Текст книги "Советско-гвинейская любовь"

Прошлого тени

– Все, больше не могу. Я должен отдохнуть или свихнусь. За три месяца – четыре статьи в математические журналы, французские и русские. Две – для моего долбаного аспиранта. Эта математическая волна, как цунами, меня скоро смоет и проглотит. И отделаться от нее пока никак не выходит, – устало признался мне Владимир, математик Конакрийского политеха имени Гамаль Абдель, раньше шутили – героя Советского Союза на всех, Насера.

По старой памяти я согласился его сопровождать в поездке на остров, который расположен километрах в пяти от столицы. Утром такси домчало нас до малого порта petit bateau, где швартуются малые суда небедных жителей Конакри, преимущественно арабских коммерсантов. Лодка нас уже ждала. Одному Владимиру спуститься с боны в лодку было трудновато – все-таки потерял глаз, да и конституция его сейчас здорово напоминала Кащея Бессмертного в предпоследней стадии существования. Отсутствие подкожно-жировой прослойки, мобильный позвоночник, который то сгибался в три погибели, чтобы лучше рассмотреть дорогу (второй глаз нуждался в коррекции), то выпрямлялся, напоминая о былой стати хозяина. Большие правильной формы уши и несколько сардонически смущенная улыбка выдавали (или скрывали?) довольно мощный интеллект.

Пассажиры лодки комфортно разместились, и деревянный «корвет» двинулся вдоль грузового порта Конакри к вожделенному месту отдыха – острову Касса.

У грузового порта миновали черный сухогруз, предназначенный под бокситы, «Алисия». Легкий бриз и вполне зимняя декабрьская тропическая погода успокаивали и настраивали на предстоящий отдых.

– Кстати, Алисия с еврейского – «непорочная», – вскользь заметил Володя.

Он неплохо общался на иврите. Переводил с немецкого. Ну а преподавать нам всем приходилось на французском.

– Погоди, ведь твою жену тоже звали Алисией?

– Так мою жену, теперь уже бывшую, и сейчас так зовут. Мы уже много лет в разводе, – мрачновато буркнул Володя.

– Как же так, какое-то несоответствие имени и ее статуса, – заметил я осторожно.

– Да как-как, сразу и не ответишь, – брови его задумчиво сдвинулись.

Наш «корвет» миновал порт и вышел на трассу бирюзовой волны. За время пути мотор останавливался всего два раза, и то ненадолго. Через полчаса лодка причалила к одному из красивейших островов, где часто снимаются фильмы на тропические сюжеты. В семидесятые годы на одном его конце Советским Союзом добывались бокситы. Там до сих пор так и остались скелеты причала сухогрузов. А на другом конце располагалась база отдыха наших подводников.

Во времена Хрущева советские субмарины несли у атлантических берегов Америки круглосуточное дежурство. На всякий случай. По договоренности с президентом Секу Туре команда подводников здесь после месячной вахты отсыпалась, отъедалась. Сохранились остатки инфраструктуры этой базы, даже замурованный вход в сейсмическую станцию остался.

Место для отдыха идеальное. Пляж – Баунти. Песок под ногами поет. А рыбалка! Здесь можно поймать барракуду, морского попугая (красивый, но невкусный), электрического ската. Если повезет – то белого или черного капитана. Деликатесная рыба. А может, и красного карпа. Но это только с лодки.

По дороге на остров Касса.

Во время отлива можно, если, конечно, умеючи, поохотиться на крабов. В каменных норах скрываются и мурены – хищницы змеино-угревой породы. Если случайно укусит, когда снимаешь с крючка, – раны потом месяц не заживают. Зато вкусные!

Остров вытянут в длину километров на пять. По самому гребню тянется дорога, соединяющая два рыбацких поселка. По обеим сторонам от нее густые заросли с яркими тропическими цветами, в которых живет множество попугаев. Их запрещено отлавливать. На дальней оконечности острова предприимчивый француз довольно давно построил ресторанный комплекс и десяток круглых хаз в гвинейском стиле в качестве отелей, со всеми удобствами внутри. Дал ему название «Магеллан». Вот к нему-то мы и приплыли.

С утра макнулись в океан. Правда, каменистый вход в воду с пляжа заплыть далеко не дал. Обед проходил на веранде с видом на океан и на соседний остров. Легкий бриз, бокал охлажденного белого и красного шардоне, рыба с овощами, искусно приготовленная китаянкой, – все располагало к задушевной беседе.

– Ну, так кто же она, Алиса? – исподволь завел я разговор.

Не торопясь, тщательно пережевывая картофель фри и так же методично кроша рыбину, Володя сначала неохотно, а затем, воодушевившись, посвятил меня в историю с Алисой. Доверял мне. Я не раз выручал его в трудных ситуациях. Ну и, наверное, бывают такие обстоятельства, когда хочется излить кому-то душу. Освободиться от груза. Особенно если есть кому послушать.

– История-то на самом деле типичная. Холостой преподаватель и студентка. Познакомились на одном студенческом рауте. Она оказалась единственной дочерью министра коммунального хозяйства Литвы. Когда подросла, родители переехали в Ленинград. Мать, импозантная женщина, вращалась в элитных артистических кругах. Периодически снималась на Одесской киностудии, не в главных ролях. Я тогда уже был ассистентом кафедры высшей математики, а она студенткой пятого курса геофака. Девица на выданье. Опыта ни любовных, ни сексуальных отношений у меня не было – скромный девственник. Все молодые девушки казались мне по-своему красивыми и привлекательными. Так что ей не составило труда меня захомутать. Просто подошел по росту, возрасту, статусу и национальности. Ее родители сказали да, и я женился. И радостью наполнилась душа, как поется в одной студенческой песне.

– Так, э-э-э… брат, подобная история и меня не миновала. Я тоже попался на эту удочку, двадцать пять лет на крючке сидел. Потом сорвался. Но это отдельная тема, и она ждет своего часа. Давай-ка выпьем за предприимчивых девиц, сумевших в свое время нас охмурить. Успокаивает лишь то, что они не были уродками.

Пляж на «Магеллане» не совсем Баунти. Но песок под босыми ногами тоже поет. Вход в океан сложный, безопасен только во время прилива. Идти надо между камней с шершавой поверхностью.

Видимо, разогретый вином, хорошей пищей и воспоминаниями, Володя первым рванул между камнями чуть ли не в открытый океан. Прихлынувшая волна легко подхватила и увлекла его, играя тщедушным телом. От страха за него я заорал, давая указания, куда править. Волны несли его на большой валун. Он его не видел. С криком «алла ах акбар» я ринулся к нему. Выплыли. С царапинами и ссадинами от ударов о шершавые подводные камни. Володя рухнул на песок. За излишнюю храбрость хотелось его побить. Но ругаться не стал. Что-то в нем изменилось.

Ночь в тропиках наступает быстро. Солнце ярким оранжевым кругом закатывалось за соседний гористый остров Тамара, отделенный от нашего трехкилометровым проливом. Исчезнув окончательно, оно еще некоторое время яркими лучами подсвечивало из-за горы легкие тучки, создавая завораживающее зрелище переливов красок от красных и розовых до темно-фиолетовых.

Ужинали на открытой веранде, в приятной обстановке. С океана веял легкий бриз, несущий на смену дневной духоте прохладу. По соседству сидели группа молодых французов и несколько пар гвинейцев. Когда хозяин включил негромкую музыку, молодые пошли танцевать. К курице с картошкой фри подали охлажденное шардоне.

– Ну а дальше-то что? – вернулся я к дневному разговору. Мне было интересно, как складывалась жизнь этого человека с неординарной судьбой.

– А дальше просто. Защитил кандидатскую. И подвернулась командировка в Конго (Браззавиль) преподавателем математики. Конечно, дилемма: ехать или заниматься докторской. Выбрал командировку. Докторская подождет. Французский у меня был. Преподавать пришлось в профессиональной школе, на периферии.

Мы с Алисой приехали с опозданием. Встретили нас преподаватели-французы. Я заметил легкое разочарование на их лицах. Позже мне объяснили: ждали русского медведя, а приехал интеллигентный еврей, далеко не богатырской комплекции. Да еще и что-то знает в математике.

Несмотря на строгие инструкции со Старой площади, где все специалисты, отъезжающие за границу, проходили инструктаж и проверку на политическую благонадежность, мы с французами подружились.

Бытовка была несладкая. Вода для питья и готовки только привозная – местная болотом попахивала. Ну а питание из советского торгпредства выручало. Делились. На третьем году в пасхальные каникулы французы предложили нам с Алисой поехать на океан к их друзьям. Джипы у них были. В посольстве с трудом, но разрешили. Пятьсот-шестьсот километров по хреновой дороге, и мы въехали в приличный поселок лесорубов на западном побережье океана. И знаешь, были приятно удивлены.

Встретили нас хозяева двух больших фазенд. Мужики под пятьдесят. Вокруг – плантации масличных пальм, манго, апельсиновые деревья и кукурузные поля в трех уровнях – спелая кукуруза, средняя и сантиметров по десять. То есть кукуруза у них растет круглый год. Оказывается, в свое время Де Голль выделил своим молодым сподвижникам в африканских французских колониях землю. Эти ребята приехали сюда с женами в конце пятидесятых. Правда, женщины потом не выдержали и сбежали. Мужики остались и взяли в жены местных красавиц. Ребята без комплексов. Но поступили мудро. Один женился на дочери местного губернатора, а второй стал зятем прелата католической церкви. Дочь у последнего появилась до того, как он стал прелатом.

В общем, защита, покровительство и дорога к лесному бизнесу им были обеспечены. Во дворе мулатята и мулатятки разных возрастов. Любопытные такие, опрятные, со светло-шоколадной кожей. Приятные матроны, но уже в теле.

Мы приехали к вечеру. На свежем воздухе был быстро накрыт стол. На столе пальмовая водка (напиток из сока с вершины пальмы, который добывается по технологии, схожей с получением березового сока. Содержит три-четыре градуса алкоголя. Приятный на вкус, освежающий, тонизирующий). И что-то типа нашего самогона из манго. Привезенное нами советское шампанское было встречено с восторгом. Ну а ароматное мясо, куры под местным соусом, манго, овощи – все было выше всяких похвал. При виде такого изобилия слюнки текли. Откровенно говоря, я хозяевам по-белому позавидовал.

Рядом вздыхал океан. Утреннее и вечернее омовения. Два дня пролетели как в сказке.

Летом, когда мы вернулись в Ленинград, у нас родился сын. Лимит на загранкомандировку устанавливался на три года. А через три года, поскольку я уже был в обойме, мне предложили преподавать в ЦАР, Центральной Африканской Республике. Но уже классом выше, в столице. Поехали с сыном.

Владимир умолк, задумчиво глядя куда-то вдаль. Затем спохватился:

– Поздно уже, спать, наверное, пора. Давай об этом потом.

Веранда действительно опустела. Мы были последними. Ужин давно закончился, и нас ждали постели.

Океан готовился к отливу. Удивительная вещь – планета Земля. Болтается в космическом пространстве, поворачиваясь с боку на бок, смещая огромную массу океанской воды, каждый раз с разной амплитудой. Огромный резерв чистой энергии, бесплатной. Превращай движение в электричество! Нефть и газ сэкономишь, нутро земли не будешь опустошать, да и катастрофы можно предупредить.

Мы приняли душ с пресной водой и улеглись под антикомариными пологами. Назавтра предстояла трудная задача – продолжить отдых. Почему-то не спалось. Цикады мешали. Уж очень громко они трещали, разболтавшись не на шутку. Меня тоже тянуло поговорить.

– Ну а в ЦАРе-то как? – полюбопытствовал я.

– О, в ЦАРе было цивильнее, – с готовностью откликнулся Володя. – Президент Жан Бокасса нас, «советиков», уважал. Приглашал на официальные приемы. Посольство рядом. Контроль тоже. Жили недалеко от дворца президента. Вокруг дворца пролегала удобная дорожка, и вечерами перед сном, устав от дневной жары, я имел привычку по ней прогуливаться. Один раз мой коллега, технарь Юра, увязался со мной, а паспорт с собой не взял. Нас, конечно, сцапали жандармы, охранявшие дворец президента, завели к себе в контору и потребовали документы. У меня все было в порядке, а вот с Юрой начались проблемы.

Сержант говорит Юре: «Ну что, придется отвести тебя к папе, в холодильник». А папа, так в народе называли президента, периодически скушивал своих противников, натурально. А поскольку за один присест сразу целиком жертву съесть не мог, остатки в виде запасов хранил в холодильнике. И вся братия, видимо, не только жандармская, об этом знала. Пришлось вместе с сержантом идти домой за документами. Ну и без кадо (подарка), конечно, не обошлось.

Но самым замечательным событием, на котором нам посчастливилось присутствовать, была коронация Жана Бокассы. Поста президента ему показалось мало, и он решил стать императором. На коронацию позвал папу римского. Тот почему-то отказался, но коронация проходила в римском стиле. Мы были приглашены официально.

На центральную площадь при огромном количестве народа Жан Бокасса въехал на императорской коляске, запряженной тремя белыми конями. Он сидел в белой мантии, расшитой сверкающими алмазами. Не хватало только шкур горностая. Над площадью барражировал вертолет с автоматчиками. Жрецов, к сожалению, не было. Президенту торжественно подали корону, усыпанную алмазами. И под бурные аплодисменты присутствующих он сам водрузил ее себе на голову.

Сыну тогда было уже почти шесть лет, и жена приохотила его к пушкинским сказкам. При виде коляски с президентом он восхищенно закричал:

– Папа, смотри, смотри! Это царь Салтан едет в колеснице!

Но все выходки диктатора, как и его каннибализм не прошли ему даром. Мы уже уехали, когда народ восстал и император вынужден был сбежать. Наверное, кого-то не того съел. Его съесть не успели. Где-то в Европе скрывался. Ну да ладно.

Давайте спать, что ли, а то глаза слипаются.

Утро выдалось ясным и безоблачным, пронзительно голубело небо. Гимнастика, омовение в спокойном океане. Предложенный легкий завтрак нас не устроил – попросили по куриной ножке. Китаянка с удовольствием приготовила. Бокал охлажденного шанета и фрукты украсили нашу утреннюю трапезу.

Во Франции был день выборов. Наш хозяин утром поехал в посольство голосовать за мадам Ли Пэн. После завтрака мы устроились на лежаках в тени манговых деревьев и отдались процессу пищеварения. Попутно принимали и воздушные ванны.

– Готов? Ну, слушай дальше.

Похоже, у Володи появилось желание облегчить душу.

– После ЦАР у нас родилась дочь. Я за ней ухаживал больше, чем мать. Прошло лет одиннадцать. Докторская продвигалась туго – было много работы на кафедре. И вот постепенно я стал чувствовать, что моя Алисия под разными предлогами избегает меня в постели. А как-то вечером прихожу с работы – на кухне сидит красавец, здоровенный мужик за чаем. Нас знакомят: школьный товарищ Алисы. Геолог. Работает на Кольском полуострове. Бокситчик. Контактный. В Ленинграде в отпуске. С Алисией они встретились в гостинице, где она работала администратором.

Ну а дней через десять прихожу с работы – сидит пара за столом на кухне. Чувствую, ко всем неприятностям на работе меня ждет еще какая-то пакость. Алисия, верная моя, начинает разговор:

– Володя, мы тут с Михаилом решили…

А я:

– Неужели двадцать третью задачу Гильберта?

Алисия:

– Не шути.

Да какие уж тут шутки! О, она была торжественна:

– Мы с Михаилом любим друг друга еще со школьной скамьи. Я уезжаю к нему в Кировск. Сына берем с собой. А Инна не хочет с нами ехать и остается с тобой.

Скандал? Нет, я не из тех, кто поднимает скандал в подобных ситуациях. Решили, ну и уезжайте. Но тут я впервые усомнился в непорочности моей Алисы. Конечно, это был удар под дых.

Наверное, я был хорошим отцом. Два года мы с дочерью прожили спокойно. На третий, перед Новым годом, я решил проведать сына и поехал в Кировск. И надо же, мы встретились с ним в автобусе, который шел от вокзала в город. Он уже был в девятом классе, собирался поступать в горный. Этим, наверное, его и зацепили.

Был слегка мрачноват. На квартире Михаила нас встретила веселая компания, уже в подпитии. Народ рабочий. Мне почему-то обрадовались – новый человек. С Алисой мы не разговаривали. Вечером вернулся на вокзал.

Через три года любовь у них закончилась. Михаил-то был красавец, ну и по бабам ходок. Стабилизация семейная ему, по-видимому, надоела. Алисия с сыном вернулись в Ленинград, но не ко мне. Прощать я ей, конечно, ничего не собирался.

Сын поступил в горный институт. А тут начались лихие девяностые. Осенью поехал он с другом на дачу его родителей. А друг-то был при делах. Братаны их выследили и при разборке друга за долги убили. А заодно и моего Сашку как ненужного свидетеля. Это был удар ниже пояса. Ведь мы с детьми всегда связываем мечты о будущем. А тут крах. Дети не должны уходить раньше родителей.

Да, это верно. У меня есть друг в Уфе. Мастер спорта по спортивной ходьбе, тренер по легкой атлетике. Сына – единственного – привезли из Чечни грузом двести. Раз в неделю ходит к нему на могилу. Разговаривает с ним. Пару раз я его встречал после такого посещения. Квартиры у нас рядом. Тяжелое впечатление осталось.

Володя, видимо, утомился. Да и эмоций отнюдь не положительных в воспоминаниях было предостаточно. Задремал. Жидкая бородка, острый нос с легкой горбинкой – профиль напоминал библейского Христа. Скоро очнулся.

– Да, но дочь-то осталась со мной. Тут, понимаешь, моя субтильность и излишняя скромность часто меня подводили. В 93-м, в декабре, я, как обычно, вечером перед сном решил прогуляться. На улице безлюдно. Встречает меня ватага парней. Сходу сбила с ног.

Вожак у них был постарше. Когда я поднялся, он вежливо спросил:

– Ты кем работаешь?

Я представился. Братве последовал приказ: по голове не бить!

А на мне дубленка была. Еще из «Березки». Он, опять-таки вежливо, предложил:

– Давай одеждой поменяемся.

Я слабо возразил:

– Ведь она тебе мала.

– А ничего, – говорит, – у меня знакомый портной, он расставит.

Чувствовалось ленинградское воспитание. Холодно. Он мне взамен дубленки свой свитер отдал. Этот волчара вывел своих волчат на обучение. Такое время было.

Дочь, конечно, удивилась моему обмену. Но хорошо, что отделался только барахлом, без увечий. С Алисой моей верной больше не общался. Ну а дальше ты знаешь. Дочь так и не пошла к матери, жила со мной. Окончила иняз, вышла замуж, родила мне внучку.

В начале двухтысячных подвернулась Гвинея. Правда, была альтернатива – защитить докторскую. Она ведь до сих пор лежит на полке, готовая. Я предпочел Гвинею. Да еще самый дальний университет – Зерекоре. Ну ты помнишь, как в две тысячи седьмом приехал оттуда полутрупом после «малярки».

– Да уж, и с пневмонией, – заметил я. – Как мы тогда выкарабкались, до сих пор удивляюсь. Как только вылезли из пневмонии, я пошел к старшему с рекомендацией немедленно отправить тебя домой. Восьмой год отправляют.

– Так это мой аспирант меня у министерства выпрашивает, – засмеялся он. – А тебя в Зерекоре хорошо помнят. И дирекция, и бывшие студенты. Я же после тебя три года там преподавал, ну и две «малярки» прихватил. После первой готов был написать завещание.

Удивительно мужественный мужик этот Володя. Катает его судьба. Но он держится за землю. Хилый костяк компенсирует светлая голова. Математик из верхних эшелонов. Его тема – математическая модель цунами. Интеллигентный не в меру.

Два года назад – меня тогда в Конакри не оказалось, не с кем было посоветоваться, – загноился у него глаз. Блефарит это называется. Пятница. Офтальмологи госпиталя – мусульмане. После дневного намаза на работу не пришли. В субботу частная клиника не работала. Я вернулся в Конакри только в воскресенье ночью. Утром в понедельник меня и старого хирурга-одессита срочно вызвали к нему. На полу по всей комнате следы крови. Малыми фонтанами в такт сокращениям сердца из глаза вытекала кровь. Перфорировалась склера. Инфекция была злая. Затампонировали. Срочно проконсультировались с офтальмологами. Заключение: глаз подлежит удалению.

В течение суток организовали отправку в Санкт-Петербург. Мне пришлось сопровождать его до операционной хирургической офтальмологии. Дело было в мае, перед Днем Победы. Вот в клинике-то я и увидел Алису. Пришла предложить свою помощь в уходе. Пирожки принесла. Небольшого росточка, квадратненькая, рыжеокрашенная. На просвет – седые волосы. Слегка попахивало от нее табаком. В лице ничего примечательного. Мышь серая. Нет, рыжая.

Выписали его скоро. Операция прошла удачно, без осложнений. Три дня после выписки я еще за ним ухаживал. А поселили нас в квартире зятя, на берегу Финского залива. До чего мы с ним дорвались, так это до сметаны с творогом. Соскучились. Покупали на местном базаре.

А в октябре узнаю – Володя приехал в Гвинею снова. Со стеклянным глазом. Ностальгия. Да и холодно ему в Ленинграде, со всех сторон. Отвык.

Пару лет назад его квартиру решили ограбить два молодых гвинейца. Вскрыли дверь, но не ожидали, что он окажется дома. Подремывал на балконе. Начали его крутить, бросили на пол, требуя деньги. Разозлили. Как только смог подняться, вцепился одному в горло мертвой хваткой – пальцы у него сильные, и начал орать. Те такого отпора от хиляги не ожидали. Ретировались в темпе, но засветились на камере наблюдения. К чести гвинейской жандармерии, нашли их быстро, посадили. Международный скандал.

Домой мы приехали около шести вечера. По дороге в «корвете» обсуждали негритянок, которые его любили, правда, не бескорыстно. Одну он даже планировал увезти с собой. У нее уже был диплом врача. Приехала в Петербург, он в это время лежал в офтальмологической клинике. Так и исчезла в России. Следов не нашел.

Похоже, воспоминания подняли ему тонус. Слегка подавленное настроение пропало. Есть такой прием в психиатрии и психотерапии: если надо что-то погасить в памяти, пациента просят один-два раза проиграть болезненный эпизод. Этот прием тормозит информацию о тяжелом прошлом.

Смыв с себя морскую соль, мы решили еще немного поболтать перед сном. Впрочем, игра пока шла в одни ворота. Он изливал душу, я принимал этот поток.

– Так, а женщины, кроме Алисы, у тебя были? – решился я спросить после легкой традиционной рюмки белого вина.

– Да, были две, – после небольшой паузы признался Володя. – Одна мне очень нравилась. Во время перестройки занялась камнями, полудрагоценными. Начала делать великолепные вещи. Сначала просто на продажу. Потом стала выставляться, даже за границей. Изделия хорошо продавались. Не бедствовала. Похоже, и она была ко мне неравнодушна. Ночевал у нее, а по утрам, как Ванька-Встанька, подскакивал и бежал к дочери. Поднимал, кормил, отправлял в школу.

В общем, то ли моя застенчивость, то ли боязнь обжечься второй раз не давали мне с ней сблизиться окончательно. А дочь, кстати, подталкивала. Струсил. Не знаю, что там было у Алисы – старая любовь или похоть, я-то в сексуальном отношении был нормальным, но, наверное, не секс-бандит. Правда, в этот момент здорово издергала подготовка докторской, которую на время пришлось оставить.

А смерть сына я расценил как наказание, правда, жестокое, за наши грехи с Алисой.

Похоже, он до сих пор не смог простить Алисе предательства, которое исковеркало его жизнь и жизнь детей. Откровенно говоря, я по-белому завидовал его стойкости и жизнелюбию.

В отпуск в Россию я уезжал раньше основной группы преподавателей. Перед отъездом зашел к Володе.

– Помнишь, ты обещал показать мне свои стихи.

– Так и есть, но они на полке дома где-то лежат. Давай я тебе продиктую последнее. Я записал. Без названия. Хотя… почему – «Про любовь».

 
За моею спиной – мирозданье
И спиралью закрученной пыль,
Пробегают парсеки сознанья,
А в степях зацветает ковыль.
 
 
Нынче лирика вышла из моды,
А извилины сайты плетут.
На просторах берез хороводы
Безнадежно Есенина ждут.
 
 
Вы сейчас в Анталию плывете,
Шведский стол отправляя в нутра,
Я на лестничном темном пролете
Захотел простоять до утра –
Там, где прошлого милые тени
Сберегла, сохранила стена.
 
 
Убегу я от горьких раздумий,
Окунусь в дебри памяти вновь,
Вспомню отклики юных безумий,
Ну а главное – вспомню Любовь.
 

Я помню эти ленинградские подъезды в старых домах. Широкие, с высокими потолками. Но в них всегда почему-то было интимно уютно.