Текст книги "Я – предатель?"

Чемпион по храпу
Комната 36

Ну, Матрен, я даже не знаю, с чего начать. В общем, попал я в историю. Не волнуйся, в хорошую. Ты же знаешь, как я храплю во сне. У тебя горшки в печке подпрыгивают. И спишь в шапке-ушанке, уши закрываешь. Так вот и здесь, в санатории, мой храп тоже шуму наделал. Люди их соседних комнат стали разбегаться как тараканы. Но руководство отнеслось к моему храпу очень спокойно. Я боялся, что меня выпишут, нет, всем соседям раздали такие затычки для ушей. Называются они мудрено, не по-русски – беруши. И мне дали парочку. Я их ни разу не вставлял. Мне-то зачем? А старший по этажу, есть у нас такой, даже объявил конкурс на звание лучшего «храпуна». Победителю – премия. Бесплатный месячный абонемент в кино.

Хитро задумано. Мол, пусть победитель конкурса смотрит фильмы всю ночь. А в это время соседи в номерах отдохнут от его храпа. Так я хочу тебя обрадовать – победителем стал я. Да, можешь представить, твой дед – чемпион санатория по храпу.

Местная знаменитость. Я, правда, сходил один раз в кино и сбежал буквально в первую минуту. Я даже название фильма запомнил. Вроде бы какие-то межпланетные войны. Так там сразу же начали стрелять, и я только пять минут мог терпеть эту канонаду. И теперь уже боюсь идти туда второй раз. Но это, Матренушка, не главное. Интересно другое. Оказывается, это мне сообщил мой сосед в столовой, администраторша делает бизнес на моем храпе, большие деньги зарабатывает. Она специально подселяет в мой номер людей с деньгами, которые через пару ночей готовы заплатить ей любую сумму, лишь бы она подобрала им новую комнату. Так они потом мне не только руку не подают, а вообще не здороваются. Вот такой я, оказывается злодей, Матренушка. Так из-за меня люди расстаются с деньгами. Конечно, они злятся на меня, но я им благодарен. За что? За те несколько ночей, когда они, чтобы я не спал, рассказывают мне всякие истории. Помню одного журналиста с фамилией Петросян. Уж очень с интересными людьми он встречался. Хотя, конечно, он мог и приврать, приукрасить, но его истории похожи на правду. Особенно я запомнил первую, про Брежнева. Этот Петросян работал в каком-то журнале и писал разные юморески. Как узнал о нем Брежнев, он представить не мог. Но однажды раздался телефонные звонок и ему сказал, что его ждет сам Леонид Ильич. Он очень испугался, и даже не успел спросить, зачем? Что он такого сделал? В общем, привезли его в Кремль и проводили в нужный кабинет. Он думал, что за его юмор упекут в каталажку, а оказалось, смешнее не придумаешь. Брежнев пригласил его, чтобы он помог написать речь, которую он произнесёт при встрече с Никсоном, который тогда был президентом Америки. Я тебе о нем рассказывал. Когда он приезжал к нам, то зашел на Даниловский рынок и хотел дать одной торговке сто долларов, а она, дура, отказалась. И это его очень рассмешило. И вот Брежнев тоже решил рассмешить его своей речью, которую ему написали помощники, но в ней смешного кот наплакал. Вот он и попросил Петросяна добавить в нее юмора. Он и добавил, да так много, что, когда Брежнев читал свою речь, Никсон так смеялся, что чуть не упал со стула. Хорошо, его вовремя схватили за шиворот. В общем, Брежневу он понравился, и он стал приглашать его, когда собирался где-нибудь выступать и нужен был юмор. А однажды он спас Брежнева просто от позора. Пригласил он Петросяна и попросил немного оживить его речь, с которой он собирался выступать перед секретарями социалистических стран. А Петросян видел, как Брежнев плохо выговаривал некоторые слова.

И он попросил его прочитывать одну страничку из его выступления. И записал на магнитофон. Потом он дал послушать Брежневу. И там, где он говорил «социалистические страны» у него получалось «Сосиськи сраные». Когда Брежнев это услышал, он даже покраснел от гнева. «Вот гады, они же знали, что так получится, и все равно этими словами напичкали всю мою речь», – негодовал он…. Я предложил заменить эти слова другими. Представляешь, как бы ржали сидящие в зале, когда Брежнев рассказывал мне про «сосиськи сраннные». С кем только из известных людей не встречался этот Петросян. И с Горбачевым, и с Черномырдиным и даже с твоим любимым Жириновским. Горбачев, например, ему признался, что он любит Высоцкого. И даже попытался что-то спеть. Петросян еле сдержался, чтобы не рассмеяться. Не хотел огорчать Горбачева. И ты, Матрен, не зря так любишь Жириновского. Этот Петросян был несколько раз на встречах с ним. И всегда твой любимчик расправлялся с журналистами как кошка с мышкой.

Они ему один вопрос, а он в ответ сотню слов. Всех обругает, всем нахамит. И всегда он победитель.

Но Петросяна не зря считают юмористом. И вот он однажды решил подшутить над Жириновским, задать ему парочку щекотливых вопросов. «Ходят слухи», – сказал он, – «что вы дважды оставались на второй год в начальной школе». Твоего любимчика чуть удар не хватил от этого вопроса.

«Я с золотой медалью окончил школу», – кричал он. – «Два института с отличием. Я знаю четыре иностранных языка». Но Петросян не унимался.

Он тоже завелся и задал новый вопрос: «Говорят, у вас был энурез и вылечил его Кашпировский».

Услышав это, Жириновский озверел. Он обозвал Петросяна сумасшедшим, он визжал от злости.

И хорошо, что он сидел не в первом ряду. Он бы мог бросить в него стакан с водой. Ты, же помнишь, Матрен, как он облил одного депутата, а в Думе женщину оттаскал за волосы. После этого Петросян больше не задавал вопросы. Он даже подумал, чем Жириновский может отомстить ему. Но Жириновский не был бы Жириновским, если бы все делал логично и по правилам. И в этот раз он преподнес Петросяну сюрприз, Матрен. Ты даже не догадываешься, какой. На следующий день он с охраной заявился к Петросяну в журнал, где он работал. Он даже не напомнил ему, что произошло накануне.

Наоборот, похвалил за смелость и предложил перейти работать к нему, и обещал хорошую зарплату. Представляешь, Матрен, десять тысяч долларов в месяц. Это же громадные деньги. Но Петросян не согласился. И он сказал мне, почему. Ведь Жириновский очень хитрый. Он хотел заманить его к себе, чтобы потом поиздеваться над ним за его вопросы. Через три дня Петросян все же ушел от меня. Он выпросил у администраторши другую комнату. Сколько он заплатил за это, я не знаю.

А спрашивать мне было неудобно. Но мы остались с ним друзьями. Я, конечно, жалею об этом. Ведь сколько интересных историй он мог бы мне еще рассказать.

Полиция или милиция?
Что лучше?

Дмитрий Анатольевич, вы уж извините за беспокойство, но мы решили опять вам написать.

К сожалению, ответа на предыдущее письмо мы не получили. Может быть, оно застряло в администрации, и вас с ним не ознакомили. Но мы уверены: такого не должно быть. Не для того эти структуры создаются, чтобы ограждать первое лицо государства от всяких вестей, особенно плохих. Мы знаем, что у царей была канцелярия, потом после революции ее стали называть каким-то президиумом или политбюро. Мы уже точно не помним. Но, как говорится, от перемены названий органа суть его не должна меняться.

Мы к чему затеяли это долгое вступление? Чтобы перейти к главному вопросу, который нас очень волнует в последнее время. А именно, переименование милиции в полицию. И знаете, от этого нового названия повеяло чем-то старым, затхлым.

Как от белья, которое полвека пролежало в бабушкином сундуке. Мы, сегодняшние пенсионеры, конечно, полицейских и не видели, если только в кино. Но наши деды, жившие до революции, конечно, сталкивались с ними. И мы уверены, некоторые даже пострадали от них. Нам кажется, тогда их было больше, чем сейчас милиционеров.

Говорят, они стояли на каждом углу, как сейчас светофоры. Полиция тогда не церемонилась с теми, кто против царя выступал. В общем, наша милиция многое переняла у полицейских после революции. Это многие из нас испытали на собственной шкуре. Хотя с годами все забывается и прощается. Но мы представляем, если бы наши прадеды и деды воскресли и увидели бы на улицах полицейских, они бы дар речи потеряли – неужели время повернулось вспять, и в стране снова самодержавие и капитализм? Насчет первого они, конечно, ошиблись, а вот со вторым названием были бы правы. И мы вот хотим тоже спросить вас, Дмитрий Анатольевич, смена вывесок «Милиции» на «Полицию» – это эксперимент, как говорят, пробный шар или курс правительства на долгие годы? Если народ промолчит в этот раз, что, можно будет спокойно менять вывески и на других учреждениях? В общем, мы, старики, в недоумении от таких нововведений. Молодежи, конечно, все это до лампочки, как она говорит.

По большему счету, и мы могли так сказать. Мол, что вам не живется в своем санатории, на всем готовом, со всеми удобствами. Но, дорогой Дмитрий Анатольевич, как говорят, не хлебом единым живет человек. Мы ведь не так воспитаны.

И в нас бродит старая закваска, которой мы наглотались за всю свою жизнь. И мы еще помним такое слово «идеология», которое освещало наш путь в жизни и давало ей смысл.

А что сейчас? Нет никакой идеологии. Ельцин выбросил ее из Конституции и сказал: живите, как хотите, как у кого получится. Нет, Дмитрий Анатольевич, поэтому, как раньше нас волновало все, что происходит в стране, так и сейчас. Даже, казалось бы, такая мелочь, как смена вывесок «милиции» на «полицию». Поэтому мы хотим спросить у вас: «А что это дало?», точнее «Что это даст всем нам? Какая выгода обществу от этого?». Газеты пишут, в какие миллионы обошлось печатание новых бланков, документов, изготовление вывесок. А ведь их можно было использовать совсем по-другому, с большей пользой. В общем, мы, старики, вас не поняли и уверены, народ тоже. Теперь другой вопрос. Старую вывеску сняли, новую повесили. Но а как быть с головами людей? Там-то название «милиция» тоже менять надо. А кому эту работу поручить? Конечно, врачу, но какому? Терапевту, неврологу, психиатру? Кто из них сможет стереть в мозгу одно слово и заменить его другим? А ведь это надо сделать так, чтобы мозги не пострадали. А главное, чем? Каким лекарством? Среди нас есть медицинские работники. Даже доценты и профессора. Они утверждают, что эту работу может сделать только спирт или водка. Это старое и испытанное средство. Главное здесь, не переборщить и подобрать нужную дозу. Для начала всем сотрудникам полиции выдавать перед выходом на дежурство по 100 грамм. Лучше не разводить. Так делалось обычно на фронте перед атакой. Эта норма касается только молодых. Всем, кто имеет солидный стаж работы в милиции, норму нужно увеличить до 150 грамм, но не больше. Может стереться не только надпись, но и другие ориентиры, в том числе пространственные. И раз в неделю с помощью рентгена или томографа проверять, исчезло слово «милиция» или нет. Если да, то выдачу спирта прекращать не сразу, а постепенно в течении месяца. А то может появиться депрессия или подавленность, безразличие к работе. Поэтому контроль, контроль постоянный. Дмитрий Анатольевич, это мы говорим о рядовом составе милиции, а как быть с головами командиров, от полковника до генерала? Им тоже надо пить спирт? Они же на это не пойдут. Они запросят что-нибудь поблагороднее: коньяк или бренди. Или что-нибудь в этом роде. Но мы уверены, в их головах слово «милиция» держится крепко. И чтобы его вытравить, им надо прописать на один прием бутылку коньяка, не меньше. И только пять звездочек. Он любую надпись стирает в течении полугода, не раньше. Это подтверждено было неоднократно. Коньяк не только стирает старое название, но и старые мысли и понятия. И вот тут мы подошли к самому главному.

Новые слова в мозгах бывших милиционеров появились, а вот мысли запоздали, причем очень здорово. В газетах промелькнули сообщения, что, несмотря на смену названия, методы работы, обращения с задержанными гражданами остались прежние. И что ужасно: сохранились даже пытки. И некоторые газеты приводят факты. Что же получается: новое название никак не повлияло на сознание «полицейских», люди как боялись стражей порядка раньше, так и продолжают бояться. Значит, вы, Дмитрий Анатольевич, готовя эту реформу, что-то не все детали продумали.

Поэт Маяковский с гордостью писал: «моя милиция меня бережет». Интересно, написал бы он тоже самое о современной полиции? Большой вопрос. Дмитрий Анатольевич, письмо наше получилось длинное, но искреннее, так мы думаем. И еще уверены, что на этот раз оно не застрянет в какой-нибудь папке сотрудника канцелярии, а попадет на ваш стол, и вы его прочитаете, а о вашей реакции на него мы вскоре узнаем. Мы очень на это надеемся. С наилучшими пожеланиями, пенсионеры санатория «Родина». Всего 50 человек.

Да, совсем забыли «отблагодарить» вас за указ, который поменял зимнее время на летнее. Прямо скажем, наш старческий организм растерялся и не знал, что делать. Режим дня нам пришлось менять кардинально. Все перемешалось: сон и обед, медосмотры и прогулка, загорать стали с заходом солнца. Дмитрий Анатольевич, вы как-то сказали, что «свобода лучше, чем несвобода». А мы хотим добавить: «Жить без приказа лучше, чем с приказом». Еще раз всех благ…

Летучка одобряет фельетон

Друзья, сегодняшнюю летучку начнем не с разбора материалов для будущего номера, а с Маяковского.

Помните у него: «А один рифмач упорный на двери мужской уборной бодро вывел резюме»? Недавно в нашем туалете появилось тоже нечто похожее на резюме: «Я рад, что вы еще живете, но сколько можно называться вымершим животным». Автор, очевидно, один из наших читателей, давний наш поклонник, болеющий за нашу газету. И ему наше название не нравится. Вот он и высказал свое «фи» таким оригинальным способом. Я, кстати, дал указание уборщице не ликвидировать пока эту запись.

Пусть повисит, напоминая нам, что пришло время кардинальных перемен. Давайте будем самокритичны и прислушаемся к голосу народа. И скажем спасибо за подсказку, очень своевременную.

Я давно подумывал над сменой бренда. Ну чего скрывать, мы привыкли к своему названию и расставаться с ним жалко. Ладно если бы оно было нейтральным, вроде «Правда» или «Известия» без всякой привязки ко времени. Но мы-то называемся «Знамя Комсомола». Сейчас спроси об этом у кого-нибудь из молодых, и он не ответит. Нет этого зверя в природе. Разве только в энциклопедии найдешь с десяток слов о нем. Поэтому наш читатель послал нам сигнал, и мы должны к нему прислушаться. Явно он болеет за нас. Другой сигнал я получил буквально на днях. Очевидно, тоже от бывшего комсомольца. Позавчера ко мне в кабинет, оттолкнув секретаршу, ворвался молодой парень. Я даже хотел охрану вызвать, а он буквально с порога заявил: «Вы должны напечатать письмо деда. Он сейчас в санатории «Родина». Ему там ничего не нравится: ни обслуживание, ни лечение, ни питание». А помочь ему, он считает, может только ваша газета.

Почему у деда такая любовь к нам, внук толком не объяснил. Мне кажется, он что-то скрывает. Может, он деда обманул, отправляя его в санаторий, но нам не хочет рассказать всю правду. Я думаю, мы сами должны разобраться в этом. Надо направить корреспондента в этот санаторий и узнать, что произошло с дедом. Это, как говорится, полдела. Но главное в другом. Письмо меня натолкнуло на мысль – это же вторая подсказка: нам пора менять не только название, но и героя. О ком и о чем мы сейчас пишем? Обо всех и обо всем. Мы стали всеядной, как и другие газеты. Мы ничем не отличаемся от желтой прессы. На наших страницах тот же бомонд. Его свадьбы, его разводы, драки и пьянство. Мы пиарим пугачевых. киркоровых, галкиных и собчаковых и прочих звезд и звездочек. Мы их обслуживаем, пресмыкаемся перед ними. Напоминаем читателю, что они еще живы, не совсем спились и не все развелись. А им это только и надо, чтобы о них писали, не забывали. И ради этого они нас допускают и на свои тусовки, и даже в спальни. Ведь многие газеты сохранили свои названия с советских времен. Но они уже не соответствуют ни героям, ни тематике. Это смешно и грустно одновременно.

Поэтому давайте и мы перестанем смешить читателя своим названием «Знамя комсомола». Мы его должны поменять в самое ближайшее время.

А вот кто будет героем наших страниц, нам подсказывает письмо деда. Уж если Ванька Жуков попал на страницы рассказа Чехова, то почему бы пенсионеру не появиться на страницах нашей газеты. И стать главным героем, потеснив знаменитых певцов и певуний, и прочую шушеру, которая уже надоела серьезному читателю? Вы знаете, сколько сейчас в стране пенсионеров? Почти 40 миллионов. И эта цифра растет с каждым годом. И наша задача, чтобы большинство из них читали нашу газету, выписывали ее и покупали.

Это произойдет при одном условии, если мы будем писать о них, об их жизни без прикрас, как они отдыхают, лечатся. Как их обижают чиновники, обманывают мошенники, в том числе и государство, правительство. Вот тогда, я уверен, поднимется и наш тираж, который с каждым годом катится с ним. Возникает вопрос – с чего надо начинать? Я предлагаю самый простой вариант – начать с санатория. Найти этого деда, разузнать все подробности его жизни, чем он не доволен и почему просит внука забрать оттуда. Но сделать это надо по-умному. Не размахивать редакционным удостоверением на каждом углу, как любят делать некоторые. Ни одна душа не должна знать, что в санатории живет корреспондент газеты. Повторяю, ни одна. Некоторые люди боятся нашего брата, замыкаются, не хотят откровенничать.

Я это знаю по собственному опыту. Поэтому надо приехать в санаторий обычным пенсионером, с путевкой, побыть там положенные 24 дня и собрать материал. И потом уже опубликовать его, разбив на части, под общим заголовком «Письма деда внуку». Сколько их будет, покажет командировка. Главное, показать, что заставило деда взяться за перо. Другой вопрос: подписывать письма настоящим именем или вымышленным, как Чехов, придумав Ваньку Жукова? Этот вопрос корреспондент должен решить на месте. Если дед действительно обижен на санаторий, дадим его имя. Если чего-то боится, придумаем псевдоним.

Еще вопрос: кому поручить это ответственное задание? Я вижу, все повернули головы в сторону Григория Макарыча. Правильно. Ну не посылать же туда кого-нибудь из наших молодых. Он же у нас остался единственным из старой гвардии.

Без пяти минут пенсионер. Как говорится, ему и карты в руки. Кстати, он в этом году еще не был в отпуске. Так что он и поработает, и отдохнет. Как сейчас говорят, получит два в одном. Теперь давайте поговорим о письмах. Это все-таки необычная форма подачи материала. Тем более уверен, они будут критическими. Я думаю, они должны быть в виде фельетона. А он, как известно, представляет симбиоз критики и юмора. В этом его сила и привлекательность. И все присутствующие знают, что Григорий Макарович хорошо владеет мастерством фельетониста. Я уверен, сейчас редкая газета может похвалиться наличием в штате таких работников. Их даже в прежние советские времена можно было сосчитать на пальцах. И я сейчас перед всем коллективом хочу покаяться перед Григорием Макарычем. Я долгие годы, как Чехов, который выжимал по капле из себя раба, выдавливал из него фельетониста.

Я был уверен, что добился своего, но зря радовался. Недавний случай это показал. Все помнят эту историю с законом Димы Яковлева, который приняла Дума. Он запрещал наших больных детей отдавать на усыновление в зарубежные семьи. Хотя наша страна их лечить не бралась. Получается, пусть умирают дома. Ясно было, закон античеловеческий. А одобрившие его депутаты – убийцы. По-другому никак не скажешь. Так Григорий Макарыч и написал в своем фельетоне. В нем он не только покритиковал депутатов, а высмеял их трусливый поступок. Вы хорошо помните этот фельетон. Он был одобрен на летучке и должен идти в ближайший номер. Макарыч умело ввел в него героев романа «Двенадцать стульев»: Людоедку Эллочку и ее подругу Фиму Собчак, сделав их депутатами Госдумы. Они и приняли античеловеческий закон. За ними последовали и другие женщины и мужчины. Фантазии Макарыча могли позавидовать авторы романа. Перенести его героев в нашу действительность – это классно. Я хотел уже было написать «в набор», но тут моя рука дрогнула. А правильно ли мы делаем, что критикуем депутатов Госдумы? Они всё-таки народные избранники, слуги народа, заслуженные люди, а мы их сравнивали с Эллочкой-Людоедкой. Они могут и обидеться. А главное, могут быть и последствия для газеты? Депутатов своей критикой мы не перевоспитаем. Какими они пошли в думу, такими и покинут ее. Так стоит ли нам, как говорят, ломать копья? В общем, я слегка проредактировал фельетон. Убрал острые углы, сгладил шероховатости, пригасил юмор и свел до минимума критику. Но оставил некоторые разговоры автора с депутатами. Например, у женщин ты спрашивал, почему, по их мнению, так голосовали мужчины, а у мужчин – о женщинах. Ответы я тоже слегка сократил, но самые интересные не тронул. Мужчины отвечали с юмором. По их мнению, женщины в день голосования были в состоянии аффекта. Как будто их всех бросили мужья, а некоторых – обманули любовники. Только такие трагедии могли заставить их нажать черную кнопку вместо белой. Очевидно, у большинства из них никогда не было собственных детей, поэтому чужие их не волновали. А ведь среди них были сильные натуры – спортсменки, чемпионки мира и олимпийских игр. Например, фигуристка Роднина и даже космонавт Терентьева. И вот эта краса и гордость страны показала небывалую жестокость. И к кому? К больным детям. На защиту которых первой всегда вставала женщина. Неужели депутатский мандат убил в них все материнское? В общем, я не посмел убрать из фельетона этот абзац о женщинах. Хотя, признаюсь, после моей правки его нельзя было назвать фельетоном.

Получилась критическая статья, точнее, репортаж с места события. Я бы сказал, исторического события, так как в этот день решалась судьба десятков больных детей. Но особенно мне понравилось место, где Григорий Макарыч рисовал портрет женщины, которая голосовала против закона – Поклонская. Ты сравнил ее с Жанной д’Арк, французской героиней, которая возглавила борьбу французов против врагов страны. К сожалению, поступок Поклонской не воодушевил мужчин Госдумы выступить на защиту детей. Они оказались трусливей французов. Поступок Поклонской не разбудил в них ни капли отцовских чувств. И я прошу тебя, Григорий Макарыч, когда будешь писать о санатории, о пенсионерах, пиши правду. А я даю тебе обещание в присутствии твоих коллег, не изменить и не выбросить из твоих материалов ни слова. Но у меня к тебе просьба: постарайся их сделать в жанре фельетона, чтобы читатель читал их с интересом и ждал с нетерпением. А для газеты это самое главное. Ну что, товарищи, на этом закругляемся и разбегаемся, а Григория Макарыча прошу остаться, ты мне еще нужен.

– Ну вот мы одни и теперь можем обсудить последний вопрос, касающиеся этого санатория. Раз ты поедешь туда отдыхать и работать, то тебе нужна будет путевка. А получишь ты ее в одном из отделений пенсионного фонда, где работает одна моя хорошая знакомая. Я ей позвоню и тебе останется только подъехать к ней и забрать нужную бумагу. Не забудь купить коробку хороших конфет. Теперь один щекотливый вопрос, который я тебе хотел задать давно, но как-то случай не подходил. В редакции в одно время, когда ты к нам пришел, ходили слухи, что ты пострадал от Терентьевой. А когда я прочитал твой фельетон о Думе, даже подумал, а не сводишь ли ты личные счеты, делая ее героиней?

– Нет, Павел Семенович, я никогда это не пытался сделать, наоборот, старался забыть о том поступке, который она совершила в отношении меня и моих товарищей. Будучи моим непосредственным руководителем.

– А вот здесь, как говорят в таких случаях, Григорий Макарыч, немного подробнее. Но, раз ты просишь, вкратце расскажу, хотя большого желания нет тревожить старую рану. После факультета журналистики МГУ был АПН, потом ВПШ при ЦК, а после нее Комитет дружественных связей – КДС, главным редактором. Мы готовили идеологические материалы для Домов Дружбы в соц. и кап. странах. В начале перестройке руководителем КДС была назначена Терентьева. Она сменила прежнюю начальницу, которую отправили на пенсию. Горбачев заболтал перестройку. Терентьева решила меньше говорить, а больше делать – обновить его состав путем увольнений. Освобождались от тех, кто долго в нем проработал, нужна была свежая кровь, молодые кадры. Те, кто не хотел уходить добровольно, по собственному желанию, увольнялись, получив какую-нибудь статью. Сталин говорил: был бы человек, статья найдется. Я до прихода Терентьевой проработал 8 лет, не имея ни одного выговора или замечания. Поэтому писать заявление отказался, не чувствуя за собой никакой вины.

В итоге я был уволен с формулировкой «не соответствие занимаемой должности», в переводе на просторечье, получил «волчий билет». Имея его, долго не мог устроиться на работу ни в какое издание. Я перебивался случайными заработками, в том числе ночным сторожем. Меня спас Ельцин и его переворот. Я смог снова вернуться в журналистику. Знакомый юрист сказал мне: не вздумай на нее жаловаться. Она член ЦК и депутат Государственной Думы, Герой Советского Союза, а главное, космонавт. С таким набором званий – небожитель, она неприкасаемая. Поэтому говорит и делает что захочет, не думая о людях, которыми она руководит. Как правило, у большинства проголосовавших за закон дети и внуки живут за границей, да и сами они имеют двойное гражданство. Тот закон, который они принимали, их не касался ни с какой стороны. «Больные дети рождаются от алкоголиков и наркоманов. Вот пусть они их и лечат, а не надеются на помощь государства или зарубежного дяди» – так рассуждают многие депутаты, с которыми мне пришлось беседовать.

– Григорий Макарыч, а с Терентьевой ты не встречался, не говорил после своего увольнения?

– Встречался и убедился, что я разговариваю с роботом, в котором заложена программа без единого грамма чего-нибудь человеческого. И она не одна такая в Думе. Таких большинство, к сожалению. Поэтому закон прошел. А почему так случилось, я объяснял в фельетоне, но ты этот кусок тоже выбросил. Я сделал небольшой экскурс в историю. Скоро будет сто лет, как молодая Советская республика приняла закон, разрешающий аборты. Это случилось в 1920 году. Мы тогда были единственными в мире, сделавшими этот античеловеческий поступок. Этим самым мы поддержали западных ученых, выступавших за сокращение населения планеты до минимальных размеров. И до сих пор этот бесчеловечный закон жив, и Дума за 70 лет советской власти даже не пыталась его отменить.

А это значит, ежегодно тысячи потенциальных жителей страны уничтожается. В последнее время мы заговорили о демографической яме. С такими законами она будет только увеличиваться. Почему иностранное государство, усыновляя наших больных детей, борется за их жизни, а мы этого не делаем? До каких же пор будут звучать голоса матерей с экрана телевизора с просьбой помочь купить лекарства их больным детям? Правительство молчит и вместо помощи появляется этот античеловеческий закон. А ведь задача газеты совсем другая: не успокаивать читателя, а говорить ему правду. И потом, Павел Семенович, я думаю, что мою правду нельзя сравнивать с той, из-за которой погибли журналисты «Новой газеты» и Дима Холодов, который написал правду о Министерстве обороны. Кроме этого, убирая правду со страниц нашей газеты, ты сокращаешь количество подписчиков. Получается, ты, Павел Семенович, рубишь сук, на котором мы все сидим.