Текст книги "День народного единства. Преодоление смуты"

Густав Адольф часть сил разослал по Германии, под рукой у него оставалось 18 тыс. солдат. Узнав, что баварцы уходят, он бросился в погоню. Но опоздал – у г. Хеб (Эгер) на границе Чехии и Саксонии Максимилиан соединился с Валленштайном, принявшим общее командование, и против шведов оказалась армия в 45 тыс. Теперь уже имперцы перешли в наступление, а Густав Адольф отходил, разослав гонцов к командирам своих отрядов и германским союзникам, чтобы спешили на помощь. Остановился он возле Нюрнберга, решив тут обороняться и ждать подмоги. А Валленштайн, двигаясь следом, обнаружил, что шведы выбрали для лагеря очень удобное место и солидно укрепились. И предпочел осадить их, отрезать от источников продовольствия и взять измором.

Но трудности со снабжением точно так же ударили и по имперской армии. Потому что окрестные края были уже разграблены дочиста. Лето было дождливым, раскисшие дороги мешали подвозить продукты, а шведы делали вылазки, отбивая обозы и гурты скота. В итоге оба войска очутились в бедственном положении – голодали, жрали всякую гадость, рвали с деревьев недозрелые фрукты, выкапывали овощи. И дизентерия стала косить ту и другую армию похлеще пуль и ядер. Союзники короля откликнулись не все – Бранденбург и Саксония продолжали вести двойную игру. Но подошли шведский корпус Горна и оплаченный французами кондотьер Бернгардт Саксен-Веймарский, Имперцы потеряли численное преимущество, и 24 августа Густав Адольф дал сражение.

Однако и Валленштайн успел хорошо укрепиться. И уже перенял шведскую тактику – строил пехоту длинными линиями шеренг, придал полкам легкую артиллерию, а коннице – стрелков. Шведский король сперва бросал в бой немецкие полки, составленные из всякой швали, потерять которые было не жалко. Потом пустил отборные части из финнов, лифляндцев и шведов. Яростные атаки продолжались 10 часов, оба полководца были в гуще боя, под Валленштайном погибла лошадь, а Густаву Адольфу пуля оторвала подошву сапога. Поле загромождали тысячи убитых, но овладеть имперскими позициями не удавалось. С огромными потерями Бернгардт Саксен-Веймарский захватил господствующую высоту. Но из-за недавних ливней все заплыло грязью, и втащить туда орудия, чтобы обстреливать вражеское расположение, не сумели.

Измученные армии разошлись по своим лагерям. Густав Адольф прикинул, что и неприятель, понеся немалый урон, не сможет его преследовать. Шведы внезапно снялись с места и начали уходить в глубь Германии. Да только и Валленштайн был талантливым военачальником. Гнаться за королем он действительно не стал, а вместо этого реализовал свой прежний план: вторгся в Саксонию, решив вывести ее из игры и отрезать шведов от Балтики. Или притянуть их к себе. Его расчет оказался верным. Король-воин счел, что обязан выручить союзников. На всякий случай написал прощальное письмо жене, поручил канцлеру Оксеншерне заботу о дочери Христине и повернул в Саксонию. Численное превосходство снова было у Валленштайна. Но обе стороны помнили кошмар под Нюрнбергом и начинать битву не решались. Остановились напротив друг друга, наращивали укрепления и выжидали, чтобы противник атаковал первым. Это стояние затянулось на два месяца…

А в Испании в это время Оливарес решил перенять приемы Ришелье и тоже повел борьбу против Франции чужими руками, прислав Марии Медичи генерала де Кордову и 600 тыс. ливров. Вдобавок она заложила свои драгоценности: Гастон Орлеанский набирал в Брюсселе армию. Внутри Франции опять царили «смутные» настроения. Из-за усиленного выкачивания налогов происходили бунты и волнения в Гиени, Пуату, Провансе, Бургундии. В Лангедоке восстание возглавил губернатор – герцог Монморанси, оскорбленный тем, что ему не дали должность коннетабля. Планировалось, что Гастон поднимет против короля всю Францию, Карл IV Лотарингский нанесет вспомогательный удар на Шампань. А заговорщики в Кале сдадут город, и туда войдет испанский флот.

Ришелье через шпионов о проектах узнал и сумел их расстроить. Часть лотарингских крепостей находилась под французским контролем, туда направили дополнительные контингенты. А должность губернатора Кале выкупили и передали надежному человеку. Испанский удар сорвался. В августе Гастон все же вторгся во Францию. Но, как писали, в его войске собрались «воры и отбросы испанской армии». Да и союз с Мадридом многих отпугнул от принца. На сторону короля переметнулись Ним, Бокер, Монпелье. Гастона отказались поддержать Бургундия и Шароле, города закрывали перед ним ворота. А с его союзником Карлом IV разобрались всего за неделю. С армией, сосредоточенной у него под боком, Людовик и Ришелье подступили к Нанси, столице Лотарингии, и герцог капитулировал.

После чего высвободившуюся армию быстро перебросили на юг. Туда же двигался Гастон – Монморанси в Лангедоке арестовал королевских уполномоченных и выступил ему навстречу. 1 сентября в кровопролитном сражении под Кастельнодари их разгромили. Гастон струсил и пошел на мировую. Как обычно, заложил всех сообщников и получил прощение. Но Монморанси, взятый раненым в плен, так легко не отделался. Теоретически его должны были судить пэры в Парижском парламенте, но Ришелье закон нарушил, подобрал нужных судей в Тулузе, и герцог был обезглавлен. Аресты, казни, конфискации обрушились и на остальных участников заговора – что произвело во Франции колоссальное впечатление. И знать наконец-то стала задумываться о дисциплине. Но Гастон перепугался, что на следствии открылся его тайный брак с лотарингской принцессой, и снова удрал во Фландрию.

В Германии поединок нервов двух армий длился до глубокой осени. Шведы были более привычными к холодам, умели зимовать в лагерных условиях, имперские наемники – нет. И стали разбегаться. Валленштайн обеспокоился, что войско тает, и решил увести оставшихся 14 тыс. солдат на зимние квартиры. У Густава Адольфа было 16 тыс. Узнав, что противник выступил из укрепленного лагеря, он обрадовался: «Я начинаю думать, что Господь отдал врагов в мои руки». Бросился следом и догнал 16 ноября 1632 г. возле Люцена. Хотел напасть с ходу, но утренний туман задержал атаку. Валленштайн успел построить полки к бою и соединиться с направленными к нему подкреплениями.

Едва развиднелось, трубачи заиграли воинственный лютеранский гимн «Господь наш щит», и шведы нанесли удар, отбросив имперских мушкетеров, прикрывавших дорогу. На правом фланге сам король повел в атаку финляндских кирасир, расшвыряв польскую и хорватскую конницу. Но в центре Валленштайн организовал контратаку, отразив шведов. Густав Адольф поехал туда, чтобы лично руководить боем. Он был близоруким, и, желая лучше понять обстановку, слишком близко подъехал к противнику. И попал под град пуль, ранивших и его, и коня, который взвился на дыбы и сбросил короля. Налетела имперская кавалерия, в рубке свиту Густава Адольфа перебили и оттеснили, а его самого прикончили саблями и из пистолетов, не зная, кто это такой.

Командование шведами принял Бернгардт Саксен-Веймарский. Призвал отомстить за любимого короля. Атака была бешеной, полки в едином порыве опрокинули неприятеля по всему фронту, а на батареях у имперцев взорвались боеприпасы. Они обратились в бегство. Но к Валленштайну спешили новые подкрепления – корпус фельдмаршала Паппенгайма. Это был безудержный забияка и дуэлянт, получивший в разные времена более 100 ран, люди удивлялись, что он дожил до 38 лет. Поняв, что опаздывает к битве, он приказал корпусу идти следом и помчался вперед с конным отрядом. Врубился в самую мешанину и был ранен очередной раз – смертельно. Успел узнать, что Густав Адольф погиб, и умер со словами: «Я счастлив». Но шведов самоубийственная атака Паппенгайма задержала. Валленштайн успел остановить и привести в порядок бегущих. И еще раз отбросить врага на исходные рубежи.

Однако Бернгардт понимал, что отступить в такой ситуации – значит быть добитыми. Свел по два батальона в один и вечером снова атаковал – сражение уже шло прямо на массах трупов, устилающих равнину. И прервала его лишь ночь. Валленштайн подсчитал свои потери, узнал, что к шведам идет еще б тыс. подмоги, снялся и увел остатки солдат в Чехию. Преследовать его Бернгардт не смог. Тем не менее обе стороны объявили себя победителями. Одни – поскольку поле боя осталось за ними, другие – поскольку убили шведского короля.

Гибель Густава II Адольфа вызвала серьезные политические перемены. Его вдова, Мария Элеонора Бранденбургская, ограниченная и сумасбродная особа, немало отравлявшая жизнь мужа (возможно, это было одной из причин его постоянного стремления куда-нибудь на войну, подальше от дворца), тут же уехала из Стокгольма в родной Бранденбург искать поклонников и крутить романы. А малолетнюю наследницу Христину бросила на попечение дальних родственников. Фактическим правителем страны стал канцлер Оксеншерна.

В выигрыше оказалась Франция. Теперь-то Ришелье переиграл Филарета. Кардиналу вовсе не улыбалось, чтобы шведы ушли громить Польшу. В Варшаве он держал своих агентов, подкармливал профранцузскую партию и надеялся перетянуть Речь Посполитую под свое влияние так же, как германскую Католическую лигу. А шведские войска по замыслам Ришелье должны были остаться в Германии, продолжая ее дестабилизировать. Начались переговоры с Оксеншерной, и были поставлены условия – субсидии будут выплачиваться лишь при выполнении французских требований. Канцлер оказался более покладистым, чем покойный король. Он и сам был настроен антироссийски, являлся противником союза с царем – полагая, что победа над поляками усилит Москву. А главную возможность приобретений для Швеции видел в Германии. Поэтому он отказался от договоренностей Густава Адольфа о совместных действиях с Россией, и в апреле 1633 г. при посредничестве Франции был заключен договор о создании Гайльброннской лиги из Швеции и немецких протестантских княжеств.

И проекты Ришелье стали осуществляться. Шведские отряды разошлись по Германии, вторглись в Эльзас. Мелкие немецкие владетели метнулись под крыло французов. Трирский архиепископ, Базельский епископ, герцог Вюртембергский, граф Ганау, города Хагенау и Саверн признали протекторат Людовика и разрешили разместить у себя французские гарнизоны. А раскрывшийся тайный брак Гастона Орлеанского и Маргариты Водемон кардинал объявил нарушением прежних договоров со стороны Лотарингии. Опять двинул армию на Нанси, и Карл IV отрекся от престола, превратился в простого кондотьера и ушел с полком на службу к императору. Отрекся он в пользу брата, Николя Франсуа. Но тот под надзором французов чувствовал себя слишком неуютно, опасаясь за жизнь. И сбежал в Италию. Фактически Лотарингия и большая часть Эльзаса оказались аннексированными Людовиком.

Исчезла и угроза смуты. У Марии Медичи и Гастона денег не было, оба влезли в долги. Мария торговалась с Валленштайном, обещая за помощь Мец, Туль и Верден, но тот считал, что плата слишком мала. А потом барона де Курменена, который вел эти переговоры, шпионы кардинала похитили. Увезли во Францию и казнили. Мария перенацелилась на то, чтобы уничтожить лично Ришелье. Трижды засылала наемных убийц, но все попытки кончились провалом. И королева-мать, похоже, совсем сбрендила. Обращалась к колдунам, чтобы навести на кардинала порчу. Поручила агентам выкрасть и доставить в Брюссель племянницу и пассию Ришелье г-жу Комбале, чтобы сделать заложницей и заставить его уйти с поста – или отыграться на ней, замучив какими-нибудь изощренными пытками. И опять не выгорело.

Наконец Мария окончательно подорвала свою репутацию – заподозрив измену, приказала казнить капитана своей гвардии барона де Гепреза (у этой дуры тоже была своя гвардия из 20 дворян). Тут уж возмутилось правительство Фландрии – на чужой территории распоряжаться жизнями людей было не совсем этично. А Ришелье, сменив кнут на пряник, объявил амнистию раскаявшимся эмигрантам, окружение Марии стало таять. Затем перекупили Гастона. Он вдруг объявил соратникам, что из патриотизма не может выступать против родины в союзе с испанцами, и удрал во Францию, оставив с носом многочисленных кредиторов.

А Валленштайну после битвы при Люцене пришлось заново формировать и обучать армию, чем он и занимался весь 1633 г. Он теперь осторожничал, предпринимая против шведов лишь отдельные диверсии. И, вопреки приказам императора, не шел разорять Саксонию, разумно рассчитав, что ее колеблющегося герцога можно переманить на свою сторону, что дало Ришелье возможность устранить эту опасную для его планов фигуру. Не без участия французов князья Католической лиги, враги Валленштайна, провернули интригу, убедив императора, что подобное поведение полководца и отсутствие видимых успехов доказывают его измену. В феврале 1634 г. Фердинанд отстранил его от командования. И послал отряд наемных убийц, которые ворвались в замок Эгер, вырезали всю прислугу и приближенных и прикончили Валленштайна в его спальне.

Битва за Смоленск

Международная обстановка, выглядевшая столь благоприятной для России, очень быстро изменилась. В Польше кончилось «бескоролевье», на трон был избран Владислав IV. Причем немалую роль в его избрании сыграло то, что он сохранял титул «царя московского»: отец перед смертью специально благословил его украденной шапкой Мономаха. Но восшествие на престол Владислава немедленно сказалось на настроениях украинского казачества, которое именно с ним связывало надежды на улучшение. А вдобавок ко всему Киевским митрополитом стал Петр Могила, поборник православия и видный просветитель, но при этом настроенный антироссийски. Он стоял за то, что обеспечения прав церкви и православной веры надо добиваться только легитимными путями и в рамках Речи Посполитой – через просвещение, короля, законодательные органы. Так что и митрополит призывал теперь малороссов к лояльности. И масштабное восстание, вроде бы готовое вспыхнуть на Украине, не состоялось. Наоборот, казачество выразило готовность поддержать «своего» Владислава, дабы заслужить ожидаемые от него милости и поблажки.

А гибель Густава Адольфа и создание Гайльброннской лиги сорвали удар по полякам с запада – на чем играл Ришелье. Он начал переговоры с Владиславом, навязывая дружбу с Францией, которая, мол, готова гарантировать безопасность польских границ от нападения шведов, так что король может беспрепятственно разбираться с русскими. Кроме вбивания клина между Речью Посполитой и Габсбургами, кардиналу это сулило и другой выигрыш – поляки оттянули бы под Смоленск свою шляхту из Германии, подскребли бы наемников, уменьшив их ресурсы для вербовки в имперские армии. Кстати, одним из курьеров Владислава в переговорах с французами был Богдан Хмельницкий – будущий народный вождь, тоже поверивший в «доброго короля» и поступивший к нему на службу. Ну а в результате Польша смогла без опасения за свои тылы бросить все силы против русских.

Тем временем полки Шеина стояли под Смоленском. Осада – мероприятие тяжелое не только для осажденных, но и для осаждающих, вынужденных месяцами торчать под открытым небом, под снегами, дождями, в грязи окопов и временных лагерей. Лишь когда весенние дороги стали подсыхать, 23 апреля 1633 г. прибыл обоз с порохом. Но и поляки, конечно, использовали передышку. Заделали проломы, а сзади стен соорудили земляной вал. Штурм пришлось готовить заново. Исправляли и снаряжали «зельем» минный подкоп, начали рыть новые, возобновили бомбардировку. 26 мая взорвали забитые в мину 250 пудов пороха, часть стены обрушилась, и войска ринулись на приступ. Но за проломом уткнулись в земляной вал, занятый неприятельскими солдатами, и атака была отбита.

Второй штурм предприняли 10 июня. Взорвали еще одну мину, русские части устремились к пролому. Однако в этот раз он получился небольшим, поляки успели выставить напротив дыры несколько пушек на прямую наводку и встретили солдат ядрами и картечью. Понеся большие потери, атакующие откатились. Неудачи объяснялись не только объективными причинами. Главной ударной силой Шеина являлись полки «нового строя», но треть пехоты была из иностранных наемников, которым отводилась в этих полках роль цементирующей основы. А они вели себя так же, как любые наемники, – отрабатывали жалованье, но совершать чудеса героизма не спешили. Русские солдаты, особенно в полках, созданных только в прошлом году, были недостаточно обученными, необстрелянными и действовали неумело. Да и на наемников поглядывали – куда бежать, вперед или назад? А для казаков, дворян, детей боярских линейная тактика полков «нового строя» была непривычной, им трудно было взаимодействовать этими частями.

Шеин просил подкреплений, и правительство готовило их. Завершилось формирование еще двух солдатских полков, полковников Вилима Кита и Юрия Матисона, к ним добавили несколько рот перешедшей на русскую сторону «литвы» и в июне отправили под Смоленск в составе 4 тыс. человек. А учитывая слабость, проявленную новой пехотой, послали и 2 приказа (1000 человек) московских стрельцов. Филарет начал дополнительное формирование новых полков – двух солдатских и первого в России драгунского. Драгуны могли вести бой как в пешем, так и в конном строю, носили облегченные кирасы, вооружались палашами и карабинами, а численность полка составляла 1600 чел. при 12 легких пушках.

Поляки, как у них водилось, организованностью не блистали, сбор войска затягивался. Но, чтобы отвлечь русских от Смоленска, опять договорились с Крымом. С весны на южные районы посыпались нападения татарских отрядов, к ним присоединилась ногайская орда из 3,5 тыс. всадников, а в начале лета на Русь обрушилось 30-тысячное войско крымского царевича Мубарек-Гирея. Мало того, Владислав обратился к украинским казакам, призывая их идти на «Московию» и опустошать ее вместе с татарами. И, в отличие от донцов, отказывавшихся воевать под руководством «пашей», их малороссийские коллеги откликнулись охотно.

Мубарек-Гирей вторгся по Изюмскому шляху, отрядил 1,5 тыс. воинов для осады Ливен, а сам двинулся на север и подступил к Туле. Взять ее не смог, гарнизон отбился. Татары откатились, грабя окрестности, соединились с украинцами и вторично атаковали Тулу. Их снова отразили. Но по Серпуховской дороге крымцы и запорожцы прорвали линию укрепленной «засечной черты», вышли к Оке, форсировали ее и достигли Московского уезда. Отряды казаков безобразничали под Серпуховом, а татары рассыпались загонами, опустошая Оболенский, Тарусский, Алексинский, Калужский, Каширский, Зарайский, Рязанский, Пронский, Белевский, Волховский, Ливенский уезды. Благодаря своевременному оповещению и задержке врага под Тулой большая часть населения успела разбежаться по городам и попрятаться по лесам, тем не менее татары угнали б тыс. пленных, оставили пепелища на местах деревень.

За эту диверсию хану заплатили щедро, польские послы отвезли ему 200 подвод, нагруженных деньгами. И гетман Радзивилл комментировал: «Не скрою, как это по-богословски, хорошо ли поганцев напускать на христиан, но по земной политике это вышло очень хорошо». Отправка подкреплений Шеину прекратилась. Все, что можно, царь и патриарх вынуждены были перенацеливать на юг. Приостановилась и посылка боеприпасов, их направляли гарнизонам городов. Отборный корпус московских стрельцов, кроме упоминавшихся двух приказов, так и не был отправлен к Шеину – сохранялась крымская опасность для самой столицы. Не был двинут к Смоленску и сторожевой полк Ивана Еропкина и Баима Болтина с Северщины – ему было приказано действовать против татар. Известия о нашествии крымцев вызвали тяжелые последствия и в лагере Шеина, из армии стали массами уезжать дворяне и дети боярские, чьи поместья располагались в южных районах, ведь у них там остались жены, дети, родители…

А гарнизон Смоленска знал, что к нему должна прийти помощь, и всеми силами тянул время. Совершал вылазки, мешая осадным работам и подготовке штурмов. Особенно часто подвергалась нападениям позиция на Покровской горе, через которую осажденные могли открыть дорогу для связи с внешним миром. За лето на этой горе произошло 14 жестоких боев. А Шеин, хотя и вынужден был оглядываться на запад, ожидая прихода короля, обстреливал крепость и стягивал кольцо осады. К концу лета его войска размещались следующим образом. Севернее Смоленска, на Покровской горе, стоял лагерь из нескольких солдатских полков и других частей под общим командованием Матисона. С восточной стороны – лагерь Якова Шарло, а дальше от города, на Московской дороге, стан самого Шеина. С южной стороны крепости разместился лагерь Лесли. А с западной – лагерь Семена Прозоровского и несколько отдельных укреплений.

После ухода татар правительство возобновило помощь осаждающим. К Шеину пришел рейтарский полк Самуила Шарля Дееберта с обозом, хотя пороха привез всего 100 пудов. Активизировались и действия на других направлениях. Из конницы, собравшейся на юге, – драгун, казаков, детей боярских – был сформирован летучий отряд Федора Волынского и брошен в глубокий рейд на Украину. Но больше сделать не успели ничего. 25 августа к Смоленску прибыл Владислав с 23– тысячной армией. У Шеина к этому времени тоже было около 20 тыс. Но его войско было «привязано» к осаде крепости, разбросано по нескольким лагерям и укрепленным острожкам, что позволяло неприятелю бить его по частям. Фактически наступательная инициатива заранее отдавалась полякам.

Король расположил свой стан в Глуховском лесу, в 7 км от города, оставил там обозы под командованием Сапеги и двинулся в обход через леса, намереваясь неожиданно ударить с севера, через Покровскую гору, и прорвать блокаду. Внезапности не получилось. Русские разъезды обнаружили противника, а от перебежчика стало известно о планах короля. Но Шеин, опасаясь нападений с других направлений и вылазок гарнизона, не мог оставить без прикрытия все осадные лагеря, шанцы, многочисленные батареи осадной артиллерии. И сумел вывести к Покровской горе, навстречу врагу, лишь часть своих сил. Полки выстроились в боевую линию, прикрывшись окопами, валами и тройной засекой из срубленных деревьев.

28 августа Владислав открыл артиллерийский огонь, а солдатам за согласие штурмовать и рубить топорами засеки раздал по 2 червонца. Битва завязалась жесточайшая. Русские встретили нападающих пушками, на флангах контратаковали, вступая в рукопашную. Потом ударили в центре на пехоту, рубящую засеки. Ценой огромных потерь полякам все-таки удалось преодолеть эти заграждения, и тогда последовала русская контратака по всему фронту. Врага отбросили. Тогда король послал в бой тяжелую конницу. Но наши ратники в полном порядке отошли на следующую линию укреплений, где оборону возглавил воевода Измайлов. Владислав подступил к шанцам, возобновил атаку, а навстречу ему устроил вылазку гарнизон из Смоленска. Снова закипела сеча. Кое-где полякам удалось овладеть окопами, к королю пробились осажденные во главе с паном Воеводским, раненным пулей в плечо, и в крепость сумели провести обоз с продовольствием. Но взять позиции Измайлова и Матисона не удалось. Понеся огромный урон, Владислав дал сигнал к отступлению.

Русские захватили в контратаках несколько знамен, пленили 72 рыцаря и неизвестное число рядовых, а на следующий день Шеин укрепил Покровскую гору двумя новыми шанцами.

Король атак не повторял, приводя в порядок воинство. Маневрировал, подтягивая тылы. К нему пришли еще несколько отрядов польской и наемной пехоты. А 3 сентября, погуляв по России, прибыли 15 тыс. украинских казаков. 9 сентября подвезли отставшую крупнокалиберную артиллерию, сопровождаемую конницей. Теперь у поляков было двойное превосходство, а армия Шеина, наоборот, стала уменьшаться. Иностранные наемники взвесили соотношение сил и, как случалось в таких ситуациях, стали переходить к противнику. Владислав принимал их с радостью, чтобы стимулировать этот процесс.

И 11 сентября он начал второе сражение. Часть войск отрядил для атаки западного лагеря Прозоровского – связать его боем и не позволить ударить во фланг или оказать помощь Измайлову и Матисону. А главные силы развернулись опять против Покровской горы. Левое крыло король возглавил сам, правое вверил Радзивиллу. Два часа безуспешно атаковали казаки и легкая кавалерия. А потом последовал массированный удар немецкой пехоты, которую король подкрепил и спешенной конницей. Были взяты три передовых шанца, и неприятель, заваливая фашинами рвы, полез по штурмовым лестницам на валы и палисады укрепленного лагеря. После, как пишет Велевицкий, «ужасного штурма» русские оставили его и отошли в еще один, «шестиугольный» редут. Преследовать их король не решился. Поляки закреплялись во взятом лагере, подтягивали пушки, окапывались рвами от русских контратак и в течение вечера и ночи вели перестрелку. А 12 сентября осадили «шестиугольное» укрепление. Весь день гремели пушки, следовали атаки, и одолеть защитников не удавалось. Но и у них силы иссякали. И под покровом ночи Шеин сумел вывести остатки гарнизона из полуразрушенных укреплений. Со всей артиллерией и запасами они отошли в главный лагерь. Причем операцию провели так умело, что королевские караулы ничего не заметили.

Но Покровская гора была теперь в руках неприятеля, путь на Смоленск открылся. И король съездил в город договориться с гарнизоном о совместных действиях. Правда, с изрядным риском для жизни, «среди града ядер» – дорога простреливалась с двух сторон, из западных и восточных русских лагерей. Так что о снятии осады говорить было рано. И еще существовала надежда, что все переменится, – Шеин докладывал о сложившейся ситуации в Москву, ждал помощи, получал обнадеживающие ответы. Однако Владислав отправил по Московской дороге 8-тысячный корпус Гонсевского и Казановского. Они с налета захватили Дорогобуж – тыловую перевалочную базу Шеина со складами боеприпасов и провианта. И, встретив направленные из Москвы вспомогательные части, разрозненные и наспех сформированные, отбросили их назад.

А король начал расширять проход, пробитый к Смоленску. Против русских частей, расположенных западнее города, – лагеря Прозоровского и шанцев Ван Дама, Крейза и Сандерсона – бросили отряды литовцев и запорожцев. Они подтащили пушки, начали обстрел, но на приступы не лезли, их целью было лишь блокировать и сковать эту группировку. А основными силами Владислав 14 сентября атаковал лагерь француза Якова Шарло, расположенный восточнее крепости и прикрывавший подступы к главному лагерю Шеина. Поляков отразили. А Шеин ответил контрударом, атаковал неприятельский стан воеводы Леского, а конницу пустил во вражеские тылы, на лагерь в Глуховском лесу. Русские тоже успеха не имели, были отбиты с большими потерями. Словом, сражение завершилось бы «вничью», но к полякам перебежал голландец, начальник артиллерии. А на следующее утро, перед рассветом, все французы во главе с самим Шарло покинули свои укрепления и тоже переметнулись к противнику. Их русским соратникам ничего не осталось делать, как отступить в лагерь Шеина.

И Владислав перенес усилия на западную группировку. По его приказу гарнизон Смоленска расчистил засыпанные ворота, и после двухдневной подготовки, 18 сентября, был нанесен удар по острожку Ван Дама – с двух сторон, из крепости и «с поля». После жестокой драки полки Ваерия и Абрамовича ворвались на бруствер, подняв там королевское знамя. Но русские, получив подкрепление от Прозоровского, вышибли их и погнали, погиб знаменосец, был ранен Ваерий. Чтобы выправить положение, король послал гусар и запорожцев. Их удар остановил русских и загнал обратно в укрепление. Как пишет Велевицкий, «эта битва с обеих сторон была самая ужасная, и в ней погибла половина неприятельской пехоты, находившейся в укреплении, много было убитых и с нашей стороны, особенно между казаками». Ценой большой крови полякам удалось захватить и удержать лишь «два небольших шанца, наиболее близких к укреплению Дама».

Но и части Ван Дама были повыбиты и ночью отошли в лагерь Прозоровского. А он снялся с места и повел полки на соединение с Шеиным. Очевидно, получив приказ, потому что той же ночью были покинуты другие шанцы и лагеря. Ведь положение сложилось угрожающее. Осада Смоленска, по сути, уже потеряла смысл. После захвата поляками Покровской горы прервалась дорога севернее города между лагерями Шеина и Прозоровского. Падение лагеря Шарло вбило клин в обходную дорогу, с юга вокруг Смоленска. А взятие шанцев Ван Дама и других, расположенных между городом и частями Прозоровского, грозило окончательно отрезать их от главных сил. И Шеин принял решение свести все свои войска воедино. Маневр провели грамотно. Пока поляки штурмовали укрепление Ван Дама, видимо, шла подготовка к эвакуации. А после отражения штурма был начат отход.

Противник около полуночи получил известие, что русские отступают. Но был обескровлен боем, не смог ни помешать вывозить пушки и обозы, ни начать преследование. Что не смогли забрать, поджигали, а враг лишь занимал опустевшие укрепления – Прозоровского, конницы Белосельского, Ван Дама, Крейза, Сандерсона. Отошли и солдаты из южного лагеря Лесли. Москва действия Шеина одобрила, в царской грамоте говорилось: «Вы сделали хорошо, что теперь со всеми нашими людьми стали вместе». Но отступление от Смоленска запрещалось: «И вы бы всем ратным людям сказали, чтоб они были надежны, ожидали себе помощи вскоре, против врагов стояли крепко и мужественно». Впрочем, Шеин и не мог отступить, связанный по рукам и ногам осадной артиллерией, вывезти которую по осенней грязи нечего было и думать.

Владислав же отреагировал быстро и стал окружать русский лагерь. Приказал запорожцам встать бок о бок с ним, а сам обошел его с востока и занял деревню Жаворонки на Московской дороге, перекрыв Шеину пути сообщения с Россией. 2 и 3 октября казаки атаковали, прощупывая русскую оборону. И король убедился, что «взять лагерь приступом казалось невозможным, так как он сильно был укреплен и в нем находилось огромное количество пушек». Тогда Владислав приказал занять Жаворонкову гору, господствующую над местностью, чтобы оттуда простреливать расположение русских. Шеин эту опасность тоже осознал и решил вернуть высоту. 9 октября его полки, «открыв ужасную стрельбу», атаковали и сбросили поляков с горы. Владислав вывел все войско, и закипела битва, продолжавшаяся целый день. Атаки сменялись контратаками, вершина переходила из рук в руки – и осталась за поляками. Потери обе стороны понесли огромные. По польским данным, у русских они составляли 2 тыс. Однако противники признавали, что и среди них «много было убито». И после этого сражения от дальнейших попыток штурмов король отказался. Решил сломить Шеина блокадой, пресекая подвоз продуктов, а на Жаворонковой горе установили батарею, обстреливавшую лагерь, на что русские отвечали огнем своих орудий.