Текст книги "Фельдмаршал"

Он позвал слуг. Пришли двое. Вместе с ними в комнату вошёл и Иоганн Турзон, его советник.

Густав велел слугам отнести королеву в её комнату.

И те унесли её.

– Ваше величество, жестоко так поступать с женщинами… Тем более с супругой… – стараясь быть как можно мягче, тактичнее, начал Турзон.

Он хотел было сказать ещё что-то.

Густав, заметив это, разозлился ещё сильнее. Как – кто-то лезет в его семейные отношения!

– Не твоё собачье дело! – гневно блеснул он бешеными глазами на советника.

Он уже не владел собой. Выхватив шпагу из ножен, он кинулся на Турзона с обнажённым клинком, уже не отдавая себе отчёта, что может убить его.

Турзон отскочил от его шпаги в сторону. И клинок промелькнул мимо. Сообразив, что сейчас слова бесполезны, он выбежал из комнаты.

Королева же после такой нервной встряски слегла в постель. К ней срочно вызвали доктора.

На следующий день Густав заглянул в её покои. Виновато отводя в сторону глаза, он попросил прощение за вчерашнее.

– Бог вас простит… – прошептала Катарина воспалёнными сухими губами, сжимая покрывало из дорогой парчи тонкими изящными пальчиками, которые так нравились ему.

Эту парчу он, скупой, помучившись, купил всё-таки как-то ей по её просьбе.

Укрытая покрывалом, лежа на спине, голова её покоилась на высоких подушках, она казалась от этого ещё более плоской… Под глазами тёмные круги выдавали её недуг. Похоже, сердце…

– Вот как умру… – продолжала тихо шептать она. – Кто тогда присмотрит за вами…

Он едва сдержался, чтобы не рассмеяться. Катарина была ни на что не годна, беспомощна в хозяйственных делах.

От неё он ушёл расстроенным. Ему по-человечески было жаль её. И только. Он не любил её, но старался жить в мире. Брак с ней был по расчёту.

Не прошло и недели после отъезда Кристиана, как её не стало.

Густав был опечален. И не смертью супруги, а тем своим поступком. Из-за него поплатилась ни в чём неповинная душа, хотя и болезненно нервная.

Она умерла двадцать третьего сентября 1535 года, прожив с ним ровно четыре года со дня свадьбы двадцать третьего сентября 1531 года. Ни дня меньше, ни дня больше. Как будто кто-то специально отсчитал, как звонкой монетой, отпущенное ему и ей.

И это его, тоже мнительного, озадачило…

Гроб с телом королевы Катарины поставили в большой церкви, Стурчюркан, для прощания с ней. Затем его перенесли в склеп в той же церкви, положили там временно. Там она будет дожидаться его, чтобы затем соединиться с ним навечно в успокоении в том месте, где пожелает покоиться он сам… Он знал это.

Глава 13. Жизнь продолжается

Прошёл год, и Густав снова женился. Теперь он, уже чувствуя за собой силу государственной власти, не стремился искать супругу в других странах, при других дворах. К тому же его торопило время. Один сын – как наследник, это всё равно что нет наследника.

Вторая его супруга – Маргарита Лейонгуфвуд, рождения 1514 года, была дочерью государственного советника Эрика Лейонгуфвуда. У неё была сестра Бригитта, замужем за Густавом Стенбоком, ещё одна незамужняя сестра Мерета и брат Стен. Свадьба состоялась первого октября 1536 года в первое воскресенье после Михайлова дня. В Упсале, во дворце, собралось много приглашённых, с которыми молодая чета пожелала разделить то, что послал им Бог.

У Маргариты уже был жених, молодой Сванте Стуре. Он находился тогда за границей, учился там. Приехав оттуда и узнав, что она стала супругой короля, он всё же решился на встречу с ней. И добился этой встречи. В пылу объяснений чувствительный и юный влюблённый упал перед ней на колени…

В этот момент в палату вошёл Густав.

– Что это такое?! – загремел сердито голос короля.

Он догадался, что происходит здесь. У него снова вспыхнула ревность, замешанная на гневе.

И горе было бы юному влюблённому, если бы не находчивость молодой королевы.

– Он просит себе в супруги мою сестру Мерету! – быстро нашлась она.

Густав тут же согласился. Он, уже сорокашестилетний и немного успокоенный от постельных утех, знал, как опасна юность, пожираемая любовной горячкой.

Так молодой Сванте Стуре, не успев моргнуть глазом, оказался женихом Мереты.

– Ну вот, видишь, как удачно! – говорил много позже Густав супруге, вспоминая тот случай, когда до него стали доходить слухи, что у четы Сванте Стуре и Мереты дети посыпались, как яблоки с яблони, каждый год. Это оказалась счастливая семейная пара: тринадцать детей, из них семь сыновей…

Густав, зная старое чувство молодого Стуре к Маргарите, всячески поддерживал его, заглаживая этим свой поступок, понимая, что увёл у молодого человека невесту. Он всегда помнил – до чего довёл первую жену. И к Маргарите относился со вниманием и заботой, не давал своим страстям, своему взрывному характеру выплёскиваться на неё.

Через год после свадьбы, двадцать первого декабря 1537 года, королева Маргарита обрадовала его принцем. Произошло это в Стегеборге, на обратном пути с острова Эланд. На этом острове королевский двор провёл несколько недель, отдыхая и развлекаясь. Младенца назвали Юхан. В честь прадеда со стороны его, Густава.

В начале следующего года Густаву пришло известие от свояка, короля Кристиана. Тот всё же решился изменить условие заключения своего двоюродного брата. Посетив узника, он посмотрел, как того содержат. Затем, по его приказу, заключённого короля перевели в замок, в Каллунборге. И там заключённый получил возможность даже гулять в саду замка. Теперь его жизнь потекла как королевская, по его сану. Вот только разве что ограничена была свобода. Подготовив документ от своего имени и от имени своего сына как наследника, Кристиан вручил его четырём своим верным дворянам, взяв с них письменное обязательство, что заключённый король никогда не будет освобождён.

Это немного успокоило Густава. И его жизнь потекла размеренно и мирно в заботах о государстве и семье. Через два года, шестого июня 1539 года, у королевской четы родилась Екатерина, затем через год, шестого ноября 1540-го, Цецилия.

* * *

Прошёл ещё год. Об этой встрече они, король Густав и его свояк, король Кристиан III, договорились уже давно, но только теперь, в сентябре 1541 года, представилась такая возможность. Да и назрела необходимость такой встречи. Последние годы между ними появились разногласия по ряду политических шагов, союзов с другими государствами. Накопилось недоверие, от этого и раздражение.

В местечке Гризе-Бекке, на встрече доверенных от них, от королей, было решено провести их встречу подле Бремзе-Брове, на границе между Смоландом и Блекингемом.

Туда-то и отбыл Густав вместе со своей супругой, королевой Маргаритой. Супруга отправилась на отдельной галере со своим штатом придворных. Вместе же с Густавом, ещё в Стокгольме, на его королевскую галеру поднялись его два сына, два принца, Эрих и Юхан, восьми и четырех лет, ещё совсем малыши. Дочерей же они оставили дома на попечении прислуги: Екатерине исполнилось два года, Цецилии же ещё не было и годика.

И вот в середине сентября, после пяти дней плавания, они подошли к границе с Данией. Королевское семейство сопровождал шведский флот из двух десятков военных кораблей. По суше туда же двигался эскадрон рейтар и рота пехотинцев. Подойдя к месту встречи, они расположились лагерем на берегу. А военные корабли бросили якоря неподалёку от берега.

Королевская галера пристала к небольшому острову. На острове, ещё издали, на подходе к нему, Густав и государственные советники, сопровождавшие его, заметили новенькие постройки. Это адмирал Эрик Флемминг распорядился построить вместительный зал и несколько комнат. Постройки из досок ярко белели на фоне желтеющего леса и выглядели как белые чайки, присевшие на каменные уступы серых скал. За ними, далее, темнел лес, а на берегу, у самой воды, всё поросло кустарником, трава была ещё зелёная и мох, лишайник, как клещ, всосался в валуны и скалы, обкатанные морскими волнами.

Матросы закрепили чалки у галеры, положили мостки. Густав сошёл на берег с сенаторами и направился к постройкам, отметив невольно, что выглядели они добротно… Да, адмирал постарался, привёз работников и следил, чтобы всё было сделано по высшему разряду, на удивление короля Кристиана.

Они вошли в одно строение. Это оказался зал, предназначенный для встречи и переговоров королей и их советников. К нему примыкали несколько комнат. Стены зала и комнат были обиты красным сукном…

Выйдя из зала, Густав обратил внимание на военные корабли, что встали на рейде, вблизи острова, но некоторых из галер там не было.

День уже клонился к вечеру. И ему сообщили, что не подошла галера его супруги и ещё одна галера с охраной королевы.

– Узнать, что случилось! – приказал он адмиралу.

Адмирал ушёл выполнять его поручение. Вскоре одна из быстроходных галер, стоявших на рейде, подняла якоря и ушла прежним курсом, каким они шли сюда.

Густав уже догадался, что бы это значило. Ещё утром их прихватила непогода: так, небольшое волнение, поднятое прибрежным бризом. И вот оно, похоже, явилось причиной опоздания галер, гребцы которых не справились с волнами, и их снесло далеко назад. И сейчас они, по-видимому, где-то болтаются на волнах в десятке милях отсюда.

Как он и предполагал, такое известие принесла быстроходная галера, вернувшаяся обратно только на следующее утро. И у него отлегло от сердца.

Сообщили ему ещё, что король Кристиан встал лагерем в Мальмё, тоже в сопровождении внушительного эскорта.

И Густав послал к нему гонца с предложением встретиться здесь, на острове, в зале для заседаний.

К этому времени с обеих сторон уже обменялись заложниками, аманатами.

– Теперь можно ехать на встречу со свояком! – сказал Густав советникам.

Вернувшийся гонец сообщил, что король Кристиан желает провести встречу у себя.

– Ну, что же, поедем тогда к нему мы! – подвёл Густав итог совещания с советниками по этому делу. Он, знающий замашки властных людей, таких же, как он сам, не доверял никому…

После обеда они отправились на встречу с Кристианом. Галера с Густавом и его советниками подошла к островку, на котором расположился станом Кристиан, пристала к берегу. Матросы положили с галеры мостки прямо на песок.

Раньше Густава ступил на мостки маршал Ларс Сиггельзон, протянул ему руку, чтобы помочь сойти на берег. Но в этот момент галеру качнула волна, мостки разъехались – и маршал полетел в воду, с протянутой в его сторону рукой…

Кругом засмеялись. Матросы вытащили маршала из воды. Мокрый, с него стекала вода, он выглядел комично. Это маленькое происшествие развеселило и самого маршала. Он смеялся со всеми над собственной неловкостью.

Густав же посчитал, что это хороший знак и переговоры пройдут успешно.

Кристиан встретил его тут же на берегу. Они обнялись сердечно, словно два хороших друга.

День был прекрасный, тёплый. С моря дул лёгкий бодрящий бриз.

И они устроились на берегу, в креслах, хотя неподалёку стоял огромный шатёр, украшенный крестами, а на нём развевался флаг с датским гербом.

Советники же встали рядом, у их кресел.

Первые минуты встречи Кристиан и Густав обоюдно справились о здоровье семейных.

Затем шталмейстер[89]89
  Шталмейстер (нем. Stallmester) – начальник конюшни.


[Закрыть] Густава, по его знаку, выехал верхом на коне на поляну перед собравшимися, чтобы показать своё мастерство, развлечь королей и придворных.

Сначала он промял коня, сделав круг. Затем пустил его ритмичной рысью. Но на третьем круге конь сбился с ритма, споткнулся… И шталмейстер полетел через его голову на землю…

Хохот был всеобщим… Когда все успокоились, советники отошли в сторону, сели на лавочки поодаль от королей.

И дальше беседа Кристиана и Густава прошла наедине.

Их люди только следили за ними издали, готовые прийти на помощь по каким-нибудь вопросам, требующим их участия.

– Мой друг! – обратился Кристиан к Густаву. – Тебе стоит остерегаться тайных заговоров у себя дома, в Швеции! Папежинцы не простили и никогда не простят тебе того, что ты сделал с ними в Швеции! Австрийский же дом, Габсбурги, не простят уже нам с тобой нашего узника, короля Кристиана II… Подумай об этом! И будь готовым дать отпор заговорщикам!

– Ты знаешь кого-нибудь из них? – спросил Густав и напрягся, готовый услышать имена своих врагов. – Тогда скажи!..

Кристиан отрицательно покачал головой.

– Нет, не знаю! И я не хотел бы ошибиться, показав на невинного!.. Мне только доносят, что есть такие: мутят тех же шведов, что сбежали от вас из Швеции!

Он налил себе и собеседнику вина. Они выпили.

Разговор затянулся, был откровенным.

– А как ты считаешь: стоит ли заключать союз с Францией? – спросил Густав свояка. – С тем же Франциском I?

– Да. Это будет противовесом императору! Тот ведёт сейчас войну с турками! Вроде бы ему не до нас! Но всё равно настраивает здесь, на севере, заговорщиков, чтобы помочь своему шурину, нашему узнику!..

Они снова выпили. Теперь разговор зашёл о заключении мира между их обоими государствами.

Густав охотно согласился на это. И они условились, что договор будет заключён на пятнадцать лет, уполномоченные подготовят все необходимые документы.

Кристиан слегка передёрнул плечами. Уже подошёл вечер, становилось прохладно.

– Пора уже и по домам! Поздно! – ответил он на предложение Густава, поехать к нему в гости.

Подошло время прощания. Простились они так же сердечно, как и встретились.

Кристиан поднялся на борт своей галеры. В это время вдали, на море, послышалась канонада холостыми выстрелами пушек шведского флота…

Густав вернулся в свой стан. Удачно проведённая встреча подняла у него настроение. И он велел угощать датских аманатов. Застолье затянулось до полуночи.

Один из аманатов, датский советник, здоровяк, оказался славным малым. Подвыпив, он расчувствовался, чуть не лез целоваться к Густаву, откровенно и бесшабашно провозглашал вечный мир между Данией и Швецией…

– Такая вечность часто сокращается соседом! – в ответ шутил Густав…

Следующий день они провели в играх и так же в застолье.

* * *

Через год, двадцать пятого июля 1542 года, у Густава родился третий сын, Магнус. Три года спустя супруга подарила ему дочь Анну, ещё через три года – Софию, затем через год Елизавету и наконец четвёртого октября 1550 года появился ещё сын Карл.

– Совсем как у Сванте Стуре и Мереты! – шутил Густав.

Да, как и у четы Стуре, у него в семье тоже сыпались дети, как яблоки с яблони.

После рождения Карла, в середине августа следующего года, королева Маргарита простудилась, когда они отдыхали на небольшом островке озера Меларен. Простуда, вроде бы лёгкая, уложила её в постель.

– Я благодарна вашему величеству, что вы возвысили меня, – в одно из посещений её сказала она ему, как будто чувствовала, что пришло время прощаться. – И нисколько не сожалею о прошлом…

Все думали, что её болезнь пройдёт быстро. На это надеялась, видимо, и она тоже.

Сообщив, что он выписал хорошего доктора из Германии и она обязательно поправится, он успокоил её.

Но через десять дней она умерла.

Для него, для Густава, это оказалось тяжёлым ударом. И вся церемония прощания с ней прошла как в тумане для него, шестидесятидвухлетнего, пожилого и уже чувствующего, что и сам он слабеет.

После церемонии прощания её тело тоже положили временно в склеп в большой церкви, Стурчуркан, там же, где лежало тело Катарины. Теперь им оставалось только ждать его.

Почитая древний обычай, Густав разделил имущество супруги среди её родственников. По этому поводу он и приехал к свояку, маршалу Густаву Олофзону Стенбоку, в Торп, в Вестманланде. Точнее, к Бригитте, сестре покойной супруги. Они, король и маршал, были женаты на сёстрах: Маргарите и Бригитте. И там, в Торпе, он увидел дочь Густава Стенбока и Бригитты… А та, Карина, всего-то семнадцати лет, увидев его, короля, испугалась и спряталась… Но он, пленившись ею, её красотой, юностью и чистотой, сам нашёл её.

– А ну-ка, красавица, выйди, покажись на белый свет!.. Хм-хм! – засмеялся он, выводя её за руку из укромного уголка, в котором она надеялась затеряться в большом доме Стенбоков. – Ох, какая же ты!..

Карина, красная от смущения, оробев при виде самого короля, вышла за ним, не поднимая глаз.

А он, уже дряхлеющий, невольно почувствовал былую когда-то в молодости живительную силу любви, желания…

И запала она ему в сердце. Тут же, не раздумывая, он просил у них, матери и отца Стенбоков, чтобы она стала его супругой. Но не так просто оказалось выполнить это. И не потому, что ему тогда было уже шестьдесят два года, а потому, что у Карины уже был жених, которого она любила. И вот столкнулись две силы: любовь и корона… И корона взяла верх… Перед этим же ему, королю, пришлось просить разрешения риксдага и Церкви на этот брак, поскольку Церковь запрещала браки между близкими родственниками: Маргарита-то, покойная королева, приходилась родной тёткой юной Карине. И этот вопрос рассматривал собор… Но для него, короля, всё уладилось.

* * *

В 1557 году, на двадцать четвёртом году жизни, принцу Эриху, его старшему сыну, был пожалован город, замок и лен Кальмар, вместе с Кронебергом и островом Эланд.

В марте следующего года принц Эрих вступил во владение своего герцогства Смоланд. А в августе к нему в Кальмар, в его герцогство, приехала его родная бабка, герцогиня Екатерина Саксен-Лауэнбургская, мать Катарины, первой жены Густава. Другие дети Густава не были для неё родными. И она относилась к ним равнодушно. А вот Эрих был её любимый внук, их кровинка, Лауэнбургская.

Эрих не помнил свою мать. Ему было всего два годика, когда она умерла. И он бы принял мачеху, вторую жену отца, за свою мать, если бы та относилась к нему как к сыну, любила его. Но та не любила его, пасынка, лелеяла только его младших братьев и сестёр, своих детей. И он чувствовал это с самых малых лет, был предоставлен сам себе, заброшенный и одинокий в большом и счастливом семействе своего отца. А тот, что скрывать-то, мало занимался воспитанием своих детей, возложил это на свою супругу. Так и вырос Эрих одиноким, как волчонок в чужой для него стае, не любил всех своих родных, сводных братьев и сестёр.

– Эта пакостная старушенция! – забурчал Густав, когда ему донесли, что его бывшая тёща настраивает своего внука, Эриха, на то, чтобы он не доверял своим братьям и ему, отцу, тоже.

А та, старушенция, учила своего внука:

– Особенно не верь Юхану! В нём много датской крови! А они, датчане, эти, Лейонгуфвуды-то да к ним ещё Росы и Спарре, сколько над шведами измывались!.. Целый век!.. Да и отец твой тоже не подарок! – притворно улыбалась она, поджимая губы, с разбегающимися в уголках морщинками от прожитых лет.

Она не любила своего зятя, короля Густава. Тот, мужлан, хотя и король, чем-то соблазнил её младшую дочь Катарину, умницу, утащил, как в берлогу, в свою убогую и нищую страну. Доротее, её старшей дочери, повезло с замужеством больше…

И там, гостя у внука, она наслаждалась на старости лет бездельем, сплетнями о королевских и герцогских дворах, прекрасным приёмом, оказанным ей. Эрих же постарался произвести на неё впечатление, обставил как можно роскошнее её пребывание в Кальмаре, в его герцогстве.

Погостив у внука месяц, она в середине сентября поехала домой, через Данию, где её ждала её дочь Доротея и зять, король Кристиан III.

После её отъезда Эрих собрался и поехал в Стокгольм. Отца там не оказалось. Он уехал в Упсалу, отдыхать. Так ему сказал дворецкий в королевском замке. И он поехал туда.

Замок в Упсале был тесноват для королевского семейства. Но он нравился Густаву своей простотой, чем-то похожий на их старый дом в их родовом поместье Вазов.

Вечером, заметив ещё за обедом, что Эриха что-то тяготит, Густав пригласил сына в кабинет, рассчитывая, что тот расскажет о своих проблемах.

Он сел за свой рабочий письменный стол.

– Садись! – показал он сыну на противоположную сторону стола.

Его старший сын, который сел напротив него, был высокого роста, хорошо сложенный, недурён собой, с открытым лицом и высоким лбом. Он, король, постарался дать ему и хорошее воспитание. Для этого он просил у Лютера, когда тот был ещё жив, прислать кого-нибудь для образования сына. И Лютер откликнулся на его просьбу. Вместе со своим сподвижником Меланхтоном[90]90
  Меланхтон Филипп (1497–1560) – немецкий протестантский богослов и педагог, сподвижник М. Лютера.


[Закрыть] они подобрали для его сына способного в науках немца Георга Норманна. И тот прибыл в Швецию в следующем 1539 году, когда Эриху было уже шесть лет. Но он, король, возложил на того не только воспитание сына, но и другие обязанности при дворе, поскольку в Швеции тогда образованных людей можно было пересчитать по пальцам… Эриха обучали латыни и основным европейским языкам. Норманн приучил его и к чтению книг, привил интерес к наукам… Особенно же юного принца поразила астрология. И эта страсть к звёздам осталась у него на всю жизнь: он часто погружался в вычисления, чтобы разгадать из хода звёзд и свою судьбу…

– Что у тебя? – спросил Густав напрямую сына.

Он же, Эрих, кое-что уже предугадал, из хода всё тех же звёзд, поэтому решил откровенно объясниться с отцом.

– Тебе надо уйти в отставку! А правление передать мне! – холодно и расчётливо заявил он.

Его сын, его первенец, ляпнул это прямо ему, своему отцу и королю.

– Ты уже не можешь управлять! – с нервной дрожью в голосе говорил и говорил Эрих это в лицо ему. – Ты забываешь имена людей, своих подчинённых! А то ни с того ни с сего меняешь свои же приказы!..

Да, он, Густав, уже знал это за собой. Но чтобы вот так, как это было заявлено сыном!

Он возмутился от такой его наглости. Посинел… Ему не хватало воздуха…

И он выгнал его из палаты.

– Убирайся с моих глаз! Прочь отсюда!.. Стервец! Чтобы твои дети говорили тебе такое же!..

Эрих быстро вышел из палаты лёгкой пружинистой походкой, с озабоченным выражением на лице. В дверях он столкнулся с королевой. Та, услышав крики супруга в его кабинете, поспешила к нему, зная, что ему опасно волноваться.

Она, Карина Стенбок, стала успокаивать супруга.

Но он уже завёлся.

– Ах! Эта Лауэнбургская порода! – вскричал он, имея в виду свою первую супругу Катарину, её невыносимую болезненную тоску по чему-то, что порой доводило его до белого каления и что передалось её сыну, Эриху… Сам же он не замечал, что Эрих унаследовал не самую лучшую черту характера его самого: вспыльчивость…

Его, Густава, возмутило не только это наглое заявление Эриха. Тот сразу же, как только получил своё герцогство, стал нарушать взятые обязательства перед шведской короной, перед их домом, Вазов, нарушил присягу, данную риксдагу. Первым делом он привёл в своём герцогстве рыцарство и дворян к присяге себе, герцогу. Стал собирать большие денежные доходы… Густаву донесли ещё, что его старший сын учредил у себя и сеймики. В противовес риксдагу!..

– Он же давал клятвенное обязательство: «Хранить верность своему отцу, королю, и Шведскому государству! Содержать в готовности две тысячи человек пехоты и пятьсот конников на службу королю! Смотреть, чтобы не устраивались тайные заговоры!..»

Обеспокоенный этим, он велел срочно набрать в Германии рейтар и пехотинцев, поставил во главе их верных ему рыцарей и дворян. Он не знал, что ещё ожидать от своего старшего сына, поэтому предупреждал его шаги…

А через год, на Сретение, риксдаг провозгласил Эриха кронпринцем[91]91
  Кронпринц – официально признанный наследник короля.


[Закрыть], наследником короля.

Он, Густав, несмотря на выходки старшего сына, поддержал решение риксдага, хотя и сомневался в том, правильно ли сделал.

Теперь его сыновья уже не собирались вместе. Прошли те времена. Они стали герцогами, официально управляли своими провинциями. Юхан получил в управление Финляндию, стал финляндским герцогом, а Магнус – герцогом Эстергетланда. Карл же был ещё молод для этого.

У них был свой штат двора, советники, и войска тоже.

И это Густава тревожило…

– Как вы, мои дети, будете жить в согласии и дружбе после меня-то?! – бывало, говорил он с ними, сыновьями, когда они ещё не были самостоятельными герцогами с обширными владениями. Обычно всё это происходило за обедом, когда вся семья собиралась вместе за столом.

Он никогда не доверял советникам, чиновникам и управителям. А сейчас, уже на краю своего времени, тем более. И теперь он по-стариковски шумел, незаслуженно обижал их, подозревая в неверности. К тому же он всё чаще думал о прежних временах. Особенно о кровопролитном позорище между наследными принцами после короля Магнуса Ладулоса[92]92
  Магнус Ладулос (1240–1290) – свергнув в 1276 г. с престола своего старшего брата, стал шведским королём.


[Закрыть]…

И он, при возможности, наставлял сыновей к стойкости в вере и к согласию между собой.

– Если вы не будете соблюдать веру, то прогневаете Бога!.. А противоборствуя один другому, станете жертвой для людей!..

* * *

Зимой, в начале января 1559 года, в Стокгольм пригнал из Дании скорым гонцом Георг Ранцов.

Густав, зная лично этого датского дворянина, незамедлительно принял его, предчувствуя, что услышит плохое известие. Уже несколько дней его не оставляла странная тяжесть на сердце. Такое уже было с ним, когда умерла его первая жена – Катарина Лауэнбургская… И вот сейчас это… Он заволновался было: не случилось ли что-нибудь с Доротеей, сестрой Катарины…

– Ваше высочество! – расшаркавшись, обратился гонец к нему. – Датский сенат извещает вас, что король Кристиан III умер первого января этого, 1559 года, на пятьдесят шестом году жизни!..

Да, не случайно болело сердце у него, Густава. Вот умер Кристиан III, на тринадцать лет моложе его, с которым он не раз встречался в дружеской атмосфере, по-родственному, ещё тогда, когда была жива Катарина, первая супруга его, Густава. И это, родственные связи их, двух королей, благодатно сказалось на положении их обеих стран.

Привёз гонец ещё и письмо от нового датского короля Фредерика II, сына умершего короля. В письме сообщалось, что Фредерик выражает своё негативное мнение к недобрым умыслам Пфальцского и Лотарингского домов по отношению к ним, Дании и Швеции.

Было в этом сообщении Фредерика и отрадное Густаву предложение заключить теснейший союз против общих своих врагов. Существующие же с давних времен споры предлагал прекратить дружески.

И он, Густав, обрадованный такому предложению, тотчас же написал Фредерику о своих подозрениях насчёт Мекленбургского герцога Альбрехта. Затем он опять напомнил, теперь уже новому королю, о недопустимости использования датским королём шведского государственного герба трёх корон, поскольку они, Дания и Швеция, никогда не были союзными. Срочно снарядил он также сенатора Ерана Гильта, чтобы тот присутствовал при погребении умершего короля и при коронации нового. Потом отправил он туда же Иоганна Берендса для постоянного наблюдения за всеми происходившими в Дании событиями.

Но вот пришло новое сообщение всё оттуда же, из Дании. Двадцать второго января умер король Кристиан II, прожив на свете более семидесяти шести лет; из них последние двадцать шесть лет – в заключении.

И он, Густав, вспомнил кровавую расправу над шведскими сенаторами, устроенную Кристианом II в Стокгольме тридцать восемь лет назад. И вот теперь Господь Бог забрал этого человека…

Вскоре стало ясно также, что и Фредерик будет использовать шведский герб в своих политических целях.

Все эти события подействовали угнетающе на него. Бремя власти, старость, жизнь уже не по его силам тяготили его.

Вот в это-то время герцогу Юхану донесли, что здесь, у стокгольмского моста, чуть ли не под стенами королевского замка, стоит датское судно. И там, как заметили те, кому удалось подняться на борт, в кают-компании, на зеркале, изображены три короны вместе: датская, норвежская и шведская…

Юхан, собрав своих придворных, рыцарей, явился на это судно. Не церемонясь, они поднялись на борт и буквально вломились в кают-компанию, когда матросы попытались было загородить им дорогу… Вышла жёсткая потасовка. И его придворные взяли верх.

Действительно, в кают-компании оказалось то зеркало.

И Юхан приказал разбить его.

Капитан, матросы подняли крик. Но шведы быстро успокоили их: капитану разбили голову, посчитали зубы матросам. И те разбежались, когда шведы выхватили из ножен клинки.

В этот же день Густав вызвал к себе Юхана.

– Зачем это сделал? – спросил он его. – Ты дал повод Фредерику начать войну!..

Мрачно что-то посоображав, глядя на сына, он махнул рукой.

– А-а, ладно! Пусть будет то, что будет!.. Всё равно к этому шло!..

Он сожалел, что на первых же шагах споткнулся о характер нового датского короля. Думал, что тот, как и его отец, будет таким же выдержанным, хладнокровным… Они, датские короли, все пытались проверить его силу! Чуть даст слабину – нажмут сильнее!.. На том, на силе, мир стоит!.. Противиться им, держать своё! В том правда!