Текст книги "В поисках Минотавра (сборник)"

– Прошу, – сказала мне Марта.

Открыв табакерку, я обнаружил похожую на жемчужину пилюлю.

– Что это? – спросил я, решив после аламута вести себя более осторожно.

– Что-то вроде лифта, – ответила Марта, – без него ты не попадёшь в нужное место.

– Пей смело. На этот раз никакого подвоха, – сообщил дракон.

Заранее матеря себя за глупость, я проглотил пилюлю. Проглотилась легко.

– Запей, – Марта подала бокал.

Там было нечто густое, тёмно-красное и пахнущее приправами и травами, но чертовски приятное на вкус. Не успел я допить, как декорации изменились.

Теперь мы сидели за столом в просторной зале древнего замка. Был вечер, и залу освещало множество свечей. В огромном камине горел огонь, и стоящие по углам доспехи казались живыми рыцарями. Наш внешний вид стал несколько иным. На мне с драконом были чёрные фраки, а на Марте – великолепное небесно-голубое платье с глубоким вырезом. А стол, что называется, ломился от угощений. Чуть поодаль играл струнный квартет.

– Клиент созрел, – сообщил дракон.

– Я вижу, – ответила Марта. – Пойдём, – сказала мне, вставая из-за стола.

У меня в глазах то плыло, то двоилось, как будто они разучились наводить резкость, поэтому я решил, что буду шататься, как пьяный, и даже приготовился сесть на место, при первых признаках потери прямохождения, но на ногах стоял ровно.

– Ты слишком быстро переместился. Сейчас пройдет, – сказала Марта, беря меня за руку, чтобы повести по бесконечной череде комнат.

К тому моменту, как мы подошли к невзрачной двери, за которой воображение нарисовало пыльный чулан, я окончательно потерялся в чудовищно огромном строении. Останься вдруг один, я бы до конца дней искал выход.

– Пришли, – сказала Марта, открывая дверь в нечто похожее на кабинку лифта, противоположная стена которой тоже была дверью, – прошу.

Когда я вошёл, она осталась снаружи и заперла дверь на ключ, так что мне ничего не оставалось, как продолжать путь самостоятельно. Проклиная себя за то, что ввязался в авантюру, я открыл дверь и шагнул… в мраморную купальню, размером с комнату в современной квартире, но вызывающую ассоциацию с чем-то античным.

Основное пространство занимал бассейн с тёплой водой. Перед бассейном стояла кушетка, похожая на гибрид лавочки и шезлонга. И две смуглые красавицы с карими глазами и длинными чёрными волосами. Без одежды.

Едва я вошёл, они, ни слова не говоря, взяли меня за руки, усадили и принялись раздевать. Когда стаскивали туфли и носки, я немного смутился, зато когда дошло до трусов, смущение исчезло. Похоже, я начал привыкать к наготе в обществе женщин.

После раздевания мы вошли в воду, и барышни принялись меня мыть. Наверно, если бы они не поддерживали меня, я бы захлебнулся – стало настолько кайфово, что я периодически улетал на встречу с нирваной. Но самое удивительное, что, несмотря на незабываемое наслаждение и красоту женщин, желания, обычного плотского желания совокупиться у меня не возникло. У меня даже не наступило эрекции, хотя сам стоял, как эрегированный член.

Несмотря на то, что купание было достаточно продолжительным, мне показалось, что закончилось оно слишком быстро. Девчата вывели меня из воды, уложили на кушетку и вышли за дверь. Я собрался помедитировать часок-другой, но в купальню вошли две другие красавицы, одетые в белые халатики и белые туфельки на высоких каблуках. Тоже смуглые, кареглазые и с черными волосами, заплетенными в смешные косички разной длины и толщины.

Они подошли ко мне, стуча по мрамору каблучками, сели с двух сторон по-японски и провели косичками по спине. Меня словно ударило током, только вместо боли был кайф. Я почувствовал тот самый гипероргазм, о котором читал в мистической литературе, когда выброс идёт не через гениталии наружу, а внутрь, в результате кайф взрывается в голове фейерверком из тысячи солнц. Они продолжали гладить меня волосами, и кайф нарастал в геометрической прогрессии. Когда же я решил, что это предел, что ещё немного, и умру от наслаждения, к нам присоединились новые две барышни со странными музыкальными инструментами, похожими на гибрид кальяна и барабана. Внешнюю несуразность штуковин подчеркивали натянутые над рабочей поверхностью барабана струны.

Одна села спереди, другая сзади кушетки. Что делала барышня сзади, я не видел. Передняя же поставила перед собой инструмент, взяла в рот мундштук и, перебирая и постукивая по струнам руками, принялась дуть. В ответ на манипуляции инструмент сначала закашлялся, а потом принялся квакать.

Короче говоря, это была не та музыка, которую хотелось слушать по радио или на проигрывателе компакт-дисков. Но, воспринимаемая вживую, она погружалась в самые глубины моего естества, откуда всплывали предельно великолепные ощущения.

Я где-то читал, что китайцы делали специальные скрипки, с похожими на мундштуки штуковинами. Их вставляли знатным дамам в задницы, и музыканты играли особые мелодии. Вибрации передавались на засунутые в жопу детали скрипки, и вызывали необычайно яркие эротические ощущения.

Так вот, по сравнению со струнно-кальянно-барабанными штуковинами китайские скрипочки выглядели детскими барабанами в руках соседского детёныша.

Барышни заиграли чуть интенсивнее, и я превратился в кайф. Я сам стал наслаждением в чистом виде, с которым не могло сравниться ничто…

Митота двенадцатая. Исповедь

Утром меня разбудил Кирилл Фёдорович, заявившись в дом-музей чуть не с рассветом.

– Надо поговорить, – сказал он, и вломился, не дожидаясь приглашения.

У меня перед глазами мельтешили остатки сновидения, а он, затащив меня на кухню, начал читать патетическую речь, полную цитат из Библии и прочих подобных книг.

– Извините, вы кофе будете? – перебил я его на каком-то наверняка важном или волнующем месте, потому что после вопроса он сначала поморщился, словно вдруг заболели зубы, а потом ответил:

– Нет, спасибо.

– Ну а мне позволите чашку?

– Конечно. Разумеется, – поспешил он вопреки своему желанию.

Ему-то хотелось, чтобы я жадно внимал выдаваемой им белиберде, но в такое время, да ещё с полным мочевым пузырём, – он не дал даже поссать, – я не способен сделать вид, что мне интересно. А искренне заинтересоваться подобной чушью не способен в принципе.

Получив позволение, я первым делом опустошил мочевой пузырь, затем приготовил кофе, – если Кирилл Фёдорович думал, что я буду долго уговаривать составить компанию, то глубоко ошибался, – и только после вернулся за стол и сделал вид, что слушаю внимательно. Проглотив обиду, он сразу затарахтел, что посеянные драконом семена – слишком драгоценный для человечества дар, чтобы позволить им упасть на камни и прочую гиблую почву. Короче говоря, Кирилл Фёдорович оказался одним из тех самовлюблённых и считающих себя центром вселенной придурков, которым кажется, что все мыслящие существа просто обязаны, подобно волшебнику из песни, прилететь в голубом вертолёте и мгновенно решить за них все проблемы. Устав от словоизлияний, я задал коварный вопрос:

– Так вы что, сомневаетесь в качестве почвы? – строго спросил я.

– А вы разве нет? – ляпнул он, затем, сообразив, что сказал, добавил: – Но вы не принимайте на свой счёт. Конечно, в самом начале у нас, возможно, и были какие-то разногласия, но я ни в коей мере не ставлю под сомнение правильность выбора драконов. Я лишь хочу спросить, как вы собираетесь доносить полученное в ближайшем будущем откровение до человечества?

– Понятия не имею, – признался я. – Я как-то об этом не думал. Тем более, что моя роль до последнего момента была для меня загадкой.

– Вот поэтому я и пришёл, что сейчас, в наш век информационной перегрузки, когда все что-то говорят, пишут и размещают в интернете, и никто никого не хочет слушать, не говоря о том, чтобы читать, не так легко привлечь к чему-нибудь внимание человечества. И если раньше спасителю нашему Иисусу Христу для того, чтобы быть услышанным массами, пришлось принять крестное мучение, то сегодня, боюсь, это не сработает.

– Нет, крестное мучение я однозначно принимать отказываюсь, – поспешил я заверить. На всякий случай. Мало ли что ему взбредет в голову?

– Так и я об этом говорю, что сегодня для того, чтобы быть услышанным, попросту не обойтись без опытной команды специалистов в медиасфере, которая поможет, так сказать, донести откровение до сердца практически каждого жителя планеты.

– И вы хотите сказать, что у вас есть такая команда? – спросил я, еле сдерживаясь, чтобы не рассмеяться ему в лицо.

– А вы не смотрите, что я выгляжу, как исконный провинциал. Я, между прочим, специально выбрал для себя такой образ, чтобы иметь возможность предложить вам в нужную минуту свои услуги.

– Премного благодарен вам, – ответил я, решив, что спорить с идиотом себе дороже, а с идиотом, который по природе является самолюбивым ничтожеством – опасно для жизни. К тому же он был весьма забавен в роли кандидата на пост главного холуя будущего спасителя человечества, которым возомнил меня.

– Меня ещё рано благодарить, но можете не сомневаться: я берусь только за те дела, которые способен воплотить. Я не ставлю перед собой невыполнимые задачи. А ещё я не претендую на место по правую или по левую руку от вас, я понимаю, что эти места уже заняты теми, кто, по вашему мнению, их достоин, я претендую только на самое скромное место за вашим столом. Скажем, на роль официального вашего представителя в СМИ. И то только для того, чтобы максимально быстро и точно доносить до общественности ваши слова и мысли.

Судя по вопросительному выражению лица, он жаждал ответа немедленно, и я выдал:

– Уважаемый Кирилл Фёдорович, я понял, что вы хотели мне сказать, но, к сожалению, ничего конкретно обещать не могу.

– Понятно, – ответил он, и сердито на меня посмотрел.

– И ничего вам не понятно. Дело в том, что на сегодня я совершенно не представляю, получим ли мы какие-либо зёрна от дракона, и будут ли они предназначены человечеству или каким-то конкретным лицам, а раз так, то любые обещания с моей стороны будут, мягко говоря, неоправданными. Но если, как я всё же надеюсь, всё будет так, как вы описали, я сразу вспомню о вашем предложении.

– Я был уверен, я знал, что мы найдём общий язык! – сказал он, вставая из-за стола. – А теперь прошу меня извинить. Не смею вас больше задерживать.

– Принесёт же с утра пораньше такого мудака! – проворчал я, закрывая за ним дверь.

Минут через тридцать после его ухода заявилась Людмила Юрьевна.

– Чего хотел от тебя этот клоун? – спросила она.

Перед этим мы обменялись приветствиями, я пригласил её в комнату, и она приняла приглашение выпить чаю.

– Я толком не понял, но, похоже, хочет стать моим гласом, обращённым к народу, – ответил я, и пошёл ставить чайник.

– Ну, и что ты об этом думаешь? – спросила она, когда я вернулся с кухни.

– Пока ничего.

– Да? А он уже возомнил себя твоим апостолом. Ты бы видел, как он напыжился, задрал нос и начал дерзить.

– Учитывая, что он – мой непосредственный начальник, я воздержусь от комментариев.

– Вот только в одном этот юродивый прав: будучи избранным драконами, ты становишься довольно влиятельной персоной, и уже сейчас тебе стоит сто раз подумать, прежде чем сказать что-то вслух. Помни, не только клоуны типа Кирилла Фёдоровича будут воспринимать тебя кем-то вроде пророка.

– А кто ещё?

– Очень серьёзные люди. Ты даже не представляешь, насколько они серьёзны и влиятельны. По сравнению с ними пресловутые масоны и иллюминаты кажутся шавками. Эти люди облачены фактически абсолютной властью. Их круг складывался даже не веками, а тысячелетиями. У этих людей свои интересы, свои правила, свои традиции, с которыми тебе следовало бы ознакомиться прежде, чем выступать перед ними с докладом по поводу откровений дракона. Думаю, тебе не надо объяснять, к чему приводят любые радикальные перемены.

– Никаких радикальных перемен я не хочу. Что же до всего остального, у меня это как-то не укладывается в голове.

– Сейчас главное, чтобы у тебя в голове уложилось понимание того, что всё это серьёзно, очень серьёзно.

– Это я уже понял.

– Ну а со всем остальным мы поможем тебе разобраться.

На этом разговор закончился.

Пока я думал, что делать с чаем, – сам-то уже напился кофе, а Людмила Юрьевна ушла до того, как чай заварился, – припёрся ещё один посетитель. Маленький, лысый, невзрачный, одетый с китайского рынка.

– Покабатько Пётр Петрович, – представился он.

– Чем могу? – спросил я, не приглашая войти.

– Я, Константин Георгиевич, собственно, по тому же поводу, что и предыдущие гости. Может, позволите войти? Тема-то всё-таки слишком деликатная, чтобы на улице обсуждать. Да вы не бойтесь, я не кусаюсь.

– А вот этого я не знаю. Ладно, входите. Чай будете?

– Буду.

– Тогда идёмте на кухню.

– Хороший у вас чаёк, – сказал он, сделав осторожный глоток. – Так вот, Константин Георгиевич, вы этого ещё не понимаете, но уже в ближайшее время вам понадобится специалист по решению деликатных проблем. Такой, который и сам лишних вопросов не задает, и проблемы решает так, чтобы ни у кого вопросов не возникло.

– И вы – именно такой специалист?

– А иначе зачем мне вас тревожить?

– Ну, мало ли…

– Я понимаю, вы сомневаетесь в моей компетенции, и всё такое. Ну, так если бы вы были из тех, кто готов довериться первому встречному, с вами никаких дел иметь было нельзя.

– Вот именно.

– Поэтому я и не прошу верить на слово. Поговорите обо мне с Людмилой Юрьевной. Скажите, Покабатько приходил, услуги предлагал. А уж она меня хорошо знает. Просто поговорите. Хорошо?

– Хорошо.

– Вот и славненько. А теперь позвольте откланяться. А чаёк у вас действительно великолепный.

– Спасибо.

Когда он ушёл, появился дракон.

– О, да ты уже приступил к формированию апостольского корпуса, – не без ехидства в голосе заметил он.

– Да ну их всех в задницу! – в сердцах ответил я.

– А что так?

– Не хочу я никаких апостолов.

– А как же столь драгоценные зёрна? Не боишься за человечество?

– Если честно, то мне это духовное сельское хозяйство до одного места.

– Да? А народ на тебя надеется.

– Вот только я в спасители не набивался.

– Понятно. Значит, ты не хочешь вписать своё имя золотым теснением в книгу истории?

– Совершенно.

– Да? А что ты хочешь?

– Тишину и покой.

– Потомки тебе не простят.

– А это их проблемы. Знаешь, кстати, анекдот про проблемы?

– Ладно, – посерьёзнел дракон, – переходим к повестке дня. Сегодня тебя ждёт исповедь.

– Какая ещё исповедь?

– Понятия не имею. Лично я никогда не исповедовался и не собираюсь.

– Я как-то тоже не горю желанием.

– Но только ты проходишь сквозь лабиринт, а я нет. Так что, хочешь или нет… Короче говоря, машина во дворе.

Машиной оказалась очень милая иномарка. Не членовоз, а нечто миниатюрное снаружи и просторное изнутри – именно то, что я люблю. Едва я вышел из дома, как водитель, – чертовски темнокожий негр в белоснежном костюме, – выскочил из машины и, открыв заднюю дверь, вытянулся по стойке смирно.

– Спасибо, – поблагодарил я, садясь в машину.

– Далеко ехать? – спросил я, когда мы выехали со двора.

– Я не понимать, – со страшным акцентом ответил водитель, оскалив белоснежные зубы в улыбке людоеда.

Ехали мы недолго, минут тридцать. При этом умудрились пересечь как минимум пять пластов реальности, настолько резко менялся пейзаж за окном. Я же, как всегда, так и не смог уловить ни одного перехода между реальностями.

Остановившись у входа в наиживописнейший парк, водитель выскочил из машины и открыл дверь.

– Вам туда, – сказал он со своим жутким акцентом и показал рукой на мощёную камнем дорожку.

В парке было спокойно, но не безлюдно. Люди прогуливались, сидели на скамейках, играли с детьми, но не орали, не путались под ногами и не мозолили глаза. При этом с виду выглядели такими же точно людьми, как и те, среди которых я вырос, но манерами отличались, наверно, сильнее, чем обитатели Сириуса.

В центре парка стояла очаровательнейшая церквушка. Небольшая, безо всяких мудрствований и излишеств, но настолько приятная, что я подумал, что именно таким и должен быть дом бога. Зайдя внутрь, я решил, что церковь, скорее, католическая, чем православная, так как по обе стороны прохода стояли скамейки, и кто-то играл на органе. На скамейках сидели люди, человек пять.

Слева за скамейками была чёрная будка, у входа горела зелёная лампочка. Приняв это, как приглашение, я вошёл. Едва оказался внутри, дверца закрылась, и я отчетливо услышал, как в замочной скважине повернулся ключ. Два раза. Похоже, без отпущения грехов пути на свободу не было. Вот только получить отпущение оказалось не так просто, как я думал.

Должен признаться, я не из тех, кто таскается по церквям, но если в православные соборы пару раз заходил, посмотреть на достопримечательности, то в храмах иных конфессий до сего дня бывать не приходилось. А о том, как исповедоваться, имел представление лишь по книгам и кино. Так вот в кино показывали, что в будках есть стул, а на уровне лица человека – что-то вроде решётки, куда и следует на себя доносить священнику.

В будке не оказалось ни стула, ни решетки. На противоположной от двери стене было написано синим маркером:

«Рано-рано два барана хуй засунули в пизду.

Та пизда была обманом – хуй пошёл на колбасу».

Под надписью тем же маркером была нарисована голая женщина, а там, где должна находиться её пилотка, в стене зияло отверстие сантиметров шесть диаметром – примерно на той же высоте, на которой находились и мои гениталии. Все это смахивало на руководство к действию, но на действие я решиться не мог. Не зная, что делать, решил подождать инструкций.

– Ну? – услышал я через какое-то время недовольный шепот. Кто-то, я так и не понял, мужчина или женщина, шептал(а) по ту сторону отверстия.

– Что «ну»? – громко ответил я.

– Ты что, идиот?

– Да нет, вроде.

– Тогда действуй.

Не зная, чего ждать, я снял штаны и сунул писюн в отверстие. С той стороны его ласково взяли рукой, оголили головку, обмыли приятно тёплой водой и взяли в рот. Минет получился грандиозный. После того, как я обильно кончил в чей-то рот, в двери вновь провернулся ключ. Меня освободили.

По дороге к машине я подумал, что если бы и в нормальной реальности исповеди проходили именно так, от желающих исповедаться не было бы отбоя. А потом представил, как один и тот же рот мусолит толпы членов, и меня чуть не стошнило на дорожку.

И только в машине, по дороге домой дошло, какую свинью подложил мне дракон. Я понял, что в моей жизни больше не будет таких грандиознейших минетов; не будет экстатической музыки; не будет массажа женскими волосами; не будет ничего из того, к чему я успел привыкнуть за время инспекции. Конечно, если я действительно займу должность пророка, у меня будет приличная жратва, приличное питьё, приличная травка или что посильней, и самые дорогие шлюхи или особо сексуальные фанатки, но это всё будет жалкой копией того кайфа, который обрушился на меня нескончаемым потоком с момента появления в моей жизни дракона. А это означало, что моя дальнейшая жизнь будет всего лишь воспоминанием, тоскливым приложением к нескольким дням счастья, которое принесло общение с драконом.

В общем, домой я приехал в отвратительном настроении, что, разумеется, не укрылось от дракона.

– У тебя такая рожа, будто ты перепутал исповедальню с мясорубкой, – выдал он, едва я вошёл, – что стряслось?

Я выложил ему всё, что было на душе.

– Твоя проблема в том, что ты мыслишь, как Трижды Мудак Советского Союза, – сделал вывод дракон из моего рассказа.

– Это почему же? – огрызнулся я.

– Во-первых, потому, что, вместо того, чтобы наслаждаться каждым отпущенным мгновением, ты отравляешь себе жизнь всяческими сравнениями и мыслями о «потом». И чем короче кайф, тем большим преступлением является разбазаривание столь драгоценных мгновений.

Во-вторых, потому, что ты рассматриваешь сексуальные отношения как какой-то сраный потребитель, относящийся к сексуальным партнёрам, как к вещам. Как в мафиозных фильмах: ничего личного. Однако, именно личное, именно близость с любимым человеком, и делает взаимоотношения удивительно неповторимыми.

А в-третьих, ты ищешь наслаждение в диаметрально противоположном от источника направлении, и это является самой распространённой и самой роковой ошибкой людей. Получая удовольствие от еды, выпивки, секса, творчества, достижений, наркотиков, и так далее, вы склонны думать, будто именно эти вещи и являются источниками наслаждений. И, думая так, отчаянно бросаетесь на поиск всё новых и новых объектов удовольствия, практически не задумываясь над тем, что эти объекты на деле не более, чем триггеры или пусковые механизмы, запускающие в вас процесс удовольствия. И если бы вы понимали, что наслаждение в чистом виде находится внутри вас, что оно – ваше неотъемлемое свойство, вы бы гонялись не за всяческими химерами, а искали прямой доступ к кайфу, как таковому. Ведь в случае нахождения такого доступа вы становитесь неуязвимыми.

Всё внешнее можно отнять: баб, еду, удовольствия, наркотики, здоровье, жизнь… Но кайф, когда он становится естественным состоянием, вашей истинной сутью, отнять невозможно. Человек со своим собственным кайфом становится неуправляем, поэтом все, кто стремится и дальше удерживать людей в повиновении, столь негативно относятся к наслаждению, опасаясь, что рано или поздно люди смогут найти дорогу к своему кайфу, и тогда власть, религия, деньги перестанут быть главными идолами человека.

Но это уже отдельный разговор.