Текст книги "В долине слез. О великих узниках Карлага"

Глава 4
Последняя любовь Колчака

Эта печальная история о двух влюбленных могла бы стать отменным материалом для написания романа или поэмы. И сколько слез было бы пролито! К сожалению, только сейчас журналисты и писатели начали обращать внимание на связь этих имен – бывшего верховного правителя России, адмирала Александра Васильевича Колчака и его верной спутницы, возлюбленной Анны Васильевны Тимиревой.

В архивах Карлага сохранилась карточка А.В.Тимиревой. В ней указывается, что она родилась в Кисловодске в 1896 году в семье знаменитого музыканта Василия Сафонова. В 1911 году вышла замуж за князя С.Тимирева. В 1915 году познакомилась с адмиралом Александром Колчаком, влюбилась в него. В 1918 году развелась с мужем и уехала в Омск к возлюбленному. В карточке зафиксировано время ее ареста – январь 1920 года, а также первое ее место заключения – Иркутская тюрьма. Там же в это время находился один из главных организаторов контрреволюции в гражданскую войну Александр Васильевич Колчак, который содержался под особо надежной охраной. Им разрешали видеться…

Собственно говоря, ради этого Анна Васильевна во время ареста адмирала сама подошла к большевикам и сказала:

– Арестуйте и меня. Я без него не могу жить.

Она, действительно, очень любила Сашу, готова была идти за ним в огонь и воду. Она верила в его большое будущее до самых последних дней жизни Колчака. Когда ей становится известно, что командный состав остатков Белой Армии предъявил большевикам Иркутска ультиматум: или освобождаете Колчака и его премьер-министра Пепеляева, или уничтожим город, то она посылает записку Саше с вопросом, как он к этому относится. Колчак ей отвечает, что смотрит на этот ультиматум скептически и думает, что этим лишь ускорится неизбежная развязка.

Колчак очень дорожил любовью Анны Васильевны, однако этого не показывал. На допросе он даже пытается скрыть свои чувства к ней и не признается в том, что она его возлюбленная. Вот отрывок из стенографического отчета заседания Чрезвычайной следственной комиссии от 21 января 1920 года.

«Председатель следственной Комиссии К.А. Попов:

– Здесь добровольно арестовалась госпожа Тимирева. Какое она имеет отношение к вам?

Колчак:

– Она – моя давнишняя хорошая знакомая, она находилась в Омске, где работала в моей мастерской по шитью белья и по раздаче его воинским чинам – больным и раненым. Она оставалась в Омске до последних дней, и затем, когда я должен был уехать по военным обстоятельствам, она поехала со мной в поезде. В этом поезде она доехала сюда до того времени, когда я был задержан чехами. Когда я ехал сюда, она хотела разделить мою участь со мною.

Попов:

– Скажите, адмирал, она не является вашей гражданской женой? Мы не имеем право зафиксировать это?

Колчак:

– Нет».

Видимо, адмирал не хотел подвергать лишним опасностям Анну Васильевну, отрицая любовную связь с ней. Он знал, что будет расстрелян большевиками. И он не хотел, чтобы такой же доли «удостоилась» близкая ему женщина.

Сама же Анна Васильевна Тимирева никогда не теряла мужества признаваться в любви к Саше. В своем заявлении Генеральному прокурору СССР она из Карлага написала:

«15 января 1920 года я была арестована в Иркутске в поезде Колчака. Мне было тогда 26 лет. Я любила этого человека и не могла бросить его в последние дни его жизни. В сущности – вся моя вина».

Один из осведомителей Карлага пишет:

«В лагере она продолжала расхваливать своего возлюбленного Колчака. Она говорила, что его зря расстреляли, он был еще молод, ему исполнилось всего 46 лет. Если бы с ним поговорили нормально, он перешел бы на службу в Красную Армию. Ведь он был военным, а не политиком. Политика его не занимала даже тогда, когда он был командующим Черноморским флотом».

В другой информации осведомитель сообщает: «Тимирева распространяет слухи, что Колчак не был тираном, а он был романтиком, первооткрывателем новых островов в Арктике. Она говорит, что когда ехала в поезде «верховного», то часто бывала в его салоне. И Колчак будто бы показывал ей книгу адмирала Макарова с дарственной надписью, фотоснимок Нансена, у которого в Норвегии проходил подготовку перед своей первой полярной экспедицией…»

Что ставил под сомнение осведомитель, в действительности, было правдой. К сожалению, во всех энциклопедиях, изданных в СССР, до сих пор пропускают замечательные страницы жизни Колчака. Его представляют как кровавого правителя России и только. Между тем, он немало сделал по океанографии, так же как его учитель адмирал С.О. Макаров. В качестве гидролога Колчак принял участие в северной полярной экспедиции, организованной Академией наук России, под командованием известного путешественника Эдуарда Васильевича Толля. В 1900–1902 годы эта экспедиция обследует Ледовитый океан в районе Новосибирских островов и острова Беннета. Экспедиция вышла из Петербурга на судне «Заря» 8 июня 1900 года, прошла Ледовитым океаном через Карское море и зазимовала в западной части Таймырского пролива, занимаясь изучением Таймырского полуострова. Следующая зимовка уже проходила на острове Котельном, после чего весной была обследована группа Новосибирских островов. Весной 1902 годаТолль с астрономом Зеебергом пробрались на нартах к острову Беннета, оттуда они уже не вернулись… А.В.Колчак организовал экспедицию по разысканию барона Толля и констатировал его гибель при переходе на Большую землю по неокрепшему льду с острова Беннета. В поисковом походе Колчак проявил отвагу и мужество. В Географическом обществе ему вручили за эту экспедицию высшую научную награду – большую Константиновскую золотую медаль.

Отличным военным командиром показал себя Колчак при защите Порт-Артура. Именно он с командой миноносца «Сердитый» поставил минные заграждения около порта, на которых взорвался японский крейсер «Такосадо». Он очень печалился, когда погиб адмирал Степан Осипович Макаров, его кумир и старший наставник. Имя этого большого флотоводца все знают в связи с двумя кругосветными плаваниями на «Витязи», которыми он руководил. Впервые в России Степан Осипович выдвинул идею строительства ледокола «Ермак», на котором совершил арктическое плавание в 1899 и 1901 годах. Командуя Тихоокеанской эскадрой в Порт-Артуре, он погиб на броненосце «Петропавловск», который подорвался на японской мине.

К числу побед Колчака надо отнести его участие в экспедиции по изучению вопроса о северном морском пути из Тихого в Атлантический океан. В 1909 году на судне ледокольного типа «Вайгач» он пересекает Средиземное море, Индийский океан, входит в бухту Золотой Рог у Владивостока, а затем держит курс на Берингов пролив, обследует этот район, ведет съемки и астрономические наблюдения на мысе Дежнева.

В годы первой мировой войны Колчак делает все возможное для развития флота на Балтийском море, строительства первых подводных и минных лодок. Он выставляет в Финском заливе сильное минное поле, так что корабли неприятеля не рискуют подходить к берегам России. За это Колчака награждают Георгиевским Крестом.

Конечно, после этого следует новое повышение – А.В. Колчака назначают в 1916 году командующим Черноморским флотом. С производством в вице-адмиралы. И, надо сказать, Александр Васильевич отличается – даже в самые страшные революционные годы Черноморский флот не теряет своей боевитости, хотя большевики все делают для его уничтожения. Но, странное дело, рядовые матросы, офицеры больше слушают Колчака, чем красных комиссаров. Они продолжают защищать Россию и ее морские границы до последней капли крови.

Сейчас тяжело читать протоколы заседаний Чрезвычайной следственной комиссии по делу Колчака. Проводя допрос адмирала, большевики стремились всячески унизить его, выбить такие показания, чтобы перед всеми предстал образ неумного и кровожадного врага народа. Однако ничего подобного не получилось. Колчак держался на заседаниях комиссии с достоинством, демонстрируя свой высокий интеллект и преданность присяге, данной императору и правительству. Даже В.И.Ленин вынужден был сказать о «довольно неумном порицании, глупых обвинениях Колчака».

…Его расстреляли вместе с премьер-министром Пепеляевым. Их тела красноармейцы не похоронили в землю, а выбросили в прорубь Ангары.

Когда перед расстрелом Колчаку зачитали постановление большевиков, он только и сказал:

– Как? Без суда?

Без суда и следствия была отправлена из Иркутской тюрьмы в лагеря смерти княгиня А.В.Тимирева, единственная вина которой состояла в любви к Колчаку. Но разве за любовь наказывают? Оказывается, в стране Советов все было возможно.

После иркутской тюрьмы Анну Васильевну содержат в Бутырке, Забайкальском лагере, отправляют в ссылку в Малоярославец, Тарусу. В апреле 1939 года ее вновь осуждают по статье 58 пункт 10 на восемь лет лагерей. Она попадает в Карлаг, где была вначале использована на общих работах. А затем ее переводят в культурно-воспитательную часть художницей клуба Бурминского лагерного пункта.

В Бурме ее запомнили как обаятельную женщину, полную любви и уважения к людям. Она прекрасно играла на стареньком пианино в клубе, часто выступая в концертах художественной самодеятельности. Ее любимый номер – исполнение «Лунной сонаты» Бетховена. Как-то она написала масляными красами по памяти портрет Колчака. Конечно же, эту картину у нее изъяли хозяева лагпункта.

В Интернете я разыскал сборник «Милая, обожаемая моя Анна Васильевна» (Москва, 1996 год). В нем опубликован дневник разных лет Тимиревой. С грустью и печалью пишет она о Бурме. «Просоленная степь, прошитая железнодорожной ниткой, кучка саманных бараков, огород и парк у пруда, куда вход заключенным воспрещен, хотя каждое дерево посажено их руками. Бурминское отделение Карлага. Посредине клуб – просторное здание, тоже саманное и тоже протекающее в дождь, как и все остальные бараки».

Далее Анна Васильевна повествует о тяжелом каторжном труде на полях, откормочных площадках, фермах. Единственное утешение – это кино в клубе, драматический кружок, театральные постановки.

Она поясняет: «Актеры – заключенные, режиссер и художник – тоже. На репетиции приходят после дня работы, кто где. А день – от зари до зари. Казалось бы, сил хватает только дойти до своей койки, свалиться, как мешок, и спать, спать.

Но на репетиции, на спектакле можно забыть за это время обо всем, что не театр, готовить праздник, и это действительно праздник для многих. Наша публика – заключенные тоже. Публика очень чуткая, прямо сказать – умная публика».

В Бурме Анна Васильевна как художница клуба оформила немало спектаклей. Но самой большой удачей она считает пьесу «Забавный случай» итальянского драматурга Карло Гольдани. Этот спектакль поставила режиссер Анна Лацис, родственница латвийского писателя Вилиса Лациса. Именно он содействовал досрочному освобождению Анны, находясь на должности председателя Совета Министров Латвийской ССР в 1946–1959 годы. А главную роль в спектакле Констанции сыграла Мариетта Капнист, будущая кинозвезда советского экрана, замечательная актриса театра. Дружбу с Мари Анна Васильевна пронесет через всю жизнь, они будут встречаться в Москве на Плющихе, на дачах в Подмосковье…

Что спасало Анну Васильевну в дикой, поросшей караганником Бурме? Она сама отвечала в дневнике: «Мое высокое стремление к Поэзии». А.В.Тимирева не считала себя поэтом, хотя по сути таковой являлась. Если бы ее стихи в те времена печатали в журналах и газетах, она стала бы знаменитой, признанной поэтессой.

В Бурме Тимирева написала цикл стихов «Позабыть пора пустые бредни» (1938 год), «Дни ползут, но летят недели», «Все холодные дни короткие» (1939 год)… В них мягкая лирика сочетается с отчаянностью, безвыходностью своего положения. В 1942 году Анна Васильевна пишет:

 
«Нам никогда не быть свободными,
По милым не ходить местам,
И это поле огородное
Как братская могила нам.
И нет за этими пределами
Теченья грозного войны.
И будто вовсе нету дела нам,
Что мы на смерть осуждены».
 

В стихах «Топография» в 1944 году она в преддверии освобождения своего восклицает:

 
«И будет жизнь еще возможной,
Лишь если скроются вдали,
Навек пропав в пыли дорожной,
Бурма, Мухтар и Арчали!»
 

В спецархиве мне показали справку Управления Карлага об освобождении А.В.Тимиревой-Книппер из Карлага и поселении ее на станции Жарык. Справка датирована 24 марта 1946 года. Именно на этой станции она пишет последнее стихотворение из казахстанского цикла:

 
«Каждый день прощаюсь
                               с Казахстаном —
Мне весны здесь больше не видать.
На рассвете просыпаюсь рано —
Скоро мне с зарею не вставать.
Все минует – годы заточенья,
Тяжкий труд, и голод, и война…
Только будет страшное виденье —
Будет сниться черная страна!
И за жизнь мою в затворах тесных,
И за все, что вытерплено мной,
Встречу старость, тихую, как песня,
Над широкой русскою рекой».
 

Она, действительно, встретила свою старость на Волге под Тверью. Подмосковье стало ее последним местом отдыха и вдохновенья. Но до этого после освобождения из Карлага она еще не раз попадет в жестокие лапы органов безопасности. Опять ссылки, опять лагеря. В 1954 году (после смерти Сталина) она напишет Маленкову: «Мне уже 61 год. Теперь я в ссылке. Я не знаю, почему и зачем меня мучают?!» Но добрый Георгий Максимилианович, несостоявшийся «наследник» Сталина, ничем не смог помочь Тимиревой. И только после XX съезда партии 27 февраля 1957 года пришла долгожданная весть: «Дело в отношении Тимиревой прекратить за отсутствием состава преступления».

Меня долго терзала мысль: когда же Анна Васильевна стала Книппер? И, наконец, нахожу объяснение в ее дневнике. Когда в годы НЭПа Анна Васильевна работала архивариусом в Русско-канадско-американском пассажирском Агентстве, там познакомилась с торговым агентом Туркменторга Всеволодом Константиновичем Книппером. Он был старше ее на пять лет, полон романтики, дружил с Михаилом Комеловым, Николаем Степановым, Никитой Пешковым. Несведущим читателям поясню, что Михаил Комелов был личным адъютантом Колчака. Никита Федорович Пешков плавал старшим помощником капитана на «Варяге», много лет дружил с Колчаком, знал Тимиреву как его гражданскую жену. Николай Николаевич Степанов тоже был из морских офицеров, для него Колчак был идеалом служения России… Вот эти друзья Тимиревой и Книппер и познакомили, и свели их в одну семью.

В.К. Книппер был инженером-путейцем, вся его жизнь – сплошные командировки. Он принимал участие в строительстве гидросооружений, железных дорог в Казахстане, был участником большой гидрографической экспедиции на Балхаш… Многие исследователи жизни Тимиревой путают ее мужа Книппер с автором знаменитой песни «Полюшко-поле». Всеволод Константинович никогда не был ни поэтом, ни композитором.

Он очень любил Тимиреву, хотя фактически не прожил с ней и одного года. В 1942 году его не стало. Тимирева узнала об этом спустя многие годы, так как в то время находилась в лагпункте Бурма.

В 1947 году Анна Васильевна, отбыв свой очередной срок в Карлаге, покидает казахстанскую степь, живет в городе Щербаково в России. Но в 1949-м ее опять арестовывают, отправляют этапом на каторгу в Енисейск.

А.В.Тимирева пробыла в тюрьмах и лагерях около 30 лет. Только в 1961 году она была полностью реабилитирована и прописана в Москве.

Скончалась Анна Васильевна в январе 1975 года в возрасте 80 лет. Ее последние слова были о незаконном расстреле А.В.Колчака, о ее большой любви к этому незаурядному человеку.

Глава 5
В долине слез

Когда работаешь в архиве Генеральной прокуратуры РК, то невольно делаешь открытие за открытием… Большой волнительной неожиданностью для меня стала найденная здесь учетная карточка № 257299 заключенной Мессерер-Плисецкой Рахиль Михайловны – матери знаменитой балерины, народной артистки СССР Майи Плисецкой. И мои чувства можно понять, ибо в богатейшей литературе о приме советского балета нигде не говорится о том, что ее мать в 1938 году была надолго репрессирована, отбывала свой срок в Карлаге. Даже в книге Н. Рославлевой «Майя Плисецкая», выпущенной в издательстве «Искусство» в Москве в 1968 году, ничего не сообщается об этом. Да что там – до сих пор историки, краеведы не дают никаких сведений о матери Плисецкой. Тем более мне было интересно читать скупые данные о Рахиль Михайловне Мессерер-Плисецкой: «Родилась в 1902 году в городе Вильно (Польша). Местожительство: г. Москва, Гагаринский переулок,7/8, квартира 3. Профессия – киноактриса. Образование – среднее. Осуждена Особым совещанием НКВД СССР 16 марта 1939 года на срок восемь лет как «социально опасный элемент». Из Бутырской тюрьмы была доставлена в Карлаг 4 мая 1938 года, распределена в Акмолинское спецотделение в тот же день».

Как мы уже знаем, Акмолинское спецотделение – это сокращенно «Алжир» (Акмолинский лагерь жен изменников Родины). Он был организован в январе 1938 года. Прямо в степи спешно поставили несколько саманных бараков, четыре вышки для часовых, обтянули это треклятое место колючей проволокой – и вот вам лагерь готов! И он постоянно расширялся и расширялся, так как мест для женщин – заключенных не хватало. И вновь прибывшие сами строили себе бараки в пургу и метель, жару и дождь, устанавливали в них нары, вместо матрацев бросали на деревянный настил солому, и так жили, как скот, как звери…

Рахиль Михайловна была отправлена из Бутырской тюрьмы в казахстанские степи так называемым «столыпинским» вагоном с решетками вместо дверей и окон. И чего только она не вынесла в Карлаге: сорокоградусные морозы, голод и тиф. Вместе с ней из Бутырской тюрьмы прибыло 1600 женщин. Бараки в Алжире были переполнены до отказа, приходилось спать прямо на полу на грязных соломенных матрацах.

Со временем в Акмолинском отделении Карлага собралось более 18 тысяч женщин, осужденных Особым совещанием НКВД СССР. Здесь отбывали свои сроки жены, родственницы видных государственных деятелей страны, военачальников, ученых, писателей, дипломатов. Достаточно напомнить, что в Алжире содержались жены Бухарина, Енукидзе, Блюхера, Сейфуллина, Майлина, Нурмакова, сестры Тухачевского… Здесь, в Алжире, Рахиль Михайловна чем только не занималась: доила коров, рыла арыки, собирала камыш, сеяла пшеницу. Летом 1938 года началось строительство швейной фабрики, и она была задействована на производстве саманных кирпичей, которые изготавливали вручную. Ее руки, не знавшие до этого тяжелой физической работы, покрылись мозолями, опухли, покраснели.

Успокаивало одно: рядом с ней находились такие же известные люди искусства. Они в свободное от работы время душными тоскливыми вечерами собирались вместе: пели песни, читали стихи… До сих пор бывшие заключенные вспоминают хор, которым руководила М.Лер, танцевальную группу Т.П. Ивинг-Афониной. Кстати, о досрочном освобождении Татьяны Павловны Ивинг-Афониной, а затем о ее полной реабилитации постоянно хлопотал Леонид Осипович Утесов. В фондах музея поселка Малиновка Акмолинской области до сих пор хранится его письмо: «Татьяну Павловну Ивинг-Афонину знаю с 1928 года как артистку, танцовщицу, неоднократно выступал вместе с ней в концертах, в которых она с партнерами великолепно демонстрировала свое мастерство. Свидетельствую это обстоятельство с ответственностью и удовольствием, так как всегда получал радость от ее выступлений».

За Рахиль Михайловну вроде бы хлопотать было некому, хотя она в то время уже была знаменитой актрисой немого кино. Р.М. Плисецкая успешно снялась в фильмах «Вторая жена», «Прокаженная», «Долина слез» и других. Ей предвещали большое будущее, как и ее сестре Елизавете Михайловне Мессерер, характерной актрисе театра имени Ермоловой. Но самой яркой звездой в семье Мессерер считали их сестру Суламифь Михайловну, прекрасную балерину Большого театра. Именно она первой рассмотрела в Майе огромный талант танцовщицы и взяла ее под опеку. Уже в четыре года дочь Рахиль, маленькая Майя станцевала дома весь детский балет «Красная Шапочка» (на музыку Дрига). Причем, одна освоила и представила все роли спектакля – Красной Шапочки, Волка, Бабушки. И Суламифь сразу взяла девочку танцевать на балетные утренники в Московский мюзик-холл.

Ох, Майя, Майя… Забившись в деревянный угол на верхних нарах в бараке, Рахиль Михайловна вспомнила, как в конце двадцатых годов она неожиданно потеряла дочь. Выбежав на бульвар, она увидела большую толпу, которая аплодировала ее дочери. Оказывается, Майя услышала по радиодинамику свой любимый вальс Делиба (из балета «Коппелия»), не выдержала и стала танцевать под знакомые звуки, вытянувшись на носочках… Рахиль Михайловна решила сохранить башмачки, в которых впервые «публично» танцевала ее трехлетняя дочурка, и спрятала их в комод. Пройдут года, она вернется домой в Москву, откроет ящик и найдет в нем эти башмачки, в которых носки были протерты до дыр. И прижмет их к щекам, и впервые заплачет от счастья. Ее дочь Майя к тому времени станет артисткой Большого театра Союза ССР, покорит всех в спектаклях «Лебединое озеро» П.Чайковского, «Умирающий лебедь» К. Сен-Санса.

Когда Рахиль Михайловну арестовали, Майе было тринадцать лет. Волшебный мир балета уже вошел в ее жизнь. И Рахиль Михайловна часто вспоминала в Карлаге, как впервые приехала с дочерью к своему мужу на остров Шпицберген. Михаил Плисецкий был поражен талантом своей дочери. И за великолепные танцы он, шутя, подарил ей весь архипелаг вместе с Полярной звездой. В то время Михаил Плисецкий был консулом и главой советской угольной концессии на Шпицбергене. Как раз во Дворце культуры угольщиков Майя исполнила первую на сцене роль Русалочки из оперы «Русалка» в самодеятельном спектакле.

Как они были счастливы в то время! Посмотрев свою дочь в спектакле, Михаил сказал Рахиль:

– Милая Ра, надо Майю отдавать в Московское хореографическое училище. Иначе здесь, на Шпицбергене, ее талант замерзнет.

Да и сама Рахиль понимала, что талант – не пустой звук, и если им не заниматься всерьез, не будет песни. И когда семья вернулась в Москву, то Рахиль сразу бросилась с дочерью в хореографическое училище Большого театра. И ее девочка выдержала жесткие условия конкурса и стала учиться в классе Елизаветы Павловны Гердт, прекрасной балерины академического плана.

Все складывалось в их семье удачно до тех пор, пока в 1937 году не арестовали мужа Рахиль Михаила Плисецкого как врага народа. С тех пор начались черные дни. Вскоре мужа расстреляли, а ее спровадили в Бутырку.

Прощаясь с родными, Рахиль попросила старшую сестру Суламифь Михайловну Мессерер взять Майю к себе на воспитание. И в первом же письме из Москвы, которое Ра получает еще в Бутырке, Суламифь сообщает, что Майя с самозабвенным упорством постигает прекрасную и трудную науку танца. Конечно, безумно скучает по матери, но ее тоску захлестывают занятия, она, кажется, живет в другом мире. Помогает Майе и ее дядя Асаф Михайлович Мессерер, которого в то время критики по праву называли первым классическим танцовщиком советского балета. Он был ведущим солистом Большого театра, в начале тридцатых годов вместе с Суламифь они давали гастроли в ряде европейских стран, являясь первыми «полпредами» советского балета за рубежом.

Суламифь передавала слова утешения и от другого брата – Азария Мессерера, который был любимым учеником Е.Б. Вахтангова, одним из лучших артистов театра.

Рахиль в то время еще не знала, что все они давно бились за справедливость, за отмену ее жестокого осуждения органами НКВД, даже написали письмо И. Сталину.

Подруги по нарам говорили Р. Плисецкой:

– Эх, Рахиль, Рахиль, не надо было тебе играть в фильмах с такими названиями: «Прокаженная», «Долина слез». Вот и стала ты прокаженной и в долину слез попала. Скоро ли теперь нас отсюда вызволят?

И все же надежда на освобождение не покидала Р.Плисецкую. Суламифь уже в Карлаг писала ей: «Будет и на твоей улице праздник. В Москве говорят, что многих заключенных освобождают. Недавно вернулся из ссылки сценарист Николай Эрдман. Верю, что дойдет очередь и до тебя».

В апреле 1939 года был арестован и расстрелян как враг народа нарком НКВД Н.И. Ежов. Заключенные вздохнули с облегчением: будут освобождать, Сталин разберется, даст команду. Но прошло немного времени, и по приказу нового «генерального чекиста» Берии были арестованы и расстреляны И. Бабель, В. Мейерхольд, М. Кольцов и многие другие. Преследование и уничтожение талантливых людей страны продолжались.

Многие хотели бежать из акмолинской степи – долины слез. Но затем отказывались от этой мысли. Бежать, но куда? Вдали – свинцовое небо, необъятная пустота, не видно никаких дорог. Как поется в песне, пыль да туман. А если грянет выстрел?

И все же что-то стало ломаться в жестокой машине сталинизма. Всему есть предел. Однажды Рахиль вызвал начальник Акмолинского спецотделения С.В. Баринов и сказал:

– Собирайся в Москву. Если бы не твоя дочь, то гнить бы тебе в лагере до самой кончины.

Вскоре Рахиль посадили на полуторку, повезли в Акмолу на московский поезд. Вокруг стояла невероятная июльская жара. Рахиль смотрела на желтую степь, местами покрытую караганником, черными крестами кладбищ, и ей хотелось плакать. Сколько загубленных людей осталось лежать навечно. Прощай, долина слез!

Но Москва давно стала для Ра мачехой. Ее не освободили окончательно, как просили об этом Сталина сестра Мита и брат Асаф, награжденные орденами за творческие успехи на балетном поприще. Ее из Москвы направили на «вольное поселение» в Чимкент. Разрешили взять с собой маленького сына.

Вскоре Майе разрешили навестить мать на двадцать дней, не больше. Чимкент встретил ее невыносимой жарой. Но она этого не замечала, целуя синие губы матери, касаясь ее огрубевших ладоней… Мать есть мать!

Только весной 1941 года Рахиль освободили из ссыльного плена. Но радость была преждевременна. Началась Великая Отечественная война, и семью эвакуировали в Свердловск. Майя заботилась о матери и двух братьях, как могла, – выстаивала двухкилометровые очереди на улицах за хлебом, картошкой, носила воду из промерзших колодцев.

Вскоре из Москвы пришло письмо от Суламифь Мессерер. Она требовала срочно, немедленно вернуть Майю в столицу. Ей уже шел семнадцатый год, медлить было нельзя – пропуски занятий балетом затянулись на неопределенный срок, еще немного, и можно было попрощаться с Большим театром. Жаль было матери терять помощника по дому, уходу за детьми, и она попросила Майю остаться. Но та показала свой характер, огромную любовь к балету.

– Мама, это мой единственный шанс стать Мастером, – твердила она. – Неужели ты меня не отпустишь?

Мать отпустила. И в том, что она так поступила, нисколько потом не жалела, радуясь успехам дочери в балете.