Текст книги "День народного единства. Преодоление смуты"

Между тем усилением влияния кардинала озаботилась уже и Мария Медичи. Она сама пробовала взять под контроль короля, но крайне неумело – подсовывая ему красоток, которые сына абсолютно не интересовали. А Ришелье держал пристрастия Людовика под контролем и следил, чтобы его любовниками становились полнейшие ничтожества, не способные влиять на политику (Туара, Баррада, Сен-Симон). Королева-мать на почве растущего недоверия к своему ставленнику и происпанской ориентации стала сближаться с Анной Австрийской и Гастоном, возникла «католическая оппозиция», требующая ориентации на Габсбургов. И положение кардинала зашаталось – он еще далеко не был всесильным, и в угоду матери король мог пожертвовать им. Да и на внешней арене ситуация осложнилась. На фронтах Тридцатилетней войны католики побеждали, датчане отступили в свое королевство, Валленштайн опустошал северогерманские княжества. Но испанцев совершенно достали британские и голландские пираты. И Оливарес решил перетянуть на свою сторону хоть одну из этих держав – Англию, где Карл разругался с протестантами-парламентариями.

Тогда Ришелье сделал «ход конем». Неожиданно предложил Испании заключить союз. Что позволяло, во-первых, нейтрализовать оппозицию – Мария сочла, что кардинал следует ее советам. Во-вторых, разрушило альянс Мадрида и Лондона, а в-третьих, предоставляло случай окончательно раздавить гугенотов. И разыгралось все как по нотам. Оливарес Франции не доверял, но предложение принял. А гугеноты давно уже волновались, шумели, что по условиям прежнего договора они стали «рабами» короля. Франко-испанский союз спровоцировал их на открытое восстание. Они направили послов в Англию. Где Бекингем счел, что представился очень удобный случай, и убедил Карла I вмешаться на стороне гугенотов.

Британцы объявили войну, захватили французские суда в своих портах, и Бекингем с эскадрой из 84 кораблей двинулся к Ла-Рошели. Послал подкрепления в эту крепость, а сам с десантом из 7 тыс. солдат осадил форт Сен-Мартен на острове Ре. Комендант Туара еле держался и завел переговоры о капитуляции, всячески затягивая их. Бекингем расслабился, а Ришелье прислал суда с подмогой и припасами, проскользнувшие мимо англичан. Гарнизон приободрился, приветствовал противника надетыми на пики окороками. Взбешенные британцы предприняли штурм, были отброшены с огромными потерями и с позором уплыли.

Осаду Ла-Рошели возглавил сам кардинал. Обложил крепость с суши и с моря – выстроив дамбу из затопленных старых судов. Ввел в войсках строгую дисциплину. И маршал Бассомпьер говорил: «Ну разве мы не сумасшедшие? Ведь мы, чего доброго, возьмем Ла-Рошель» – что аукнется на дворянских «вольностях». Из-за союза с англичанами многие гугенотские города от ларошельцев отпали, присягали Людовику. Другие примкнули к восстанию, избрав «первосвященником» де Роана, но у него не было денег на армию. Королевские части оттеснили его в Севенны, и помочь осажденным он не мог.

Попытка штурма Ла-Рошели в феврале 1628 г. вышла неудачной, тем не менее осаду кардинал не снял. У гугенотов начался голод, эпидемии. Мэр города Гитон и местные олигархи, захватившие запасы продовольствия, кричали об обороне до конца, а бедняки стали умирать. Бекингем стал готовить на выручку новую экспедицию, но был убит в Портсмуте фанатиком Фельтоном. А британские флотилии Денби и Линдсея потыкались у дамбы и сделать ничего не смогли. В октябре 1628 г. после 2 лет осады Ла-Рошель капитулировала. Причем Ришелье склонил короля проявить милосердие – в город ввезли продовольствие, саперы начали погребение множества трупов в домах и на улицах. И Людовика горожане встретили как избавителя. Он даровал им амнистию и религиозную свободу. Но магистрат разогнал, ввел управление королевских чиновников, лишил город всех привилегий. И запретил селиться здесь новым гугенотам – но не католикам. Так постепенно их и растворили.

Между прочим, когда мы представляем все эти события по кинофильмам и роману «Три мушкетера», стоит делать ряд поправок. Например, что в действительности мушкетеров было всего 2 роты – они составляли личную охрану короля. Кроме них, у Людовика имелись 2 полка французской и швейцарской гвардии. Только они получали жалованье и носили военную форму – никаких других регулярных частей во Франции в то время не существовало. Остальное добиралось из ополчений вельмож и наемников. А киношное фехтование на тоненьких гнущихся шпагах – жуткий анахронизм. Ведь на войне и конница, и отборная пехота сражались в доспехах. И шпага в XVII в. была узким, но массивным мечом, предназначенным поражать врага в сочленения лат. Так что и рубились ими, как мечами.

Когда на экранах бравые мушкетеры цокают каблуками по дворцовым паркетам и парижским мостовым, это еще более далеко от истины. Во времена Ришелье полы в Лувре застилали соломой, меняя ее раз в неделю, поскольку туалетов во дворце не было, а ночных горшков на всех не хватало. И господа аристократы справляли нужду в углах и коридорах, а дамы присаживались под лестницами. Кроме того, Людовик XIII унаследовал от отца нелюбовь мыться и стричься. Как раз из-за этого во Франции пошла мода на длинные волосы. А вши и блохи в прическах дворян и дворянок считались вполне нормальным явлением, с ним даже не считали нужным бороться. И если европейцы критиковали русских женщин за белила и румяна, то и их дамы косметикой очень злоупотребляли. Тогдашние духи были не чета нынешним, скорее напоминая крепкие одеколоны, но поливались ими «от души», заглушая запахи пота. А чтобы скрыть грязь, прыщи и угри, лицо, плечи и грудь обсыпали толстенным слоем пудры. Вдобавок дамы увлекались всевозможными притираниями, кремами и эликсирами из самых сомнительных компонентов, нередко доводя себя до экзем и рожистого воспаления.

Вышагивать шеренгой по улицам мушкетерам тоже было бы трудновато. Культурное градостроительство в Париже началось только при Генрихе IV, а потом его забросили за нехваткой денег. Из улиц был вымощен лишь бульвар tours la Rеinе – он являлся единственным местом прогулок знати, куда выбирались «себя показать». Остальные улочки не превышали шириной 2 метров, стиснутые между четырехэтажными домами (из-за чего богатые люди перемещались по городу не в каретах, а в портшезах, которые таскали лакеи, – карета не везде проехала бы). Улицы не мостились, тротуаров не имели, и посреди каждой шла канава, куда прямо из окон выбрасывались отходы и выплескивалось содержимое горшков (в домах туалеты тоже отсутствовали). Чистить канавы должны были специальные уборщики, но муниципалитет экономил на их количестве, и улицы были почти всегда завалены мусором.

Путешественники, приближаясь к Парижу, первым делом чувствовали смрад. Но горожане привыкали и не замечали. В летнюю жару часто возникали эпидемии и пожары – воды не хватало, и их лишь локализовывали, ломая дома на пути пламени. Не было и уличного освещения – королевские указы предписывали домовладельцам держать в одном из окон зажженную свечу, что никогда не выполнялось (кому нужно такой расход нести и всю ночь бегать свечки менять?). Кстати, и речь французских дворян была далека от киношной изысканности. Вот как передает диалог аристократов один из мемуаристов того времени. Герцог де Вандом интересуется: «Вы, наверное, примете сторону де Гиза, раз уж вы е… его сестру?» На что маршал Бассомпьер отвечает: «Ничего подобного, я е… всех ваших теток, но это не значит, что я стал вас любить». В первоисточнике дается без многоточий, поскольку и это считалось в порядке вещей.

Незнакомая Европа

Славянофилы считали, что XVII в. был «органической» эпохой, когда Россия развивалась на собственной основе, без внешних заимствований. Западники, напротив, осуждали, что она пребывала в «темноте» и не училась у Европы. То и другое мнения вряд ли можно считать корректными. Без заимствований не живет ни одна цивилизация. Это вполне естественный процесс, когда народ перенимает у соседей какие-то новинки. И Россия не была исключением, во все времена заимствовала в других странах то, что считала для себя полезным. Хотя, разумеется, не скопом, а выборочно, без ломки национальных традиций.

Но вопрос о заимствованиях почему-то никто не поставил по-другому. А… чему могла научиться Россия у Европы в первой половине XVII в.? Тут читатель может удивиться, как это – чему? А культура, промышленность, техника, наука? Погодите, погодите! В действительности Запад в XVII в. был очень далек от тех стереотипов «культурности», которые сложились много позже, но почему-то преподносятся и воспринимаются как «исконные». Европа была в основном аграрным регионом, сельское население составляло 90–95 %. Крупных столиц было мало – Париж (400 тыс. жителей), Лондон (200 тыс.), Рим (110 тыс.). В прочих значительных центрах население достигало 20–40 тыс. (Стокгольм, Бристоль, Руан, Лион и др.), а в большинстве городов не превышало 1–5 тыс.

Характерной чертой почти всех городов была грязь и скученность (до 1000 человек на гектар). И если в Париже Генрих IV запретил надстраивать верхние этажи в сторону улицы, то в Англии, Германии, Прибалтике таких запретов не существовало. А земля в городе стоила дорого, и, чтобы на меньшей площади разместить побольше, второй этаж имел выступ над первым, третий над вторым, и улица напоминала тоннель, где не хватало света и воздуха и скапливались испарения от отбросов. Осенью и зимой туманы и испарения мешались с дымом тысяч печей, покрывая города душным облаком. Антисанитария, повсеместное распространение крыс, блох, вшей, мух от валявшегося по улицам навоза нередко вызывали эпидемии. Оспа прокатывалась примерно раз в 5 лет. Наведывалась и «чума» – хотя под это название относили любые заразные болезни, в том числе дизентерию, малярию. Эпидемия 1630–1631 гг. унесла во Франции 1,5 млн. жизней. В Турине, Венеции, Вероне, Милане вымерло от трети до половины жителей (по 30–60 тыс.).

Совершеннолетними европейцы считались с 14–16 лет. Но в брак чаще вступали поздно – с 24–26 лет, чтобы ограничить число детей, которых нечем было обеспечить. Впрочем, это число ограничивалось и недоеданием, болезнями. Каждый четвертый младенец не доживал до года, каждый восьмой до 15 лет. А в целом из двух выживал один. И простонародье крестило детей в 6–7 лет, чтобы «зря» не тратиться. Дороги были ужасными. На ухабах путешественники в каретах набивали синяки и шишки. От Лондона до Виндзора (40 км) ехали 14 часов. Дефо писал о британских путях сообщения: «Язык не поворачивается назвать их дорогами… одна – гнусная узкая тропа, изрытая колеями, другая отвратительно разбита рытвинами, того и гляди растрясет все кости». В Англии товары перевозились на вьючных животных, во Франции внутренний рынок практически отсутствовал, разные районы жили натуральным, замкнутым хозяйством. И как раз из-за бездорожья преимущества получали города, лежащие на судоходных реках и морских берегах.

Промышленность в большинстве государств все еще находилась в зачаточном состоянии. Крупные мануфактуры существовали в Голландии, Англии, Фландрии. Но в Британии людей туда направляли в виде наказания – бродяг, нищих. А в Голландии шла разорившаяся беднота. И условия труда напоминали преддверие ада. Исследователи отмечают высочайшую смертность среди мануфактурных рабочих. Причем рабочая сила пополнялась не естественным приростом, а притоком извне – людей выкачивали «на износ» и брали других. А голландские проповедники призывали «развивать в наемных рабочих покорность, умеренность, прилежание и готовность переносить чрезмерный труд». Повсеместно использовался труд детей. Работали по 14–16 часов, жили в казармах, где царили пьянство, разврат, самые дикие нравы.

Металлургическая промышленность развивалась в Швеции – голландцы фактически перенесли туда свое литейное производство, не только поближе к сырью, но и уходя от налогов в собственной стране. Европейские шахты были еще небольшими и примитивными. И если в Германии труд шахтера считался все же почетным, давал твердый заработок, то, к примеру, в Польше на соляных копях 65 % работников были крепостными, остальные – разорившаяся чернь. Липпомано описывал постоянные несчастные случаи, грошовую оплату и делал вывод: «В древности одних разве преступников можно было принудить к подобным подземным работам». В Германии, Италии, Испании, Франции львиная доля промышленного производства оставалась в средневековых ремесленных цехах и у мелких кустарей. (Во Франции не было даже литейных мастерских, а оружие, как огнестрельное, так и холодное, покупали за границей.)

Пресловутый европейский культ права существовал только на бумаге. Закон кормил массу паразитов, но реально действовал разве что в Испании. В протестантских странах он, по сути, защищал лишь права богачей, в католических – аристократов. Так, французские дворяне не признавали решений судов, и судебные приставы не смели являться в их дома, зная, что будут там избиты. Знать содержала специальных «палочников», готовых проучить судейских или кредиторов, потревоживших господина. И Людовик XIII находил это нормальным. Как-то сам велел избить пристава, явившегося в Фонтенбло с исполнительным листом на одного из придворных. Хотя позже выяснилось, что пристав действовал по указу… самого короля. А Ришелье частенько лупил палкой не только слуг, но даже канцлера Сегье и министра финансов Бюллиона. Правда, потом извинялся и говорил, что человек в его высоком положении будет несчастен, если ни на ком не сможет сорвать дурного расположения духа.

Но те, кого закон не защищал, в свою очередь презирали его. Города со скопищами люмпенов, погружаясь в ночную тьму, превращались в царство бандитов и воров. На крики «Убивают!» жители предпочитали не высовываться, и в Париже каждое утро подбирали по 15–20 трупов. Зато если преступников-простолюдинов ловили (и они не откупились взяткой), пощады не было. Пресловутые Бастилия или Тауэр, хотя оттуда иногда попадали на эшафот, на самом деле являлись привилегированными тюрьмами для избранных. А вот карцеры парижской городской стражи были кошмаром. В одном арестованный не мог ни стоять прямо, ни сидеть, его заполняли водой по щиколотку, и там за 2 недели сходили с ума. В другой, вырытый в земле, спускали на веревке. Третий заполняли нечистотами.

Публичные казни во всех европейских странах были частым и популярным зрелищем. Люди оставляли свои дела, приходили семьями, с женами и детьми. В толпе сновали разносчики, предлагая лакомства и напитки. Знатные господа и дамы арендовали окна и балконы ближайших домов, а в Англии для зрителей специально строили трибуны (с платными местами). И чем более изощренная смерть ожидала жертву, тем лучше. Скажем, по британским законам за измену человека вешали, но не до смерти, вытаскивали из петли, вскрывали живот, отрезали половые органы, отрубали руки и ноги и под конец – голову. В 1660 г. С. Пинс писал: «Я ходил на Чарингкросс смотреть, как там вешают, выпускают внутренности и четвертуют генерал-майора Харрисона. При этом он выглядел так бодро, как только возможно в подобном положении. Наконец с ним покончили и показали его голову и сердце народу – раздались громкие ликующие крики». За другие преступления постепенно, по одной, ставили на грудь приговоренному гири, пока он не испустит дух. (Англичане, кстати, вообще любили кровавые зрелища – травлю медведей или быков мастифами, петушиные бои – они вызывали массовый азарт и заменяли в то время футбол или бокс.)

Во Франции часто применяли колесование – человека привязывали к колесу, дробили ему ломиком кости ног, рук, а потом обезглавливали. Фальшивомонетчиков варили заживо в котле. В других странах им лили расплавленный металл в горло. Насильников кастрировали и давали истечь кровью. В Польше, кроме сажания на кол и поджаривания в медном быке, практиковалось повешение на крюке под ребро, отсечение рук и ног с последующим сожжением еще живого туловища. В Италии проламывали череп колотушкой. Обезглавливание и виселица были совсем уж обычным делом. Путешественник по Италии писал: «Мы видели вдоль дороги столько трупов повешенных, что путешествие становится неприятным».

Спектр проступков, за которые полагалась смерть, был очень широким. Во Франции могли казнить за пользование контрабандной солью. Почти везде существовали и суровые законы о прелюбодеянии. Правда, в католических странах о них давно забыли и не применяли, но Лютер и Кальвин их реанимировали, и в протестантских государствах внебрачная связь влекла мучительные казни для обоих участников – сожжение, забивание камнями и т. п. Пытки практиковались всюду. Иногда – публичные, в дополнение к смертной казни или в качестве таковой. А те, кто смерти не заслужил, подвергались лишению ушей, носов, клеймению раскаленным железом, ссылке на галеры. И телесным наказаниям: легкое – розгами, более серьезное – бичом (в Германии, Дании, Швейцарии) или плеткой-семихвосткой с грузиками или крючками на концах (в Англии, Голландии, Испании). А порой присуждали к такому количеству ударов, что порка становилась разновидностью смертной казни. Хорошие палачи очень ценились. Исаак Масса описывает, как при Годунове в Россию приехал жениться голштинский герцог Иоганн и «привез с собой пасторов, докторов, хирурга, палача и других лиц, состоявших на службе при его дворе».

За долги, как частные, так и государству, преследовали круто. Имущество недоимщиков описывали, выгоняя их на все четыре стороны. Во Франции, Польше, Германии практиковалось и физическое выколачивание недоимок из крестьян. Повсюду существовали долговые тюрьмы, куда заимодавец мог отправить должника, и тот сидел, пока кто-то не внесет нужную сумму, – часто получалось, что пожизненно. В Германии и Прибалтике действовали законы, запрещавшие даже хоронить человека, не расплатившегося с долгами. Тела клали в специальное место и предоставляли разлагаться, пока родственники не удовлетворят кредиторов.

Коснемся и культурных достижений Европы. Хороший профессиональный театр существовал только в Испании и Англии. Итальянские труппы комедии дель арте (комедии «масок»), были еще чисто балаганными, кочуя по ярмаркам. При дворах итальянских вельмож уже возник балет, но нынешнему он не соответствовал. «Актриса» и «куртизанка» были синонимами, основной их заработок шел после представлений. А на представлениях главным было не искусство, а эротизм. Разные па придумывались только для того, чтобы танцовщицы искусно приоткрывали свои прелести, возбуждая зрителей.

Во Франции итальянский балет внедрили Екатерина и Мария Медичи. И тут он преобразился. Вместо актрис участницами стали дамы высшего света. Конечно, с такими балеринами говорить об искусстве было бы смешно, но балет считался «пристойной» возможностью показать себя полуобнаженными, посверкать в газовой драпировке открытыми ногами и грудями. Поэтому сюжеты выбирались соответствующие, чтобы на сцене были нимфы, сатиры, античные божества. Так, в балете «Цирцея» участвовали королева Франции и 6 принцесс крови, и обошелся он казне в 1,2 млн. ливров (с единственным показом!). Что касается живописи, то она, по социальному заказу, четко делилась на два направления. Парадные портреты и те же нагие тела. И во Франции это тоже стало возможностью «себя показать» – в натуральном виде позировали сама Мария Медичи, придворные дамы, фаворитки. И лишь в аскетичной Голландии стали развиваться другие жанры живописи – «непристойности» вывешивать не полагалось, а отставать от соседей богачам не хотелось.

Европейские обычаи очень отличались от того, что нам привычно. Ели, в том числе за королевским столом, руками. Первые вилки появились в Италии в конце XVI в., но даже в соседней Франции они внедрились только в 1700-х гг. (в отличие от России, где в боярских домах вилками уже пользовались – они обнаружены при раскопках, их можно увидеть в музеях, например в палатах Романовых в Зарядье). Спали на Западе тоже иначе. Тогдашние кровати были огромных размеров. И если в гостинице 5–6 незнакомых путников укладывались в одну постель, это было нормально. В больших общих кроватях спали по несколько братьев и сестер или дворян, снимающих вместе квартиру. А слуги и подмастерья ночевали на кухнях, вповалку. Женщины, с одной стороны, пользовались большой свободой. Но даже во Франции существовала формула: «Вы моя жена, и я вам приказываю». Реймер фон Цветтен рекомендовал мужьям «взять дубинку и вытянуть жену по спине, да посильнее, изо всей силы, чтобы она чувствовала своего господина и не злилась». Книга «О злых женщинах» учила, что «осел, женщина и орех нуждаются в ударах». Любовниц осыпали подарками, но могли подарить другому или перепродать, как вещь. А на простолюдинок нормы галантности вообще не распространялись. Их мог излупить и муж, и хозяин, и кавалер.

Впрочем, читатель может напомнить, что на Западе уже существовала система образования. Да, университеты возникали давно, их европейцы переняли у арабов, еще раньше создавших систему медресе. Но мы часто попадаем под гипноз самого названия «университет», забывая, что с нынешними учебными заведениями они имели очень мало общего. Стоит лишь вспомнить, кого в них готовили и чему учили? Учили латыни, языку католического богослужения, которая в раздробленной Европе стала и международным языком. Учили богословию, юриспруденции и (не везде) медицине. Все. Естественных наук в университетах не было. Проходили, правда, физику. Но она (наука о устройстве природы) считалась гуманитарной, и зубрили ее по Аристотелю.

В результате богословские факультеты плодили схоластов, выучившихся для доказательства собственной учености и получения церковных должностей составлять никому не нужные комментарии к более ранним трудам, а также вести бесконечную католическо-протестантскую полемику, опровергая оппонентов логическими построениями. А юридические факультеты плодили паразитов-«крючков». Ну а об уровне европейской медицины судите сами. Общепризнанными средствами от разных болезней считались кровопускания и очищение кишечника. Даже от холеры лечили слабительным! Когда Генриху II копьем выбили глаз и ранили мозг, ему стали делать кровопускания и давать микстуру из ревеня. У Франциска II нагноился абсцесс за ухом – его стали пичкать слабительным и остановили истечение гноя, вызвав воспаление с летальным исходом. Слабительными и кровопусканиями уморили королеву Марго при воспалении легких. Людовик XIII с детства страдал катаром желудка – кровопусканиями ему обеспечили малокровие. А Ришелье при геморрое (!) мучили ежедневными клизмами. А ведь их-то лечили лучшие врачи!

Более совершенные учебные заведения начали появляться лишь на рубеже XVI–XVII вв. в рамках Контрреформации – школы иезуитов, ораторианцев, урсулинок (для женщин). Там преподавалась уже и математика. Но изучали ее сугубо по Евклиду, другой математики Европа еще не знала. И в любом случае учение оставалось уделом отнюдь не большинства населения. По оценкам современных французских исследователей (Р. Кнехт, П. Губер), в их стране была грамотна ⅓ мужчин, женщин – гораздо меньше. В протестантских странах грамотность росла намного быстрее в связи с возможностью читать Библию на родных языках.

Уровень европейской науки очень отличался от того, что мы понимаем под этим термином. Так, видный немецкий ученый, создатель Готторпского глобуса Олеарий, посетивший Россию, на полном серьезе писал в своей книге, что на Дону растет тыква под названием «баранец», которая ест траву, обрастает меховой шкуркой, используемой для одежды, и эту тыкву жрут только волки. Может, подшутили над ним, может, какую-то русскую загадку воспринял буквально. Но за ним известия про «баранец» внесли в научные труды Скалигер и другие светила. А британский ученый лорд Браун в 1646 г. обосновывал происхождение пигмеев – мол, это нечто среднее между духами и людьми.

Среди «наук» процветали магия, алхимия, астрология. Без гороскопов европейцы не женились, не крестили детей, даже пираты не отправлялись в плавание. Огромным спросом в XVII в. пользовались труды демонологов – в это время выходят «Демономания» Бодена, «О злобе сатаны и злых духов» аббата Крепэ, «Рассуждение о знаках у колдунов и о подлинной одержимости» Дельрио, «научные» работы на ту же тему Лелуайе, Фонтена, Гулара, Вира, Гейстербаха и др. Во Франции кардинал де Берюй издал трактат, где подсчитывал и обосновывал число воплощений нечистого. А в книге Жильбера Восского, опубликованной в 1625 г., даже приводились факсимиле договоров с нечистым.

Настоящей наукой занимались разве что энтузиасты-одиночки. И вовсе не случайно преимущественное развитие получила астрономия – она всего лишь стала «побочным продуктом» астрологии. (Кеплер был астрологом у Валленштайна, Тихо Браге – у Христиана IV.) Но энтузиастам, отважившимся на какие-то самостоятельные исследования, приходилось ох как трудно! О какой уж тут «европейской науке» в первой половине XVII в. можно серьезно говорить, если в 1600 г. в Риме сожгли Джордано Бруно? Да и протестанты в данном плане были не лучше католиков. Основоположника теории кровообращения Мигеля Сервета сожгли в Женеве, и Кальвин лично с радостью любовался его костром. Везалия за труд «О строении человеческого тела» уморили голодом в тюрьме. Книга Коперника «Об обращении небесных тел» в 1616 г. была запрещена Ватиканом (запрет сняли лишь в 1822 г.). У Кеплера 7 лет держали в тюрьме мать и угрожали казнить, если скрывающийся сын не сдастся и не отречется от своих теорий. В 1633 г. принудили к отречению Галилея, но и после этого он был объявлен узником инквизиции с запретом что-либо писать и с кем-либо встречаться без надзора.

В целом же об уровне западной «просвещенности» можно судить хотя бы по одному красноречивому факту – в Европе в XVII в. вовсю продолжали… жечь ведьм. «Молот ведьм»

Шпренгера и Инститориса оставался бестселлером, выдержал 29 изданий. Его дополняли многочисленные комментарии богословов, вплоть до известного ученого Варфоломея де Спины. Были и объективные причины, способствовавшие распространению «эпидемии ведьм». Из-за постоянных войн, опасностей, тяжелого труда крестьян и рабочих число женщин на Западе значительно превышало число мужчин. Отсюда сексуальная неудовлетворенность, неврозы, психозы. Плюс желание разбогатеть, заполучить суженого, исцелить близких, отомстить обидчику. И при всеобщей вере в магию забитые и темные европейские бабы пытались реализовать свои чаяния соответствующими методами. Появлялась масса «специалистов» и «специалисток», изготовлявших эликсиры успеха, средства от всех болезней, особо популярные приворотные зелья, для чего использовались самые экзотические компоненты – волосы и истолченные зубы мертвецов, змеиные и жабьи шкуры, ослиный кал, детские пуповины. Другие становились потребителями подобной продукции, старались вызнать и воспроизвести колдовские ритуалы, – а уличив в подобном одну виновницу, люди в панике косились и на просто «подозрительных»…

Сицилийский инквизитор Людвиг Парамо писал в 1598 г.: «Нельзя не указать, какую великую услугу инквизиция оказала человечеству… В течение 150 лет были в Испании, Италии, Германии сожжены по меньшей мере 30 000 ведьм». Но не стоит повторять распространенного заблуждения, будто несчастных женщин истребляла только инквизиция во «мраке Средневековья». Это представление внедрилось только из-за того, что историческую науку формировали в основном потоки протестантской литературы. Уже в XVI в. инквизиция была отменена даже во многих католических государствах. Тем не менее светские судьи, как католические, так и протестантские, с энтузиазмом подхватили эстафету изуверства. Знаменитый нидерландский юрист Дамгудер в «Практике уголовных дел» писал о «Молоте ведьм», что «книга эта имеет для мира силу закона». Ее считал непреложным авторитетом и профессор-лютеранин Бенедикт Карпцов – саксонский судья, ее использовали составители баварского «Кодекса Максимилиана».

Между прочим, католики даже подходили к вопросу мягче, ведь у них существовало понятие покаяния. И казнить полагалось только «нераскаявшихся» ведьм или «повторно впавших в ересь». В других случаях могли приговорить к тюремному заключению или телесному наказанию. В Испанской Америке только оно и применялось – обвиненных в колдовстве раздевали до пояса и везли по городу на ослах, посадив задом наперед и нахлестывая плетьми. Малолетних инквизиция освобождала от наказаний, лишь определяла их после покаяния под духовный надзор. Но кальвинисты с их «предопределением» и лютеране, отрицавшие таинства, покаяния не знали. Тут смертный приговор следовал однозначно и независимо от возраста. Впрочем, и католические судьи трактовали «нераскаяние» очень широко, и в итоге своих женщин отправляли на костры во всех государствах.

В лютеранской Норвегии на рубеже XVI–XVII вв. за 10 лет спалили 500 ведьм. В кальвинистской Женеве за короткий промежуток времени – столько же. Тюремный смотритель заявлял, что все тюрьмы переполнены женщинами, а палач подал прошение, что сил одного человека не хватает для исполнения его обязанностей. В Берне в 1591–1600 гг. ежегодно сжигали в месяц по 30 ведьм, а в Коломбье в 1602–1609 гг. уничтожили 764. Яков I Английский сам увлекался этим делом, лично присутствовал при казнях, написал книгу «Демонология» и учредил фонд, из которого ежегодно выплачивались премии студентам Кембриджского университета за работы о ведьмах. Король преследовал судей, выносивших мягкие приговоры, и назначил «ищейкой ведьм» некоего Гопкинса – который объехал Эссекс, Суссекс, Норфолк, истребив сотни людей, но вызвал возмущение народа. Был сам обвинен в колдовстве, подвергнут пытке и убит. Вскоре в Нью-Кэстле появился другой «ищейка», получавший по 20 шиллингов за голову жертвы. Тоже вызвал возмущение, по доносу был арестован, сознался, что отправил на костер 220 невиновных женщин, и был сожжен. Но когда британские эмигранты-протестанты обосновались в Америке, создав там свои свободные общины, они первым делом… учредили инквизицию! И принялись жечь ведьм – как сообщает современник, это «практиковалось нельзя сказать чтобы редко».

Во Франции судья де Ланкр издал книгу об опознании и уничтожении оборотней. И казнил многих по таким обвинениям. Неоднократно возникали «эпидемии» бесовской одержимости, в 1610 г. – в монастыре урсулинок в г. Экс, в 1635 г. – в аналогичном монастыре в Лудене. В первом случае обвинили патера Гофриди, что он наслал на монахинь чертей и ест трупы детей, во втором случае – каноника Грандье (правда, примешалась и политика, он был автором одного из памфлетов против Ришелье). Обоих осудили и отправили на костры.