Текст книги "Последнее безумное поколение"

5

Мы встали, скрипя суставами, и, раскачиваясь, побрели. Сначала я написал – «раскаиваясь». Может, правильнее? Или нет?

Широким жестом он распахнул сарай.

– Кирпичный бизнес! – произнес он.

Уже не «духовное наследие», а более откровенно. Кирпичи, как и прежде, излучали жар и даже озаряли темное помещение.

– Раньше за них женщины отдавались, – прохрипел он. – И какие!

– Откуда же тут такие брались? И куда делись? Нам с тобой, наверное, надо на кладбище, раз мы такими интересуемся? – сообразил я.

– У тебя одни бабы на уме! – Он неожиданно переправил все моральные упреки в мой адрес. Для этого держит?

– А другого применения у этой продукции нет? – спросил я. – Церковь, например, выстроить?

– Выстроили уже. В девятнадцатом веке!

Теперь – гуляй не хочу.

– Так что сейчас волнует тебя? Бабки? – догадался я.

– Додул наконец-то! – усмехнулся он. – Схема проста…

Придется временно признать его умственное превосходство.

– Везем кирпичи в местную администрацию…

– И замуровываем вход!

– С какой стати? – усмехнулся он.

– Ну, не очень что-то они заботятся о тебе! – Я огляделся.

– Ошибаешься!

Сейчас я пойму, что он богат. Мы богаты!

– Везем кирпичи в мэрию, оформляем – и получаем бабки. Не-ме-ре-ные! Главное – чтобы народ видел, что мы сделали завоз.

– А где народ?

– Будет! – пообещал он. – Потом мы тайно, ночью, везем кирпичи назад и укладываем сюда же! До следующего года. А деньги – отдаем. Понял?

– Кругооборот кирпичей.

– А процент у нас остается!

– Один?

– Ну… замнем для ясности. Как это тебе?

– А где деньги держишь? – заинтересовался я. – На карте?

Моя-то карта тю-тю!

Помедлив, он кивнул.

– А где карта? – я огляделся.

Тут надо, видимо, использовать ландшафт?

– Ни за что не догадаешься!

– В сортире? – я выбрал самое парадоксальное решение, свойственное, кстати, многим.

Он подмигнул. Так я и знал. Таким деньгам там самое место!

– И когда… очередной вклад? – поинтересовался я.

– Сегодня. Вот погрузим, свезем.

Выдал мне рукавицы. Но почему-то только мне.

– Извини, одна пара, – объяснил так.

Передо мной стоял «кирпичный Манхэттен»!

– Тут автопогрузчик нужен как минимум, – произнес я.

– Заметь, ты это сказал! – вдруг вскричал он.

Что я сказал? Но жизнь наказала.

6

Могильный холмик в углу двора вдруг задвигался.

– Я здесь! – донеслось глухо из-под земли.

Я все думаю теперь, как я мог видеть все это и не сойти с ума?

– Алле! – почему-то произнес я.

Холмик в ответ задвигался веселее. И даже вдруг высунулась какая-то двупалая клешня и приветственно мне помахала. Предстоит мне ее скоро пожать? Смогу ли? Или откажусь? Это теперь называется «загробный расизм» и жестко наказывается. Но какое мужество надо иметь, чтобы не сплоховать!

– Это ты его закопал? – повернулся я к Севе.

Сева развел руками, что означало, видимо, да.

– Это был чей-то близкий человек? Кто его потерял? – я четко стал контролировать свои идеи, вернее их исполнение, раз уж я приехал сюда.

– Я его потерял, – глухо проговорил Сева. – Но мне это почему-то не зачлось. Якобы я ему не близок!

– Так ты же живым его зарыл!

– Так железяка. Какой он «живой»?

– Все мы давно уже железяки, – вздохнул я.

– Но мы ведь с душой! – простонал Сева.

Да уж! Но где же она?

– Он вам сейчас понарасскажет! – донеслось из ямы.

– Теперь он твой! – Сева цинично усмехнулся. – Наслаждайся!

– Сейчас-сейчас, – голос усиливался.

И, отряхивая землю, вылез… примус. Две раздвоенные клешни воздеты вверх. Головка (у примуса это называлась конфорка). Тут, видимо, и горит огонь разума. Глазки-огоньки. Впрочем, довольно дружелюбные. Медное брюхо. Ножки изогнутые – четыре. Видимо, для устойчивости. И, как я вскоре увидел, для ходьбы. Общий цвет – медный. Любо-дорого. Бери – не хочу.

– Да! Сэкономили мы на тебе! – вырвалось даже у Севы.

Общались раньше? Безусловно, раз он его закопал. Но, похоже, и породил? «Тарас Бульба – 2»!

Субъект доковылял до меня, и лихо кинув клешню-руку к головке, доложил:

– Прибыл в ваше распоряжение! – звонко, с металлическим отзвуком.

В мое? Почему же сразу в мое? Вон еще люди. Но в их распоряжении, он вроде бы уже побывал. И чем это кончилось? Увы!

– Ваш горячий поклонник с ранних лет! – расшаркался он. – Безумно рад встрече!

Как-то я был ошарашен таким успехом.

– Ваши идеи покорили мир. Если бы не ваши гениальные «Потеря близкого человека» и «Уход», мир погрузился бы в хаос, страдания были бы неуправляемы или, хуже того, их не было бы вообще. А сейчас, – он огляделся, – гармония!

С одной стороны, лестно. Но и настораживает. Почему этот примус знает про меня все тщательно скрываемое? Другой уровень сознания? В этой маленькой головке?

– А-а-а! Прокололся ты наконец! – Сева захохотал. – Ну как тебе этот… гусь? И учти: это еще только начало, – злобно пообещал он.

– Давно за вами слежу с восхищением, – продолжал примус. – К вашим рукам пылинки не прилипло!

– Что несет? – простонал Сева.

Но тут я был с примусом согласен: стараюсь соответствовать. А он довольно мил.

– Но кто вы? – вырвалось у меня.

– Автопилот! – Сомкнув все четыре пятки, он отдал мне честь.

– Автопилот чего?

– Вообще-то, нас делали для космических пространств. Но этот, – яростный взгляд на Севу, – приспособил меня сюда, по хозяйству. Украл у Космоса! Ты за это ответишь! – Ткнул клешней в хозяина.

– Уже жалею! – откликнулся тот.

– Козу заведи – с ней и живи! – произнес гость из-под земли. – Айн момент! – эта реплика адресовалась уже мне.

Печатая шаг, насколько это было возможно, он направился к столбу и вонзил раздвоенную свою клешню в розетку. Его затрясло. Бело-алые волны бежали по нему. Притом он приветливо помахивал другой клешней мне. И я отвечал. Его трясло все сильнее. Разнесет? Но он как-то вовремя выдернул клешню. Виртуоз! Он сделал несколько шагов (не скажу, размашистых) в мою сторону.

– Готвальд, – он протянул мне ручонку-клешню, – можно Готя!

Я осторожно ее пожал. Неизвестно, какое в нем напряжение. На ощупь вроде обычное – двести двадцать вольт.

– Готвальд? – Что-то зашевелилось в памяти. – Если не ошибаюсь, генсек компартии одной из прежних дружеских стран… Чехословакии?

– Спасибо ему: он выбирал. – Клешня указала на Севу. – У него одни лишь генсеки в голове!

– Неправда! – обиделся Сева. – Аньку свою я в честь Анны Карениной назвал.

Не дочитав, видимо, роман до конца. Да. Толстой тоже со своими творениями был жесток, как и наш Сева.

– Запой твой, надеюсь, кончился? Делом собираешься заниматься? – высокомерно допрашивал Готя.

– Ты еще будешь командовать мной? – Сева вяло отбивался. – Но в кирпичном-то деле я мастак! – это уже ко мне, с оправданием.

– Герцогине мраморную лестницу реставрирует кирпичом! – саркастически произнес Готя.

– Тут герцогиня есть? – Меня как раз больше заинтересовало это.

– Тебя заждалась! – насмешливо произнес Сева. – Ладно, работаем… раз уж собрались.

Прихватив из сарая вожжи (а конь, интересно, где?) и намотав их на кулак, Сева прыгнул в могилу. Еще кто-то там? Похоже, да.

Готя сноровисто подковылял к недавно оставленной им яме и умело поймал концы вожжей, выброшенные вверх Севой. Достанут коня? Я бы прокатился! Тащили довольно долго. И наконец, бухнулся на поверхность… автопогрузчик! Его-то за что? Да. Странные делает Сева заначки!

Я произнес: «Автопогрузчик» – и он явился. Место, где сбываются мечты? Автопогрузчик был похож на машинку, какие снуют на детском автодроме, но обладал колоссальной силой: по стальной раме поднималась платформа-козырек, вздымая… всё! Я думаю, до нескольких тонн!

Готя лихо, как кавалерист, запрыгнул на маленькое сиденье, ухватил штурвал. Подсовывая заостренную платформу под штабеля кирпичей, стоявшие на подставках, поднимал сразу целую «секцию», и она плавно съезжала в кузов шассика. Чистая работа. Кузов загружен!

Сева спокойно сел в кабину шассика и уехал. Я в недоумении повернулся к Готе. В нем что-то булькало, потом затихло…

– А мы зато с вами закатимся к герцогине! – Он вдруг захохотал.

7

– Уверяю, она понравится вам! – кричал Готя на ветру. Автопогрузчик летел, как торпеда. – Я женюсь на ней и сделаюсь герцогом.

– А я бы хотел конюхом, – скромно попросил я. – Люблю лошадей с детства!

– Считайте, что вы уже конюх! – он улыбнулся. Что именно в нем улыбалось, трудно сказать. Но – светлело. – Убежден, что сил у вас хватит. Хотя и я силен. Уверяю, что руку вашу я положу.

Даже страшно представить этот поединок.

Вдруг, словно из воздуха, соткался замок на скале у моря. Мне уже виделся он пару раз, но я убеждал себя, что это фата-моргана, дрожащая в горячем степном воздухе… Замок! И даже мрачный.

– Одну башню снесло землетрясением, – кричал Готя сквозь ветер, – было пять!

Боюсь, что мы и в четырех-то башнях заблудимся. Огня ни в одной нет. Герцогиня тоже, я думаю, со снесенной башней, раз в таком диком месте живет.

– Умоляю вас! – прокричал Готя. – Первый вальс – мой!

Надо присмотреться. Может, и второй его?

Лихо припарковавшись на плитах с торчащим в трещинах сорняком, мы поднялись по ступеням и вошли в холл с уходящей вверх мраморной лестницей с фрагментами кирпича.

– Вы видите, что этот Сева творит? – возмущался Готя. – «Реставрация» называется!

Разгорячился – не прикоснись.

Перед нами возник красавец… одетый в форму железнодорожного проводника. Странно. Проект «Замок», возможно, спонсируется железнодорожными магнатами? А это, наверное, мажордом?

– Емелья-ан! – представился он.

Помню! Терка была у нас в предпоследней моей поездке – из-за пледа, а до этого – из-за щей. Тогда и Анжела появилась. Бригада?

– Герцогиня не может вас принять, – произнес он надменно.

– А почему это ты решаешь? – завелся Готя.

Видно, тут не впервой.

– Пропустите гостей! – послышался голос сверху.

И я на дрожащих ногах поднялся по лестнице, прижимая к груди Готю, словно букет. Подарочек еще тот! Он сразу же вырвался, упал вниз и стал там расшаркиваться, как настоящий джентльмен.

– Разрешите представить вам…

Слава богу, это происходило внизу, не мешая нам.

– Мы знакомы, – проговорила она.

И еще как!

– Сколько усилий и страсти я вкладывал, – заговорил я, – чтобы… не встретиться с вами на улице. Сердце бы разорвалось! Один только раз мы виделись с вами на елке. Поглядели только – и все. Ваш дом за квартал обходил по пути из школы и в школу.

– И я, – улыбнулась она.

– И это страдание было слаще всего! Ценнее!

Давно я уже ни с кем так не говорил.

– При том я не знал, что вы герцогиня. Думал, школьница!

– Но я и сама еще не знала тогда. Но вот – случилось! – Она протянула тонкую руку, рукав съехал. – Адель!

– Почему-то я знал, что имя необыкновенное. А мое…

– А ваше имя я знаю. Что, наверное, говорит о том, что я все же была активнее! – Она засмеялась. – Хотя вы… переменили семь масок – узнать вас легко. Мне, во всяком случае. Спасибо, Готя!

Готя выеживался внизу.

– Но это всего лишь мой друг. И я уже говорил вам и вашему, как выяснилось, другу… что первый вальс – мой! – Он раскланялся.

– Готя! – она засмеялась. – Когда ты слышал тут вальс?

В ответ Готя вновь поклонился, считая, видимо, что у него безупречный пробор. Как бы конфорка эта не отвалилась от частых покачиваний.

Бесшумно возник Емельян.

– Ваша встреча, увы, под запретом! – проговорил он.

– Но, простите, кто вы? Я не знаю вас, – проговорила Адель. – Почему вы здесь?

– Почему, – разозлился я, – ей нельзя встречаться?!

– Вы прекрасно знаете почему! – ответ он направил ей. – В силу вашего предназначения!

Еще не умом, а подсознанием я ощутил: «Нельзя! Это наше проклятие!»

– А вы об этом тоже скоро узнаете, – это он сообщил мне. – Пройдите в замок!

Да. Счастье, видимо, будет недолгим.

– Пойдемте… я покажу вам все, – печально проговорила она.

Тут-то, видимо, и заключена невозможность! Но брала же она у Севы кирпичи? Это бодрая мысль!

– Стойте! – Готя метнулся за нами, но Емельян, взяв его за горлышко, оторвал от земли. Точнее, от мрамора.

Мы с Адель шли по сумрачному гобеленовому коридору, сцепившись пальцами, но уже молча.

– Вот, – она с трудом сдвинула тяжелую резную дверь, – опочивальня! – с легкой иронией произнесла.

Да-а. Опочивать здесь, наверное, можно… хотя больше подошло бы слово «опочить». Какая-то гигантомания!

– Честно скажу – не мой «сайз», – признался я.

Неужели в этом вся невозможность? Если бы!

– Пойдемте дальше…

Найдется, может, какое-то более приемлемое помещение? Но увы, нет!

– Вот! – Она решительно надавила на тяжелую дверь – и открылось.

Назвать это помещение уютным не мог даже я, записной оптимист. Там было абсолютно темно… но чувствовалась бескрайность, и оттуда неслись какие-то стоны и вопли, притом и на незнакомых мне языках (а я знал четырнадцать).

– Что это? – спросил я.

Хотя знал: то самое, что погубит нашу любовь.

– Зал неприкаянных душ. И я должна проводить с ними все время!

– Вы… Даритель новой судьбы?

Она кивнула.

Прав Емельян. Сочинитель и Даритель – не пара. Жизнь не случайно нас развела. Прямо тут и оставить ее, на пороге бездны? Выше моих сил расстаться! Во избежание коррупции, которой мы навряд ли бы с нею занялись… Но! Сочинитель, Вершитель, Даритель… не должны видеться никогда, иначе все это величие с обилием родственников рискует превратиться в мелкую лавочку. Я сам это говорил, когда был молод, принципиален, безжалостен. И был прав. Сева – пример того, во что это может превратиться, увы. Но мы другие. Целую жизнь прожил я без нее… и снова расстаемся.

– Решай! – проговорила она.

Что тут решать?

Выручил Готя. Как выручал и потом. Дикий визг, пронзающий замок. И визг – не его! Но чей же?

Мы неслись с Адель по гобеленовому коридору – вместе. Неужели в последний раз?

Визжал Емельян. Готя впился клешней в самое нежное его место – ухо, и Емельян с визгом крутился, раскручивая свое ухо, как пращу, с надеждой запустить груз подальше. Но Готя не отцеплялся. Другой «сирены тревоги» он не нашел… беспокоясь о нас. Или о себе?

– Все, Готя! – Адель оторвала его на лету – боюсь, что с частью Емельянова уха. – Ты здесь в последний раз!

Как, видимо, и я. Видимо. Невидимо… Блуждал языком, ничего не предпринимая.

– Вальс «Летучая мышь»! – Готя вальсировал по залу, хохоча.

«Подарочек! Бедняжка! – мелькнула мысль. – Что у нее за жизнь, если она принимает таких гостей!»

– А вы, – Адель повернулась ко мне, – выбирайте!

Что же тут выбирать? Вы, наверное, уже догадались, кого я выбрал. Я нес его вниз по лестнице на руках, потом «оступился». Готя с веселым побрякиванием катился первым. Я съезжал, как утюг. Адель смеялась, не в силах совладать со своей врожденной веселостью, что вселяло надежды. Какие? На что?

Перед глазами мелькала – и ощущалась боками – мраморная лестница с сегментами кирпича. Что радовало. Ведь сумел же Сева взаимодействовать с ней. Хотя и не имел права. Но что важнее? И кто такой Емельян? Самозванец? Или посланец? Отрывистые мысли мелькали, как ступеньки. Звонко приземлились. Примраморились! Готя не унывал. Свалившись еще и с крыльца, уже без моей помощи, он бодро вскочил, весело свистнул в два, извините, пальца – и автопогрузчик, словно верный конек-горбунок, немедленно прибыл.

8

Я сидел на подъемной платформе спереди, вытянув ноги, как на носу катера, и так же, как на волнах, кидало на ухабах.

– Куда мы мчимся? – обернувшись к Готе, вцепившемуся в штурвал, крикнул я.

– Я знаю куда! – жестко (и сам весь жесткий) продребезжал Готя. – Я Пузырю должен отомстить!

– А кто это – Пузырь?

– Да твой любимый Сева!

– Все вы мои! – вдруг произнес я и, чтобы унять навернувшиеся слезы, добавил жестко: – А ты знаешь кто? Железный феникс… Возродившийся! – закончил я все-таки комплиментом.

Готя сделался гордым. Хорошо бы добавить, что его длинные волосы развевались на ветру, но их, увы, не было.

– Не много ли на один вечер? – я пытался его угомонить.

– Еще не вечер… еще не вечер! – стал напевать он.

Не остановишь!

Как там наш Сева Король кирпича? Кого выбрал в жертву? Его уже бьют?

Я, к счастью, ошибся. Он выбрал любовь и, положив ее подбородком на барьер террасы кафе, делал массаж мощного ее загривка, при этом довольно урча, как кот.

– Да… подзапустила ты себя, Алла, подзапустила! – сладко щурясь, ворковал он.

Откуда Алла? И это под взглядами явно недружелюбной компании, находившейся тут. Здоровые парни! Но это почему-то его не пугало. И Готю тоже.

– Дорогие асфальтоукладчики, – заговорил Готя с автопогрузчика, как с броневика, не хватало только кепки, зажатой в клешне, – Пузырь опять все деньги украл под свои кирпичи, а вы опять без асфальта, то есть без работы. На вас больно смотреть!

– Да ты и сам-то страшон! – донесся голос красивого парня с чубом, видимо бригадира. И асфальтоукладчики заржали. Их, похоже, больше волновал сексуальный вопрос.

– Ты, Аллочка, стонешь, прямо как под тигром! – весело проговорил чубатый.

– Да что такое ты говоришь, Серенький? – томно произнесла Алла. – Пусть он только чакры мне прочистит, и все! И я твоя!

– И моя! И моя! – заорали асфальтоукладчики, имея, видимо, основания. Не скупись, Серега.

– Но-но! – тот рявкнул на них, и они затихли.

– Что вы регочете? – продолжил свою речь Готя. – Вас лишили всего!

– Самое главное – при нас! Ждем не дождемся, когда вот… освободится! – весело произнес парень, похожий на Сергея, но помладше. Брат?

– Постыдись, Валентин! – простонала Алла.

– А ты сама-то соображаешь? – Валентин оскалился. – Деньги вперед надо брать!

– Не беспокойся, братан! – успокаивал его Серега. – Кота этого мы охолостим!

Сева был абсолютно невозмутим. Может, уже охолощен? Но тогда откуда же эта энергия? Тучи сгущались. Тучи от Гуччи! Сейчас Вершитель покажет себя. Стал приближаться какой-то шум. Отдаленный гром? Дождь?.. Обычный самосвал. Ссыпал гору щебня прямо у кафе. Призывая асфальтоукладчиков к работе?

– А асфальт где? – крикнул Сергей.

Самосвал тут забуксовал на куче, высыпанной им же, колеса прокручивались, и вдруг круглая белая галька, как из пращи, пролетела и стукнула Серегу в лоб, и в нем исчезла. Он упал на стол головой, и возле нее растеклась темная лужа.

– Вы видите? Видите? – первым опомнился Готя. – Стоит только слово сказать!

Из самосвала спустился водитель с голыми татуированными плечами, но глядел озабоченно только на колесо.

– Извини, Алла! – Сева оставил ее и не спеша подошел к водителю самосвала.

И что-то передал ему. Деньги?

– Вы видите? Это заказ! – негодовал Готя.

Кратко переговорив с Севой, водитель кивнул. Он подошел к поникшему Сереге, поднял за волосы голову. «Цо-цо-цо!» – поцокал, с сожалением. Потом вдруг взял голову в руки и со скрипом – визгом резьбы отвинтил ее от туловища и понес. Как голову железного рыцаря в Эрмитаже – мелькнуло сравнение. Аккуратно поставил ее на сиденье в кабине, вернулся, взяв легкий каркас Сереги, закинул его в кузов. И уехал при общем молчании и оцепенении.

– Ну, пока все, Аллочка. Я брякну, когда тебе прийти, – проговорил Сева. – Ты едешь? – он обратился ко мне.

Даже не знаю. Я глядел на Готю… Ну? Что-то наобещал людям, так выполняй. Готя, поймав мой разгневанный взгляд, задвигался, но как-то механически. Чуть не сказал, как робот. На столе остался мобильник Сергея, казалось сохранивший тепло его рук. Готя решительно схватил остывающий гаджет.

– Мы сделаем все, что намечал Сергей! – заговорил он. – Тут его мысли, планы – и мы выполним их!

И он взметнул аппарат как упавшее знамя…

Реакция была несколько неожиданной.

– Глянь, мобильник Сереги ухватил! – завопил Валентин. – Да еще что-то лепит. Ну, гад! Дряблый, ты поближе к нему, врежь-ка как следует!

Все наконец задвигались, но совсем с другой сверхзадачей – не той, которую ставил Готя, скорее, все собирались дать ему кренделей. Могут и расплющить его, наступив… и у меня больше не будет друга!

Я ухватил Готю на руки – мне уж не привыкать. Готя все размахивал мобильником и ножками, всеми четырьмя. Но мы уже в кузове шассика, в кирпичной пыли, то есть по ощущению почти дома. Хозяйственный Сева взгромоздил в кузов еще и автопогрузчик.

– А где кирпичи? – поинтересовался я.

– Армянам сдал. Храм строят! – ответил он.

– Ну что ж. Это уже шаг к просветлению, – морально поддержал его я.

Поехали. Затряслись. Зубы застучали.

Готя со всей страстью листал гаджет Сергея, но страсть остывала.

– Ну, что-то не то? – видя его грусть, спросил я.

Он листал все медленнее.

– Полная чушь!

– А ты не догадывался? Ты думал, «Апрельские тезисы» Ленина там найдешь? Я тоже, на минутку, за политику в тюрьме сидел, тебя понимаю, – поделился я, – бесполезно!

– Никакие ваши тезисы мне не нужны! – вспылил Готя. – Я просто хотел там найти, – он кивнул на мобильник, – сильные человеческие чувства, мечты… за которые стоило бы сложить голову. А тут – реклама, сплошная реклама! – Он стал крутить картинки на мобильнике. – «Тела навынос», «Зубы без головы», «Член для измен». Где же гордость, честь, доброта?

– Да, с этим туговато.

Нас подбрасывало на ухабах. Готя в отчаянии швырнул мобильник Сергея на дорогу.

– Кстати, за нами погоня, – меланхолично сказал он.

Погоня на паровых катках (трех) – самая лучшая в мире! В смысле для преследуемых. Скорость катков – минимальная из допустимых. Вот они остановились совсем. Спустился Валентин. Взял из пыли мобильник погибшего брата… и стал листать картинки. Реклама. Может, забудет про нас совсем?

Мы отрывались от преследования… Но с чувством какой-то грусти.

– А ты хоть помнишь меня? – вдруг проговорил Готя.

Я вздрогнул.

– Что значит «помню», – я растерялся, – когда ты тут сидишь?!

Он печально покачал головой.

– Нет… Прошлый раз! – проговорил он.

Душу тянул.

– Извини, какой «прошлый»?

– Неужели у тебя за все твои жизни постылые… хорошего не вспоминается?

Горячится. Говоря честно, «сломя голову» себя ведет. Был бы я человек простой – врезал бы ему. Но почему-то я за всех отвечаю. И развиваю память, вспоминаю хорошее.

– Добрый смартфон! – я воскликнул.

– Помнишь, оказывается, – растрогался он.

Ну как же его не помнить! Мой первый смартфон! До него у меня обычный кнопочный телефон был, отличающийся от домашнего лишь отсутствием проводов. А у этого – масса опций! Так мне объяснили, когда всучили его. Я не вдавался. Просто звонил и звонил, проклиная легкодоступность всех. Опустошающую. Раньше, пока шло письмо – столько переживаний. Сейчас, если они есть, то секундные! А иначе уже и невозможно. И не надо!

Но вдруг с появлением этого смартфона почему-то все старые знакомые мне стали звонить, забытые и полузабытые. Звонок… и прерывистое дыхание в ухо.

– Алло… – После долгой паузы: – Ты звонил мне?

Проклятье! Карта стоит в телефоне, конечно, давняя, самая первая еще… Но я-то чем виноват? Голос мучительно знакомый, и ощущение, что намучился с ним вполне достаточно. Но жестоко будет ответить «Нет, не звонил».

– Ну как ты? – участливо спрашивал.

На всякий случай не называя по имени. Скрипя зубами – кто навел? И вдруг осенило меня: это добрый смартфон за меня звонил всем оставленным. Хотел сначала его размозжить, а потом подумал: если сердца нет у меня, пусть будет хотя бы у него. Так украли же! Как родное дитя.

– Ну здравствуй! – Обнялись с ним.

– Усынови меня! – вдруг произнес Готя.

– Как?

– Обычно. А то кто я?

Чего-то такого мое сердце и просило. Вот и близкий человек появился наконец!

– Согласен! – ответил я.

– Ну все! – Он радостно вскинул ручонки. – Новая жизнь!

Кстати, и приехали.