Текст книги "Революция грядет: борьба за свободу на Ближнем Востоке"

Деколонизация и поражение демократии

В большинстве регионов мира отмена колониальных режимов послужила сигналом к началу движения в сторону демократии или, по крайней мере, содействовала первым шагам в этом направлении. На Ближнем и Среднем Востоке так было не везде. Некоторые страны совершили резкий поворот к многопартийным системам и плюрализму, другие скатились назад, к абсолютизму.

Между Турцией и Саудовской Аравией, Ливаном и Ираном, Иорданией и Сирией огромные различия. Турция и Ливан, к примеру, больше других продвинулись в области прав женщин, политической оппозиции. Но главенствующая политическая культура в регионе сводится к активному сопротивлению продвижению гражданских обществ в сторону норм, принятых в свободном мире.

Первая характерная черта этой политической культуры – всеобщее мнение о том, что региональные дела превыше внутренних свобод. В арабском мире это «арабизм» (al Uruba), синоним транснациональной этнической идентичности, которую необходимо одновременно и защищать, и насаждать. Сторонники арабизма заявляли, что нет более высокой цели, и каждый, кто попытается подорвать его изнутри, – предатель. Региональная политическая культура постепенно, но твердо перешагнула государственные границы, на ее защите стоит Лига арабских государств и арабские лидеры вне зависимости от конкретных политических систем, принятых в их странах. Это объясняет, почему при почти единодушном одобрении со стороны всех арабских государств и панарабской элиты на протяжении десятилетий продолжается жестокое угнетение курдов, берберов, южных суданцев, африканцев Дарфура, ливанских арамейцев-христиан и всех остальных неарабских этносов.

Вторая черта – убеждение, что весь регион, а также намного большие территории Азии, Африки и часть Европы образуют так называемый исламский мир (Aalam Islamee). Он рассматривается как политический, культурный, религиозный и экономический блок, который необходимо оборонять и укреплять. Другая, более тревожащая идея была выдвинута в идеологизированной форме: это «исламские земли» (Aradee Islamiya), соответственно, им нельзя придать никакую иную идентичность. На постколониальном Ближнем и Среднем Востоке больше нет места «неисламским» землям, странам и отечествам. Коптам в Египте, ассирийцам в Ираке, христианам в Ливане, анимистам и африканцам-христианам в Судане, населению Биафры^XII отказано в любых надеждах на самоопределение. И наоборот, все «исламские земли», оказавшиеся под суверенитетом немусульманских наций-государств, должны получить независимость. В их число входят Эритрея, Кашмир, Северный Кипр, Сеута^XIII и Мелилья^XIV, Южные Филиппины и оккупированные Израилем палестинские территории.

Третья общая черта – всеобщее негативное отношение к так называемой западной демократии. За исключением Ливана, Турции, Израиля и в некоторой степени Иордании, элиты всех остальных стран резко критикуют то, что они называют «демократией в западном стиле». Суть претензий сводится к тому, что конституции, отражающие европейские либерально-демократические ценности, не свойственны этому региону и, следовательно, не отвечают его «идентичности». Реальный смысл этой идеи заключается в следующем: западная плюралистическая система представляет собой угрозу современной прочно обосновавшейся элите Среднего Востока. Во всем арабском мире и в меньшей степени в мусульманской Южной Азии как консервативные, так и прогрессивные элиты – по различным причинам – резко выступают против «импорта» «западных» государственных институтов, которые допускают политическую кончину этих элит в результате всеобщих выборов.

Но и в тех государствах региона, которые отличают относительно развитые демократические системы государственных институтов, успехи в одном сегменте уравновешиваются неудачами в других. Самый яркий пример – Израиль, чья в целом развитая демократическая система соседствует с «поражением в правах» этнических арабов. В Турции все граждане пользуются правом на голосование, правом собраний, но нет права на самоопределение, например для курдов. В Ливане люди всех национальностей могут голосовать за партии по своему выбору, но посты в правительстве распределяются в рамках договоренностей между религиозными общинами.

После того как колониальные державы покинули регион, народы Среднего Востока постепенно и по-разному перешли под власть арабского или исламского империализма, а в большинстве случаев – арабского авторитаризма. Давайте рассмотрим основные неудачи, которые потерпело движение к свободе, демократии и признанию этнических и религиозных меньшинств в регионе на протяжении ХХ столетия.

1. В начале 1920-х гг. ваххабиты захватили власть в Аравии и на основе идей салафизма^XV сформировали абсолютную монархию. Немусульманские религии оказались под запретом, мусульмане-шииты подверглись опале, основные права женщин были ограничены, а базовые политические свободы аннулированы. В стране законодательно запрещено существование политических партий.

2. В Египте после ухода британцев в 1954 г. в результате военного переворота была свергнута конституционная монархия и установлена диктатура во главе с панарабистским лидером Гамалем Абдель Насером. Политические свободы граждан были урезаны, права коптского меньшинства сведены к нулю.

3. В Ливии после ухода итальянцев и британцев 1970 г. в результате военного переворота была свергнута конституционная монархия. Муаммар Каддафи объявил себя лидером революции и с тех пор вырос до «исламского арабского» лидера целого региона. Политические свободы были серьезно урезаны.

4. В Сирии слабая многопартийная демократия, возникшая после ухода французов в 1945 г., была ликвидирована в результате серии военных переворотов. В начале 1960-х гг. к власти пришла партия Арабского социалистического возрождения («Баас»). После нескольких внутрипартийных дворцовых переворотов в 1970 г. к власти пришел Хафез Асад.

5. В Ираке после ухода британцев в результате заговора офицеров-панарабистов в 1958 г. был убит король. Партия Арабского социалистического возрождения («Баас») установила в 1960-х гг. однопартийную диктатуру, в 1979 г. власть узурпировал Саддам Хусейн, один из самых кровавых диктаторов. С тех пор курды, шииты и либерально настроенные сунниты пребывали в опале.

6. В Иране после ослабления влияния Британии и России в 1950-е гг. ХХ в. монархический авторитарный режим пережил свержение Моссадыка^XVI, но не пережил революцию, которую возглавил аятолла Рухолла Хомейни. В 1979 г. он сверг шаха Резу Пехлеви и основал репрессивную исламистскую «республику».

7. В Алжире после многих лет яростной борьбы против французского колониализма Фронт национального освобождения в 1962 г. добился независимости страны, но лишь для того, чтобы установить однопартийный режим, который ликвидировал политические свободы и лишил прав берберов-кабилов.

8. Ливан, получив в 1943 г. независимость от Франции, сформировал самую успешную в арабском мире мультирелигиозную демократию, однако внутренние и внешние силы подорвали его слабую политическую систему. Панарабисты региона, равно как и их сторонники в бывшей «Швейцарии Среднего Востока», опасались распространения «модели» этой небольшой страны на весь регион и спровоцировали кровавую гражданскую войну, в результате которой большинство гражданских прав были упразднены.

9. В 1954 г., когда британцы покинули Судан, арабская элита Севера отвергла призыв африканского населения Юга к созданию федерации и возможности самоопределения. На протяжении десятилетий здесь бушевала жестокая гражданская война, в ходе которой погибло более миллиона человек, преимущественно на юге. Практиковались этнические чистки.

На всей территории Ближнего и Среднего Востока, от Марокко и Мавритании до Персидского залива и Афганистана, дела шли не намного лучше. ХХ век так и не принес в этот регион ни мира, ни демократии, ни свободы.

Глава 2
1990-е: «темное время» диссиденства

К концу ХХ столетия, за девять месяцев до того, как Бен Ладен нанес удар в самое сердце Запада, на Ближнем и Среднем Востоке все еще процветали жесточайшие формы тирании, геноцид, кровавые бойни, этнические чистки, рабство, казни, пытки, политические тюрьмы. Более миллиона человек были арестованы по политическим мотивам – это сопоставимо со всем населением сектора Газа. В Судане и Мавритании около 750 тысяч африканцев находились в рабстве. В Ливане, на палестинских территориях и на Кипре продолжалась военная оккупация^XVII. Этнические меньшинства в алжирской Кабилии, на юге Судана, на курдских территориях Ирака, Турции и Ирана, в районе Ахваза противостояли государственным военным машинам.

Через одиннадцать лет после завершения «холодной войны» тирания в регионе ничуть не ослабила свою хватку. Режимы только укрепляли свои политические механизмы, радикальные идеологии получали все более широкое распространение и проникали все глубже и глубже. Запад явно расстался с надеждой на демократическую солидарность между народами этого региона. К последнему десятилетию ХХ в. отступление американцев и европейцев от политики продвижения свобод и борьбы за права человека на Среднем Востоке стало очевидным, особенно в сравнении с заинтересованностью Запада в поддержке диссидентства, плюрализма мнений и прав человека в этом же регионе в период «холодной войны».

Во многих реалиях 1990-х гг. можно разглядеть предпосылки будущей войны с опирающимся на идею джихада терроризмом, в которую с 2001 г. оказались втянутыми США, другие страны Запада, Россия, Индия^XVIII, умеренные арабские и мусульманские правительства. Непосредственно после атак 11 сентября и позже, после ударов террористов в Мадриде, Лондоне, Беслане, Мумбаи и других городах за пределами Среднего Востока, многие наблюдатели и ученые усмотрели связь между состоянием гражданских обществ в странах региона и подъемом сил джихада.

Вопреки предположениям некоторых экспертов, прямой причинно-следственной связи между социально-экономическими условиями жизни и терроризмом не существует^XIX. Скорее, есть связь между отсутствием демократической культуры в обществе и подъемом радикальных идеологий, особенно – воинствующих исламистских доктрин. Неизбежный вывод из этого следующий: все террористические акции джихадистов проистекают из идеологий, которые отрицают плюрализм в обществе и демократию. Официальный мотив насилия – идеологический. «Аль-Каида», «Талибан», «Джемаа Исламия», «Хезболла», «Пасдаран», «Хамас», группа «Абу Сайяф» – все радикальные группировки в различных районах мира недвусмысленно выступают за создание режимов, опирающихся исключительно на тоталитарную силу.

Подъем и успехи террора начала XXI в. непосредственно связаны с экспансией радикальных идеологий. А рост этих идеологий обратно пропорционален несостоятельности демократической культуры в гражданских обществах.

Четыре главных вопроса

Для понимания того, почему Средний Восток после «холодной войны» оказался в арьергарде, когда все международное сообщество пошло вперед, почему в регионе сейчас открылось «окно новых возможностей» и может ли оно снова захлопнуться, нужно ответить на четыре принципиальных, основополагающих вопроса.

1. Каким образом, несмотря на окончание «холодной войны», антидемократические силы выиграли сражение на Ближнем и Среднем Востоке, и как им удается в течение десятилетий удерживать народы этого региона в рамках жесткой авторитарной власти?

2. Почему Запад отказался от намерений принести народам региона свободу и демократию, но продолжает помогать другим?

3. Почему демократические ценности воспринимаются в арабском и мусульманском мире иначе, чем в других регионах?

4. Почему Запад не слышит голоса диссидентов со Среднего Востока?

Конец «холодной войны» и Средний Восток

Подавление Советским Союзом демократического восстания в Будапеште в 1956 г. продемонстрировало важную реалию: народы, угнетенные тоталитарными режимами, способны восстать, когда их терпению приходит конец. Пример, поданный венграми, дал основания предположить, что и в гражданских обществах панарабистских и других исламистских режимов Среднего Востока со временем назреет взрыв. «Пражская весна» 1968 г., забастовки польских рабочих в 1980 г. пробили новые бреши в этой стене. Если «Солидарность» оказалась возможна на берегах Балтики, так почему бы этому не повториться на берегах Средиземного моря? Александр Солженицын, Вацлав Гавел и другие показали, что личности в состоянии бросить вызов тоталитаризму, что идеи могут быть сильнее тайной полиции. То, что происходило в советском блоке на протяжении 1980-х гг., зародило надежду в умах и сердцах диссидентов и реформаторов на Среднем Востоке.

Однако стоит заметить: хотя Советский Союз и был намного мощнее, чем все диктаторские режимы арабского и мусульманского мира вместе взятые, способность деспотических режимов Ближнего и Среднего Востока к отражению демократических волн, приходящих сюда из Европы, оказалась чрезвычайно сильна. Сила тирании в мусульманском мире коренится в доктрине Халифата и имеет гораздо большее влияние на всю политическую культуру. Кроме того, наследие Халифата, эксплуатируемое доминирующими элитами региона, насчитывает тринадцать веков, что не идет ни в какое сравнение с шестьюдесятью годами коммунистического господства.

Несмотря на мощные забастовки на верфях Гданьска и демонстрации по всей Европе, на «поющую» революцию в Эстонии, «бархатную» революцию в Праге и, наконец, на падение Берлинской стены, трудно было представить, что сходные процессы могут начаться в Леванте. Режимы, как они это уже делали ранее, просто отправили бы танки давить демонстрантов. В Сирии Асад сравнял с землей город Хаму, где в 1982 г. радикально настроенные сунниты подняли восстание. В Ираке Саддам устроил газовую атаку на курдов в городе Халабдже. В Судане вооруженные формирования режима обращали в рабство чернокожее население юга страны. В Иране были убиты тысячи политических противников. В Алжире берберов окружали танками. Большинство региональных режимов, увидев, как развиваются события в Восточной Европе, не проявили ни малейшей склонности к реформам. На Среднем Востоке, скорее, происходило совершенно противоположное: по мере того как Советский Союз клонился к закату, наследники Халифата все выше поднимали головы.

Стремление режимов подавить демократию

В период «холодной войны» ваххабиты, хомейнисты, баасисты, панарабисты и прочие деспоты ощущали себя своего рода «третьим блоком», наряду с НАТО и Варшавским договором; в их руках находился и мировой «нефтяной вентиль», и «крышка», под которой кипели демократические чаянья их собственных народов. Запад был слишком поглощен конфронтацией с СССР, чтобы рисковать из-за проведения «демократизирующей» политики в этом регионе, а СССР вообще не заботила проблема политических прав и свобод на Среднем Востоке.

Между коммунистическими и радикальными ультранационалистическими режимами есть нечто общее: и те и другие недемократичны. Пока Вашингтон и Москва были заняты друг другом, «султаны» региона и будущие лидеры из среды исламистов могли заниматься укреплением своих режимов, используя в качестве «цемента» идеи панарабизма, панисламизма и тему вечного противостояния с «сионизмом». Пока две сверхдержавы боролись между собой на мировой арене, у диктаторских режимов в Багдаде, Дамаске, Триполи и Тегеране, равно как и у прочих авторитарных региональных режимов, оказались развязаны руки для подавления малейших признаков борьбы за политические права и свободы в своих странах.

Так называемая исламская альтернатива светскому панарабизму также воспользовалась периодом «холодной войны» для дальнейшего проникновения в мусульманские общества. Поскольку режимы подавляли любую деятельность в области свобод и прав человека, исламисты – при поддержке нефтяных баронов Саудовской Аравии и других стран Персидского залива, а позже и Судана с Ираном – заняли вакантное место в региональной политике.

Распространение диссидентства, продолжающиеся волнения в Центральной и Восточной Европе заставили правящие элиты Среднего Востока нервничать. «Социалистические» режимы Сирии, Ирака, Ливии больше всего беспокоило ослабление их советских союзников, исламистские режимы Ирана и Судана, ваххабиты и «братья-мусульмане» с настороженностью следили за подъемом демократии на соседнем континенте. Все это вынуждало диктаторов Среднего Востока срочно принимать превентивные меры. В 1987 г., после семи лет кровопролитных боев, Иран и Ирак согласились прекратить войну, после чего всю освободившуюся энергию направили на борьбу с внутренней оппозицией. Хомейнисты набросились на этнические меньшинства и покончили со светским и либеральным диссидентством внутри страны. Саддам Хусейн также завершил подавление своих национальных меньшинств, кульминацией чего стала газовая атака на северных курдов в 1988 г. и дальнейшее преследование шиитов на юге страны. Хафез Асад предпринял кампанию против мусульман-оппонентов в Ливане в тех зонах, которые к тому времени уже оккупировал, и начал уничтожать последние свободные христианские анклавы в Восточном Бейруте. Атаки предпринимались в Алжире против берберов и в Судане против населения юга. Одновременно с этим исламисты-джихадисты ускорили свое проникновение в арабские общества, занялись подготовкой к перехвату власти в Афганистане и мусульманских республиках, тогда еще остававшихся в составе СССР.

1989 г. имел символическое значение для всех авторитарных режимов Среднего Востока, как светских, так и исламистских. По всей Восточной Европе однопартийные системы рушились одна за другой, как костяшки домино. Людские массы, вырвавшиеся на свободу после десятилетий угнетения, буквально сминали коммунистические партии. Сирийские бомбы рвались в ходе яростной войны против свободных зон в Ливане, а восточные немцы, поляки, чехи, венгры, румыны, болгары выходили на улицы своих городов.

Осенью 1989 г. рухнула Берлинская стена, сигнализируя всему миру, и в том числе постхалифатскому Среднему Востоку, что народ, если возьмет дело в свои руки, способен довести его до конца. Багдад и Хартум наблюдали за тем, как прибалтийские республики покидают Советский Союз, и тряслись при мысли, что курды и африканцы на юге Судана могут сделать то же самое. Советские войска покидали Восточную Европу, и Хафез Асад опасался, что со временем и Ливан потребует того же самого.

Возможно, самым впечатляющим событием, которое посеяло шок и ужас в сердцах всех диктаторов Восточного и Южного Средиземноморья, стали арест и казнь румынского правителя Николае Чаушеску и его жены Елены 25 декабря того же года. Это произошло после кровавого подавления демонстрации в городе Тимишоара. В этом последнем трагическом эпизоде десятилетия диктаторы Среднего Востока, которые не раз устраивали свои «тимишоары» в Сирии, Иране, Ираке, Судане и других странах, увидели призрак будущего, которого они никак не желали допустить. Правители Среднего Востока хорошо понимали риски своего бизнеса: перевороты, убийства, смены режимов происходили в их регионе неоднократно, но не в результате демократических революций, или по крайней мере пока¹.

Резкая смена власти – привычное явление для этого региона, но она всегда заканчивалась возвышением новых авторитарных элит, но не усилением власти народа или освобождением меньшинств. Революции в Восточной Европе послали тревожный сигнал региональным лидерам арабского мира. Смысл был очевиден: если это произошло с СССР, то же самое может произойти и с баасистами, ваххабитами, хомейнистами, прочими авторитарными правителями Ближнего и Среднего Востока. В этот момент режимы Среднего Востока поняли: события 1989 г. служат дурным примером для гражданских обществ их стран.

Последующие два года оказались решающими. Тоталитарные силы арабского мира устроили ад на своей земле, чтобы удержать власть еще на десятилетие, после чего смертельно опасная демократия получила новый шанс грозно заявить о себе.

Реакция региона на крушение советской системы

1990-й год дал два существенных указания на то, как поведут себя радикалы, особенно баасисты, после развала СССР. 2 августа 1990 г. танковые дивизии Саддама вторглись в Кувейт с целью превратить его в семнадцатую провинцию Ирака. На самом деле это был ход (в череде ряда других), который позволил багдадской элите нанести упреждающий удар и не позволить курдам, шиитам, настроенным антисаддамовски суннитам поднять восстания, которые могли быть поддержаны внешними силами. Лишившись поддержки СССР, иракские баасисты почувствовали, что у Запада может появиться желание оказать помощь внутрииракской оппозиции.

Это может показаться неправдоподобным, но вторжение Саддама было переворотом, который имел далеко идущие последствия. Целью Хусейна была консолидация власти путем приобретения дополнительных нефтяных ресурсов, чтобы внешние силы не посмели тронуть «республику страха»¹. Просчет же Саддама объясняется событиями в Восточной Европе. Иракская элита опасалась восстания в Курдистане. Поэтому Хусейн решил направить свои войска против соседа.

13 октября того же года Хафез Асад ввел танки в Восточный Бейрут, последний свободный анклав Ливана. Умный как никакой другой лидер арабского мира, диктатор Дамаска рассчитал все почти идеально. Наблюдая закат своего советского союзника, он понял, что когда начнется полный развал, те, кого он подавлял не одно десятилетие в Сирии и соседнем Ливане, могут выступить против него.

После окончания «холодной войны» Асад и ряд других правителей опасались, что Запад может выступить против диктатур Среднего Востока. Полностью разыграв карту «угрозы, которая исходит от Саддама», президент Сирии в сентябре пообещал Государственному секретарю США Джеймсу Бейкеру, что присоединится к коалиции против Хусейна, если, среди всего прочего, Соединенные Штаты дадут Асаду карт-бланш в Ливане и позволят ему подавить последний очаг сопротивления. Под влиянием нефтяного лобби, заинтересованного в скорейшем восстановлении Кувейта, Вашингтон согласился принести маленькую Страну кедров в жертву на алтарь глобальных интересов. Сирийские баасисты праздновали две победы одновременно: с одной стороны, им удалось ослабить режим Саддама, с другой – они получили возможность покончить с потенциальным освободительным движением в Ливане. 13 октября 1990 г. сирийские дивизии смяли уступающую им в численности ливанскую армию и захватили президентский дворец, здание министерства обороны, другие правительственные учреждения. На последующие пятнадцать лет Ливан оказался под диктатом своего соседа. Для тех, кто верил в демократию и плюрализм, свобода казалась потерянной².

В августе 1991 г. просоветские режимы региона увидели последний лучик еще не до конца утраченной надежды. Саддам поспешил поздравить «красный Кремль» с отменой перестройки. Муаммар Каддафи выразил такое же удовлетворение. В Дамаске более осторожный Асад предпочел выждать несколько дней. Диктаторы, которые рассчитывали на советские поставки оружия и запчастей, торжествовали по всему региону. В Хартуме элита Башира тоже смогла вздохнуть с облегчением.

Но радость была недолгой. Заговор провалился, Горбачев вернулся к власти, путчисты оказались в тюрьме. Самый тревожный момент средневосточные диктаторы пережили, когда Борис Ельцин поднялся на танк и призвал армию и народ последовать за ним и свергнуть коммунистическую диктатуру. Тегеран, Багдад, Дамаск и Хартум увидели в этой сцене еще более зловещий смысл. Ельцин был членом коммунистической партии, но выступил против нее. А что если члены правящих партий Среднего Востока последуют его примеру? Ответ на этот вопрос отчасти прозвучал в 2005 г. в Сирии, когда некоторые высокопоставленные функционеры партии «Баас» бежали из страны, и в июне 2009 г. в Иране, где бывшие государственные лидеры во время тегеранских волнений выступили против Ахмадинежада.

В августе 1990 г. региональные режимы, наконец, осознали, что «холодная война» действительно закончилась, а советского «большого брата» не стало. Пришлось принимать срочные меры, чтобы воспрепятствовать любым попыткам своих гражданских обществ продвинуться по пути изменений, реформ и освобождения.