Текст книги "День народного единства. Преодоление смуты"

Но пока Москвитин совершал эти открытия, на Алдане произошла безобразная история. Там разгорелся очередной межплеменной конфликт, причем енисейские служилые поддержали «своих» ясачных, а томские – «своих», что привело к вооруженному столкновению между ними, были жертвы. Дело дошло до царя. Он возмутился, что «меж себя у служилых людей бывают бои: друг друга и промышленных людей побивают до смерти, а новым ясачным чинят сумнение, тесноту и смуту и от государя прочь отгоняют». А назначенное расследование выявило и другие недостатки и злоупотребления. Например, что в дальних походах некоторые служилые собирают ясак в свой карман, «богатея многим богатством, а государю приносят от того богатства мало». И в результате в 1639 г. правительство постановило образовать новый, Якутский уезд, а самовольные походы на Лену из других городов запретить.

Политики и заговорщики

Если политика Филарета в Тридцатилетнюю войну обернулась серьезными просчетами, то и торжество Ришелье длилось лишь несколько месяцев. Шведские отряды, разошедшиеся по его требованию по Германии, быстро разлагались, превращаясь в орды грабителей. А в это время умерла правительница Фландрии инфанта Изабелла, и вместо нее был назначен брат Филиппа IV Испанского кардинал-инфант Фридрих – несмотря на церковный чин, прекрасный полководец. Для действий в Нидерландах он собрал в Италии большую армию, а повел ее через Германию, «попутно» объединился с имперскими частями и 5–6 сентября 1634 г. нанес шведам и протестантам сокрушительное поражение при Нордлигнене.

Саксония и Бранденбург тотчас заключили с императором сепаратный мир. Канцлер Оксеншерна тоже решил выйти из Гайльброннской лиги и повел с Фердинандом II переговоры, соглашаясь мириться, если шведам отдадут завоеванную ими Померанию. Мелкие князья-протестанты разбегались из своих владений. От лиги, собственно, остались Голландия и две немецкие армии. Бернгард Саксен-Веймарский потерял свое герцогство Франконию, но сохранил 18-тысячное войско, и 10 тыс. было у Вильгельма Гессен-Кассельского. Взывали о помощи к Франции. И Ришелье оказался лишен выбора. Если французы хотели сохранить свои захваты в Лотарингии и последних союзников, им приходилось вступать в войну самим.

Но воевать им было еще нечем. Серьезной армии для масштабных действий Франция не имела. С флотом обстояло не лучше. По инициативе Ришелье за 10 лет было создано 4 эскадры. Однако когда дошло до дела, выяснилось, что коррупция, казнокрадство и отсутствие опыта сказались в полной мере и практическая ценность флота нулевая. Уполномоченный короля де ла Порт докладывал: «Многие корабли, построенные Вашим Величеством… не были хорошо укреплены или построены. Некоторые развалились на части под тяжестью собственного веса, в то время как другие вышли в море с недостаточным количеством моряков «и товаров… Все это из– за нехватки знаний и учения со стороны строителей». Вместо сгнивших кораблей пришлось покупать новые, в Голландии, или строить, нанимая голландских мастеров.

Наложился и финансовый кризис. Ведь во Франции казна получала деньги не от колоний или внешней торговли, а только за счет собственного населения. А траты двора были огромными. Так, почти все доходы королевского домена уходили на содержание и «прикормки» Гастона Орлеанского. С началом войны Париж принялся субсидировать союзников. А когда пришлось еще и создавать армию и восстанавливать флот, финансы поползли по швам. Доходы казны составляли 30–40 млн. ливров, а расходы в 1634 г. достигли 120 млн., а в 1635 г. – 200 млн. Чтобы добыть деньги, вводили и продавали новые должности, а по старым сокращали и задерживали выплату жалованья, что вызывало мощную оппозицию судейских и чиновников. С 1552 г. практиковался и такой способ, как внутренние займы. Человек вкладывал деньги в государственную ренту и ежегодно получал проценты. Но, когда в 1634 г. решили провести новый заем на 11 млн., рынок ренты оказался насыщен, облигации остались нераспроданными. Правительство пошло на девальвацию монеты (французские деньги обычно переплавлялись из испанских). Приходилось и увеличивать налоги. А они во Франции и без того были непомерными. И распределялись неравномерно. Дворяне, судейские и духовенство их не платили (хотя церковь все же прижали, и она вносила «безвозмездный дар»: 1–2 млн. в год).

А вот «третье сословие» облагалось множеством податей: талья (прямой налог с имущества), габель (косвенный налог – наценка на соль), налоги на вино, на окна и трубы в доме, таможенные пошлины (таможни имелись на дорогах между провинциями, внутри одной провинции, в каждом городе). Десятину отдавали церкви, а поскольку ⅔ земли принадлежали дворянам, работавшие на ней крестьяне, даже свободные, платили цензиву – оброк. Исторически некоторые провинции получали льготы. Были, к примеру, области, свободные от габели (где соль стоила 2–7 ливров за квинтал), были области «малой габели» (28 ливров), а были – «большой габели» (60 ливров). И для контроля существовали специальные «стрелки габели», имевшие право врываться в любой дом и проверять, какую соль там употребляют, государственную или контрабандную (за что можно было поплатиться ссылкой на галеры, а то и жизнью). А прямые налоги взимались в порядке круговой поруки с сельской общины. Так что зажиточный крестьянин должен был платить за бедного. Ответственного за сбор налога избирала община, и он отвечал за всю сумму собственным имуществом. При недостаче платил из своего кармана или отправлялся в тюрьму, пока община не заплатит, причем без содержания. Если был бедняком и передач не получал, то порой и умирал с голоду. Кроме того, дворяне-землевладельцы имели право охотиться на крестьянских полях, им принадлежали леса, водоемы, они отправляли правосудие, и за все – например, сбор хвороста – надо было платить.

В итоге французские крестьяне влачили весьма жалкое существование. Но это считалось в порядке вещей. Ришелье писал: «Все государственные деятели знают, что излишнее благосостояние только вредит народу, вызывая у него стремление забывать верноподданнические свои обязанности… Крестьян можно сравнить с мулами, до такой степени привыкшими к ноше, что долгий отдых вредит им больше, чем работа… С другой стороны, необходимо, впрочем, сообразовать тяжесть вьюка с силой животного». Да только и «сообразование тяжести» оставалось благим пожеланием. За время правления Ришелье налоги выросли втрое.

И к тому же выжимать их было трудно, а правительству деньги всегда требовались срочно. Поэтому подати отдавали на откуп финансистам, которых кардинал характеризовал, как «отдельную часть, наносящую вред государству, но все же необходимую». Откупщик должен был отстегнуть часть налоговой суммы сразу, в звонкой монете, а потом собирал в свою пользу всю сумму. Кстати, выражение «звонкая монета» понималось в буквальном смысле. Когда в кинофильме герой небрежно бросает кошелек со столькими-то тысячами ливров, это чушь. Ливр весил 8,33 г серебра. Соответственно тысяча ливров – 8,33 кг. (А, скажем, тысяча римских дукатов весила 40 кг серебра или 1,5 кг золота.) И после сбора налогов деньги из провинций отправляли телегами. Финансисты привлекали к своему контракту мелких субарендаторов, те нанимали сборщиков. А сборщик, приехав в деревню, фактически грабил ее – с конфискациями, продажей имущества, арестами.

Бунты вспыхивали часто. Сборщиков убивали (был даже обычай варить их в котлах). Но это было настолько обычно, что мелких восстаний даже не подавляли. Ведь государство деньги уже получило, а если финансист потерял одного из служащих – это его риск. И чаще всего само успокаивалось – побунтовав, крестьяне возвращались к полевым работам. Если же откупщик договаривался с военным командованием (за свой счет) или восстание принимало более крупные размеры, посылали 2–3 роты солдат. Вешали для острастки несколько человек, остальных пороли, выколачивая недоимки. «Пауков»-финансистов ненавидели все, сочиняли едкие памфлеты, против них выступали парламенты. Хотя, как показали новейшие французские историки, финансисты тоже… выступали посредниками. Во Франции основными богатствами владела знать, которая и ссужала деньги откупщикам под 5–6 %. Это считалось выгодным и надежным вложением. И в подобных делишках были замешаны 2/3 парламентариев (вслух осуждавших финансистов) и такие фамилии, как Гизы, Этампы, Суассоны, Конде, Вандомы – и канцлер Сегье, и Анна Австрийская, и сам Ришелье.

Но и собранные средства не полностью доходили до Парижа. Многое утекало на сторону, разворовывалось на местах, недобиралось за взятки. В 1634 г. кардинал создал комиссию по регулированию сбора налогов и ввел должности королевских интендантов. Теоретически они были не покупными, а назначаемыми из самых надежных людей (хотя на практике интенданту требовалось купить должность королевского следователя за 150 тыс.). Всего их было 150, они получали огромные полномочия, отряды солдат. И злоупотребления они выявили колоссальные. Однако местные чиновники приняли интендантов в штыки, сочтя их вмешательство наступлением на свои права (и кормушки). Всячески препятствовали им, саботировали и срывали их распоряжения. Положение осложнялось тем, что из-за суровых зим выдался неурожай, деревня голодала, в Бургундии началась чума.

Тем не менее Ришелье выкачал нужные средства и сформировал 31 полк. Эта армия регулярной еще не была (регулярная появилась во Франции лишь при Людовике XV), основу ее составили 10 тыс. швейцарцев, остальных добирали кого где. Дворяне покупали патенты на командование полками и ротами и вербовали себе солдат. Некоторые шли добровольно – бежали от нищеты, правосудия, из надежды пограбить. Других вербовщики спаивали и завлекали обманом. Формы не существовало, ходили кто в чем. И централизованного обеспечения не было. Так, пушками заведовал Великий Магистр от артиллерии – тоже покупная должность. Он не выдавал, а продавал полкам орудия и снаряды и имел право в каждом взятом городе забирать металлические предметы. Точно так же, через посредников, части доставали лошадей, продукты. Или самоснабжались грабежом. Дисциплина была понятием условным. Отсутствие офицеров на своем посту было скорее правилом, чем исключением. Чтобы окупить затраты на покупку патента, они занимались всякими аферами, а среди солдат дисциплину поддерживали суровыми наказаниями, палками и виселицами. Командир получал от казны по несколько су в день на бойца, поэтому в частях было полно «мертвых душ».

На бумаге численность армии достигала 140–150 тыс., реально – 70–80 тыс., из них треть – иностранцы, вплоть до албанцев, приехавших на «заработки». Единого командования не было, как и общего стратегического плана. Кардинал рассчитывал победить количеством. Наступать на всех фронтах, где имелось соприкосновение с испанцами и имперцами – во Фландрии, Германии, Италии, Эльзасе, Франш-Конте, на Пиренеях, заставить противника распылить силы и вынудить к миру. Ришелье провел дипломатическую подготовку. Договорился о союзе с голландцами – на условиях раздела Испанских Нидерландов. Согласился финансировать армии князей Саксен-Веймарского и Гессен-Кассельского – на условиях, что они перейдут в полное распоряжение Франции, а вдобавок ей отойдут земли Габсбургов в Эльзасе. Подтвердил союз с турками, подзуживая их напасть на Австрию. И заключил соглашения о возобновлении войны с трансильванским королем Ракоци и канцлером Оксеншерной – ему пообещали Померанию, которую император так и не дал. Хотя и шведы оговорили условие, что сражаться будут только с имперцами, а не с испанцами (которые их побили).

А Габсбурги в 1635 г. перешли в наступление. Имперско-испанская армия Галласа оттеснила к Лотарингии войско Бернгарда Саксен-Веймарского, захватила Филиппсбург, Шпеер, Трир, взяв в плен трирского курфюрста, который ранее отдался под покровительство Людовика. Предлог сочли подходящим. 19 мая Франция объявила войну Испании – но не Германской империи, чтобы не оттолкнуть от себя немецких князей. А уж в чем кардинал оказался мастером – это в пропагандистской подготовке. В «Газетт де Франсе» он провозгласил, что от Франции зависит «порабощение и свобода всей Европы», и выдвинул лозунг «возвращения Галлии ее естественных границ» (который потом использовался Парижем при подготовке всех войн вплоть до Первой мировой). В общем, раздул такую кампанию, что даже в нынешних трудах можно встретить оценки «неоспоримой заслуги» Франции, спасшей Европу от порабощения Габсбургами, от мрачной католической реакции и инквизиции. Все это – чистейшей воды «лапша», в свое время навешанная и до сих пор остающаяся на ушах у историков. Уж какое там порабощение, когда император с собственными подданными не мог справиться, ему бы свое удержать! Католическая реакция и инквизиция, как уже было показано, были детским лепетом по сравнению с порядками протестантов. А вот Франция и впрямь была хищником сильным и неудовлетворенным, вынашивавшим планы европейского господства.

Хотя на деле пошло далеко не гладко. Армии Шатийона и Брезе вторглись во Фландрию, вместе с голландцами Фридриха Генриха Оранского разбили испанцев при Авене. Но потом занялись мародерством и грабежами, возбудили против себя ненависть местного населения, и голландцам пришлось срочно отправить этот сброд на родину – морем, чтобы по дороге не бесчинствовали. Армия Конде завязла в осадах в Эльзасе. Армия Роана пошла в Италию, договорились с герцогами Савойи и Пармы о завоевании Миланского герцогства. Однако остальные итальянские властители воспротивились, и операция выдохлась, так и не начавшись. А Оксеншерна все еще не терял надежды договориться с императором, поэтому шведская армия Боннера оставалась в пределах Северной Германии, прикрывая Померанию.

Очередная кампания сбора налогов во Франции вызвала беспорядки в Бордо, Перигоре, Сентонже, Пуату, Лимузене. Крестьян поддержали местные дворяне и священники – разорение деревень сказывалось и на них. Провинциальные власти доносили, что своими силами справиться не в состоянии. И встревоженный кардинал решил действовать «пряником». Мятежникам направили милостивые послания, что короля обманули негодяи-финансисты, а теперь-то он разберется, накажет их, а вам простит недоимки. Взбунтовавшиеся районы обрадовались, стали успокаиваться. Но уступка подействовала на их соседей – им тоже захотелось поблажек. Началось восстание кроканов, самое крупное за историю Франции. Оно охватило весь юго-запад страны, мятежники изгоняли и убивали чиновников, организовали самоуправление и свое войско под командованием дворянина де Пюи де ла Мотта.

Тем не менее все потуги оппозиции изменить политическую линию Ришелье пресек. Придворный Крамель, умолявший Людовика выйти из войны, очутился в Бастилии. Граф Клозель, склонявший на сторону испанцев командующего в Италии Роана, был подвергнут пыткам и казнен. Кардинал провел принудительный заем с городов. А против неплательщиков налогов придумал новую меру – постой солдат. К тому, что пару-тройку односельчан могут повесить, а остальных выпороть, французские крестьяне привыкли, это было вполне ординарно. А вот когда в село приходила рота, безобразничала, пожирая и выпивая все, что найдет, насилуя баб, – и не уходила, пока не уплатят недоимки, это оказалось очень действенно. С 1636 г. стали формироваться специальные роты легкой кавалерии по 50—100 человек, и уже вскоре представители Гиени умоляли короля взимать налоги без войск «из-за разорения и расходов, причиняемых народу». (Эти фискальные войска просуществовали во Франции до 1877 г.)

Между тем испанцы и имперцы решили сокрушить Францию двойным ударом. Спланировали наступление кардиналаинфанта Фердинанда с севера, из Артуа – на Париж, а маршала Галласа с востока – из Франш-Конте в Бургундию. У французов из-за разложения войск по границам остались только заслоны, и летом 16З6 г. обе армии проломили фронт. Кардиналинфант захватил Ла Капель, Вервен, Боэн, Катле и в августе взял ключевую крепость Корби, прикрывавшую подступы к Парижу. Разъезды подчиненной ему баварской конницы с ходу овладели несколькими городами и появились в 15 км от столицы.

В Париже поднялась паника, люди бежали на юг. Тут же возник очередной заговор. Гастон Орлеанский, герцог Суассон, Анна Австрийская и ее наперсница де Шеврез связались с Веной и Мадридом. Ришелье, считая столицу потерянной, предлагал отступать за Луару. Но патриотический дух взыграл вдруг в короле, и он план кардинала отверг. Лично ездил по улицам, уговаривая парижан держаться, обратился к купцам, призывая создавать ополчение, и была сформирована 30-тысячная армия, в которую набирали всех безработных. Конечно, она была малобоеспособной. Но имперские войска Галласа в Бургундии застряли у крепости Сен-Жан-де-Лон. Помощи от них кардинал-инфант не получил. А у него самого, хотя дорога на Париж была свободна, кончилось продовольствие. Наладить снабжение в разоренной местности надежды не было, и испанцы неожиданно для французов отступили к своим границам.

1 сентября Людовик с навербованными отрядами двинулся в поход. Не встречая серьезного сопротивления, вернул ближайшие города, что вызвало прилив воодушевления. Хотя всего через 2 недели, пополнив припасы, кардинал-инфант вернулся, и королю снова пришлось от Корби отступать к Парижу. Но задержка оказалась для французов спасительной. К столице подтягивались подкрепления, города встречали испанцев стойкой обороной. Имперцев Галласа выгнала из Бургундии гулявшая там чума. А у кардинала-инфанта возобновились продовольственные трудности, из-за этого началось дезертирство, и он опять ушел, оставив в Корби гарнизон. Крепость обложили полки короля. Правда, высокопоставленные заговорщики пообещали испанцам убить Ришелье, поднять бунт и сорвать осаду. Но Гастон струсил и не решился подать сигнал к выступлению. А потом их письма были перехвачены, и Гастон с Суассоном, узнав об этом, как обычно, сбежали за границу.

14 ноября французы овладели Корби. Победу праздновали с величайшим триумфом, «Газетт де Франсе» захлебывалась от восторгов и лести (хотя плохие новости с фронтов вообще замалчивала и о взятии Корби испанцами молчала 2 месяца). Разоблаченные заговорщицы, королева и де Шеврез, соврали, что в трудной ситуации искали лишь путей к почетному миру. Покаялись и на радостях были прощены. Впрочем, кардинал всегда был снисходителен к дамам, он говорил: «Эти божьи твари довольно странные создания. Кое-кто думает, что они не способны нанести большого вреда, ибо не могут сделать и ничего хорошего, но я не разделяю этого мнения и, по совести, должен признать, что никто не способен лучше содействовать гибели государства, чем они». Гастон за подачку в 500 тыс. вернулся и помирился с братом (разумеется, опять сдав всех сообщников), договорились и с Суассоном, вернув ему все должности и владения.

Но военная катастрофа, которой едва удалось избежать, финансовые трудности и ширящееся восстание кроканов уже и самого Ришелье подтолкнули к контактам с Мадридом, он выражал готовность к переговорам о мире. Зато испанцев их победы сделали заносчивыми, Оливарес выдвигал слишком высокие требования. И не сошлись. К новой кампании кардиналу удалось восстановить вооруженные силы (при численности армии в 70 тыс. приходилось каждый год добирать 50–60 тыс. солдат, не столько из-за потерь, сколько из-за дезертирства). Французы теперь сами перешли в наступление на севере, взяли Като-Камбрези, Ландреси, Мобеж, Ла Капель.

На итальянском фронте картина получилась обратной. Де Роан сдуру разругался со швейцарцами, и они открыли испанцам альпийские проходы. И умерли два союзника Франции: в Мантуе – герцог Невэр, а в Савойе – Виктор-Амадей. В результате правительницей Мантуи стала вдова Невэра, сторонница Испании. А вдовой герцога Савойского была сестра Людовика XIII Кристина – против которой выступили двоюродные братья ее мужа, Морис и Томас, настроенные происпански. Кристина бежала во Францию, а весь север Италии попал под контроль Мадрида. Зато французы стабилизировали свое внутреннее положение. Король сумел высвободить с фронтов 7 тыс. солдат Ла Валетта и направил против кроканов. Они сошлись с повстанцами у деревни Ла Совета и разгромили их, положив 1,5 тыс. Кроканский командующий де ла Мотт после этого согласился на переговоры, но буйные подчиненные объявили его изменником и избрали вожаком некоего Маго. Тогда де ла Мотт со своими сторонниками перешел на сторону короля, и общими усилиями мятежников разбили еще раз. Большинство населения после кроканских грабежей, убийств и насилий встречало победителей с радостью. А у продолжавших партизанить начали сносить дома и отдавать имущество тем, кто помогал подавить мятеж. Кардинал и король распорядились обращаться с провинцией строго, но без лишней жестокости. Казнили лишь предводителей шаек, а остальным объявили амнистию при условии выплаты налогов.

Юг страны усмирили очень вовремя, потому что испанцы намеревались использовать ситуацию и вторглись из Каталонии через Пиренеи. Но теперь их здесь встретили королевские войска и нанесли поражение при Ле-Кате. А потом в тылу у самих испанцев восстала Португалия, требуя независимости. Ее выступление Оливаресу еще удалось подавить, хотя против португальцев пришлось отвлечь часть сил. Что было очень на руку французам. Армия Конде дошла до франко-испанской границы и вместе с эскадрой под командованием архиепископа бордосского Сурди осадила крепость Фуэнтараби. На севере армия Шатильона опять двинулась в Нидерланды, подступила к г. Сент-Омер. А голландский штатгальтер Фридрих Генрих одержал важную победу, овладев крепостью Бреда, захваченной испанцами в начале войны. Мадрид вынужден был предпринимать экстренные меры, отозвал в Нидерланды свои части из Германии. А этим не преминул воспользоваться Бернгардт Саксен-Веймарский. Начал наступление на Рейне, разгромил имперцев у Рейнфельдена, взяв в плен командующего Верта, захватил Фрибург, Бризон и осадил Брейзах…

И Ришелье опять стал наводить мосты с Оливаресом насчет мира. Но сейчас слишком высокие требования выставлял кардинал, и снова не сошлись. А при дворе Людовика XIII разразился новый скандал. Перехватили очередные письма Анны Австрийской, на этот раз к Карлу I Английскому, где королева убеждала соседа ударить по Франции. Тут уж терпение короля лопнуло, он взбесился и поставил перед супругой выбор – монастырь или тюрьма. Но вмешался Ришелье и отговорил его от крайних мер – дескать, в интересах государства надо соблюдать «семейное согласие». А королеву кардинал додумался нейтрализовать другим способом. После многих лет супружества она вдруг забеременела, от кого – неизвестно. Хотя Людовик считал, что от него, то есть его все же уговорили преодолеть неприязнь к женскому полу и совершить соответствующий акт.

В 1638 г. Анна родила сына, будущего Людовика XIV – и тотчас превратилась в ярую патриотку. Поскольку отстаивала теперь интересы ребенка. А крестным отцом младенца (ходили слухи, что и настоящим) стал Мазарини. Ришелье заметил таланты этого молодого папского дипломата и переманил на службу к себе. Впрочем, сам Мазарини говаривал: «Для обходительного человека любая страна – родина». И после смерти о. Жозефа успешно заменил его в качестве «правой руки» кардинала.