Текст книги "Крупнейшие мировые аферы. Искусство обмана и обман как искусство"

Великий реставратор (Жан де Батц)

Место действия: Франция.

Время действия: XVIII век.

Как известно, Первая французская республика просуществовала ровно пять лет. Началась она в 1789 году со взятия Бастилии. А закончилась в 1794 году заговором 9 термидора, когда были свергнуты Робеспьер и его соратники-якобинцы. Французы не успели опомниться, как от эпохи Республики перешли к эпохе Реставрации монархии.

Но некоторые считают, что эта смена вех была не чем иным, как грандиозным спектаклем, задуманным и поставленным бароном Жаном де Батцем.

«Серый кардинал» при дворе Людовика XVI после революции вышел в отставку и занимался в основном биржевыми спекуляциями. Главной режиссерской задачей мсье де Батца было спасти свою собственность, вложенную в крупнейшую монополию страны – Ост-Индскую компанию.

Барон Жан де Батц происходил из гасконской дворянской семьи, к которой принадлежал и живший за полтора столетия до него Шарль де Батц, он же Кастльмор Д’Артаньян, увековеченный пером Александра Дюма.

Будущий «палач революции» родился в 1754 году в Гаскони. В 18 лет этот невысокий юноша отправился, как некогда Д’Артаньян, покорять Париж и поступил в полк драгун королевы. Спустя шесть лет он оставил военную службу и занялся финансовыми спекуляциями, в частности игрой на повышение акций компании по торговле с Индией. Значительную услугу ему оказали связи с видными французскими банкирами и промышленниками, которые он успел наладить в процессе светской жизни придворного офицера. Со временем он стал кем-то вроде посредника между высшим светом Франции и миром биржи. По поручению аристократических семей он проводил операции с ценными бумагами, которые они по тем или иным причинам не желали афишировать. Молодой гасконец сумел оказать тайные услуги самому Людовику XVI, который с его помощью увеличил собственное состояние, отдав в рост суммы из казны. Де Батц также получал от королевской семьи официальные заказы на размещение и выкуп государственных займов, за что был пожалован чином полковника. По Лувру ползли слухи, что гасконец в скором времени займет пост министра финансов, но тайные отношения короля с ловким финансистом вели скорее к тому, что де Батц и дальше будет оставаться в стороне от официальной политики. Людовик и Мария-Антуанетта были лично заинтересованы в том, чтобы такой нужный человек всегда был под рукой в качестве внештатного консультанта. За несколько месяцев до революции 1789 года король передал 35-летнему барону в управление государственный пакет акций крупнейшей французской компании «Ост-Инд», которая на праве монополии вела торговлю с Индией, чеканила индийские рупии и владела огромным флотом, а также несколькими десятками городов-факторий в Африке и Азии. Их стоимость почему-то начала резко снижаться, и де Батцу было поручено с помощью игры на внутренней и иностранных биржах восстановить их прежний курс. Однако король вскоре был арестован и спустя несколько лет казнен. У барона на руках осталось 60 % паев компании, которую новая власть считала своей.

До жителей «малой родины» барона из столицы доходила информация о его головокружительных карьерных успехах и особом финансовом таланте, и он без труда выиграл на выборах в общенародное учредительное собрание освобожденной Франции.

В качестве члена этого революционного органа де Батц принял поручение заняться «ликвидацией государственного долга». Речь шла о выплате возмещения лицам, ранее купившим различные должности, которые были уничтожены по решению этого законодательного органа. Эта должность, конечно же, была несравнима по уровню с положением доверенного лица королевской семьи. Но она по крайней мере гарантировала его безопасность в тот период, когда Марат требовал «сто тысяч голов для победы революции». Параллельно Жан де Батц продолжает биржевые махинации, а также создает вокруг себя подпольный роялистский кружок, цель которого – реставрация монархии. Значительную часть членов Батц вербует по ходу своей официальной службы. К нему обращаются за компенсацией бывшие аристократы, лишившиеся должностей, и, с удовольствием обнаружив, что пост в революционном правительстве занимает свой человек, который к тому же продолжает поддерживать отношения с королевской семьей, они нередко отказываются от сумм компенсации в пользу де Батца. Эти пожертвования служили своего рода членским взносом за вступление в роялистский клуб. Де Батц финансирует несколько неудавшихся побегов членов королевской семьи за границу. В результате о его подпольной деятельности становится известно и самый богатый гражданин Французской республики вынужден скрываться сам. Людовик, а вслед за ним и Мария-Антуанетта отправляются на эшафот, и власть переходит в руки Конвента.

Де Батц в подполье не теряет времени – он создает небольшую агентурную сеть и тратит колоссальные суммы на подкуп различных чинов революционной полиции. В архивах сохранились отчеты полицейских, которые отправлялись арестовывать неуловимого барона. Судя по этим документам, полицейские стучали в дверь квартиры, где, по агентурным данным, находился враг Республики, он открывал им дверь, представлялся ложным именем и заявлял, что де Батц ушел минуту назад. Полицейские отправлялись в погоню за призраком, в это время де Батц успевал исчезнуть по-настоящему. Один из этих «наивных», инспектор Мишонис, был потом арестован, когда его коллеги получили донос о том, что скромный полицейский купил на имя жены огромный виноградник в Шампани.

В этот период Конвент приступил к рассмотрению вопроса о ликвидации Ост-Индской компании. Конвент склонялся к тому, чтобы компенсировать держателям небольших пакетов их минимальную стоимость, а 60 %, принадлежавшие казне, считать собственностью Республики. Еще один крупный пакет – около 25 % – принадлежал конкуренту французской монополии английской Ост-Индской компании, и Конвент обсуждал различные способы, которыми можно было бы «кинуть» английских пайщиков. Несмотря на то что это обсуждение проходило за закрытыми дверями, информация моментально через развитую британскую разведывательную сеть «Корреспонданс» стала известна заинтересованным лицам в Англии. Сэр Папильон, председатель совета директоров английского «Ост-Инда», через посредничество финансируемой им английской разведки немедленно обнаружил де Батца и передал ему предложение «не допустить ущемления интересов законных владельцев». Папильон, правда, учел, что права де Батца на контрольный пакет довольно сомнительны, и предложил по-новому поделить «шкуру национализированного медведя» – 50 на 50. Пока у власти оставался Робеспьер, акции можно было делить как угодно, но на реальном положении вещей это никак не отражалось. Папильон предложил де Батцу произвести небольшой путч, привести к власти верных людей и спокойно наслаждаться плодами своего труда. Каким образом провести переворот, Папильон не сообщил, сославшись на незнание французских реалий, но готов был предоставить в распоряжение коллеги резидентуру «Корреспонданс», которая охватывала практически всю страну и имела собственных агентов даже в самом Конвенте. Этого уже было достаточно, чтобы де Батц начал плести интриги.

Он решил ударить по самому больному месту в отношениях Конвен та и Робеспьера. Республиканский парламент был насквозь коррумпирован, исключение составляли лишь несколько совершенно безумных фанатиков, которыми безбожно манипулировали их более сметливые коллеги. Максимилиан Робеспьер носил гордое прозвище Неподкупный, и по его инициативе время от времени засветившиеся взяточники и просто оклеветанные чиновники пачками отправлялись на гильотину. Поскольку коррупция на тот момент охватила практически всю французскую администрацию, Неподкупный оказался практически в полной информационной изоляции. Де Батц решил, что крупный коррупционный скандал – это как раз то, что нужно. Он разработал схему, которая позволила ему сделать это без затрат со своей стороны и так, что его имя практически не было упомянуто.

В тот период в Париже находились некие австрийские банкиры братья Фрей. Они были отпрысками нищего чешского еврея, который каким-то образом неслыханно разбогател на поставках в австрийскую армию. Братья Фрей исполняли различные деликатные поручения австрийского императора во Франции. Представлялись они при этом членами некоего революционного клуба, изгнанными из страны по распоряжению герцога Брауншвейгского, и сумели втереться в доверие как в революционных кругах, так и в светских салонах Парижа. Им даже удалось выдать свою сестру за члена Конвента, бывшего монаха-капуцина Шабо. Лучший инструмент для интриги, чем эти австрийские братья, де Батцу сложно было бы найти. Через английскую агентуру он забросил австрийцам крупную наживку – информацию о ликвидации Ост-Индской компании, на которой они якобы могут разбогатеть. Братья Фрей обращаются к Шабо с интересным предложением, обещают ему 100 тыс. ливров и грозят в случае отказа донести Конвенту, что его жена – австрийская шпионка. Шабо подкупает еще нескольких членов Конвента, вместе с которыми фальсифицирует документы, относящиеся к оценке компании, и утаивает в пользу братьев более 10 % собственности «Ост-Инда». С ним тут же связывается сам де Батц и, угрожая тем, что сообщит Конвенту об этих махинациях, требует сдать братьев Фрей, а заодно еще пятерых членов Конвента. Шабо чувствует себя как на горячей сковороде, и ему ничего не остается, как броситься в комитет общественного спасения с воплями, что все вокруг подкуплены, а он единственный честный человек, которого угрозами заставили взять деньги и совершить государственное преступление. В качестве доказательства он предъявляет 100 тыс. ливров и обещает сдать всех своих подельников. Шабо называет место и время, где он и другие коррупционеры будут передавать Фреям документы, подтверждающие их собственность на активы компании.

С гильотинированием участников сделки скандал не стих, об этом позаботились барон и завербованный им издатель нескольких крайне популярных газет Эбер. Скандал был раздут еще сильнее, газеты писали, что взятки берет каждый член парламента, и тонко намекали, что у Неподкупного рыльце тоже в пуху.

Робеспьер с целью прекратить подобные суждения начал секретное расследование, в результате которого появился список 47 самых крупных взяточников в Конвенте. «Корреспонданс» удалось снять с этого списка копию и в ночь накануне оглашения результатов расследования разослать его всем упомянутым в нем лицам. Нескольких часов им хватило на то, чтобы выработать тактику действий.

На утреннем заседании Конвента 9 термидора 1794 года выступление Неподкупного было грубо прервано и участники «списка обреченных» попытались арестовать его прямо в зале заседаний. Робеспьеру удалось вырваться и доехать до казарм, где располагалась его личная гвардия. Однако после недолгого сражения он все же был схвачен и через несколько месяцев казнен по решению Нового Конвента, который заявил о реставрации монархии. Как только эти известия дошли до Англии, британский «Ост-Инд» захватил семь французских городов-факторий и четыре острова, которые теперь принадлежали компании по тайному соглашению с де Батцем.

Сам барон во время событий 9 термидора тоже был арестован, попав под горячую руку, но вскоре выпущен, так как вся его заговорщицкая деятельность была направлена против низверженной Республики. Вскоре он продал новому французскому роялистскому правительству свой пакет за 4 млн франков и уехал жить в Шотландию.

Человек, который продал Эйфелеву башню (Виктор Ластиг)

Место действия: Франция.

Время действия: начало XX века.

…Он сидел в парижском кафе, пил кофе и листал газету. Ровным счетом ничего интересного: скучная политика, дешевые скандалы, грязные интриги, Эйфелева башня срочно требует ремонта… Стоп! Специалисты не исключают, что отремонтировать башню уже не удастся и ее придется сносить!.. Идея, которая пришла ему в голову, была настолько дерзкой, что он даже нарушил свое неизменное правило не пить по утрам и после кофе заказал рюмку водки. Выпил залпом и выбежал из кафе.

Посетителя парижского кафе звали Виктор Ластиг. Однако истории он больше известен под другим именем – Графа, одного из самых знаменитых мошенников XX века.

Ластиг родился в 1890 году в чешском городе Хостине. К окончанию средней школы он свободно говорил на пяти языках – чешском, английском, французском, немецком и итальянском. Продолжи он обучение, далеко бы пошел. Но учеба его не интересовала. Больше всего его привлекали две вещи – игра и деньги. Причем игра – гораздо больше, чем деньги.

Сразу по окончании школы он ушел из дома и отправился путешествовать по Европе. После нескольких арестов за мелкие проделки и бесчисленной смены мест обитания Виктор Ластиг обосновался, конечно же, в Париже – культурном, а главное, игорном центре Европы того времени. Как раз в середине 1920-х годов в Париже разворачивался знаменитый игорный Греческий синдикат, который вскоре превратился в крупнейшую игорную империю мира. В те годы здесь постоянно играли русские эмигранты Владислав Ходасевич и Георгий Адамович. Играли часто, по-крупному.

В Париже Ластиг, в совершенстве овладев покером и бриджем, превратился в профессионального игрока. Он так поднаторел в этих играх, что они вполне обеспечивали ему безбедное существование. Респектабельный, с сияющей улыбкой, в костюмах от лучших портных мировой столицы моды, Ластиг заводил знакомства с будущими жертвами в фешенебельных ресторанах, на бегах, в театрах, на выставках, концертах.

Главная задача состояла в том, чтобы как можно проще и незаметнее установить, есть ли у клиента деньги. Сделать это надо было так естественно, чтобы потенциальный клиент ничего не заподозрил и даже поблагодарил судьбу за знакомство с таким интересным и привлекательным господином, видимо, с огромными связями и возможностями, да еще и явно небедным. (Так клиенты Ластига рассуждали до тех пор, пока не оставались без штанов – чаще в переносном, но иногда и в прямом смысле слова.) Дальнейшее было делом техники. Следовало ненавязчивое предложение сыграть партию-другую в очень престижном месте. Новый знакомый не мог отказать столь обаятельному человеку. И вот тогда огромные расходы Графа на поддержание имиджа очень состоятельного бездельника – на шикарную одежду, дорогие аксессуары, другие сумасбродные траты – окупались с лихвой.

Вскоре Виктор Ластиг стал постоянным пассажиром трансатлантических пароходных рейсов. Разъезжая из Европы в Америку и обратно в каюте люкс, он делал ставку на богатых людей, которым нечем было занять свой досуг во время долгого и однообразного путешествия. Через пару дней плавания новизна впечатлений сменялась скукой: вокруг одни и те же лица, глупые и постные официанты, дурацкая обивка в каюте, отвратительная вечная качка, ставившая под сомнение выпивку и даже ухаживание за дамами. Ластиг мастерски использовал тоску по развлечениям, терзавшую туповатых и азартных американцев, снобов-аристократов и «новых европейцев», разбогатевших после Первой мировой войны на строительных подрядах и биржевых сделках. Надуть их, обвести вокруг пальца было для него высшим наслаждением. Надувательство привлекало Графа не только тем, что приносило неплохие доходы; оно давало ни с чем не сравнимое чувство превосходства над жертвой. Любитель охоты понимает, о чем мы говорим.

Сотни тысяч обитателей Парижа прочли в газете о том, что группа французских инженеров, обследовав Эйфелеву башню, заключила, что нуждающуюся в ремонте постройку уже, возможно, не спасти и ее придется сносить. Но только Ластигу пришла в голову идея провернуть одну из самых гениальных афер столетия. Выбежав дождливым мартовским утром 1922 года из кафе, он уже знал, что нужно делать. Он продаст Эйфелеву башню! Ему было 32 года. Башне – на год больше. Они подходили друг другу.

Изготовив фальшивые документы, Ластиг от имени высокопоставленного госчиновника послал на правительственных бланках приглашения ряду крупнейших сталелитейных магнатов Европы. Он предложил им принять участие в обсуждении трудной судьбы Эйфелевой башни. Гостиница – место встречи – была самой дорогой в Париже, печати казались подлинными, бумага – гербовой, а вложенные в конверты вырезки со статьей из газеты были настоящими. Послание содержало недвусмысленные намеки на конфиденциальность встречи. Все это делало приглашение убедительным. Потенциальные покупатели явились. Виктор Ластиг был само обаяние. Как можно было устоять? Никто и не устоял.

На презентации, которая проходила в жанре тайной встречи, Ластиг, посетовав на утечку информации, показал приглашенным сфабрикованное правительственное постановление о сносе Эйфелевой башни: мол, нет денег на ремонт. Разумеется, единственное, чего опасалось правительство, – это нежелательного общественного резонанса. Как же! Национальный символ Франции! Выдающееся техническое сооружение XIX века!

Дельцы затаили дыхание: вес башни – около 9 тыс. тонн, только металлических конструкций – 7,3 тыс. тонн. Предлагаемая стартовая цена была даже ниже стоимости металлолома. О таком подарке судьбы можно было только мечтать. Ластиг предложил контракт на конкурсной основе и объявил тендер, еще раз акцентировав внимание на том обстоятельстве, что действовать нужно в обстановке строжайшей секретности. Никто не имел права нарушить обет молчания до начала демонтажа, который должен был случиться внезапно, в день, назначенный после подведения итогов тендера, – дабы поставить прессу перед свершившимся фактом.

Во время беседы с коммерсантами Ластиг сделал еще один чрезвычайно сильный психологический ход: он намекнул на бедность «скромного государственного служащего», а затем, уже в процессе сбора заявок, изображая невинность, получал взятки от самых «расторопных» претендентов. Взятки, разумеется, он брал, как обычный госчиновник. Чем развеял последние сомнения магнатов в серьезности мероприятия. Ластиг был великим психологом, настоящим ловцом человеческих душ – в этом, пожалуй, его главный талант.

Потомив «конкурсантов» ожиданием решения, Граф выбрал самое выгодное предложение и выдал победителю тендера фальшивую лицензию на демонтаж башни, взяв с него чек на $50 тыс. По тем временам – немалые деньги. (Сейчас, с учетом нынешних цен на металлолом, эта сумма была бы как минимум в тридцать раз больше.) Они пожали друг другу руки.

В указанный в лицензии день представитель победителя тендера во главе бригады монтажников появился у подножия Эйфелевой башни. Сказать, что администрация и охрана башни были удивлены заявлением господина, возглавлявшего группу рабочих в одинаковых спецовках, – значит не сказать ничего. Никаких распоряжений насчет демонтажа башни от вышестоящих инстанций не поступало. Но предъявленные документы выглядели правдоподобно. Выходило, что Эйфелеву башню сносят!

С чувством священного ужаса, почти со слезами на глазах эйфелевы начальники обратились в правительство за разъяснениями. Прибывший чиновник по особым поручениям затребовал документы. И пришел в замешательство: он ничего не знал о прохождении документа, однако печати, подписи, бумага, шрифт машинки – все было подлинным. Но этого не могло быть, потому что не могло быть никогда: все документы, касающиеся национальных интересов Франции, – а здесь был именно такой случай – проходили через него. «Фальшивка!» – прошептал он.

Скандал после короткого разбирательства замяли. По инициативе самих промышленников, которые не хотели, чтобы широкая публика узнала, как лихо облапошили миллионеров.

Когда горе-миллионер пришел демонтировать Эйфелеву башню, Виктор Ластиг был уже в Вене. Спустя некоторое время он переехал в Соединенные Штаты и в конце 1920-х годов провернул несколько хитроумных афер в Нью-Йорке и Чикаго. Одно из его американских предприятий казалось почти безумным, но, как и все его предыдущие аферы, основывалось на тонком знании психологии клиента. На сей раз европеец облапошил «самонадеянного американского болвана» (как называл его про себя Виктор Ластиг) Аль Капоне.

То было время сухого закона и золотого века бутлеггеров. Аль Капоне был среди них самым удачливым, самым кровавым и самым беспощадным. С национальным американским героем Ластиг встретился в Чикаго и предложил ему долю в своем деле. От Аль Капоне требовалось $50 тыс., которые Ластиг обязался за два месяца удвоить. Известный своей мнительностью и осторожностью, гангстер тем не менее отсчитал 50 тысячедолларовых банкнот и, отдавая их Ластигу, сказал угрожающе: «Ну, Граф, смотри, удвой сумму». Ластиг кивнул.

Ровно через 60 дней он вернулся в Чикаго. «Примите мои искренние извинения, мистер Капоне. Мой план провалился. Я в дураках». Он вынул из кармана $50 тыс. и вернул их Аль Капоне со словами: «Вот, сэр, ваши деньги, все до копейки. Я весьма сожалею». «Боже, да ты честен!» – воскликнул Капоне. Отсчитал $5 тыс. и протянул Ластигу: «Если ты на мели, вот, возьми пятерку». Ластиг поблагодарил и удалился.

Разумеется, за два месяца он выгодно прокрутил деньги. А прекрасно зная, что Капоне не жалеет денег для тех, кто на него честно работает, Ластиг был уверен в получении награды. И лишний раз убедился, что облапошить можно любого, кто испытывает страсть к деньгам. А испытывают ее все. Разве что в истории с Капоне было больше риска остаться без головы.

Однако Ластиг не боялся смерти, он боялся однообразия и скуки. Он уже не мог остановиться, душа требовала все новых и новых авантюр. Эта его безудержная страсть к мошенничеству и острым ощущениям ярко проявилась и в начале 1930-х годов, когда он на короткое время вернулся в Париж, чтобы вновь продать Эйфелеву башню. Организовал ли он в парижской печати серию публикаций об угрожающем техническом состоянии башни или прибег к каким-то другим, не менее убедительным аргументам – так и осталось тайной. Известен, однако, результат: Виктор Ластиг вновь успешно продал свою возлюбленную, которая и повзрослела вместе с ним, и подорожала в полтора раза. И вновь афера сошла ему с рук. Граф спокойно вернулся в США.

Там, в Америке, спустя некоторое время в возрасте 45 лет он был арестован и приговорен к 20 годам тюрьмы. Не успел, видимо, «подмазать» копа или окружного судью, а может, его обманул купленный прокурор или двуручный адвокат. Ясно одно: против него ополчился весь карательный аппарат государства. Потому что денег, чтобы организовать защиту, у него было достаточно, а явных улик он никогда не оставлял.

На волю Виктор Ластиг уже не вышел. В 1947 году он умер в тюрьме от воспаления легких. До последней минуты его глаза сохраняли сумасшедший лихорадочный блеск, который в долю секунды очаровывал десятки и сотни мужчин и женщин – самых ловких мужчин и женщин, в погоне за наживой превращавшихся в глупцов и слепцов. Но, несмотря на то что цель, ради которой шли на риск его клиенты, – деньги – была для него второстепенной, к сорока годам Граф нажил состояние, которое по сегодняшним меркам исчислялось бы несколькими десятками миллионов долларов. И которых, впрочем, ему хватило лишь на место в безвестной общей могиле.