Текст книги "Отдай свое сердце!"

Валерий Роньшин
Отдай свое сердце!

© Роньшин В. М., 2021

© Ил. на обл., Лапшина Д. Ю., 2021

© ООО «Издательство АСТ», 2021

* * *

Глава I. «Отдай свое сердце!»

Рита Курочкина влюбилась. И не в кого-нибудь, а – в директора школы. Имя у директора было прикольное – Агафон. А отчество еще прикольнее – Евлампиевич. Но для влюбленной Риты это имя-отчество звучало как музыка: Агафо-о-он… Евла-а-ампиевич… И фамилия директора звучала для Риты музыкой: Купоро-о-сов.

Как только Курочкина влюбилась, так сразу же сочинила любовное стихотворение:

 
Я от вас балдею, тащусь и фонарею.
Как случилось это – сама не пойму.
Но сказать вам я никогда не посмею,
Что люблю я вас. Понимаете? Люблю!
 

Рите так понравился собственный стих, что она решила передать его директору. Но, конечно же, не из рук в руки. А тогда как?.. И Курочкина придумала – как: надо войти в кабинет директора, когда там никого не будет, и положить листок со стишком на стол.

Так Рита и сделала: юркнула в кабинет, положила листок и на крыльях любви выпорхнула в коридор. Весело запрыгала по ступенькам на первый этаж.

Спрыгнула с последней ступеньки и… ойкнула от неожиданности. Потому что вместо коридора первого этажа увидела коридор второго этажа, откуда только что спустилась. Курочкина опять начала спускаться. Спустилась – и вновь очутилась на втором этаже. Будто никуда и не спускалась.

Сердце у Риты тревожно заколотилось – тук-тук-тук… Если б еще вокруг стоял шум и гам, как обычно во время переменок, тогда может, Курочкиной было бы не так страшно. Но занятия закончились и в школе стояла жуткая тишина.

Рита попыталась в третий раз спуститься со второго этажа на первый. На лестнице уже было темно. И вдруг Курочкиной почудилось, что в этой темноте кто-то притаился. У Риты от страха не только сердце застучало – тук-тук-тук, но еще и зубы заклацали – клац-клац-клац… А из темнотищи раздался квакающий смех: кхваа-кхваа-кхваа… Так могла бы смеяться лягушка, если б умела.

Курочкина – ноги в руки и бежать!.. Забежала в какой-то кабинет и увидела какого-то человека. Тощего как скелет. Пригляделась Рита – а это и вправду скелет!.. Нажимая костяшками пальцев клавиши на клавиатуре, скелет играл в компьютерную игру. По экрану монитора друг за дружкой гонялись маленькие скелетики.

Курочкина пулей вылетела в коридор. И услышала голос Купоросова. Ритины страхи сразу как ветром сдуло. Но тут до нее дошло, что Купоросов читает ее стихотворение.

– Я от вас балдею, тащусь и фонарею… – читал директор. – Интересно, кто написал эту чушь?

– Курочкина написала, – ответила Екатерина Васильевна Нестерова – учительница русского языка и литературы.

«Откуда она знает?» – поразилась Рита.

– Это какая Курочкина?

– Да из 7-го «б».

– А-а, – вспомнил Купоросов. – Такая мелкая, метр с кепкой…

Рита испытала самый настоящий шок. Она-то считала, что ее рост всего лишь чуть-чуть ниже среднего. А тут на тебе: «метр с кепкой…» И это сказал ее любимый Агафон Евлампиевич, которому Рита готова была отдать свое любящее сердце.

Курочкиной захотелось плакать. А Купоросов со смехом продолжал:

– Она готова отдать мне свое сердце. Что ты на это скажешь, Петля?

– Дают – бери, Бритва, – сказала Нестерова. – Заодно возьми у нее печенку с селезенкой.

«Какая еще петля?.. какая еще бритва?..» – в смятении думала Рита.

И тут Курочкину кто-то схватил за шиворот. Это был скелет – любитель компьютерных игр.

– Попалась, детка! – проклацал он своими скелетскими челюстями и поволок Риту в кабинет директора.

А в кабинете сидели Купоросов и Нестерова – с зелеными лицами.

– Что, крошка, – хочешь отдать мне свое сердце?.. – В руке директора появилась старинная бритва с перламутровой ручкой. – Сейчас я вырежу его из твоей груди.

– Ой, мамочка, – в испуге пискнула Рита.

– Ой, мамочка, – передразнила ее Нестерова, потрепав по щеке.

Рука у Нестеровой была холодная-прехолодная. Как у мертвеца. И Рита отчетливо поняла, что Нестерова и есть мертвец. И Купоросов – мертвец. И еще Рита поняла: если она сейчас от них не убежит, то тоже станет мертвецом.

И Курочкина пустилась наутек.

– Ха-ха-ха, – захохотал директор. – Далеко не убежишь!

И точно – далеко Рита не убежала. Не успела она выскочить из кабинета, как дорогу ей преградил все тот же Купоросов.

– Отдай свое сердце! – прорычал он.

Оттолкнув его, Курочкина понеслась дальше. Но теперь на ее пути встала Нестерова.

– Отдай свое сердце! – прошипела учительница.

Курочкина попятилась и наткнулась спиной на невесть откуда взявшуюся стену. Справа и слева от Риты тоже появились стены, и тоже невесть откуда… А учителя-мертвецы со скелетом приближались. Становясь все ближе…

ближе…

ближе…

И вот они уже совсем рядом.

– Музыка! – провозгласил директор.

В ту же секунду на всю школу грянул похоронный марш:

ПАМ-ПАМ-ПАРАМ-ПАМ-ПАРАМ-ПАРАМ-ПАРАМ…

Когтистые пальцы Купоросова обхватили тоненькую Ритину шейку. И…

Глава II. Девочка-видение

…И Генка Самокатов проснулся. «Ни фига ж себе, – подумал он. – Ну и бредятина…» Мало того, что ему приснилось, будто он – девчонка, его еще угораздило во сне влюбиться в директора школы. Наяву Купоросов был Генке до лампочки. А вот Нестерова Самокатову не нравилась: вечно злая, вечно в черном… Типичная ведьма.

Зато уж кто Генке нравился, так это Рита Курочкина. До встречи с ней отношения с девчонками у Самокатова складывались не лучшим образом. Точнее, никак не складывались. Не то что у его друга и одноклассника Макса Горохова. Послушать Макса, так ему девчонки прохода не давали. Чуть ли не каждый день к нему приставали. А у Генки девчонок не было от слова «совсем». И не потому, что он был такой уж ботан. Просто они ему, как и дирик, были до лампочки, даже еще и дальше – до фонаря… И так продолжалось пока в 7-м «б» не появилась Рита. И Генка понял: пришла его первая любовь.

С тех пор Самокатов только и думал, что о Курочкиной. А вчера взял да и пригласил ее в океанариум. А после океанариума Генка намеревался поцеловать Риту. Крутой спец в этих делах – Макс Горохов – утверждал, что девчонки любят целоваться. «Когда ты целуешь девчонку – это круто, – говорил Горохов. – А когда она тебя целует – это еще круче».

Самокатову приходилось верить другу на слово. Сам Генка еще ни разу в жизни не целовался. Нет, с родственниками-то он, конечно, целовался – и не раз – и с папой, и с мамой, и с бабушками, и с дедушками… А вот поцеловать понравившуюся девчонку – такого в Генкиной жизни еще не случалось. И вот сегодня должно было случиться.

Самокатов встал, постель убирать не стал, позавтракал на ходу чипсами с колой… Без родичей, конечно, было зашибись. С тех пор, как они укатили к морю, никто Генку не доставал, типа: сходи в магазин или делай уроки… Впрочем, уроки Самокатов делал. И делал хорошо. Потому что отец обещал ему навороченный айфон, если Генка закончит седьмой класс без троек.

Самокатов потопал в школу. Притопал и столкнулся с директором.

– Здрасьте, – поздоровался с ним Генка.

Купоросов кивнул в ответ, а Самокатов сразу же вспомнил как дирик-мертвец душил его когтистыми пальцами. У Генки утром даже шея побаливала, будто его, и впрямь, душили. А глянув в зеркало, он увидел на шее свежие царапины, хотя с вечера никаких царапин не было.

«Где это я мог оцарапаться?» – думал Самокатов, подходя к кабинету физики.

Здесь уже стоял Макс Горохов.

– Привет, Горох, – сказал Генка.

– Привет, Самокат.

– Как делишки?

– В порядке. Зацени: вчера ко мне сразу четыре девчонки пристали.

– Супер, – заценил Самокатов. – А мне сегодня такой отстойный сон приснился. Будто я превратился в Курочкину, а потом…

– В какую Курочкину? – перебил Макс.

– Ну в Ритку Курочкину.

– Что еще за Ритка?

Генка хмыкнул.

– Хорош, Горох, лопуха из себя строить. Как будто ты Курочкину не знаешь.

– Не знаю.

– Кончай прикалываться.

– Да кто прикалывается? Я вообще не врубаюсь, о ком ты говоришь.

– О Курочкиной из нашего класса.

– Нет у нас в классе никакой Курочкиной.

– А кто у окна сидит?

– Баринова.

– А рядом с Бариновой кто?

– Никто.

Генка начал заводиться.

– Горох, я тебя сейчас в луже утоплю!

– Да отвали ты, Самокат. Сказано те-бе – с Бариновой никто не сидит.

– Курочкина с ней сидит! – завелся Самокатов.

– Да нет у нас в классе никакой Курочкиной. Цыпцын – есть, а Курочкиной нет.

Мимо них как раз проходил Цыпцын.

– Толян, – схватил его за руку Горохов.

– Чего? – малость опешил Цыпцын.

– Курочкину знаешь?

– Какую Курочкину?

– Ладно, свободен. – Горохов повернулся к Самокатову. – Ну что, слыхал?

Прозвенел звонок, и ребята пошли на физику. Но Генке было не до учебы. Он озадаченно смотрел на окно; точнее, на пустой стул у окна. Где же Рита?.. Может, опаздывает?.. Но Курочкина не появилась и на втором уроке. И на третьем… Самокатов приуныл. Значит, поцелуи отменяются. А он настроился именно сегодня поцеловать Риту.

– Ну, и где твоя Курочкина? – ехидно спрашивал на каждой переменке Горохов.

– Отвали, Горох, – отвечал Самокатов.

– Нет, ты, и правда, думаешь, что у нас в классе есть какая-то Курочкина?

– Да, есть.

– Самокат, по-моему, ты совсем спятил.

– Сам ты спятил.

Генка подошел к Бариновой.

– Лен, ты Курочкину не видела?

– Какую Курочкину? – ответила Баринова точно так же, как Горохов и Цыпцын.

Оставшиеся уроки Самокатов просидел в полнейшем недоумении. И даже двойку у Нестеровой схватил – по русскому. А дома попытался привести в порядок свои беспорядочные мысли. Итак, Горохов, Цыпцын и Баринова в один голос утверждали, что Курочкиной в их классе нет. Но это же бред. Бред-то бред, но почему тогда Ритина фамилия не вписана в классный журнал, в который Генка заглянул по ходу уроков?.. И он-то – придурок! – не взял у Риты номер ее мобилки. Сейчас бы звякнул – и все дела.

Тра-ля-ля-ля-ля-ля-ля… – заиграл мобильник.

– Алло, – ответил Самокатов.

– Приветик, – сказала Курочкина.

Глава III. Рита + Гена = love

– Рита! – обрадовался Генка. – Это ты?

– Нет, не я, – хихикнула Курочкина. – С вами говорит автоприветчик.

Все Генкины тревоги сразу же – фьють! – и улетели.

– Рит, а чего ты в школу не пришла?

– А, решила прогулять, – беспечно ответила Курочкина. И спросила: – А ты от Московского вокзала далеко живешь?

– Нет, не далеко. На Лиговке. А что?..

– Приезжай тогда сейчас на Фарфоровскую. До нее минут десять на электричке. Давай, Генчик, в темпе. Я тебя буду на платформе ждать.

– А почему именно туда?

– Приедешь – узнаешь.

– О’кей! Еду!

И Самокатов помчался на вокзал. Он бы сейчас и на край света помчался, если бы Рита его туда позвала.

Примчался. Вскочил в электричку и снова помчался. На Фарфоровскую.

Настроение у Самокатова сделалось просто суперским! Генка больше не думал ни о своем кошмарном сне, ни о странностях в школе… Правда, он сегодня пару схватил. И если ее не исправить, то по русскому за год будет трояк. А это значит – гуд бай навороченный айфон. Так что придется подкатывать к Нестеровой насчет двойку исправить.

И вот уже – Фарфоровская.

Курочкина стояла у кассы и что-то писала маркером на стене.

– Привет, Рит! – подскочил Генка. – А что ты тут пишешь?

Курочкина закрыла надпись ладошкой.

– Ничего.

– Дай посмотреть.

– Не дам. Прочтешь, когда обратно поедешь.

– Ты что-то про меня написала?

– Про тебя и про себя.

– А можно я сейчас посмотрю?

– Нельзя.

И Рита увлекла Генку к скамейке.

– Посидим?

– Посидим.

Они сели. Курочкина достала из рюкзачка пакетик изюма в шоколаде и протянула Самокатову.

– Угощайся, Генчик.

Генка начал угощаться.

– Рит, а чего ты сегодня в школу не пришла? – снова спросил он.

– Так я ж тебе сказала: решила прогулять.

– Но мы же договорились после уроков пойти в океанариум.

– Ой, извини. Забыла.

Генка был уязвлен.

– Я ведь тебе три раза напоминал.

– А у меня в одно ухо влетело, а из другого вылетело, – захихикала Рита.

Да, стыдить Курочкину было явно бесполезно. И Самокатов сменил тему.

– А ты что, здесь живешь?

– Ага, под платформой, – продолжала хихикать Рита.

– Ну, в смысле, около Фарфоровской? – уточнил Генка.

Курочкина не успела ответить. К ним подошел мужчина в черном костюме и с белым букетом.

– Вы не подскажете, как пройти на собачье кладбище? – спросил он.

Рита стала объяснять:

– Идите прямо, потом налево, затем направо…

Мужчина пошел. А Генка спросил:

– Что еще за собачье кладбище?

– Там собак хоронят. И еще кошек, хомячков… Короче, домашних животных; я своего Крыжовника тоже там похоронила.

– Какого Крыжовника?

– У меня был кот по имени Крыжовник… – Курочкина печально вздохнула.

Мимо платформы несся скорый поезд. Когда он унесся, Рита сказала:

– Ген, у меня для тебя не очень приятная новость… – Курочкина замялась.

«У нее есть другой пацан!» – сверкнула догадка у Самокатова. И он тут же выпалил:

– У тебя есть другой парень, да?

Рита взъерошила Генкины волосы.

– Никого у меня нет, дурачок. Я люблю только тебя.

Генка смутился.

– Любишь?..

Рита кивнула.

– Люблю. Надеюсь, ты не против?

– Да.

– Что – да?

– Ну то есть – нет. Не против.

Курочкина встала со скамейки.

– Пойдем, я тебе покажу, что я написала.

Они подошли к кассам. На стене было написано:

Рита + Гена = love

«Самое время для поцелуя», – решил Самокатов и потянулся к Ритиной щеке. Курочкина отстранилась.

– Не надо, Генчик, – сказала она.

– Почему?

– Потому что мы должны расстаться, – трагическим тоном сообщила Рита. – Навсегда.

– Как это – навсегда? – обалдел Самокатов.

– Сейчас поезд пройдет, и я тебе объясню…

Мимо платформы катил товарняк. Длинный-предлинный. Генка прямо-таки весь измаялся в ожидании, когда тот закончится.

Наконец товарняк закончился, а Рита начала:

– Раньше я была очень веселой девчонкой…

– Да ты и сейчас…

– Не перебивай, пожалуйста. Я любила прикалываться, обожала вечеринки, прогулки… Но однажды я попала в больницу с аппендицитом. И там случилась ужасная вещь… – Курочкина замолчала.

– Ну?! – не выдержал Самокатов.

– В общем, хирург, который делал мне операцию, внезапно сошел с ума. И вместо аппендицита вырезал у меня… сердце. – Рита опять умолкла.

– Фигня какая-то, – хмыкнул Генка.

– К сожалению, не фигня. Послушай, если не веришь.

Генка послушал. В груди у Риты было тихо.

– Можешь и пульс пощупать. – Курочкина протянула руку. – Его у меня тоже нет.

Самокатов пощупал. Пульса не было.

– И зрачки у меня на свет не реагируют… – Рита посмотрела на солнце. – Видишь?..

Самокатов был сбит с толку. А Рита продолжала:

– В той больнице проводились опыты по оживлению мертвых. Вот меня и оживили. Но не до конца. Для того, чтобы стать окончательно живой, мне надо твое сердце.

– Мое? – ошарашено произнес Самокатов.

– Да, твое, – кивнула Курочкина и сделала шаг вперед.

Генка невольно попятился. Курочкина сделала еще шаг вперед. А Самокатов, соответственно, шаг назад.

Тем временем приближался очередной товарняк. Тудух-тудух… тудух-тудух… – стучали колеса.

Курочкина продолжала наступать на Самокатова, улыбаясь при этом какой-то застывшей улыбкой.

– Рит, ты чего?.. – пробормотал Генка, отступая к краю платформы.

И тут вдруг Ритино лицо мгновенно позеленело.

– Отдай свое сердце! – завизжала Курочкина и толкнула Самокатова на рельсы.

– А-а-а-а-а!.. – полетел Генка с платформы. Прямо под колеса товарняка.

Глава IV. «Шуточки» подсознания

– А-а-а-а-а!.. – продолжал вопить Самокатов. Что с ним? Где он? Да это же его комната!.. А сам он лежит на кровати… Блин!.. Значит, это был сон!.. Сон?.. Но почему так болит затылок?.. Генка нащупал на затылке здоровенную шишку. И тотчас вспомнил о царапинах на шее, появившихся после вчерашнего сна.

А что если это никакие не сны, а глюки, во время которых он царапает себя ногтями и бьется головой о стену!

Самокатов даже вспотел от такого предположения. И отбросил его куда подальше. Да нет же! Все очень просто: он где-то незаметно для себя оцарапался и ударился. И с кошмарами тоже все очень просто: он в инете объелся фильмами ужасов; вот поэтому кошмары и сняться.

Но сколько Генка себя ни убеждал, все равно оба сна казались ему явью. Он даже путаться стал – что ему снилось, а что было на самом деле. Ну, то, что он в Курочкину превратился – это, конечно, сон. А вот когда он пошел в школу и спорил там с Максом насчет все той же Курочкиной – это сон или не сон?.. Вроде бы не сон… А может, сон?

«Двойка!» – осенило Самокатова. Ему же Нестерова пару влепила!.. Генка схватил дневник, перелистал… Есть пара!.. Вот она!.. Самокатов обрадовался стоящей в дневнике двойке, как пятерке никогда не радовался. Значит, то, что было вчера в школе – было на самом деле. Он поболтал с Горохом, схватил двойбан, вернулся домой и…

И – что?

Генка опять встал в тупик. Потом позвонила Рита и позвала его на Фарфоровскую. Выходит, с этого момента и начался сон? Но тогда получается, что, придя из школы, он сразу же лег спать – это в три-то часа дня! – и продрых до сегодняшнего утра. Фигня какая-то… Спать он обычно ложился в десять, а с отъездом родителей – в двенадцать. Ночи, разумеется, а не дня. Да, но если он, вернувшись из школы, не лег спать и не ездил на Фарфоровскую – что же, в таком случае, он делал с трех до полуночи?

В общем, Самокатов опять потопал в школу. Притопал. И около раздевалки встретил Горохова.

Макс как всегда был в своем репертуаре:

– Зацени, Самокат. Вчера на вечеринке две девчонки из-за меня подрались.

На сей раз Генка заценивать не стал.

– Горох, – сказал он, – я задам тебе пару вопросов. Ты просто отвечай и ни о чем не спрашивай.

Горохов недоуменно уставился на друга.

– Самокат, ты в последнее время какой-то прибабахнутый.

«Будешь тут прибабахнутым», – подумал про себя Генка, а вслух спросил:

– Ну, ты врубился?

– Врубился, врубился, – ответил Макс и тотчас спросил: – А почему я не должен ни о чем спрашивать?

– После объясню, – пообещал Самокатов и начал задавать вопросы: – Я вчера в школе был?

– А ты что, сам не…

– Отвечай на вопрос!

– Ну был.

– Мы о Курочкиной говорили?

– Ну говорили.

– Раньше ты о ней слышал?

– Нет, не слышал.

– Мы с тобой после школы куда-нибудь ходили?

– Нет, не ходили… Слушай, Самокат, – не выдержал Горохов, – а ты случайно не шизанулся?

– Вполне возможно, – вздохнул Генка и рассказал Максу обо всем, что с ним случилось то ли во сне, то ли наяву.

– Вот такие у меня заморочки, – мрачно закончил он свой рассказ. – Что ты на это скажешь?

Горохов дурашливо похлопал друга по плечу.

– Чего тут говорить, Самокат. Ложись в психушку.

– Да пошел ты!.. – вспылил Генка.

И сам пошел. Злой как черт.

Макс кинулся следом.

– Эй, я же пошутил.

– Отвали!

– Да не заводись, Самокат! Че ты такой нервный?

– Посмотрел бы я на тебя, если б тебе всякая шиза снилась!

– Подумаешь, как будто мне шизуха не снится. Недавно вон приснилось, что я от монстров удирал.

– Ты хоть удирал. А я на рельсы упал и ни рукой, ни ногой не могу шевельнуть. А товарняк надвигается…

– Ой, да не парься ты, Самокат!

Но Генка не мог не париться.

– Ну вот откуда у меня шишка на затылке?

– Ударился обо что-то.

– О подушку что ли?

– Почему о подушку? О кровать, например.

– А шею кто мне оцарапал?

– Да ты сам ее оцарапал. Вон у тебя ногти какие.

– А с Курочкиной как быть?

– А ты действительно видел ее в нашем классе?

– Как тебя сейчас. И на уроках, и на переменах… Слушай, Горох, – с тревогой сказал Генка, – а вдруг у меня, и вправду, крыша едет?

– Это легко проверить. Есть специальные тесты. Хочешь, я тебя протестирую?

– Ты?

– Ну да. У меня же отец – психиатр… Вот закрой глаза.

– Зачем?

– Да не бойся, закрывай. Я тебе точно скажу, свихнулся ты или нет.

Самокатов закрыл глаза.

– А теперь дотронься указательным пальцем левой руки до кончика носа.

Генка дотронулся.

– Зашибись! – сделал вывод Горохов. – Ты в полном порядке.

– Да уж, в порядке, – буркнул Самокатов, но на душе у него стало чуточку спокойнее.

– Ты просто перезанимался, – объяснил другу Макс. – Навороченный айфон – это, конечно, круто. – Горохов был в курсе Генкиных дел. – Но и за него тоже особо корячиться не стоит.

– Да я особо и не корячусь.

– У нас же сейчас самые клевые годы, – не слушая, продолжал Горохов. – Нам надо не уроками заниматься, а на вечеринках отрываться. Скоро ведь уже вырастем – и начнется скучная взрослая жизнь.

– Да, взрослая жизнь – отстой, – согласился Генка.

– Вот и давай сегодня махнем на вечеринку, – предложил Макс. – Подцепим там классных девчонок…

– Я уже одну подцепил, – вздохнул Самокатов. – А она меня – бац! – и под товарняк.

– Да это, скорее всего, шуточки твоего подсознания.

– Чего-чего?

– Ты хоть знаешь, что такое подсознание?

– Ну так, примерно.

– А я точно знаю. Мне папаша объяснял. У человека мозг на девяносто процентов не работает. Мы мыслим одной коркой… – Горохов для наглядности постучал себя по лбу. – А что заложено в подкорке – неизвестно.

– А при чем тут подсознание?

– Ну ты тормоз, Самокат. Подкорка – и есть подсознание.

– А-а… – протянул Генка. – И что?

– А то, что это у тебя все из подсознания лезет. И Курочкина, и Фарфоровская… Ты на этой станции раньше-то бывал?

– А разве такая станция существует?

– Конечно, существует.

Самокатов присвистнул.

– Ни фига ж себе! Выходит, во сне я узнал про станцию, которая есть на самом деле?

– Да не во сне, – поправил друга Горохов. – Ты знал о ней, но забыл. Вернее, не забыл, а она у тебя из сознания перешла в подсознание. Так же, как и Курочкина.

– Что – и Курочкина существует в реале?

– Конечно. И ты с ней раньше был знаком.

– Когда раньше?

– До школы. И воспоминания о ней ушли в твое подсознание.

Самокатов с сомнением качал головой.

– Сознание, подсознание; фигня все это. Не знал я раньше никакой Курочкиной. И про Фарфоровскую тоже раньше не знал.

– Ты в этом уверен?

– Уверен!

Разговор друзей прервал звонок. Первым уроком была литература.

– Ладно, завязываем, – сказал Генка. – Пошли на литру. Мне надо еще у Нестеровой спросить, когда можно пару по русскому исправить.

Горохов не двинулся с места.

– А что если нам это проверить?

– Что – это?

– Ты говоришь, что про Фарфоровскую не знал. А давай сейчас туда смотаемся. Вдруг там что-нибудь выплывет из твоего подсознания.

– Да ничего там не выплывет.

– А может, выплывет. И тогда твое подсознание перестанет давить на твое сознание. И тебе больше не будет сниться всякое фуфло.

– А как же уроки?

– Самокат, тебе что важнее – уроки или чтоб тебя заморочки не заморачивали? Короче, едем!

– Ладно, поехали.