Текст книги "Фельдмаршал"

Глава 12. Гроза на севере пошла на убыль

Об этой встрече они, датский король Кристиан III и шведский король Густав, заранее не договаривались. Всё вышло само собой, стихийно.

Для него, для Густава, ситуация складывалась весьма удачно. Его свояк по жене, Катарине Лауэнбургской, герцог Гольштейнский Кристиан, был избран датским королём под именем Кристиана III год назад, первого июля 1534 года. Избрание его, сына только что умершего короля Фредерика I, проходило сложно, затянулось почти на целый год в датском сейме, раздираемом партийными пристрастиями, бесцеремонным вмешательством в этот процесс любекских демократов.

И вот теперь войска его, Кристиана III, осадили в Копенгагене графа Христофора Ольденбургского и графа Иоганна Гойского, верных смещённому и находившемуся в заключении, в темнице, королю Кристиану II.

«Графская война», как выразился Кристиан III на этот счёт, подходила к концу. Оставив продолжать осаду Копенгагена под ответственность генерала Даниэля Ранцова, он поехал в Шонен для ускорения сдачи крепостей Мальмё и Ландскрона, тоже защищаемых сторонниками графов. Союзные шведские войска, осаждавшие эти крепости, встретили его с почётом. Там же застал он и шоненских чиновников. И там, на Либертских холмах, шоненские чины присягнули ему на верность. После этого состоялся торжественный обед, куда были приглашены и шведские офицеры. Под каким-то особым душевным порывом он там же решился и на поездку в Стокгольм, на встречу со свояком, королём Густавом. И туда с этим известием срочно послали гонца. Сам же он, Кристиан, поднялся на борт королевской галеры со своими придворными. Через неделю плавания, с попутным ветром, на горизонте, у них по курсу, замаячили крепостные стены Стокгольма. На подходе к столице датские галеры встретили шведские корабли. Приветствуя высокого гостя, громыхнули холостыми выстрелами корабельные пушки. Затем, развернувшись, шведские корабли пристроились к датским. Итак, под их почётным эскортом они подошли к стокгольмским шхерам.

Сопровождавшие Кристиана галеры встали на рейде при входе в заливы, ведущие к столице. А королевский корабль, пройдя по протоке Нордстрем до города, стал швартоваться у городского моста, как раз напротив королевского замка. Поскрипывая уключинами, галера подошла боком к пристани. Зашуршал её уже изрядно ободранный бок о бревна причала. Матросы кинули на берег чалки. Их подхватили люди на пристани, набросили на тумбы причала. Поскрипев ещё немного, сердито, как будто недовольная, что её остановили, галера замерла, слегка покачиваясь на слабых волнах.

С её борта спустили трап. Кристиан сошёл по нему на берег со своими придворными.

И сразу же на крепостной башне ударили салютом пушки, на берегу взревела от восторга толпа, а на большой церкви зазвонили в колокола.

Густав, встречая его, стоял на пристани с Иоганом Турзоном. И тут же был Нильс Стуре, высшие дворяне.

Подойдя к Густаву, Кристиан протянул ему руку.

Густав, пожав свояку руку, сердечно обнял его. Затем он представил ему своих советников.

Дружески улыбаясь, он пригласил Кристиана и прибывших с ним к себе в королевский замок. И они направились к городским воротам между рядами парадного строя мушкетёров и кирасир. Позади них пошли их свиты.

Миновав подъёмный мост у башни Северных ворот, они оказались внутри города.

В приёмной палате замка высокого гостя ожидала королева Катарина с придворными дамами. Она, бледная, с бросающейся в глаза худобой, которую всегда старалась скрыть, встретила его приветливой улыбкой.

Кристиан, подойдя к ней, поздоровался, галантно поцеловал у неё кончики пальцев. Затем он осведомился о её здоровье.

– Бог дал – здорова! – низким грудным голосом проворковала Катарина, глядя на него большими серыми глазами, с чем-то в них непонятным, тёмным, таинственным. – Как поживает там моя любимая сестра, королева Доротея?

Кристиан сообщил, что супруга здорова, непроизвольно подметив разительное отличие своей супруги от её младшей сестры, вот этой королевы. Та – рассудительная, холодная, расчётливая женщина. С ней легче жить, предвидя все её поступки. Эта же экзальтированная, нервная, непредсказуемая…

Затем гостям предложили их комнаты. Прислуга проводила их туда.

Вечером в замке прошёл торжественный ужин в кругу первых лиц шведского двора.

В гостиную палату оба короля вступили одновременно. За ними вошла Катарина с придворными дамами.

Густав и Кристиан, пройдя в центр зала, встали у стола, что располагался напротив входной двери, у стены с гербом Швеции и королевскими знаменами. Королева, подойдя к супругу, встала по правую его руку. Слева от Густава встал Кристиан. Так они и заняли свои места за столом.

По знаку дворецкого придворные и гости тоже сели за свои столы.

На этот раз Густав расщедрился: всё-таки приехал его свояк, король Дании. С ними же, королями Дании, у шведов всегда были непростые, натянутые, а порой и враждебные отношения, когда зашаталась, а затем и рухнула Кальмарская уния трёх северных государств.

Радушно улыбаясь в пышные усы, он встал с кресла, оказывая так честь высокому гостю. Подняв кубок вина, он произнёс тост за здоровье короля Кристиана.

Затем, когда стольники снова наполнили вином чаши, ответный тост провозгласил Кристиан.

Торжественный ужин в честь высокого гостя затянулся…

На следующий день Густав предложил свояку развлечься на охоте в окрестностях озера Меларен. Туда он отправился на уже объезженном, испытанном немецком буром жеребце. Тот, крепкий и ходкий, легко носил его и в тяжёлых доспехах.

Кристиан же сел на своего коня берберской породы, которого доставили сюда на галере. Он специально снарядился так, чтобы поразить Густава. За спину он небрежно закинул арбалет[81]81
  Арбалет – самострел, усовершенствованный лук. «Козья нога» – приспособление для натягивания тетивы арбалета сидя в седле. Болты – короткие стрелы для арбалета.


[Закрыть] великолепной работы: с ложем из полированного бука, тетива из шёлка, в навершии «козья нога», для натягивания тетивы, сидя прямо в седле, не сходя с коня. На поясе у него висел колчан с кожаным клапаном, прикрывающим от непогоды болты. Одежду он тоже привёз с собой весьма предусмотрительно, зная, что у Густава будет развлечение – охота. Хотя об этом его не предупредили. Но он знал, что Густав, перенимая обычаи королевского двора Франции, завёл псарню и сокольников. И уже прослыл заядлым охотником, отдыхая так от государственных трудов.

Они поехали рядом. Позади них почтительно держались на расстоянии их придворные, охрана, ехали егеря, держа на поводках гончих псов.

Покачиваясь в седле, Густав завёл разговор о местной охоте.

– Из «красных зверей» у нас водятся только олени и зайцы… Есть «чёрные»: кабаны, волки и лисы… Вот – подарил зять! Граф Гойский! – показал он на собак. – Псари научились уже кое-чему… Охотники тоже…

Кристиан, воспользовавшись тем, что Густав вспомнил о своём зяте, графе Гойском, сообщил ему последние новости.

– Я принёс тебе, дорогой свояк, две новости: хорошую и плохую! С какой начать? – шутливо спросил он его.

Густав посмотрел на него: гадая, шутит он или нет. Хорошую новость он уже знал. Его злейший враг, архиепископ Тролле, был взят в плен вот только что в битве с армией вот этого короля Кристиана. Точнее, его генералом Ранцовым. Тролле находился в армии у графа Гойского. Этот беспокойный архиепископ так и не смирился. Не для него были начертаны Христом заповеди: о смирении, не убий, возлюби ближнего… После поражения от него, от Густава, десять лет назад, архиепископ бежал из Швеции в Данию, к королю Кристиану II, и оттуда всячески пакостил ему. И как только разгорелся новый конфликт в Дании, спровоцированный любекскими демократами, он тут же примкнул к графу Ольденбургскому Кристофору и графу Гойскому: записался в их армию на вольную службу. И в сражении при Эрнеберге он, раненный, попал в плен к генералу Ранцову.

И вот эту новость, хорошую, как говорит сейчас его свояк, он и принёс ему.

– Тролле испустил дух от ран!

– Да, это хорошо! – сказал Густав и равнодушно вздохнул.

Одним врагом, и опасным, стало меньше у него. Тем человеком, который был виновником кровавой бойни в Стокгольме восьмого ноября 1520 года. Тогда погиб и его, Густава, отец. Король же Кристиан II воспользовался ненавистью Тролле к своим соотечественникам, шведам, не стал останавливать избиение высших шведских чинов, стоявших за шведского правителя Сванте Стуре…

– Ну а что за плохая новость? – спросил он свояка.

И Кристиан рассказал, что в том же сражении попал в плен и граф Иоганн Гойский.

– Твой зять!..

Густав весь обратился во внимание.

Графа Иоганна, как важную персону, поместили в сносные условия заключения и содержали там. Но туда, к нему в камеру, по оплошности охраны, пробрался один гольштинский дворянин и убил его. Дворянина схватили, пытали. Выяснилось, что он был в дружеских отношениях с графом и так удружил ему: по его же просьбе; граф не мог вынести позорного плена.

То, что Густав услышал сейчас, не очень-то взволновало его. Граф сам же залез в петлю к демократам из Любека. Но он обеспокоился за свою сестру Маргариту, её детей…

И он, чтобы отвлечься от тягостных мыслей, стал рассказывать свояку о том, как граф Гойский оказался втянут в эту «графскую войну», авантюру любекских демагогов.

Пять лет назад, когда Густав надумал жениться, он начал собирать сведения о девицах из ближних герцогств и королевств. Ему нужно было упрочить своё положение, свой статус короля родственными связями с известными королевскими дворами. И об этом он поделился мыслями со своей сестрой Маргаритой, супругой графа Гойского. А его друзья в Любеке указали ему на молодую принцессу Катарину, дочь герцога Магнуса Саксен-Лауэнбургского. Той было тогда шестнадцать лет. Её старшая сестра Доротея была уже замужем за принцем Гольштейнским Кристианом. Вот за этим, сейчас королём Дании. И он, Густав, отправил туда, в Германию, Маргариту, чтобы она втайне разведала там насчёт брачных планов той принцессы.

– Езжай, посмотри на неё! Какова она? Сообщишь мне, что ты о ней думаешь! – попросил он свою сестру Маргариту.

Чтобы как-то помочь ей в этом, он снарядил туда, в свиту к ней, молодого Густава Олофзона Стенбока, умного и тактичного.

А её мужа, графа Гойского, он попросил съездить в Любек, чтобы там, на месте, тот разобрался в магистрате с долгами его, короля Густава. В помощники ему он дал одного из своих секретарей. И граф и его супруга уехали в Германию: каждый со своим заданием.

Эти же торгаши-хитрецы из Любека всегда старались держать в запутанности свои дела с ним, с Густавом. Ещё с тех времен, когда он, знаменосец шведского правителя Сванте Стуре, укрывался там от датского короля Кристиана II.

Опасался, опасался ещё тогда Густав попасть впросак в таком важном деле, как супружество. И когда герцог Саксен-Лауэнбургский Магнус сообщил, что откладывает свадьбу дочери на год, Густав пришёл в ярость.

– Сейчас или разрываем соглашение! – в категорической форме велел он своим посланникам передать это герцогу.

Он понял, что герцог сомневается в том, останется ли он, Густав, королём… В Голландии, как стало известно, король Кристиан II снова начал набирать наёмников, готовился к войне. Вынырнул в Норвегии посланный туда Кристианом II заклятый враг Густава – архиепископ Тролле… А тут ещё мятеж далекарлийцев у него, в Швеции.

И эта угроза разорвать брачный договор подействовала. Через месяц в Стокгольме, у городского моста, пришвартовалась галера с принцессой Катариной. Для сопровождения принцессы Густав послал несколько кораблей и знатную свиту, в числе особ которых снова была его сестра Маргарита. Принцесса приехала со своей матерью и сестрой Елизаветой. Через две недели, двадцать третьего сентября 1531 года, совершилось бракосочетание в стокгольмском замке. Обряд венчания провёл архиепископ Лаврентиус Петри. И целую неделю продолжалось торжество, рыцарские игры, развлечения и застолья… Свою свадьбу Густав совместил со свадьбой своей племянницы Бригитты, дочери Маргариты и её первого мужа, покойного Иоахима Браге, так печально закончившего свои дни во время стокгольмской «кровавой бани»… Бригитта выходила замуж за Биргера Нильзона. Не зря старался в этом деле и молодой Густав Стенбок. В тот же день, на том торжестве, он обручился с Бригиттой, дочерью Эрика Лейонгуфвуда… Он же, Густав, довольный и щедрый, проводил после торжества свою тёщу далеко от Стокгольма. Та поехала домой через Данию, чтобы повидаться там со своей старшей дочерью, королевой Доротеей.

И вот сейчас, после этой «графской авантюры», многое прояснилось. Ещё раньше, сразу же после той поездки графа в Любек, приметил Густав, что с зятем творится что-то неладное. И он дружески обратился к нему, предложил помощь, догадавшись, что в Любеке графа поймали в свои сети торгаши. Но на его письмо граф, находясь тогда в Финляндии, ответил уклончиво, что, мол, всё в порядке. Густав попросил его приехать к нему, дал охранные грамоты для него и сорока его человек, послав эти грамоты с одним из своих советников. Граф отговорился приехать в Стокгольм, но просил, чтобы он разрешил ему уехать в Германию на лечение. Вскоре он уехал из Финляндии.

«Не к добру!» – заподозрил неладное Густав, когда ему донесли, что граф уехал на трёх судах со всем своим семейством, имуществом и дворовыми.

Супруге же, Маргарите, граф сказал, что они направляются в Стокгольм. Но вместо этого они оказались в Ревеле[82]82
  Ревель (в русских летописях Колывань) – название г. Таллин.


[Закрыть]. Оставив там супругу, граф уехал в Любек. Оттуда он написал Густаву, что ещё четыре года назад, находясь в Любеке по его заданию относительно его долгов, он дал обязательство магистрату в том, что Швеция сполна заплатит им свой долг. Но так как этого не последовало, то он решил явиться к ним сам как честный поручитель.

Густав был сражён. Граф никогда не был его поручителем ни в каких делах. Особенно же с Любеком. А долг магистрату Любека был уже выплачен!.. С лихвой!..

И ему стала тогда понятной истинная причина такого поведения графа. В то время только что умер датский король Фредерик I. И в процесс избрания нового короля Дании вмешались демократы Любека. К тому же одновременно с падением Кальмарской унии, к чему приложил руку и он, Густав, начался упадок Ганзы, великой Ганзы. Казалось, вечной, могущественной, на века. В магистрате Любека, обеспокоенные этим, решили принять деятельное участие в переустройстве положения на европейском севере. Но с открытием Америки появились новые торговые пути, начали пересыхать прежние. Ганза заволновалась, чувствуя уходящие из-под кораблей морские глубины, которые сменились океанскими. К тому же Реформация, сдвиг тектонического масштаба в умах людей, вызвал шквал распрей в Европе между протестантами и католическими партиями… И любекские демократы, бургомистр Вулленвебер и гауптман Мейер, пустились в авантюру, чтобы восстановить старую торговую политику Ганзы. Для этого, как считали в Любеке, нужно опять возвести на датский трон короля Кристиана II, томившегося в заключении и скуке… Война с Любеком стала неизбежной для Дании и, конечно, для Швеции, поскольку демократы Любека решили посадить на трон и в Швеции вместо Густава герцога Альбрехта Мекленбургского родственника короля Кристиана II. И в этой войне бургомистры Любека, Копенгагена и Мальмё поставили во главе наёмной армии двух графов: графа Ольденбургского и графа Иоганна Гойского, зятя Густава…

«Так предать меня, своего шурина!» – возмутился Густав от такой подлости мужа Маргариты.

А тот, его зятёк, оставив Маргариту с двором в Ревеле, сам смотался в Любек, затем к графу Ольденбургскому. Вскоре началась «графская война». И вот теперь эта «графская война» подошла к концу, как сообщил ему Кристиан. И в этой войне муж Маргариты погиб… От всего этого, свалившегося на неё, бедная женщина заболела. Густав написал ей, просил вернуться и жить в её оставшихся поместьях здесь, в Швеции. Но она так и не вернулась. А потом, позже, пришло известие, что она умерла в том же Ревеле. Её единственный сын, юный граф Иоанн Гойский, стал жить и воспитываться в Гойе, у родственников покойного отца.

Так беседуя, Густав и Кристиан отстали специально от всех охотников. С небольшой группой охраны они свернули на лесную дорогу. Проехав немного по ней, узкой и извилистой, они оказались перед небольшим домиком, как понял Кристиан, охотничьим домиком Густава. Спешившись и оставив лошадей слугам, они вошли в домик: уютный, маленький и тёплый, рубленный из сосны, запахом её дышало всё его тесное пространство.

Слуги занесли в домик сумки с закуской и вином. Расставив всё это на столике, тоже крохотном, располагающем к интимной беседе, они тактично удалились из домика.

Кристиан и Густав сели за столик. Густав налил в кубки вина.

– Мой дорогой друг! – обратился Кристиан к нему, подняв бокал с вином; он догадался для чего свояк затащил его сюда. – Да, вот только здесь можно спокойно поговорить, не опасаясь чужих ушей!.. Хм! – зло усмехнулся он. – Так вот! Я открою тебе некоторые секреты, тайные намерения при дворах, нам известных. Тебе стоит их знать… Среди них первое и наиважнейшее – намерение императора Карла V распространить свою власть на северные короны! Наших с тобой, мой любезный друг!.. Известный тебе пфальцграф[83]83
  Пфальцграф (нем. Pfalzgraf, букв. – дворцовый граф) – во Франкском государстве и средневековой Германии первоначально – королевское должностное лицо с судейскими функциями, затем – глава пфальцграфства (княжества).


[Закрыть] Фридрих, сын Филиппа Ингенууса и Маргариты Баварской, защитник Австрийского дома Габсбургов, какое-то время имел любовные интрижки с Элеонорой, старшей сестрой императора. После того она сочеталась браком с португальским королём Эмануилом. По скорой смерти же того, когда Элеонора овдовела в очередной раз, пфальцграф сватался к ней… Но она такая ветреная! – скатился он на сплетни. – Непостоянная!.. Как ты знаешь, в битве при Павии Франциск[84]84
  Франциск I (1494–1547) – французский король с 1515 г.


[Закрыть] проиграл и попал в плен к императору Карлу V. Через год, в плену, в Мадриде он подписал с императором капитуляцию: уступил ему Бургундию, отказался от всех завоеваний в Италии, вынужден был восстановить коннетабля Шарля Бурбона в его владениях! Этого подонка, изменника!.. И всё это в качестве выкупа за своё освобождение… Одним из условий договора он обязался жениться на Элеоноре… Хм-хм!.. Она же некрасивая, старуха! Ей уже 37 лет!.. Рассказывают, что Карл, представив её ему, хотел показать, как его сестра ещё изящна и неотразима, и заставил её танцевать перед ним. И она танцевала сарабанду[85]85
  Сарабанда – национальный испанский танец.


[Закрыть]… А Франциск смеялся, изображал влюблённого, волочился за ней… Дурнушкой! Хотя, хотя и добродушной особой… Говорят, она смуглая, с толстыми губами! Настоящая мавританка! Но что поделаешь: раз проиграл, надо платить! Хм! – ядовито усмехнулся он. – Так вот! Как-то перехватили её переписку с пфальцграфом, передали императору. Весьма было бы дурно пфальцграфу, если бы не Оранская принцесса. Та помогла замять это дело. Пфальцграф же был вынужден оставить двор императора! Хотя он оказал императору немалые услуги. Это он помог его избранию во Франкфурте на статус императора: убедил курфюрстов не слушать французов, того же Франциска I, который тоже ввязался в драку за императорскую корону, после смерти Максимилиана I, деда Карла… Но у того-то, у Франциска, не было денег, для подкупа курфюрстов… Банкиры же Фуггеры, в Аугсбурге, отказали ему в кредите. Евреи, банкиры, тоже закрыли перед ним свой банк!.. Он же где-то наскреб немного, залез в долги. Но куда ему тягаться с Немецким банком и Фуггерами-то!.. Так что банкиры, ссудив Карла, посадили его на императорский трон. И Карлу пришлось расплачиваться с Фуггерами за эту услугу! Они так и заявили ему: «Мы посадили тебя – плати!» И по дорогам его империи пошли монахи, продавая индульгенции, а позади них приказчики Фуггеров с повозками собирали деньги!.. Хм-хм! – криво ухмыльнулся он. – А куда без денег-то! – глубокомысленно заметил он, всегда нуждающийся в звонкой монете. – Так вот, он же, пфальцграф, привёз избирательный договор Карлу в Испанию…

Он прервал свой монолог, скользнул взглядом по тёмным углам охотничьего домика, словно хотел удостовериться, что там никого нет, никто не подслушивает.

– Пфальцграф же столько раз сватался! – продолжил он. – То к одной, то к другой! Сватался к дочери польского короля Сигизмунда по прозвищу Старый. Как известно, у того есть три дочери! Подросли!.. Одна из них, говорят, «синий чулок»!.. Никто не зарится! Хм-хм! – ухмыльнулся ядовито он. – Тоже не прошло! Неизвестно почему! Может быть, из-за бедности пфальцграфа. Тому-то, королю польскому, тоже нужны деньги!.. После этого пфальцграф опустился ниже: сватался к сестре герцога Калабрии! Тоже неудачно! Затем к маркизе Монтферат, принцессе де Гиз, к Изабелле Наваррской!.. Ну да ладно! Не буду больше утомлять тебя этим…

Они выпили.

Густав наполнил снова бокалы. Он был, вообще-то, невысокого мнения о свояке. А тот, оказывается, вон что говорит… И он стал внимательно слушать его.

– И вот пфальцграф в конце концов женился! Догадываешься, на ком? – хитро прищурившись, посмотрел Кристиан на Густава.

Это Густав уже знал, но сделал вид, что слышит впервые.

– Да-да! На Доротее, дочери «нашего узника»!.. И император будет добиваться наследства для своей племянницы Доротеи! Чтобы я и ты выделили его ей!

– Ну уж нет! – непроизвольно вырвалось у Густава.

Но он тут же прикусил язык, сообразив, что так оплошно выдал себя.

– Ей всего пятнадцать лет, а ему шестьдесят! – уточнил Кристиан.

– А дети есть?

– Какие дети! Господь с тобой! – поднял вверх руки Кристиан. – Пфальцграф пропил давно уже всё! И детей тоже! Грелку к ногам только нужно!.. Юная его супруга – сиделка для него! Ха-ха!..

Густав понимал всю язвительность свояка. Оказывается, пфальцграф, женившись, стал ещё и родственником герцога Лотарингии Франциска, тоже имеющего притязания на датскую корону. Тот, герцог Лотарингии, женился на другой дочери «их узника», Кристине, вдове миланского герцога Франческа Сфорца, только что ушедшего в мир иной…

В конце этой беседы Кристиан, помявшись, попросил Густава одолжить ему немного денег.

Поторговавшись, они сошлись на том, что Густав даст ему три тысячи марок лотовых[86]86
  Лот – мера массы (веса); 1 лот = 3 золотникам = 12,8 г.


[Закрыть] и девять тысяч талеров.

– В залог я отдам Бохус вместе с Виком и Агергусом в Норвегии! – быстро выпалил Кристиан, видя, что Густав раздумчиво замолчал. Похоже, что-то высчитывает в уме…

Он был наслышан о скаредности свояка. Поэтому хотел задобрить его залогом, поскольку ему до зарезу нужны были деньги, в звонкой монете. Ему нечем было платить наёмному войску вот в этой «графской войне»… Война пожирала уйму денег…

Поколебавшись, Густав согласился.

Они снова выпили. Теперь уже за эту удачную сделку.

Расчувствовавшись, Кристиан стал предостерегать Густава от заговоров любчан.

– Те же, гауптман и бургомистр[87]87
  Гауптман (нем. hauptmann) – в данном случае капитан. Бургомистр – глава городского самоуправления.


[Закрыть]!.. Они, Мейер и Вулленвебер, установили в городе чистую демократию!.. Выборную!.. Сами же захватили диктаторски власть!.. Внизу демократия – наверху диктатура!.. Аристократия – вот что спасёт страну от неминуемой гибели!.. Радикальные вожди начинают с демократии, затем доводят её до диктатуры!..

Выслушав собеседника, Густав опять закипятился, продолжил разговор о любекских вымогателях. Так называл он нынешних демагогов из Любека, Маркуса Мейера и Георга Вулленвебера, двух приятелей.

– Я же выплатил им всё, как было оговорено в условиях договора! Итак, вон, в Любеке, содрали с меня лишнее! Слишком лишнее!.. Что – Швеция дойная корова?..

Он возмущался.

Кристиан тоже имел основание возмущаться любекскими демократами.

Мейер сначала работал кузнецом в Гамбурге. Малозаметный человек. Затем стал наёмным солдатом. Служил у герцога Гольштейнского. Вот у него, Кристиана, командовал ротой. После этого он оказался на службе в Любеке. Там его назначили командовать отрядом, посланным городом на помощь императору Карлу V в войне против турок. Вернувшись из той военной кампании, он подсуетился и получил должность городского гауптмана. Пошли слухи, что он женился на богатой вдове. И хотя он не заседал в городском совете, но пользовался большим влиянием у горожан.

– Человек неглупый, красноречивый! Он провёл Вулленвебера в коллегию граждан Любека! Из неё пополняется совет города… Любек уже давно не тот! При его основании Генрихом Львом было принято, чтобы члены совета избирались не более чем на два года. А сейчас члены совета избираются пожизненно!.. Вот такая сложилась в Любеке демократия! – язвительно подвёл итог Кристиан.

– Да! – согласился Густав с ним.

В свою очередь он стал советовать свояку, как поправить положение в государстве, если он хочет властвовать в своей стране.

– Если хочешь жить безопасно и мирно, придётся тебе лишить епископов в Дании власти так, как поступил я с ними! – самодовольно вздёрнул он вверх голову. – Лишил их земельных владений!.. И они у меня вот где! – сжал он пальцы в кулак. – Император так же поступает с папами!.. Чья власть – того и вера!..

В конце этой беседы Кристиан заикнулся о том, чтобы смягчить условия заключения опальному королю.

– Но ведь он может сбежать! – воскликнул Густав, испугавшись этого.

Чисто по-человечески он сожалел о том, в каких условиях содержат короля Кристиана II.

Выпив ещё, они собрались и покинули охотничий домик. Здесь к ним присоединилась охрана и прислуга. И они направились в сторону компании охотников, разноголосый шум которой и лай собак разносились далеко окрест по осеннему лесу, сырому и неуютному.

По дороге они продолжили беседу всё о том же, что волновало обоих. Беседуя так, они не заметили, что псари с егерями подняли оленей. Вернулись мыслями к происходящему только тогда, когда услышали зов охотничьего рожка, «протрубившего воду» – один длинный и четыре коротких сигнала, повторились два раза.

– Пора брать дичь! – благодушно усмехнулся Кристиан, расслабляясь после этого нервного разговора, возмущённый происками демократов из Любека.

Да, собаки загнали оленя в воду, обложили его, об этом сказал сигнал рожка. Ему теперь никуда не уйти.

«Так же как никуда не уйти и вот ему, датскому королю, без денег-то!» – с удовлетворением отметил Густав, что для него, для Швеции, наступила передышка, когда со стороны Дании не будет постоянной угрозы его правлению.

Гроза на севере пошла на убыль…

За делами, переговорами, охотой, отдыхом, развлечениями время пролетело быстро.

– Мой свойственник, – обратилась Катарина к Кристиану на одном из ужинов. – Вы не рассудите меня с мужем. Какая охота привлекательнее: соколиная или с гончими… Гнаться сломя голову за кабаном или оленями?.. Неужели это доставляет удовольствие?

– Да, соколиная охота более изысканная, – осторожно высказался Кристиан, приняв сторону королевы.

Густав промолчал…

На десятый день визита свояка он заметил, что тот стал нервничать.

А вечером, за ужином, в присутствии королевы Кристиан заявил, что собирается покинуть гостеприимный двор Густава.

– Дела! – лаконично промолвил он на вопрошающий взгляд Густава. – Государственные!.. Не ждут…

Густав не стал ни о чём спрашивать его. Сразу же по приезде Кристиана он приставил своего пажа к Катарине: присматривать за ней, о чём она будет говорить со свояком. И тот накануне донёс ему, что королева жаловалась Кристиану на него, на Густава, на его несносный, вспыльчивый характер.

– И она сказала королю… – тихо лепетал бедный паж, понимая, что это донос на королеву, и страшась последствий для себя. – Что вы можете благодарить Бога, мой свойственник, за вашу счастливую звезду… Ибо незадолго перед этим совсем иначе хотели поступить с вами!..

Сказано это было королевой громко, видимо, рассчитывали на посторонние уши.

Кристиан мило улыбнулся, тихо пробормотал: «Благодарю вас за это предупреждение»…

Он не поверил ей. Уже много раз убеждался он в искренних отношениях свояка.

Проводы его были так же пышно обставлены, как и встреча. Густав выразил надежду на то, чтобы такие встречи проходили чаще, поскольку так быстрее решаются общие для них проблемы.

Кристиан взошёл по трапу на борт своей галеры.

На ней подняли паруса. И она медленно отошла от пристани, величаво покачиваясь на слабых прибрежных волнах.

Кристиан прошёл на корму, вскинул вверх руку. И в этом жесте, нерешительном, скованном, отразилась его печаль и прощание со Швецией. Из встречи и бесед с Густавом, присматриваясь к нему, глядя в его серые холодные глаза, на его благообразную бороду, он увидел нового короля Швеции: жёсткого, расчётливого, который не уступит в торгах и сотой доли кроны[88]88
  Крона – денежная единица ряда стран Европы.


[Закрыть]. А уж тем более не поступится ни на йоту своими правами или землями. Скорее начнёт шаг за шагом отбирать у соседей когда-то принадлежавшее Швеции или же плохо лежащее… И он понял, что Швеция потеряна для Кальмарской унии навсегда и следует готовиться к новым неожиданностям с её стороны.

Кристиан, стоя на корме, ещё долго махал рукой Густаву и Катарине…

Его галера, плавно и бесшумно набирая ход, с поднятыми белоснежными парусами вышла из стокгольмских шхер. В открытом море к его галере присоединились датский флот и почётный эскорт шведских кораблей. И вся эта армада двинулась к горизонту, постепенно превращаясь в белую полоску, затем исчезла с глаз вдали морской.

Весь этот день Густав сдерживал гнев на супругу, готовый вырваться в любую минуту. Вечером же всё накопившееся у него прорвалось.

– Зачем вы, дорогая моя, говорили ему это?.. Зачем?!

Он, бледный, как и она, заходил стремительно по палате.

– Зачем жаловались, что я поступаю с вами скверно? Зачем?! И что я способен был изменить своему слову! Я дорожу своей честью!.. У меня и в мыслях не могло появиться что-то нехорошее по отношению к свояку, Кристиану!

Он, взвинченный этим поступком королевы, бегая по палате, схватил машинально деревянный молоток. Тот лежал на скамье подле стены, где стоял его рабочий письменный стол. За ним он просиживал долгими вечерами, особенно зимой, подсчитывая скрупулезно расходы и доходы своего королевского двора. Да, у него были казначеи. Неплохо вели дела. Но всё равно он не доверял им. Знал по прошлому, хотя бы по истории с тем же верным слугой, который тогда, пятнадцать лет назад, хотел обокрасть его, бежал с его золотом…

Помахивая машинально молотком, уже даже забыв, что он у него в руке, он подступил к супруге.

Она же, как завороженная, не сводила глаз с этого молотка, мечущегося у неё перед лицом…

Нет. Он не ударил её. Но для неё, слабой и мнительной, его замах на неё был равносилен удару… Волной по телу у неё прошла дрожь от ужаса… От случившегося… Её муж, король, отец их сына Эриха, чуть не убил её…

И у неё случился нервный шок… Сознание помутилось… И она осела на пол в обмороке.

Густав недоумённо посмотрел на неё, не понимая, что это он довёл её до обморока. Постоял, не зная, что делать… Обмороки у его супруги случались и раньше. Проходили они быстро, и дня через два она была уже в норме.