не знаю, как сказать. Не то, чтобы плохо, но и не так, чтобы хорошо. Меня словно разобрали на части, вытряхнули содержимое, а потом коё-как засунули внутрь, и теперь там всё не на своих местах, – ответил я, пытаясь максимально точно описать своё состояние.

– Это хорошо, – прокомментировал мой ответ дракон, – именно этого эффекта мы и добивались. Присядем? – предложил он, увидев свободную лавочку.

Мы вновь были в одной из параллельных реальностей, а именно в живописном парке с ручными белочками (в моей версии Аксая когда-то жили белки, но их перебили местные быдлоиды всех возрастов), мощёнными камнем дорожками и кучей цветущих растений всех размеров и цветов. Но меня больше радовала не эта волшебная картина, а полное отсутствие быдлоидов, тупорылых мамаш с будущими героями быдлостроя, караоке, мусора и прочих атрибутов привычной для меня действительности.

– А, может, погуляем? – ответил я на приглашение.

– Как хочешь.

– Пришло время тебе кое-что узнать, – начал дракон разговор, ради которого приглашал на лавочку. – Как ты понял, лабиринт смоделирован специально для тебя. Помог в этом аламут. Каюсь, я должен был сначала всё рассказать, заручиться твоим согласием и только после давать аламут. Но в любом случае о том, что такое лабиринт, и что даёт его прохождение, ты сможешь понять только после успешного прохождения. А раз так, любой твой ответ был бы неадекватным. Поэтому я и пренебрёг протоколом. Сейчас же тебе пора начинать действовать, имея хотя бы смутное представление о том, что и для чего происходит. А происходит следующее.

Вы появляетесь на свет свободными существами. То есть, говоря метафорически, ваше сознание в после рождения похоже на нехоженый луг, по которому можно идти в любом направлении. И по мере развития вы начинаете двигаться, но двигаетесь по одним и тем же тропинкам, которые со временем становятся единственно возможными путями функционирования сознания. Фактически, развиваясь, вы строите вокруг сознания лабиринт, пленником которого оно в большинстве случаев остаётся до конца своих дней.

И самое забавное, что многие из вас сами знают или догадываются, но, тем не менее, продолжают строить всё более непрошибаемые лабиринты. И единственным спорным вопросом остаётся вопрос о наиболее приемлемом типовом проекте лабиринта, который вы называете общечеловеческой системой ценностей, которую должен принимать каждый член общества. К вашему счастью, проектов лабиринта несколько, отсюда и войны, терроризм, революции и прочие радости вашего бытия, что по сравнению с появлением единой системы ценностей для всех и каждого является благословением.

И, пока основная масса народа пытается согласовать друг с другом лабиринты сознания, находятся редкие смельчаки, которые решаются положить жизнь на поиски освобождения сознания. Некоторым это удаётся. Про некоторых счастливцев узнают люди, и вокруг них создаются гностические школы… Со временем из школ уходит понимание, и они становятся сектами, тупо повторяя то, что когда-то для кого-то и в совершенно ином виде стало путём к свободе.

Мы – хранители живой традиции освобождения. Поэтому периодически приходим в ваш мир, чтобы помочь одному из вас обрести свободу. Это позволяет традиции жить, а смельчакам даёт шанс обрести желанную свободу.

– Но почему я? Я же никогда не стремился ни к свободе, ни к истине, ни к чему, кроме тихой, спокойной жизни в максимально возможных уютных условиях.

– В данном случае главным критерием выбора является способность к обучению, а она у тебя есть. К тому же большинство из тех, кто рыскает в поисках тайны-тайн, ищут не свободу, а подтверждение предрассудкам, и толку от таких искателей истины никакого.

Так вот, дав тебе пилюлю – к хасанскому аламуту, кстати, эта штука не имеет никакого отношения, – мы смогли увидеть лабиринт твоего сознания, узнать его слабые места и подложить под них заряды, которые ты и активируешь, проходя лабиринт. Вот почему очень важно, чтобы ты прошёл его полностью, потому что взрыв состоится в любом случае, но если в результате рухнет не весь лабиринт, а лишь часть, ты потеряешь рассудок, а не обретёшь свободу.

Вот такие пироги.

Тебе, кстати, очень повезло. Твоя работа над собой сплошняком состоит из обжорства и женолюбия. Другим же приходилось терпеть лишения, уходить в пустыню, принимать мученическую смерть, вести аскетический образ жизни, отправляться в паломничества и так далее.

Твоя же судьба оказалась милостивой, поэтому смело иди по лабиринту и благодари судьбу, а иначе она прогневается и всё переиграет.

– Ладно, – продолжил он после небольшой паузы, – сегодня ты сдал очень важный экзамен. Несмотря на внешнюю абсурдность, это был самый серьёзный экзамен в твоей жизни. Возможно, в чём он заключался в действительности, ты никогда не поймёшь, но не важно. Важно то, что сдал. Остальное…

Внимание дракона привлекла табличка у входа в обычный с виду дом. На ней было выведено золотом по чёрному: «Всемирный музей городских помоек». Готическим шрифтом.

– Не хочешь зайти? – спросил дракон.

– Мягко говоря, не жажду, – ответил я.

– Не любишь музеи?

– Не люблю.

– А сам в музее работаешь. Эх, ты!

– Только в качестве прикрытия.

– А городские помойки? Неужели тоже не любишь?

– Издеваешься?

– И даже выверенные временем?

– В смысле? – не понял я.

– Я заметил у вас странное отношение как к самим помойкам, так и к любителям помоек. Вот что ты чувствуешь, когда идёшь выносить мусор, а в баке мужик или баба роются в поисках чего интересного.

– Раньше тошнило, а сейчас привык. Слишком их развелось, помоечников.

– И ты прекрасно знаешь, что не один так реагируешь. Зато тех, кто находит помойку тысячелетней давности и тащит с неё домой всякую хрень, вроде старых ботинок или разбитой крынки, уважительно называют учёными. Этих помоечников приглашают в приличное общество, а всё, что они нарыли, раскидывают по лучшим музеям мира, и толпы народа ходят поглазеть, как выглядит полуобглоданный мамонт или старый башмак древней крестьянки.

– Ну, так одно дело хлам, а другое – история.

– История, – передразнил меня дракон. – Сегодняшний хлам для следующих поколений тоже история.

– Так что, вываливая мусор в лесополосах, мы проявляем заботу об археологах будущего?

– Выходит, так. А вообще вам свойственно ставить во главу угла второстепенные вещи, и не обращать внимание на суть. Взять хотя бы жонглирование словами по поводу недавно умершего… как его?

– Не знаю, я не слежу за событиями в мире.

– Так вот, умер недавно то ли физик, то ли ядерщик и вроде бы известный атеист. Умер, а перед смертью охристианился. Так попы по этому поводу разгалделись на всю страну: дескать, одумался человек, понял перед смертью, кто на том свете главный. Однако с тем же успехом можно заявить, что, стоило человеку охристианиться, так он тут же и сковырнулся с копыт. Не знаю, почему атеисты до этого не додумались?

Другим хорошим примером может послужить описание кастовой системы. Так, описывая её с позиции одобрения, можно сказать, что вершиной общества является духовная элита или жрецы (в зависимости от того, каким богам молится общество, жрецы могут быть не только религиозными, но и жрецами науки, жрецами демократии, жрецами потребления и гламура. Причём, играя роль жрецов, эти люди возводят до уровня религии науку, демократию, гламур… то есть всё то, жрецами чего и являются). Вторая ступень пирамиды – воины и правители. Ну а в самом низу стоят торгаши, ремесленники и крестьяне. А вот с точки зрения противников этой системы её описание может выглядеть так: Во главе стоят всякие разводилы, которые дурят народ и обманом заставляют делать совершенно чуждые ему вещи. Чуть ниже стоят насильники и убийцы, которые живут исключительно за счёт разбоя и грабежа, прикрываясь при этом благородными словечками. А в самом низу оказались те, кто обеспечивает и себя, и этих паразитов едой, одеждой, крышей над головой и прочими благами, включая и реальные научные и технические разработки.

– Ну и какое из них, по-твоему, более верно?

– А никакое. Оба одинаково верны и оба грешат одним и тем же: они не столько описывают систему, сколько отношение к ней. И так повсюду, начиная с задач про Васю, Колю и яблоки. Вроде бы спрашивая, сколько будет яблок у Васи, если Коля располовинит своё богатство, задачи подспудно убеждают в том, что такое располовинивание является чем-то само собой разумеющимся. А многие авторы детских книг высмеивают саму попытку заглянуть в корень вопроса, вкладывая в уста какого-нибудь хулигана и двоечника вопрос: «А с какого хрена мне отдавать яблоки?», – в качестве примера глупости и непонимания математики. Вот только в реальной жизни ничего не добивающимися идиотиками чаще становятся именно те детки, которые очень хорошо усвоили такую математику и совсем не научились смотреть в корень вопроса. А вчерашние двоечники, уяснив, кому и сколько надо давать яблок, вне зависимости от того, что по этому поводу говорит математика, становятся очень большими людьми.

Так, разговаривая ни о чём, мы дошли до очередной двери без опознавательных знаков.

– Нам сюда, – сказал дракон, открывая, – прошу.

За дверью было что-то вроде недорогого молодёжного кафе на десяток столиков. Как и следовало ожидать, мы были единственными посетителями. Едва мы сели за первый попавшийся столик, подбежала официантка – невыразительная барышня двадцати с копейками лет.

– Что угодно господам? – спросила она.

– Марта здесь? – поинтересовался дракон.

– А кто её спрашивает?

– Те, кого она ждёт.

– Я сообщу ей.

Минуты через три к нам подошла женщина лет пятидесяти. При виде её у меня дух захватило, настолько она была красивой, очаровательной и элегантной. При её появлении сначала дракон, а потом и я вскочили и чуть ли не вытянулись по стойке смирно.

– Привет, – сказала она дракону.

– Привет, – ответил дракон, – а ты всё хорошеешь. Как тебе удаётся?

– Красота – это тяжкий труд, и со временем приходится трудиться всё больше и больше, – ответила она.

– Дорогая Марта, позволь тебе представить…

– Константин, – представился я, видя, что дракон, как обычно, не может вспомнить моё имя.

– Очень приятно, – ответила Марта и улыбнулась так, что я чуть не потерял голову.

– Константин справился сегодня с экзаменом, и ему требуется отдохнуть, – пояснил дракон.

– А ты?

– Я подожду тут.

– Как хочешь.

– Ты же знаешь, я на службе.

Судя по тому, как они рассмеялись, шутка была дежурная.

– Тогда поскучайте пару минут.

Проводив её взглядом, мы сели.

– Какая женщина! – восхищённо произнёс дракон.

– Не то слово, – согласился я.

Она вернулась действительно через пару минут в сопровождении официантки с подносом, на котором стояло нечто вроде табакерки с крышкой, и кубок. Оба изделия искусно сделаны из чистого золота и целой кучи драгоценных камней. А вот поднос был обыкновенным алюминиевым и слегка погнутым. Марта без всяких церемоний села за наш стол, а официантка, поставив кубок и табакерку передо мной, удалилась.