Текст книги "Валерий Ободзинский. Цунами советской эстрады"

– Могу показать тебе город.

В гостиницу Валера отправился пешком. Он чувствовал себя экзальтированным безумцем. И эти чувства не хотел делить ни с кем. Не хотел отвечать на вопросы о том, какова она, что у них было и что еще будет. Вместо этого распахивал ворот пальто, чтобы вдохнуть Нелин запах, оставшийся на рубашке, вспоминал краснеющие смущенные щеки, смеющиеся угольки глаз. Было так хорошо и волнительно. Он снова любил мир, людей и даже степиста Володьку, который сидел в фойе парадного входа гостиницы и мрачно цедил пиво.

– Вов! – позвал он его.

– Да иди ты к Бениной маме!

Степист даже не взглянул в его сторону, но Валера не отступил:

– Извини меня. Я берега попутал сегодня.

– Да ты! – замахнулся с досадой Володя и опустил руку. – Чуть зубы последние не выбил…

– Ну не гневайся на меня… А? – лукаво заглянул в глаза Валера. – Прости дурака.

И, силясь сохранить оскорбленную мину, Володя махнул рукой.

– Умеешь подластиться.

А Валере стало еще счастливее на душе. И теперь то, что музыканты отправлялись в ресторан без него, унося с собой бутылки коньяка в авоське, не огорчало. Напротив, он радовался, что может уединиться. В номере остановился у зеркала и долго смотрел на отражение, улыбаясь сам себе.

– И правда, как дурак!

Не хотелось засыпать, не хотелось, чтобы наступало завтра. Он нюхал рубашку, пропитавшуюся ее духами, смотрел в темное окно, прислушиваясь к звукам улицы. Потом распахнул створки, впустив в комнату запахи талой воды, ветра и обещаний. С ними в комнату ворвалась жизнь, и он подумал, что теперь знает, как пахнет весна.

Глава X. Туманная Ангара
1964

Цуна так боялся проспать, что поднялся раньше, чем следовало. Наручные часы, лежавшие на тумбочке, показывали начало восьмого, хотя заснул он только под утро. Попробовал снова закрыть глаза и вздремнуть, но вспомнил о предстоящей встрече и улыбнулся. Не в силах лежать, пошел в ванную.

– Куда это ты намылился, Валерик? – удивился Гольдберг, увидев соседа крутившегося перед зеркалом, примерявшего одну рубашку за другой.

– Может, и никуда. Может, мы сюда придем.

– Вчерашняя красотка?! Да?

– Все может быть, – о чем-то своем думал Валера, мечтательно улыбаясь. – В общем, на улице холодно. Так что не приходи сегодня. Погуляй где-нибудь.

– Испортили тебя женщины, – заворчал Гольдберг, – думаешь, что каждая к тебе в номер побежит.

– Естественно, – четко проговорил слово Валера. – Посмотри на это породистое, молодое и гибкое тело!

– Породистое? Тоже мне… Джульбарс.

Несмотря на показную браваду, Валера волновался. Насилу дождавшись назначенного времени, без четверти двенадцать он стоял перед желтым одноэтажным зданием филармонии, делая вид, что разглядывает афиши. Украдкой бросал взгляды по сторонам, выискивая в толпе, и все больше хмурился. Неужели не придет? Когда стрелки остановились на двенадцати, отчаялся: не придет.

Он увидел ее издалека, шагающую со стороны ТЮЗа. Как лучше подойти? Взять учтиво под руку, представиться галантным молодым человеком или, напротив, вести себя запросто? Облокотившись рукой на лавку, с едва заметным прищуром он следил, как она приближается в легком коротком пальто, в черной юбке и в полусапожках на каблуках. Неля цокала по обледенелому асфальту, словно танцевала.

Не дойдя до Валеры двух шагов, она поскользнулась и испуганно вскрикнула. Когда он подхватил ее, окунувшись в терпкий запах духов и тепло раскрасневшихся щек, мысли улетучились. Уголки губ, приподнялись, как взмах крыльев, и осталась только одна, шальная: поцеловать!

Неля словно догадалась, ужалила взглядом. Смутилась и отстранилась.

– Здравствуй, – поспешил переиграть Валера. И, выбрав галантный вариант, предложил руку.

– Привет, – ответила Неля, но улыбнулись лишь губы.

Они двинулись в неизвестном Валере направлении. То, как отстраненно держалась Неля, задело. Словно и не было ничего вчера вечером. Почувствовав, что пауза затянулась, она пояснила:

– Мы идем на набережную. Там вся молодежь собирается.

Валера кивнул, стараясь выглядеть расслабленным, будто все идет, как надо. Неля же заговорила по-книжному, как заправский экскурсовод:

– Иркутск был отстроен в семнадцатом веке при Алексее Михайловиче. Правда, после пожара пострадал. Так что эти здания не семнадцатого века, а более поздние.

– Из-за чего пожар?

– Жара, наверное, – пожала плечами и достала из сумочки белый шарф. Валера захотел помочь, но она снова отстранилась, будто подозревая, что это лишь повод обнять. – Постройки деревянные. Один дом вспыхнет – и все. Пиши пропало! Терема красоты неописуемой были, резные, как игрушечные.

– Откуда знаешь? – чуть поддел Валера, чтобы разрядить обстановку, но Неля обиделась.

– Знаю. Некоторые здания сохранились! И реконструкции есть в краеведческом музее!

– Я пошутил. Прости, – улыбка Валеры была искренней, и Неля смягчилась.

– Потом строили уже только каменные особняки. Город красивый, богатый, много купцов. Дома как настоящие замки!

– И правда, очень красивый город! – соглашался Валера, глядя в темные глаза, в которых отражалась набережная, на брови словно с обложки журнала. И на сердце теплело. Показное у нее равнодушие! Наверное, все утро брови рисовала, а значит, готовилась, волновалась!

Молочный туман стелился над водой, и ангарский мост тонул в нем, словно призрак. Зеленые воды Ангары усеяли лодки и парусники, а под деревьями на берегу попадались рыбаки с раскинутыми сетями и удочками.

– Это самое красивое место в городе. Ангару зовут у нас бешеной рекой, – продолжала рассказывать Неля. Валере нравилось думать, что она тоже волнуется, а потому пытается скрыть это за строгой лекцией. Интересно, кем работает? На бухгалтера не похожа. И явно не юрист. Учится на историческом? Или… учительница?

– Чем занимаешься? – невольно прервал он рассказ об Ангаре.

– Инъяз. Я сюда из Свердловска приехала поступать. Дядя хорошо натаскал, так что экзамены на одни пятерки сдала, – с гордостью и немного скороговоркой выпалила в ответ. – Он у меня очень умный, подполковник.

Она хвалилась достижениями, и Валера понял, что Неля старается понравиться ему. Это наполнило сердце нежностью. Захотелось расцеловать и подведенные бровки, и смущенные щеки.

– А дальше что делать будешь?

– Переводчиком устроюсь. До этого училась на педагогическом, потом на юриста. Все бросила. – Она чуть смущенно потупилась, видимо, ждала, что сам о себе расскажет. – А ты? Будешь ездить по городам с гастролями?

– Такая у артистов доля, – наигранно вздохнул Валера. И чтобы добавить солидности и веса жизненным планам, добавил: – В Москву собираюсь. Без Москвы карьеры не сделать.

– В Москву? – разочарованно протянула Неля. И словно поставила точку на легкомысленном мечтателе Ободзинском. – Туда нереально пробиться.

– Не веришь в меня? – лукаво улыбнулся Валера, но внутри все замерло.

Неля почувствовала, что здесь нельзя отшутиться. Ее ответ важен. Она пристально посмотрела в широко распахнутые, ждущие глаза и прошептала:

– Верю.

И день стал из сумрачного солнечным.

– Расскажи о себе, – попросил Валера.

– Да что там рассказывать? От родителей сбежала, – засмеялась Неля, – живу с дядей и тетей.

– А от меня сбежишь? – заглядывая в глаза, флиртовал он.

Она вспыхнула и не стала отвечать.

– Знаешь легенду об Ангаре?

Валера кивнул, но думал лишь о том, как ненароком обнять ее, придвинуться ближе.

– Когда-то жил на свете сильный и могучий богатырь. Байкал. Все маленькие и большие реки находились у него в услужении. И была у него красавица-дочь.

– Ангара.

– Да, – наклонила голову Неля. – Он так любил ее, что не мог представить себе разлуки с дочерью. Однажды она прознала о прекрасном, сильном Енисее и захотела взглянуть на него. Байкал воспротивился. Тогда своенравная Ангара, усыпив отца, ночью сбежала из дому.

– Это про нас. Ты сбежала от родителей, чтобы найти меня, – тихо добавил Валера и, опустив руку, нащупал замерзшие пальцы. С нежностью прижал к губам. – Ты моя Ангара!

Неля не шевелилась. Смотрела испытующе, чуть исподлобья. И, словно приняв решение, неспешно убрала руку. Валера нахмурился. Он привык, что женщины сами бросаются на шею. Но эта не реагировала на знаки внимания. Сказать, что равнодушна, не мог. Зачем тогда гуляла с ним, рассказывала о себе, о городе? Разочаровалась? Дурачит? Это отталкивало и разжигало одновременно. Неля стала говорить о чем-то, чтобы сгладить неловкость. Вопросов не задавала, говорила сама, а потому не замечала, что Валера внимательно смотрит на нее, но не слушает.

Со стороны бледного обветшалого собора Богоявления донесся запах горячего хлеба. Пошел легкий, пушистый снег. Это словно включило звук, и Валера понял: Неля вдохновенно читает стихи. Сперва Евтушенко. Потом Вознесенского, Ахмадулину, которых слушала в поэтическом кружке Свердловска. Рассказывала про приезд Роберта Рождественского. А под конец и вовсе исполнила песню Эдиты Пьехи «Каролинка». Неля копировала певицу низким голоском, выходило забавно.

– Пожла Каролинка до Гоголина, – упиралась она кулачками в бедра и пританцовывала пяткой.

Валера рассмеялся:

– Да ты тоже артистка! Зачем тебе этот каторжный Иркутск?

– Каторжный? Ты б понимал смысл этого слова! – вдруг вдохновенно возразила она. – Лучшие люди России были здесь в ссылках! Радищев провел два месяца! Ты читал его «Путешествие»?

Неожиданный вопрос смутил. К счастью, она не стала ждать ответа.

– Я взглянул окрест меня – душа моя страданиями человечества уязвлена стала. Обратил взоры мои во внутренность мою – и узрел, что бедствия человека происходят от человека! – увлеченно процитировала наизусть.

– Не поспоришь. Дер кнайкер шнайдер нодл гейт, – согласился Валера, ловко ввернув строчку еврейской песни о бедном портном, – все наши беды в нас самих.

Неля взглянула заинтересованно, а Валера поспешил откашляться, чтобы скрыть улыбку. Рядом с ней хотелось казаться образованным и начитанным.

– А в центре жили декабристы, – уже спокойнее продолжала девушка. – Даже есть переулок Волконских и Трубецких. Волконская много писала. Про каторгу и мужчин, что днем и ночью в кандалах.

– А я как-то выступал на зонах. Отправили по работе. Бывали и в поселениях. Где заключенные с семьями живут.

– Это хорошо, когда есть возможность жить семьями, – эмоционально перебила она снова, – у декабристок этого не было! Они виделись с мужьями раз или два в неделю. Всего на час! Удивительные женщины! Все бросили: богатство, положение в обществе, родных, даже детей! Ушли за тысячи верст за любимыми.

– Меня тоже бросили, – признался Валера. – Когда я только родился. Мама ушла за отцом на фронт. Прямо как декабристка!

В тоне Валеры не было того романтического, экзальтированного настроя, что только что звучал в высказываниях Нели. Это отрезвило девушку:

– И что с тобой стало?

– Живой, как видишь. А вообще мог и не выжить. Город оккупировали. Один немец чуть не пристрелил за кусок колбасы.

Неля растеряла вдруг весь пыл, с которым рассуждала о декабристках, и на Валеру смотрела простая девушка, искренне переживающая за него.

– А родители?

– Встретились. С орденами вернулись. Когда мне почти четыре стукнуло.

– Моя бабушка, – кивнула она с пониманием. – В Японскую войну за мужем до Японии дошла.

Валера помолчал и добавил:

– А ты б поехала? Бегать к тюремному частоколу в сорокоградусный мороз? И все для того, чтоб пообщаться с преступником?

Он спрашивал серьезно, без кокетства. И Неля откликнулась:

– Если б любила… Поехала.

Ответила с оговоркой. Если б любила… Валера попытался пошутить, чтобы добиться какого-то признания:

– Мне б декабристка не помешала. Чтоб ездила за мной по городам и весям.

Неля не отзывалась, молча куталась в пальто.

– Замерзла совсем, – пользуясь ситуацией, Валера приобнял девушку, чтобы согреть. Она не вырвалась, но напряженно замерла. – Давай пообедаем?

Быстрым шагом повел девушку в ресторан гостиницы «Центральная», где снимал номер.

– Так, – он вальяжно откинулся на спинку стула и сделал заказ, – борщ, жаркое и стакан минералки.

– Мне ничего не надо, – поспешила пресечь вопрос Валеры Неля. Она смотрела чуть испуганно, словно готовилась удрать.

– Бокал коньяка и шоколадку, – не отрывая плутоватого взгляда от Нели, попросил Валера официантку.

Неля сидела на краешке стула раскрасневшаяся и насупившаяся, словно на что-то обиделась. Когда принесли обед, Валера принялся за еду с нарочитым аппетитом, словно не замечая витавшего в воздухе напряжения. Неля тоже демонстративно отодвинула бокал коньяка и попросила воды. Отмалчивалась, краснела, смотрела по сторонам.

В Валере вдруг зажегся какой-то охотничий азарт. Захотелось обязательно затащить девушку в номер. Просто проверить, пойдет она с ним или нет?

– Поможешь отнести другу обед? Я возьму поднос, а ты фрукты.

Она посмотрела на него, как кролик на удава, и через силу кивнула. На миг Валере стало ее жаль, захотелось извиниться, что-то исправить. Однако волнение и страх, с которыми девушка смотрела, вжимаясь в стенку лифта и отгораживаясь тарелкой с фруктами, будоражили. Валера чувствовал себя рядом с ней сильным, матерым хищником, тем, кто охотится, а не тем, кто оберегает и защищает. И совершенно искреннее чувство, будто всю жизнь он ждал и любил именно ее, вылилось вдруг в слова, прозвучавшие фальшиво:

– Я влюбился в тебя, как только из-за кулис увидел.

Неля помрачнела и посмотрела недоверчиво. И это разозлило. Он целый день перед ней скачет, а она нос задирает и шарахается?! Почему не скажет напрямую, что он ей не нравится? А если не нравится, почему идет за ним в номер, как покорная овечка?

В номер Неля не вошла. Испуганно протянула фрукты и отшатнулась назад в коридор.

– Я сейчас. Переоденусь, – закрыл дверь перед ней Валера.

Сел на кровать и будто очнулся. Наваждение схлынуло. Зачем устроил все это? Привык, что женщины сами к нему бегут? Хотел пустить пыль в глаза рестораном? Доказать Гольдбергу, что Неля такая же, как все? А ведь совершенно не хочется, чтобы она была, как все! Эта мысль отрезвила, в коридор он вышел с безмятежным выражением лица, стараясь исправить то, что можно исправить.

– Давай провожу тебя? А то перед выступлением мне нужно отдохнуть немного, ладно?

Неля кивнула, словно обессилела, и Валере подумалось, что она растеряна намного больше, чем он сам. Это за ним женщины с утра до вечера бегают, а для нее, может, все впервые. Вот и теряется, не знает, как себя вести и что говорить. А он злится, выдумывает себе что-то.

– Я надеюсь, – он решил выдержать паузу, чтобы слова прозвучали значимо, – ты придешь сегодня вечером?

Как раз в этот момент она увидела автобус и побежала. Валера растерялся: повторить, догнать, кричать вслед? И тут из автобусного окошка замахала девичья рука, и Неля крикнула:

– Приду!

Все-таки услышала! Валера радостно проводил глазами автобус, а потом бодрым шагом пошел к кинотеатру «Художественный», возле которого видел букинистический киоск. Распахнув дверь в магазинчик, он спросил:

– А у вас есть «Путешествие из Петербурга в Москву?»

Глава XI. Исповедь
1964

Вернувшись в номер, Цуна лег на кровать и открыл книгу Радищева. Однако строчки проплывали мимо сознания.

Да что он вообще знает о ней? Может, этот парень с родинкой вовсе не парень подруги, а, к примеру, брат. И Неля его любит, а танцевать пошла, чтоб привлечь внимание. Вот, смотри, дурачок, я тут с артистом танцую. А на свидание тоже ради внимания пошла? Словно возражал сам себе Валера. На свидание пришла из вежливости. Обещала город показать? Показала. И адье!

Дверь номера отворилась, и в нее просунулась голова Валерика Гольдберга.

– Можно? – шепнул тот, спрашивая глазами.

– Входи, Валерик, тут нет никого. – Цуна лежал, высоко опираясь головой на подушки, с по-прежнему открытой книгой на первой странице.

– Че это у тебя? – прищурился Гольдберг на книгу.

– Да, ничего. – Валера поспешил убрать Радищева в тумбочку.

– Ну, здрасьте. Так, я не понял. А где твоя новая пассия? Ты сюда книжки, что ли, приехал почитать?

– Я ее уже проводил.

– Что? Уже? Ну, ты шустер! – пошутил гитарист.

– Да, мы по Ангаре прогулялись, – сухо замял тему Валера.

– Ой, это ты бабушке расскажешь!

– Да я серьезно!

– И шо? На фига я, как дурак, полдня под окнами гостиницы на пешкарусе ездил?

Валера, обычно отмалчивавшийся, вдруг повернулся и лихорадочно выпалил все сомнения разом:

– Ты знаешь, кажется, я ей до лампочки. Ну, кто вот я такой? Нищий артист с семью классами образования? Что я могу вообще, кроме пения?

– Я тебя умоляю, Валерик! Ну строит она из себя недотрогу. Как пить дать, играет. Ты же не просто артист. Таких, как ты, и нет никого. Лучший!

– Ты не понимаешь! – Валера вскочил и нервно зашагал по комнате. – Она из образованной семьи. У нее дядя подполковник! В трех институтах училась. А я? – Валера вдруг представил лицо Нели, когда она узнает куда более страшные вещи он нем. – А я алкаш, который лежал в психушке!

Он делано засмеялся, но внутри прошел холодок от одной мысли о том, как Неля бросает его.

– Представляешь себе букет такой?

– Ну мы ей этого не скажем. Так ведь? – подмигнул Гольдберг. – Да и было это сто лет назад. Зачем девочке знать?

А вечером был концерт. Валеру бросало из одной крайности в другую. То, увидев Нелю среди зрителей, он самодовольно думал, что никуда она не денется. Вон как поедает его глазами. То вдруг впадал в сомнения, а вдруг она просто пришла на концерт, не к нему – Валере, а к певцу Ободзинскому?

Когда выступление окончилось и взволнованные посетители покидали места, Неля заоглядывалась по сторонам. Валера заметил ее беспокойство и облегченно вздохнул. Все-таки ждет, ищет!

Он подался вперед, приподнял занавес и приглашающе махнул рукой. Постояв некоторое время в нерешительности, девушка направилась к сцене. Подойдя ближе, радостно вспыхнула. Валера ликовал. Когда Неля поднялась по лесенке и нырнула за штору, он не дал ей опомниться. Притянул к себе и, крепко сжав запястья, поцеловал. Ему нужно было понять, нравится ли он ей. Неля не противилась. Даже напротив, страстно ответила, будто тоже терзалась сомненьями и ждала этого поцелуя, чтобы расставить все точки.

– Пойдешь со мной на банкет?

И когда Неля закивала, поцеловал еще раз.

Казалось, еще недавно он с раздражением думал о предстоящем торжестве в честь Восьмого марта. Теперь же спешил в ТЮЗ вместе с девушкой. Влюбленные, они плыли по запорошенным улицам, и снег весело скрипел под ногами.

– Как же красиво! – Неля остановилась возле уличного фонаря, вкруг которого роились снежинки, и подставила лицо навстречу розовому небу. Снег сыпался крупными хлопьями, и ярко освещенные серебристые деревья делали улицы сказочными. Светились окна зданий, в каждом кипела жизнь, и настроение становилось совершенно предновогодним.

Валера прислонился головой к фонарному столбу, огляделся. А потом и вовсе, глупо улыбаясь, плюхнулся в коротком пальто прямо в сугроб. Хотелось поздравлять всех проходивших мимо женщин, и чтобы все вокруг были счастливы.

– Ваш Иркутск просто заколдованный город!

– Почему? – удивленно и весело спросила Неля.

– А ты не знаешь? – дождавшись, когда она кивнет головой, обвел руками улицу. – Март месяц! Март!

– Точно! А у нас Новый год!

– Садись рядом! – похлопал он ладонями по снегу.

– На тротуар? – засмеялась Неля, часто моргая слипшимися мокрыми ресницами.

– Последний раз живем. Хотя? Здесь время не движется. Все равно, садись, – упрашивал Валера, а она только топала ногами от холода и игриво качала головой.

– На тротуаре сидят только бомжи и алкоголики!

– Ну, они тоже люди, – неуверенно поспорил Валера. И как они свернули на опасную тему?

– Какие же они люди? – категорично отрезала Неля. – Слабые неудачники. Не работают, ничего не делают, только балдеют и пьют целыми днями.

Каждая фраза казалась камнем, брошенным точно в него. Ощущение праздника мгновенно ушло. Неля поучительно говорила что-то еще, но Валера лишь старательно улыбался, чтобы не догадалась, как ранят эти слова.

– А что бы ты сделала, окажись я алкоголиком?

– Ты? Да никогда! – Она звонко рассмеялась, но Валера не отступал:

– А ты представь на минутку. Бросила бы меня?

Неля не стала всерьез обдумывать ответ:

– Если бы ты был алкоголиком, то лежал под забором, а не пел в концертных залах. И мы никогда бы не встретились.

– Не скажи. Музыканты. Там через одного пьяницы.

– Да зачем мне об этом думать? Ты же не пьяница, – доверчиво посмотрела на него девушка.

Валера молчал, вглядываясь в ее лицо. Вот он – момент истины. Именно сейчас так легко признаться. Не нужно никаких вступительных фраз, подготовительных речей. Да и Нелино «ты же не пьяница» звучит почти как вопрос. Признаться сейчас? Признаться?!

– Нет, – прикрыв глаза, он помахал головой. – Бежим!

Отряхиваясь и держась за руки, они бросились к театру. Неля, то и дело скользила каблуками по дороге и вскрикивала одновременно весело и испуганно. Знала, что Валера не даст упасть. Через несколько минут, запыхавшиеся, вбежали в здание. В раздевалке не было ни души.

Неля присела на красную бархатную лавочку переодеть сапоги. И Валера неожиданно встал перед ней на одно колено и горячо прошептал, заглядывая в глаза:

– Самое почетное место мужчины, знаешь где?

– Где? – подыграла Неля.

– У ног любимой женщины!

Он поцеловал ее, но не встал, а продолжал пристально смотреть, шепча про себя:

«Я алкоголик. В завязке. Два года назад лечился в психушке».

На миг показалось, что он все-таки сказал это. Даже почувствовал пощечину на щеке. Но нет. Показалось. Неля смотрела все так же радостно и влюбленно. Он аккуратно расстегнул молнии на новеньких демисезонных сапогах, дождался, пока обует лодочки, встал и подал руку. Не скажу. Не поймет. Зачем все портить? Просто уеду через два дня. Пусть идет, как идет.

Выйдя из гардеробной, вошли в просторный зал с колоннами и большими окнами. Со светлых стен глядели фотографии актеров, по периметру стояли мягкие лавочки. Обычно по субботам здесь проходили танцы, но сегодня накрыли столы. Есть не хотелось. Они выпили по стакану ситро и пошли танцевать.

«Говорят, не повезет, если черный кот дорогу перейдет», – неловко крутили пятками и носками гости, пробуя на вкус первый советский твист.

Валера же танцевал уверенно и артистично, точно попадая в жесткий ритм и выдавая эпатажные пируэты.

Неля с восхищением смотрела на него, позволяя вести. Даже этим восхищением не хотелось делиться. Он наскоро поздоровался со знакомыми, представив Нелю, и быстро увел несопротивляющуюся девушку в небольшой и уютный зрительный зал.

Представление давно закончилось, и свет погас, поэтому Валера оставил входную дверь приотворенной. Они прошли в зал, ступая по мягкому ковру, и сели неподалеку от дверей. Тусклый свет из дверного проема стелился по стенам, высвечивая кресла, на которых они сидели, и небольшой участок прохода между рядами, который внезапно обрывался и где-то в центре зала исчезал во мраке. Валере нравилось, что он может видеть Нелино лицо. Он обнял ее и под приглушенное звучание музыки они начали целоваться. Сперва медленно и несмело, потом все более пылко и страстно.

– Я хочу целовать тебя всю, – горячо шептал Валера, – всю тебя любить.

Сейчас он не боялся ее смутить, шокировать или испугать. Он знал наверняка – она тоже влюблена. Только… в кого? В него ли? В Валеру? Или в певца Ободзинского? Дурацкие мысли. Не думать! Забыть! Забыть!

– Я говорил тебе, что ты самая красивая? – он обхватил ее голову ладонями, целуя щеки. Ему будто не хватало близости. И, чем сильнее хотелось не думать, тем жарче целовал.

– Валера, Валера, сюда же войти могут, – пыталась сопротивляться накрывшей ее лавине Валериных чувств, – давай хотя бы сядем там, где не падает свет!

– Наплевать! Забудь обо всем. Есть только мы.

– Ты сумасшедший. Сумасшедший, но очень хороший, – засмеялась Неля. – Какой же ты хороший, Валера.

– Я не хороший, – вдруг рассердился он, отшатнувшись.

Неля растерянно улыбнулась, подумав, что Валера так напрашивается на комплименты:

– Ну, почему, хороший. Лучший, – попыталась отшутиться. Однако он отстранил ее. Валера хотел, чтобы она поняла. Все, что он скажет сейчас, вовсе не шутка и не игра. Он видел, что она сердцем уловила какую-то беду, что глаза наполняются тоскливым испугом. И ожиданием.

– Я недавно из психушки, – выпалил наконец и осекся.

Маленькие пальцы сдавили его ладонь. Неля молчала, и он не понимал, что же теперь делать.

– Я алкоголик, – забил следующий гвоздь, – допился до белой горячки.

Она вновь не ответила.

– За пьянки меня выгоняли с работы, – сглотнув, Валера прервался. Мысли сбивались в кучу. – Я срывал концерты.

Монолог становился невыносимым, и он тоже замолчал.

«Уходи уже, уходи!» – повторял про себя.

– От меня… – начал, желая сказать «отвернулись друзья», но Неля оборвала:

– Не говори больше.

Не выдержав тяготившего молчания, он оглянулся на нее. Она смотрела в пол. И Валера уронил голову в ладони. Теперь они чужие друг другу. А чего он ждал? Чего? Его уже бросали. Он помнил, как уходила по проходу Марина. И Неля уйдет. Он уже представил, как она встает в полоску света и медленно, чуть пошатываясь от охватившего ее разочарования, выходит из зала. Валера бы хлопнул дверью со злости, но Неля образованная, воспитанная, она закроет дверь тихо и аккуратно, оставив его в темноте.

Откуда-то издалека заунывно зазвучали первые строки романса:

– Целую ночь соловей нам насвистывал, город молчал и молчали дома.

И тут на его плечо опустилась девичья ладонь.

– Сколько же ты всего пережил, Валешечка… – произнесла Неля, – мне и слушать-то больно.

Нежные пальцы переместились на талию, приобняв, а на плечо легла Нелина голова. Валера замер, боясь пошевелиться.

– Ты все еще меня любишь?

Она не ответила, но нашла своей ладонью его ладонь и крепко стиснула. Прижалась к нему близко-близко, словно говоря: «Я с тобой!» Тепло разлилось по всему телу, и Валера вновь поцеловал ее. Не отрывисто, словно на бегу, а медленно и проникновенно, почти целомудренно. Она стала целовать в ответ, будто врачуя нанесенные другими раны. Валера впервые ощутил, что такое настоящая близость. Ее дарила девушка, умевшая понимать и прощать.

Валере захотелось дарить в ответ. Только что у него есть? Ничего. Но будет! Он станет популярным, знаменитым, увезет в Москву. Она никогда не пожалеет, что поверила ему! Никогда!