Текст книги "Жизнь Магомета"

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ

Смерть Зайнаб, дочери пророка. Рождение сына его Ибрагима. Депутации от дальних племен. Поэтическое состязание в присутствии пророка. Его восприимчивость к поэтическим красотам. Обращение города Таифа; уничтожение в нем идолов. Переговоры с Амиром ибн Тафилем, гордым начальником бедуинов; независимый дух последнего. Свидание Магомета с Ади, другим начальником

Вскоре после своего возвращения в Медину Магомет был опечален смертью своей дочери Зайнаб, той самой, которая была выдана ему взамен ее мужа Абдул-Аасса, неверного, взятого в плен при Бедерской битве. Семейные привязанности пророка были сильны, и он глубоко чувствовал эту потерю, но был утешен рождением сына от своей любимой наложницы Марии. Он назвал ребенка Ибрагимом и радовался, надеясь, что этот сын его старости, единственный мужской его потомок, продолжит его род.

Его слава как пророка или как победителя распространилась теперь по всей Аравии, и к нему, в Медину, стали беспрестанно являться депутации от дальних племен; некоторые признавали его веру; другие подчинялись ему как светскому властелину и соглашались платить дань. Дарования Магомета обнаруживались по мере требования момента; цели его расширялись вместе с удачей, и он с искусством государственного человека устраивал теперь финансовый строй своего быстро возрастающего государства. Под благовидным названием милостыни собиралась дань с правоверных в размере десятой части продуктов с земель, орошаемых ручьями и дождем, и двадцатой части, когда плодородие земли зависело от искусственного орошения. От каждого имеющего десять верблюдов требовались четыре овцы; с сорока голов скота взималась одна корова, с тридцати голов – один двухгодовалый теленок; с сорока овец бралась одна. Люди же, чей взнос превышал этот размер, признавались более набожными и снискивали соответственное расположение Бога.

Размер дани, требуемой с тех, кто подчинялся только светской власти пророка и продолжал оставаться в неверии, равнялся одному динарию деньгами или имуществом с каждого взрослого, свободного и несвободного человека. Некоторую трудность представлял этот сбор благотворительной контрибуции. Гордое племя Тамим открыто воспротивилось ему и прогнало сборщика; тогда против него был послан конный отряд арабов, приведший с собою большое количество пленных мужчин, женщин и детей. Тамимиты послали депутацию с требованием возвращения пленных.

Четверо из депутатов были известные ораторы и поэты, которые, вместо того чтобы вести себя скромно в присутствии пророка, стали декламировать свои произведения в прозе и стихах, вызывая мусульман на поэтическое состязание.

«Я послан Богом не как поэт, – возразил Магомет, – и не домогаюсь славы оратора».

Но некоторые его последователи приняли вызов, вследствие чего произошла «чернильная война», в которой тамимиты признали себя побежденными. Магомет был до такой степени очарован остроумием их вызова, их поэзией и чистосердечным признанием своего поражения, что не только возвратил им пленных, но и отпустил с подарками.

Другой пример его восприимчивости к поэтическим красотам передается в рассказе об его отношении к Каабу ибн Зохайру, знаменитому мекканскому поэту, который взял его жизнь сюжетом для своих сатирических стихотворений и был осужден вместе с другими на изгнание, но бежал при взятии священного города. Потом он явился в Мекку для примирения и, подойдя в мечети к Магомету, начал петь ему хвалебный гимн, ставший известным среди арабов как образцовое произведение. Под конец он главным образом прославлял его милосердие, – «потому что прощение оскорблений есть та добродетель в пророке Божием, на которую легче всего можно рассчитывать».

Плененный стихами и смягченный лестью, Магомет доказал справедливость слов поэта, так как не только простил его, но, и сняв с себя плащ, накинул на него. Поэт сохранил этот священный плащ до самой своей смерти, всегда отказываясь от предлагаемого за него золота. Халиф Моавия приобрел его у наследников за десять тысяч драхм, и халифы всегда надевали его при процессиях и торжественных церемониях вплоть до тридцать шестого халифа, когда он был сорван со спины халифа ал-Мостазема и предан сожжению татарским завоевателем Холагу.

В то время как города и замки арабских племен принимали один за другим правоверие и выражали свое верноподданство Магомету, Таиф, крепость такифитов, упорно продолжала поклоняться своему каменному идолу ал-Лат. Жители надеялись на свои горы и на крепость стен цитадели. Но, защищенные от нападений, они оказывались, мало-помалу, все более окруженными мусульманами и отделенными от внешнего мира, так что, в конце концов, им нельзя было выходить за ворота, не подвергаясь нападению. Находясь под постоянным страхом и тревожимые неприятелем, они отправили, наконец, к Магомету послов для переговоров о мире.

Пророк питал сильную злобу к этому городу, непреклонному и глубоко преданному идолопоклонству, городу, который однажды выгнал его из своих ворот, а в другой раз отбросил от своих стен. Он поставил условием мира обращение в его веру и безусловную покорность. Сами послы охотно согласились принять ислам, но утверждали, что требование от жителей Таифа немедленного отречения от старой веры может оттолкнуть их. Поэтому во имя народа они просили позволения продолжить еще на три года поклонение своему старому идолу ал-Лат. Ходатайство было окончательно отвергнуто. Тогда они стали просить только месячной отсрочки, чтобы подготовить общественное настроение, но и в этом получили отказ, потому что, как говорил пророк, идолопоклонство не может быть совместимо с поклонением истинному Богу. Тогда они стали умолять, чтобы их избавили от обязанности молиться ежедневно.

«Не может быть истинной религии без молитвы», – возразил им на это Магомет; и послы, наконец, принуждены были согласиться на безусловную покорность.

Тогда Абу Софиан, Ибн Харб и ал-Могейра были посланы в Таиф для разрушения каменного идола ал-Лат. Абу Софиан собирался ударить его заступом, но промахнулся и сам растянулся на земле ничком. Народ заволновался, видя в этом хорошее предзнаменование, но ал-Могейра разрушил их надежды, равно как и идола, одним ударом кузнечного молота. После этого он снял с него дорогую одежду, браслеты, ожерелья, серьги и другие украшения из золота и драгоценных камней, которыми разукрасили его поклонники, и на земле оказались только обломки, над которыми вопили и причитали таифские женщины.[23]23
  Такифиты и теперь еще представляют из себя сильное племя, владеющее той же плодородной областью на восточном склоне Хиджазской горной цепи. Некоторые живут в древнем городе Таифе, другие же в палатках и имеют стада коз и овец. Они могут собрать две тысячи кремневых ружей, и в войнах с нахабитами отстояли свою крепость Таиф (Burckhadt’s Notes).


[Закрыть]

К числу лиц, продолжавших еще отвергать власть Магомета, принадлежал и бедуинский начальник Амир ибн Туфиель, глава могущественного амирского племени. Он славился личной красотой и княжеской роскошью; но это был человек надменный и тщеславный. На многолюдной ярмарке в городе Оказе, лежащем между Таифом и Наклахом, куда собирались обыкновенно купцы, богомольцы и поэты со всех частей Аравии, на этой ярмарке глашатай обыкновенно провозглашал: «Кому нужен вьючный скот, пусть отправляется к Амиру; если кто голоден, пусть идет к Амиру, и он накормит его; если кого преследуют, пусть идет к Амиру, и у него он найдет защиту».

Амир прельщал всех своею щедростью, и вместе с популярностью увеличивалось и его честолюбие. Вырастающая сила Магомета порождала в нем зависть, так что, когда ему советовали вступить с ним в договор, он высокомерно отвечал: «Я поклялся не останавливаться, пока не завоюю всей Аравии; и не мне преклоняться перед этим курайшитом».

Однако после завершающих побед мусульман и ему пришлось прислушаться к совету друзей. Он отправился в Медину и, явившись к Магомету, откровенно спросил его:

– Будешь ли ты мне другом?

– Клянусь Аллахом, никогда, – был ответ, – пока ты не обратишься в ислам!

– А если я обращусь, удовлетворишься ли ты властью над городскими арабами и оставишь ли мне бедуинов пустыни?

Магомет отвечал отрицательно.

– Что же я выиграю, приняв твою веру?

– Сообщество всех правоверных!

– Я не нуждаюсь в их сообществе, – отвечал высокомерный Амир и, пригрозив пророку войной, возвратился к своему племени.

Совсем иного характера был Ади, князь бедуинов племени Таи. Его отец Хатим пользовался известностью не только как славный воин, но и как безгранично щедрый человек, так что в Аравии вошло в обычай говорить: «Щедр, как Хатим». Сын его Ади был христианин и, хотя в щедрости и не уступал отцу, но был недостаточно храбр. Устрашенный опустошительными нападениями мусульман, он приказал молодому арабу, пасшему в степи его верблюдов, иметь всегда под рукой несколько самых сильных и быстрых верблюдов и тотчас же предупредить его в случае приближения неприятеля.

Случилось так, что Али проезжал с конным отрядом эту местность, имея при себе два знамени – белое и черное: молодой бедуин бросился к Ади с криком: «Мусульмане близко. Я издали видел их знамена!» Ади тотчас же усадил жену и детей на верблюдов и бежал в Сирию. Его сестра, прозванная Саффаной, или Жемчужной, попала в руки мусульман, которые отвели ее вместе с другими пленными в Медину.

Когда Магомет проходил около места ее заключения, она, увидя его, закричала:

– Сжалься надо мной, посланник Божий! Мой отец умер, а тот, на чьей обязанности лежало быть моим защитником, бросил меня. Сжалься надо мной, посланник Бога, и Бог будет милостив к тебе!

– Кто твой защитник? – спросил Магомет.

– Ади, сын Хатима.

– Он бежал от Бога и Его пророка, – ответил Магомет и прошел мимо.

На следующий день, когда Магомет опять проходил мимо, Али, тронутый красотою и горем женщины, сказал ей потихоньку, чтобы она встала и снова обратилась к пророку со своей просьбой. Она послушалась и повторила свою мольбу: «О пророк Божий! Мой отец умер, а брат мой, который должен служить мне защитником, оставил меня. Сжалься же надо мной, и Бог будет милостив к тебе».

Магомет милостиво обернулся. «Да будет так!» – сказал он и не только дал ей свободу, но подарил одежду и верблюда и отправил в Сирию с первым отходившим туда караваном.

Приехав к брату, она стала упрекать его за то, что он покинул ее. Ади осознал свою вину и получил прощение. Затем она принялась убеждать его, чтобы он примирился с Магометом. «Он – истинный пророк, – говорила она, – и скоро будет владыкой мира; торопись же вовремя добиться его благосклонности».

Хитрый Ади принял ее совет и, отправившись поспешно в Медину, приветствовал Магомета в мечети. Его собственный рассказ об этой встрече дает яркую картину простоты обращения и образа жизни Магомета, даже когда он достиг полной верховной власти и быстрых успехов в военных завоеваниях. «Он спросил, – рассказывает Ади, – мое имя, и когда я сказал ему, то пригласил меня к себе в дом. Дорогой к нему подошла хилая, изнуренная женщина. Он остановился и поговорил с ней о ее делах. Это, подумал я про себя, далеко не по-царски. Когда мы вошли к нему в дом, он подал мне кожаную подушку, набитую пальмовыми листьями, и предложил мне сесть на нее; сам же поместился на голом полу. Это, подумал я, даже совсем не по-княжески!

Тут он три раза просил меня принять ислам. Я сказал, что у меня есть своя вера. „Я знаю твою веру, – отвечал он, – лучше, чем ты сам. Ты, как князь, берешь у своего народа четвертую часть получаемой добычи. Разве это согласно христианскому учению?“ Из этих слов я понял, что это – пророк, знающий больше других людей.

„Ты не склоняешься к исламу, – продолжал он, – потому что видишь нашу бедность. Но близится время, когда все истинно правоверные будут обладать такими богатствами, что не будут знать, куда девать их. Может быть, тебя удерживает малочисленность мусульман сравнительно с громадным количеством их врагов? Клянусь Аллахом, недалеко время, когда мусульманке можно будет одной безопасно совершать свое путешествие на богомолье из Кадезии в Мекку. Ты, вероятно, думаешь: сила в руках у неверных; знай же, что скоро настанет время, когда мы водрузим наши знамена на белых башнях Вавилона[24]24
  Weil. Mohommed. P.247.


[Закрыть]“»!

Хитрый Ади уверовал в пророчество и тут же обратился в веру Магомета.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Приготовление к экспедиции в Сирию. Интриги Аб-даллаха ибн Обба. Приношения правоверных. Шествие армии. Проклятая страна Гаджар. Лагерь при Те-буке. Покорение соседних областей. Неожиданное нападение Халида на Окайдор и его замок. Возвращение армии в Медину

Магомет частично путем присоединения к исламу, частично силой оружия завладел почти всей Аравией. Он соединил в одну нацию и таким образом подготовил к внешним завоеваниям все разъединенные племена, которые до сих пор были опасны только друг для друга и вследствие своей разрозненности совершенно бессильны по отношению к остальному миру. Звание пророка давало ему абсолютную власть над грозной силой, образовавшейся таким образом в пустыне, и теперь он готовился направить ее на распространение веры и расширение мусульманского владычества в чужеземных странах.

Его многочисленные победы и недавнее дело при Муте обратили, наконец, на него внимание императора Ираклия, который стал собирать войско на границах Аравии, чтобы подавить этого нового врага. Магомет решил предупредить его неприязненные действия и водрузить знамя правоверия в самом сердце Сирии.

До сих пор он предпринимал свои экспедиции тайно, сообщая свои планы и намерения только самым надежным военачальникам и без всяких объяснений увлекая своих последователей в опасные предприятия. Предстоящий поход, не имевший ничего общего с быстрыми разбойничьими набегами арабов, требовал серьезных приготовлений. Нужно было собрать особенно многочисленную силу и сделать всякого рода запасы для дальних переходов и продолжительного отсутствия. Поэтому он объявил открыто о цели и характере своего предприятия.

Незаметно было обычной готовности стать под его знамя. Многие вспоминали злополучное дело при Муте и опасались нового столкновения с дисциплинированными римскими войсками. Кроме того, и время года не благоприятствовало такой далекой и продолжительной экспедиции. Стояла летняя жара; земля была накалена, а все ручьи и источники пересохли; наступила также пора сбора фиников, когда человеку надо дома убирать плоды, а не пускаться на хищнические предприятия.

Все эти обстоятельства очень ловко выставил на вид народу хазрадит Абдаллах ибн Обба, продолжавший втайне питать вражду к Магомету и пользоваться всяким случаем для противодействия его планам. «Хорошая выбрана пора, – кричал он, – для такого дальнего похода, невзирая на голод, засуху и невыносимый зной пустыни! Магомет, по-видимому, воображает, что война с греками – увеселительная прогулка; поверьте мне, что вы увидите, как сильно она отличается от арабских междоусобиц! Клянусь Аллахом, мне кажется, что я уже вижу всех вас в цепях!»

Такими насмешками и внушениями он сильно повлиял на своих приверженцев-хазрадитов и вообще сделал это предприятие непопулярным. Магомет, как и всегда, прибег к откровению. «Желающие остаться и отказывающиеся посвятить себя служению Богу, – говорит глава Корана, относящаяся к этому времени, – ссылаются в свое оправдание на летний зной. Скажи им, что огонь ада жарче этого огня! Они могут наслаждаться безопасностью в настоящем, но в будущем их ожидают бесконечные слезы».

Некоторые из преданных его приверженцев проявили особенное рвение в этот трудный момент. Омар, ал-Аббас и Абдалрахман пожертвовали значительные суммы денег. Многие благочестивые женщины приносили свои украшения и драгоценности. Осман доставил тысячу, а некоторые говорят – даже десять тысяч динариев, и Магомет отпустил ему все его грехи, прошедшие, настоящие и будущие. Абу Бакр дал четыре тысячи драхм; Магомет стеснялся принять этот дар, зная, что он составляет последнее его достояние. «Что же останется у тебя и у твоей семьи?» – сказал он. «Бог и Его пророк!» – было ответом.

Такие примеры благочестия произвели громадное впечатление, но все-таки стоило большого труда собрать армию из десяти тысяч конницы и двадцати тысяч пехоты. Верховную власть над Мединой во время своего отсутствия Магомет передал Али, оставив на его попечение также и свою семью. Али неохотно соглашался на это, так как привык всюду сопровождать пророка и делить с ним все опасности. Когда все было окончательно улажено, Магомет двинулся из Медины в этот знаменательный поход. Часть его войска состояла из хазрадитов и их союзников, во главе которых стоял Абдаллах ибн Обба. Этот человек, которого Магомет удачно назвал главою «лицемеров», ночью расположился лагерем со своими единомышленниками отдельно, на некотором расстоянии от главной армии, в тылу ее; когда же на следующее утро армия двинулась вперед, он отстал и со своим отрядом возвратился в Медину. Вернувшись к Али, который, как и его приверженцы, скучал и досадовал на возложенное на них охранение города, Абдаллах старался возбудить в нем еще большее недовольство своим положением и с этою целью доказывал, что Магомет потому только поручил ему управлять Мединой, что сам хотел избавиться от этой обузы. Уязвленный этим известием, Али поспешил к Магомету и спросил у него: правду ли говорят Абдаллах и его последователи?

«Люди эти, – сказал Магомет, – лгуны. Они принадлежат к партии „лицемеров“ и колеблющихся, готовых производить смуту в Медине. Я оставил тебя для того, чтобы ты следил за ними и оберегал обе наши семьи. Мне бы хотелось, чтобы ты был для меня тем, чем был Аарон для Моисея, но только разница в том, что ты уже не можешь быть пророком, потому что я – последний из них». Удовлетворенный этим объяснением Али возвратился в Медину.

Из всего этого многие вывели заключение, что Магомет предполагал сделать Али своим халифом или преемником; по крайней мере, такое заключение имеет арабское слово, означающее отношения Аарона к Моисею.

Войска, продолжавшие поход под начальством Магомета, вскоре начали по опыту узнавать все трудности, испытываемые в пустыне в это знойное время года. Многие вернулись домой на другой же день; некоторые же на третий и четвертый. Когда пророка уведомляли об этих побегах, он говорил: «Пусть себе уходят: если они на что-нибудь пригодны, Бог вернет их к нам; если же нет, то мы только избавляемся от излишней обузы».

В то время как некоторые теряли бодрость во время похода, другие, оставшиеся в Медине, раскаивались в своей трусости. Некто Абу Кайтама, войдя в свой сад во время страшного дневного зноя, заметил еду из мяса и свежую воду, приготовленную для него двумя его женами в прохладной тени палатки. Остановившись у входа, он воскликнул: «Теперь, когда пророк Божий не защищен от ветров и зноя пустыни, могу ли я, Кайтама, сидеть здесь в прохладной тени и в обществе моих красавиц-жен? Клянусь Аллахом, я не войду в палатку!» И он тотчас же вооружился мечом и копьем, сел на верблюда и поспешил присоединиться к пророку.

Между тем войско после тяжелого семидневного похода достигло гористой страны Хиджаз, населенной в былое время тамудитами, одним из вымерших теперь племен Аравии. Это была проклятая страна, предание о которой мы уже излагали выше. Изнуренный и усталый авангард, не имевший понятия о предании, с восторгом заметил ручей, протекавший по зеленой долине, и прохладные пещеры в склонах соседних холмов, в которых жили в былое время истребленные небом тамудиты. Расположившись вдоль ручья, одни собирались купаться, другие принялись за стряпню и за приготовление хлеба, и все мечтали о ночлеге в прохладных пещерах.

Магомет, по обыкновению, шел позади армии, чтобы помогать слабым и при случае подбирать изнуренных и отстававших. Дойдя до долины, в которой расположилось войско, он припомнил связанные с нею предания, рассказы о которых он слышал, проходя здесь в дни своей юности. Боясь навлечь на себя проклятие, тяготевшее над всей этой местностью, он приказал войску бросить мясо, сваренное в воде источника, замешанный на ней хлеб отдать верблюдам и поскорей уйти с этого места, проклятого небом. Потом, завернувшись с лицом в плащ и пришпорив мула, он быстро миновал эту греховную область, сопровождаемый армией, как будто убегавшей от неприятеля.

Наступившая ночь была особенно мучительна: армия расположилась лагерем в безводном месте; к страшной жаре присоединился удушливый ветер, дувший со стороны пустыни; весь лагерь томился от невыносимой жажды, как будто тамудитское проклятие все еще висело над ним. Но на следующий день проливной дождь освежил и подкрепил людей и животных. Войско продолжало шествие с новым увлечением, и армия без дальнейших лишений достигла Тебука, маленького городка на границе Римской империи, расположенного между Мединой и Дамаском на расстоянии десятидневного пути от того и другого.

Тут Магомет расположился лагерем вблизи источника, посреди рощи и пастбищ. Арабские предания утверждают, что источник был почти сух, так что когда из него наполнили небольшой сосуд для пророка, не оставалось уже ни капли воды; Магомет, утолив жажду и совершив омовение, вылил остатки воды обратно в источник, и из него хлынул поток, утоливший жажду всех людей и животных.

С этого места, избранного для стоянки, Магомет разослал своих военачальников провозглашать ислам и обращать в него силой или облагать данью. Некоторые соседние князья прислали к нему посольства – одни для признания его божественной миссии, другие – для изъявления покорности его светской власти. В числе их находился Джохаана ибн Руба, князь Эль-Улы, христианского города, находившегося у Красного моря. Это был тот самый город, в котором, по словам предания, когда он был населен евреями, старики были обращены в свиней, а молодежь в обезьян за то, что они ловили рыбу в субботу. Предание об этом наказании торжественно внесено в Коран.

Князь Эль-Улы заключил с Магометом мирный договор и согласился платить ежегодно дань в три тысячи динариев или золотых крон. Форма этого договора послужила образцом и последующих договоров, заключенных с другими властителями.

В числе арабских князей, исповедовавших христианскую веру и отказавшихся платить дань Магомету, был Окайдо ибн Малек из племени Кенда. Он жил в замке у подошвы горы, в центре своих владений. Халид был послан во главе конного отряда, чтобы привести его к покорности. Найдя, что замок слишком крепок и не может быть взят приступом, Халид прибегнул к военной хитрости. Однажды Окайдо с женою, лунной ночью наслаждаясь свежестью воздуха и находясь на плоской крыше своего дома, заметил животное, щипавшее траву, и счел его за дикого осла из соседних гор. Окайдо, страстный охотник, тотчас же потребовал коня и копье и отправился на охоту со своим братом Гасаном и некоторыми приближенными. Дикий осел оказался приманкой. Лишь только они отъехали немного, как Халид со своими людьми выскочил из засады и напал на них. Они были слишком легко вооружены, чтобы сопротивляться. Гасан был убит на месте, Окайдо взят в плен, а остальные спаслись бегством в замок, который вскоре тоже был взят. Князю этому была впоследствии возвращена свобода, после того как он внес за себя большой выкуп и обязался платить дань.

Халид послал Магомету как военный трофей одежду, снятую с убитого Гасана. Она была сделана из шелка, с роскошным золотым шитьем. Мусульмане обступили ее и рассматривали с удивлением. «Вы любуетесь этой одеждой, – сказал пророк, – но клянусь Тем, в Чьих руках душа Магомета, что одежда, которую Саад, сын Маади, носит теперь в раю, гораздо драгоценней». Этот Саад был судья, произнесший семьсот семьдесят смертных приговоров над пленными евреями по окончании одной из предшествующих кампаний.

Когда войско оправилось, пробыв несколько дней в Тебуке, и соседние страны были покорены, Магомет решил проникнуть в сердце Сирии, то есть достигнуть той цели, ради которой был предпринят настоящий поход. Увлечения его, однако, не разделяли его последователи. Известие о громадном корпусе неприятельских отрядов, собранных на сирийской границе, охладило пыл его армии. Магомет заметил общую подавленность, но не хотел прервать похода на полдороге. Созвав военный совет, он предложил на разрешение вопрос о том, следует ли продолжать движение вперед или нет На это Омар язвительно заметил: «Если у тебя есть на это веление Божие, то надо идти дальше». – «Если бы оно было у меня, – заметил Магомет, – я бы не спросил твоего совета». Омар понял укор и почтительным тоном стал доказывать, как неблагоразумно двигаться навстречу громадной подавляющей силе, собранной, по слухам, на сирийской границе; он указал, как много Магомет уже достиг этим походом: он приостановил грозившее нападение императорских войск, добился почестей и покорности различных племен и народов на всем протяжении от Красного моря до Евфрата. Поэтому он советовал ему удовольствоваться в нынешнем году тем, что уже достигнуто, и отложить окончание предприятия да следующего раза.

Совет его был принят, потому что в тех случаях, когда Магомет не был сильно возбужден и не находился под влиянием воображаемых велений свыше, он был всегда более склонен подчиняться в военных вопросах мнению своих вождей. Таким образом, после двадцатидневного пребывания в Тебуке он повел свою армию обратно в Медину.