Текст книги "Необязательная страна"

Для Пакистана, несомненно, лучше, когда пуштуны размышляют об исламе и борются с таджиками и узбеками в Афганистане и Средней Азии, а не мечтают о националистических идеях и не поглядывают при этом на юг и восток, видя в качестве цели перед собой создание страны с совсем не маленьким куском территории Пакистана. Именно поэтому Пакистан и развивал глубокие связи с Талибаном – впервые появившись в Афганистане в 1994 году, эти «студенты»[10]10
  Талибы – на языке пушту – ученики исламских религиозных школ, медресе. – Примеч. пер.


[Закрыть] доказали свою эффективность в деле радикализации молодых людей и установления своей власти на местном уровне. С пакистанской помощью они вскоре взяли под свой контроль голые степи Афганистана. Официальная версия гласила, что установленный ими мир в Афганистане, охваченном гражданской войной после ухода советских войск, поможет обеспечить строительство дорог, газо– и нефтепроводов, необходимых Пакистану для того, чтобы стать ключевым перевалочным звеном в торговле между Средней Азией и бассейном Индийского океана. Но жестокая реальность заключалась в том, что Талибан помогал Пакистану осадить Индию в соперничестве за Афганистан.

Пакистан не беспокоило то, что Талибан разрушал Афганистан, уничтожая его бесценные гигантские статуи Будды в Бамианской долине, закрывая школы, жестоко наказывая людей за то, что у них есть телевизоры, или за то, что у них недостаточно длинные бороды, поощряя производство наркотиков и укрывая Аль-Каиду. Эти «исламские студенты» служили более высокой цели, отвлекая пуштунов на другие дела и выдворяя из страны Индию. На пике власти талибов пакистанские генералы в откровенных беседах говорили о «стратегической глубине», которую дал Пакистану в его великой игре против Индии контроль со стороны их подопечных над Афганистаном.

Нечего удивляться поэтому, что у генералов, судя по всему, было мало энтузиазма для того, чтобы покончить с Талибаном. Ни для кого не является тайной и то, почему Исламабад остается таким подозрительным по отношению к независимому афганскому государству, за которое ратовала Америка после свержения Талибана в конце 2001-го и начале 2002 года. В получившем образование в Индии и настроенном в пользу Дели президенте Хамиде Карзае, выходце из пуштунского клана Южного Дуррани, пакистанцы видят воплощение пуштунского национализма.

Страны могут совершать опасные вещи, стремясь реализовать свои национальные интересы. В случае с Пакистаном никому не подконтрольным генералам было разрешено решать, в чем заключались национальные интересы страны. К моменту событий 11 сентября Пакистан был глубоко связан с Талибаном и боевиками-джихадистами, как раз тогда, когда они и их союзники из Аль-Каиды были готовы пасть под гневом, исходящим от Америки. И, хуже того, поддержка талибов в Афганистане неизбежно влекла за собой более терпеливое отношение к экстремизму у себя дома⁶⁰. Пакистан мог выдержать свой джихад в Афганистане, только заботливо занимаясь созданием всего необходимого для рекрутирования, внушения религиозных догм, обучения и управления боевиками-джихадистами⁶¹. Это означало распространение радикально настроенных медресе и экстремистских партий, создание финансовых сетей и тренировочных лагерей, выделение большого количества мест для сбора и сосредоточения боевиков на границах страны, а также поддержание тесных связей среди джихадистов и их кураторов из МРУ. Спустя много лет после событий 11 сентября вся инфраструктура остается в целости и сохранности и является главной причиной постоянной угрозы со стороны экстремизма в Пакистане.

Действительно, Пакистан был первым из соседей Афганистана, пострадавшим рикошетом от пожаров, которые сам же разжег в Афганистане. К 2008 году пакистанские аналоги Талибана сосредоточивались вокруг боевиков Байтуллы Мехсуда, группировки «Техрик Талибан-и-Пакистан» (ТТП), и создавали эмираты террора в узких межгорных долинах Северо-Западного Пакистана. В 2009 году ТТП возглавил конфедерацию наподобие Талибана, нацелившись на захват территории самого Пакистана, и установил драконовский контроль в высокогорье Сватской долины⁶². Усилия правительства, направленные на то, чтобы выбить боевиков с этого высокогорья, вызвали жестокую террористическую кампанию против правительства и населения Пакистана, в результате которой погибло 3318 пакистанцев (в 2003 году число погибших составило 164 человека). К десятой годовщине теракта 11 сентября общее число убитых террористами и погибших во время взрывов террористов-смертников составляло уже 35 тысяч человек⁶³.

Не настала ли пора для Пакистана отказаться от легковесного отношения к экстремизму, понять цену, которую платит страна, играя с огнем, и раз и навсегда отвергнуть экстремизм как средство проведения внешней политики? Сейчас мы могли бы возразить Исламабаду: вы столкнулись с последствиями своих ошибок; что посеешь, то и пожнешь; наши проблемы в Афганистане – экстремизм, Талибан, террористы-смертники и нестабильность – стали отныне и вашими проблемами. На деле, однако, взрыв волны экстремистского насилия хотя и сделал руководителей Пакистана более уязвимыми, также сделал их менее зависимыми от давления. По странным подсчетам Пакистана, чем больше военным угрожает монстр Франкенштейна, который они сами помогли создать, тем меньше рычагов, судя по всему, мы имеем, чтобы добиться серьезных перемен, – особенно с того времени, как пакистанский народ оказался полным решимости винить Америку, нежели собственное правительство в насилии и нестабильности.

Пакистанцы не возлагают вину за ужасные трудности, в которых они оказались, на свое собственное бездумное упование на экстремизм, – они видят причину бед в американских усилиях по борьбе с терроризмом, из-за которых были потревожены шмелиные гнезда террористов в их собственном дворе⁶⁴. Мушарраф хотел покончить со всем этим. Но чем больше пакистанцы обвиняли Америку за террор на улицах их страны, тем меньше их впечатляли вознаграждения, которые Мушарраф выторговывал на переговорах о порядке компенсации за их сотрудничество. За десятилетие после 11 сентября Пакистан получил 20,7 миллиарда долларов в виде помощи от Соединенных Штатов. Пакистанцы подсчитали и пришли к выводу, что Америка терпит убытки. Сравнение Зардари Пакистана с АМГ отражало испытываемое пакистанцами глубокое чувство несправедливости в связи с тем, что они рассматривали как несоразмерные жертвы в войне с терроризмом. В то же время конгресс США и американские СМИ жаловались по поводу «легких» денег, доставшихся пакистанцам, которые мало что сделали в ответ. Вместе взятые, эти трактовки раскрывают пропасть непонимания, разделяющую две страны.

Администрация Обамы пришла к власти «с широко открытыми глазами», т. е. хорошо видя все опасности на своем пути[11]11
  Строчка из популярных песен со схожим названием «Широко открытые глаза», в которой герои идут навстречу опасности и возможной гибели «с широко открытыми глазами», т. е., как представляется, с полным пониманием того, что их ждет впереди. – Примеч. пер.


[Закрыть]. В конце концов Америка полностью поняла, что контроль над Афганистаном являлся основополагающей стратегической целью пакистанцев и что Талибан – любимое орудие Пакистана, предназначенное для достижения этой цели. Для решения афганской головоломки Америке следовало прежде всего решить проблему Пакистана. Но вопрос: как это сделать?

Администрация Буша относилась к Афганистану и Пакистану так, будто они находились на разных континентах. В Белом доме вопросами Афганистана и Ирака занимались в одном кабинете, а Пакистан шел в связке с Индией и остальной частью Южной Азии. Администрация Обамы изменила этот подход. Афганистан стали рассматривать вместе с Пакистаном: они фактически оказались в зоне одной политики (под общим названием «Аф-Пак»), которой сперва занимался СПАП в государственном департаменте, а после смерти Холбрука – генерал Льют из Белого дома.

Пакистанцы и афганцы не восприняли их объединение, потому что они не любят друг друга. Но рассмотрение Афганистана и Пакистана через объектив одной и той же политики имело смысл. Ричард Холбрук выбрал термин «Аф-Пак» еще до своего назначения руководителем этого политического направления. И это было не просто стремлением придумать звучное название. Здесь просматривалась идея внедрить в сознание понимание реалий того, что существует один-единственный театр неправильно определенной границы, чреватый развязыванием войны⁶⁵.

Холбрук еще больше убедился в том, что так оно и есть, после начала работы над этой проблемой. Проблема Афганистана заключалась в Пакистане. И без урегулирования в Афганистане проблема Пакистана может вылиться в даже еще бо́льшую проблему, чем Аль-Каида и Талибан, вместе взятые. Если пакистанское государство будет поставлено на колени – это очень сильно беспокоило Вашингтон в 2009 году, особенно после начала продвижения экстремистов ТТП из Сватской долины в направлении Исламабада, – тогда уже с Афганистаном нельзя будет ничего сделать. А если рухнет Афганистан, если там наступит хаос и будут господствовать экстремисты, тогда угроза нависнет и над Пакистаном. Америке придется в десятки раз увеличить вливание ресурсов для защиты этой гораздо большей по размерам – к тому же и ядерной – страны. Именно так Холбрук объяснял аббревиатуру «Аф-Пак» любому, кто этим интересовался.

Мудрость этого аргумента была очевидна, но война шла в Афганистане; именно там наши войска рисковали жизнью и здоровьем, именно там было сосредоточено наше внимание и именно там тратились наши деньги. Мы продолжали стремиться к победе на поле боя. Вскоре после прихода к власти Обама утверждал, что именно там мы ее и добьемся, послав дополнительно еще 17 тысяч войск.

Однако он ставил телегу впереди лошади. Ключом к завершению войны были перемены в Пакистане. Пакистан был прибежищем для повстанцев из Талибана, используемым ими в качестве стартовой площадки для нападений и укрытия от американского возмездия. К тому времени мы уже знали, что Пакистан разрешал им так поступать, и знали причину этого. То был стратегический расчет, который нам и следовало изменить, не изменяя число наших войск в Афганистане.

В этом заключался аргумент Холбрука. Наращивание войск в Афганистане было бы полезным, если бы мы могли оказать давление на Пакистан, направив сигнал Исламабаду о том, что мы настроены решительно и что он напрасно упорствует в своей поддержке повстанчества, стараясь обеспечить контроль над Афганистаном. Напротив, Холбрук считал, что неразумно направлять больше солдат просто для того, чтобы они вели борьбу лицом к лицу с талибами. Однако, чтобы убедить Пакистан в том, что мы говорим серьезно, нам в первую очередь надо было доказать, что мы собираемся оставаться в Афганистане. Пакистанцы никогда не считали, что американское вмешательство было чем-то большим, чем просто препятствием на пути, и что им придется долго ждать подтверждения своей правоты. Холбрук думал, что мы попытаемся изменить стратегический расчет Пакистана или, по крайней мере, постараемся убедить его в том, что ему не нужен Талибан для реализации своих стратегических целей. Он мог бы работать и с нами, и с кабульским правительством. То было рискованное дело, и его следовало бы начинать с приложения гораздо больших усилий с целью налаживания наших отношений с Пакистаном. Даже если бы нам не удалось убедить Пакистан в здравом смысле перемен, то его занятость обсуждением данного вопроса могла бы дать преимущество во времени и пространстве, чтобы мы успели переломить ситуацию в Афганистане. К сожалению, пакистанцы столкнулись с тем, что никто не захотел занять их дискуссией, на что они рассчитывали.

Двойственность в действиях Пакистана частично была симптомом имеющейся у него обиды за то, что его обошли стороной, а потом, после того как предыдущая афганская война против Советов была выиграна и Советы были изгнаны в 1989 году, отнеслись к нему как к стране-изгою. Пакистан также чувствовал себя очень уязвимым в связи с молниеносным взлетом Индии, стратегическая ценность которой для Запада значительно возросла. Пакистанцы сильно блефовали и скрытничали. Мы же хотели, чтобы они раскрыли все свои карты. Удалось бы нам убедить их в том, что наши планы на Афганистан будут совпадать с их стратегическими интересами? Если бы удалось, возможно, со временем они смогли бы пересмотреть свои стратегические интересы так, чтобы они в какой-то мере стали ближе к нашим.

Холбрук заявлял, что у нас были важные интересы в Афганистане, но жизненно важные – в Пакистане, и что у нас было больше возможностей осуществить наши стратегические цели в Пакистане, чем в Афганистане. Если бы нам это удалось, это пошло бы на пользу и нам, и всему миру. Как он и предупреждал, мы всегда будем сожалеть о том, что вовремя не побеспокоились по этому поводу и что впоследствии утратили возможность это исправить. «Если нам не удастся направить Пакистан на иной курс, – говорил он, – через 20 лет это место превратится в огромный сектор Газа с населением в 300 миллионов человек: без электричества, без воды, переполненный радикально настроенными людьми и до зубов вооруженный ядерным оружием». Это напомнило мне слова, однажды сказанные в беседе одним офицером ЦРУ: «Пакистан будет оставаться нашей головной болью еще в течение долгого времени, мои внуки еще будут просыпаться среди ночи из-за Пакистана». Легко было убедить людей в Вашингтоне в том, что Пакистан является предвестником катастрофы. Гораздо сложнее убедить их в необходимости что-то предпринять.

Холбрук понимал, что Белый дом, Пентагон и ЦРУ хотели, чтобы Пакистан разорвал связи с талибами и сделал больше для борьбы с терроризмом. Но этого никогда не случилось бы без хотя бы некоего подобия нормальных отношений между двумя странами. Холбрук здесь предпочитал сравнение с айсбергом: «В отношениях есть надводная часть, – говорил он, – но есть и подводная». Подводная часть включает сотрудничество в области разведки и безопасности, к чему мы очень сильно стремимся, в то время как надводная часть представляет собой помощь и поддержку, которую мы оказываем Пакистану. Вот тут сравнение с айсбергом не работало. Некоторые страны, в отличие от глыб льда, делают большей надводную часть, что помогает стабилизировать общую ситуацию – по крайней мере, так заявлял Холбрук. А в 2011 году, после его смерти, айсберг просто затонул.

Уже в 2009 году половина дипломатического состава американского посольства в Пакистане работала больше на разведку и на борьбу с терроризмом, чем на дипломатию и развитие. Наше консульство в Пешаваре скрывало за кирпичными стенами разные антенны. И это того стоило. ЦРУ собирало важную разведывательную информацию по Пакистану, которая давала возможность американским беспилотным летательным аппаратам (БПЛА) наносить удары по целям Аль-Каиды и несколько раз позволяла предотвратить террористические удары на Западе. Администрация Обамы начала проводить удары БПЛА в Пакистане в массовом масштабе, ликвидируя структуру контроля и управления Аль-Каиды и выводя из строя всю организацию⁶⁶. Даже при всей двойственности действий Пакистана и чинимых им проволочках между ЦРУ и МРУ по-прежнему имело место сотрудничество по Аль-Каиде, и все, что заявляла администрация по поводу успехов в борьбе с Аль-Каидой, зависело от этого сотрудничества⁶⁷.

Однако охота за террористами не нашла поддержки среди населения Пакистана, а налеты беспилотников особенно раздражали пакистанцев. В открытых заявлениях власти отрицали какие-либо дела с Соединенными Штатами по этому поводу, но гражданам было совершенно понятно, что беспилотники летали с ведома властей и даже при их содействии. Пакистанцы считали, что БПЛА были свидетельством ежедневного нарушения суверенитета их страны, что демонстрировало ее слабость и беззащитность. Ходили нелепые слухи о побочном ущербе, о случайной гибели гражданского населения, когда беспилотники нацеливались на террористов. Неважно, что они ликвидировали множество террористов, включая главаря ТТП Байтуллу Мехсуда, печально известного джихадиста, который взял на себя ответственность за множество бомбовых атак на гражданское население и который, как считалось, повинен в убийстве бывшего премьер-министра Беназир Бхутто в декабре 2007 года. Гнев становился еще сильнее в связи с ростом количества налетов беспилотников в течение 2009-го и последующих годов.

Политика «не спрашивай, не говори» в отношении беспилотников устраивала пакистанских лидеров, но она имела разрушительное воздействие на американо-пакистанские отношения. Нам было известно, что вопрос о БПЛА был темой передач на телевидении в больших городах Пакистана, но наши руки были связаны. Для одной программы был повод – в местах, где действительно имели место атаки беспилотников, ближе к ФУГП, это не выглядело как провокация. Там местные точно знали, куда попадают ракеты и в кого, и у местных не было особой любви к тем, на кого они нацеливались. Но тема беспилотников была секретной в правительстве США. Нельзя было говорить о них открыто на публике и тем более обсуждать, кого они поражают и какова их результативность. Сотрудники посольства называли беспилотники «волдемортами» по имени злодея из «Гарри Поттера» лорда Волан-де-Морта – Того-кого-нельзя-называть.

К 2012 году беспилотники превратились в большую проблему для Пакистана. Популистски настроенный политик и бывшая звезда игры в крикет Имран Хан создал влиятельное политическое движение частично за счет протестов против ударов БПЛА, которые, по его утверждениям, вызвали растущую волну экстремистской жестокости в Пакистане. В то время у беспилотников было два набора целей: «высокопоставленные» цели, означавшие известных лидеров Аль-Каиды, и «цели с отличительными признаками», означавшие сосредоточение плохих парней, или, как некоторые в Пентагоне называли их, МПВ (мужчин призывного возраста). Большая часть противоречий возникала вокруг одного вопроса: действительно ли атаки БПЛА приводят к ликвидации террористов или они убивают гражданское население, вызывая тем самым антиамериканскую истерию. Пакистанская служба безопасности смогла использовать эти противоречия – когда десятки беспилотников начали нацеливаться на талибов в 2011 году, МРУ стала разжигать движение против беспилотников для того, чтобы заставить Соединенные Штаты согласиться с более сокращенным списком целей.

В это время Пакистан неоднократно требовал установить совместное управление программами БПЛА, что означало нашу совместную работу по сбору разведданных (такие сведения собирались ЦРУ, а потом ими избирательно делились с Пакистаном) и управлению беспилотниками. Они также просили продать им БПЛА. Пакистанцы не возражали бы, если бы убивающие террористов беспилотники носили на себе опознавательные знаки Пакистана. К тому же они предлагали поражать цели, передаваемые на беспилотники, своими истребителями F-16. Каждый раз ответ ЦРУ был отрицательным: мы не станем продавать БПЛА, не будем совместно управлять ими или разрешать использовать свои самолеты для поражения тех же самых целей. Программа должна была оставаться сугубо «американской». А таковая она вызывала антиамериканские настроения.

С начала 2009 года нам было известно, что проблема беспилотников означала проблемы во взаимоотношениях с Пакистаном в сфере разведки. В начале моей работы с Холбруком, когда мы разрабатывали новую пакистанскую политику, один из заместителей Холбрука спросил его: «Если мы хотим серьезного вовлечения Пакистана, не следует ли нам внести некоторые изменения в политику БПЛА, может быть, чуть отступить?» Холбрук ответил: «Даже не суйтесь в это дело. Ничего не изменится». Нам необходимо было строить нормальные отношения с Пакистаном, несмотря на негативное воздействие на процесс программы использования беспилотников.

Холбрук все-таки всегда верил, что, демонстрируя Пакистану дорожную карту установления более глубоких отношений с Америкой в различных сферах, можно было бы отвлечь его внимание от взаимоотношений в области разведки. Ключ привлечения Пакистана на свою сторону состоял в том, чтобы просто дать Пакистану больше (гораздо больше) помощи на более длительный период (гораздо более длительный) с тем, чтобы изменить динамику отношений, делая акцент на использование экономического сотрудничества. Если бы пакистанским руководителям было что рассказать своему народу об успехах в этом направлении, то ЦРУ стало бы проще работать и со временем Пакистан перешел бы к иным взаимоотношениям с Америкой. Каждый пакистанец должен был бы увидеть пользу от отношений с Америкой, а в 2009 году они ее не видели. Намного легче быть сердитым на Америку, если считаешь, что ничего не получаешь от взаимоотношений, кроме ударов беспилотников и ответной мести за это в виде разрушительных взрывов террористов-смертников.

Чтобы противостоять такому развитию событий, Холбрук приступил к созыву Друзей демократического Пакистана на международную встречу в Токио, призванную помочь Пакистану перестроить его экономику. Он получил обязательства на пять миллиардов долларов, предназначенных на содействие Пакистану. «Это настоящие ценные бумаги международной открытой подписки», – хвастался Холбрук, надеясь, что начало работ соберет еще больше в виде вложений в основные средства в будущее Пакистана.

Холбрук думал, что нам следовало бы оказать еще большую помощь Пакистану, и не только военного характера. Нам следовало бы приложить максимум усилий, чтобы помощь была заметна и чтобы она могла значительным образом улучшить повседневную жизнь пакистанцев. Холбрук получал информацию из бесед с пакистанцами разных слоев общества. Министр финансов Пакистана (а позднее министр иностранных дел) Хина Раббани Хар провела семинар для Холбрука по вопросу об американской помощи Пакистану. Они встречались в Стамбуле на веранде роскошного отеля «Чираган-Палас», бывшей резиденции оттоманских султанов, где тогда проходила международная конференция по Пакистану. Хар сказала Холбруку следующее: «Ричард, позвольте мне рассказать вам кое-что про вашу помощь. Во-первых, никто в Пакистане не видит, на что вы ее расходуете. Народ может показать на мост, построенный китайцами, но никто не может назвать ни одного объекта, созданного с вашей помощью. Во-вторых, большая часть средств не доходит до Пакистана, деньги расходуются в Вашингтоне. Из каждого доллара, который, по вашим словам, вы даете Пакистану, возможно, только 15 центов доходит до Пакистана. И в заключение, вы никогда не спрашивали нас, что нам нужно и на что нам следовало бы дать помощь. Поэтому ваша помощь никак не влияет на ваш имидж и не служит вашим целям в Пакистане. Если вы хотите иметь какой-то результат, вам необходимо отладить это дело».

И это дело стало целью Холбрука. Американская помощь могла все изменить, если бы ее можно было увидеть и если бы она была эффективна. Только в таком случае пакистанцы стали бы считать, что отношения с Америкой имеют какую-то ценность.

Если мы хотим изменить Пакистан, рассуждал Холбрук, нам следует мыслить в категориях плана Маршалла. Когда журналист спросил его, не слишком ли много для Пакистана пять миллиардов долларов помощи, Холбрук ответил, что «Пакистану надо 50 миллиардов, а не пять». Белый дом не хотел этого слышать – это означало борьбу с конгрессом и растрату политического капитала на убеждение американского народа. Кроме того, потребовался бы смелый внешнеполитический шаг, к которому администрация Обамы была просто-напросто не готова.

Тем не менее на Афганистан мы тратили гораздо больше. На каждый доллар нашей помощи Пакистану мы расходовали 20 долларов на Афганистан. Но деньги эти далеко не уходили – это выглядело, как будто вода уходит в песок. Мы сделали бы себе большое благо, если бы изменили это соотношение. Судя по всему, у нас не возникало проблем с тратой денег, причем не на то, что поистине вело бы к переменам и служило бы нашим интересам. Даже генерал Петреус это понимал. Я помню, как он сказал на встрече по Пакистану: «Вы имеете то, что вы оплатили. Мы не так уж много вложили, чтобы многого ожидать в Пакистане».

В итоге мы удовлетворились значительно более скромной поддержкой Пакистану. По закону Керри – Лугара – Бермана, принятому в 2009 году, было выделено 7,5 миллиарда долларов в виде помощи Пакистану на пятилетний период – первый долгосрочный пакет помощи, предназначенный сугубо на гражданские цели. Это не был план Маршалла, конгресс по-прежнему мог отказаться выделять ассигнования, но это был хоть какой-то успех в глазах подозрительно настроенных пакистанцев.

Холбрук также верил в необходимость проведения наступательной дипломатии: Америка обязана была вести переговоры с Пакистаном, и не только по проблемам безопасности, которые беспокоили нас, но также и по широкому спектру социально-экономических вопросов, которые волновали их самих. Он говорил, что чем чаще американские руководители будут встречаться с пакистанскими коллегами, чем разнообразнее будет круг обсуждаемых проблем, тем шире будет основа взаимоотношений. И если пакистанцы увидят что-то стоящее в результате этих встреч, они станут больше склоняться к сближению связей с Соединенными Штатами. С учетом множества проведенных им самим встреч с пакистанскими руководителями, представителями научных кругом, журналистами Холбрук знал, что они хотели бы видеть долгосрочные отношения с Соединенными Штатами, а в их основе – приверженность дружбе, которая не ограничивалась бы сроками нашей вовлеченности в дела Афганистана. Для нас было очень важно не размениваться на так называемые мелочи в деловых отношениях, а продемонстрировать интерес к чему-то более обстоятельному и стратегически важному.

Холбрук убедил государственного секретаря Хиллари Клинтон в том, что Америка должна предложить стратегическое партнерство Пакистану, установить стратегический диалог – по типу двустороннего форума, который Америка поддерживает с рядом других стран, включая Китай и Индию. Америке следовало бы обсуждать с Пакистаном проблемы безопасности, а также затрагивать вопросы, связанные с водой и энергетикой, социально-экономические проблемы. Холбрук полагал, что Клинтон – отличный американский руководитель, который мог бы взять на себя эти усилия: у нее своя история отношений с Пакистаном (она ездила туда и как первая леди, и как сенатор) и она очень нравится пакистанцам. Кроме того, Клинтон была главным американским дипломатом, кто лучше шефа американской дипломатии мог бы заниматься дипломатией с Пакистаном?

Клинтон не была готова простить Пакистану его поддержку талибов и терроризма, но она серьезно относилась к тому, чтобы подключать пакистанских руководителей и показывать им выход из затруднительного положения, в которое попала их внешняя политика. Она полагала, что давление должно сопровождаться вовлечением в дела и оказанием помощи.

На одной из ее первых встреч с пакистанскими военными и шефами разведки она решительно потребовала рассказать ей их видение будущего Пакистана: «Станет ли Пакистан похожим на Северную Корею? Мне просто любопытно, я хотела бы услышать ваше мнение о пути развития вашей страны». Генералы не сразу нашли, что сказать. То же самое было с группой журналистов, когда во время интервью в Лахоре в ответ на их непрекращающуюся критику она дала свою отповедь: «Не поверю, что в правительстве Пакистана нет такого человека, который не знает, где находится бен Ладен». Она была жесткой. Но она с такой же серьезностью относилась и к задаче вовлечения пакистанцев в решение проблем, представлявших интерес для них самих.

Клинтон удавалось завладевать вниманием пакистанцев, занимавших разное положение в обществе. Ее готовность потратить время на отношения и вступить в контакт со СМИ страны, гражданским обществом, молодежью и бизнесменами придавала новую ощутимую динамику этим беспокойным отношениям. Но Белый дом был совершенно равнодушен к ее дипломатическим усилиям и не желал их поддерживать, когда действия военных и ЦРУ подрывали эти усилия.

Отношения Америки с Пакистаном в период с 2009 по 2011 год шли по двум путям. В первом случае ЦРУ и Пентагон жестко продавливали Пакистан, чтобы он оказывал нам больше поддержки, которую мы могли бы использовать против Аль-Каиды и Талибана. У ЦРУ была одна цель: защитить Америку от новой атаки со стороны Аль-Каиды. В этом плане Пакистан представлял большую головную боль, особенно когда провалился замысел подрыва джипа 1 мая 2010 года на нью-йоркской Таймс-сквер, нити от которого вели в эту страну. Террорист с взрывным устройством, Файзал Шахзад, был гражданином США пакистанского происхождения, получившим подготовку по террористической деятельности в ФУГП. Арестовали его в аэропорту имени Дж. Ф. Кеннеди в самолете, который направлялся в Исламабад. Пентагон со своей стороны рассчитывал выиграть войну и хотел, чтобы Пакистан прекратил оказывать поддержку Талибану. Во втором случае государственный департамент медленно восстанавливал подорванные отношения между Америкой и Пакистаном.

Но эти два пути не были взаимно дополняющими. ЦРУ и Пентагон решали стоявшие перед Америкой задачи напрямую с Пакистаном. Они были предсказуемо узкими по своим масштабам и все сконцентрированы только на борьбе с терроризмом. ЦРУ и Пентагон получали выгоду от создаваемого госдепартаментом климата, но их постоянное давление на Исламабад всегда грозило разрывом отношений. Будь то на встречах один на один с пакистанцами или во время обсуждения политики в Вашингтоне, они занимали боксерскую позицию и выбирали такой же тон на переговорах Америки с Пакистаном, но не несли при этом никакой ответственности за их исход. Помню, как Холбрук, покачав головой, сказал: «Смотри, как они (ЦРУ) портят отношения. А когда они будут окончательно испорчены, они скажут: «Мы же предупреждали, что с Пакистаном работать невозможно!» Мы ничему не учимся».

Холбрук знал, что при таких обстоятельствах любой, кто будет ратовать за использование дипломатических методов, должен будет бороться за то, чтобы его услышали в Белом доме. Он пытался достучаться до Обамы, но тщетно. Обама оставался выше этой схватки. Судя по всему, президенту казалось, что никто не обвинит его за то, что он занял по отношению к Пакистану позицию «крутого парня». Если подход не сработает (что и произошло на самом деле), то виноваты во всем будут нечестивые двуличные пакистанцы (так и оказалось).

После Абботтабада Вашингтон не был настроен преуменьшать то, что он расценил как пакистанское двуличие. На Пакистан начали давить. Прекратились обещания помощи и поддержки, стратегического партнерства, глубоких и долгосрочных уз. Пентагон и ЦРУ признали, что не испытывали намерения строить отношения с Пакистаном, им нужно было лишь сотрудничество со стороны Пакистана. Администрация пригрозила прекратить оказание помощи и пристыдила смущенный Пакистан при помощи критики со стороны общественности и утечек в СМИ. В некоторых разоблачениях прямо пересказывались известные сказки о нежелании Пакистана идти на сотрудничество в борьбе с терроризмом или о вставляемых им палках в колеса машины американского преследования Аль-Каиды. В других сообщениях раскрывалась страшная правда о том, как пакистанская разведка манипулировала общественным мнением и даже заходила так далеко, что зажимала рот журналистам.