Текст книги "Жизнь Магомета"

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Меч провозглашается оружием веры. Первый набег на курайшитов. Нападение врасплох на их караван

Теперь наступила очень важная эпоха в жизни Магомета. До сих пор он опирался только на доказательства и убеждения в деле распространения своей веры, предписывая то же самое и ученикам своим. Его увещевания переносить насилия врагов с кротостью и долготерпением почти уподобляются смиренному правилу нашего Спасителя: «Ударившему тебя по щеке, подставь и другую». Но настал момент, когда он проявил полнейшее несогласие с божественным духом христианского учения и заклеймил свою религию примесью человеческой греховности. Его природа человека не в состоянии была сохранить великого смирения, проповедоваемого им же. Тринадцать лет кроткого терпения не вознаградились ничем, а только усилили несправедливость и оскорбления врагов. Гонителями Магомета были курайшиты из его же племени и, главным образом, соперничествующая линия Абд Шима, мстительный глава которой был теперь влиятельным человеком в Мекке. Из-за их враждебной жестокости погибли его богатства, семья его обеднела, терпела унижение и разбрелась в разные стороны, а сам он подвергся гонению.

Все это Магомет продолжал бы переносить терпеливо, если бы неожиданно в руках его не оказались средства для мести. Он явился в Медину беглецом, ищущим приюта, жаждущим только спокойного убежища, но вскоре, вероятно к собственному его немалому изумлению, у него в распоряжении оказалась целая армия. Среди мединских новообращенных, число которых увеличивалось с каждым днем, среди изгнанников, прибывавших к нему из Мекки, среди прозелитов из степных племен было много отважных и опытных бойцов, страстных любителей партизанской войны. Это внезапное увеличение силы пробудило в нем человеческие страсти и смертельную злобу, которые присоединились теперь к религиозной ревности, все еще продолжавшей быть в нем преобладающей побудительной силой. Доходя до экзальтации в своем энтузиазме, Магомет стремился убедить себя, а может быть, и в самом деле убедился, что власть дарована ему как средство для достижения великих целей и что он призван Божественной волей воспользоваться этой властью. Таков, по крайней мере, смысл знаменитого манифеста, изданного им в эту эпоху и изменившего весь характер и всю судьбу ислама.

«Различные пророки, – говорит Магомет, – были ниспосылаемы Богом для проявления различных Его свойств. Моисей был послан для проявления Его милосердия и промысла; Соломон – Его мудрости, величия и славы; Иисус Христос – Его правды, всеведения и могущества. Правду Его Он прославил чистотою своей жизни; всеведение – знанием сокровенных тайников человеческого сердца; могущество – чудесами. Но ни одно из этих свойств, однако, не оказалось достаточным, чтоб вполне убедить людей; они не поверили даже чудесам Моисея и Иисуса Христа. Поэтому я, последний из пророков, послан с мечом! Пусть все, распространяющие мою веру, не прибегают ни к доказательствам, ни к рассуждениям, а убивают тех, кто отказывается повиноваться закону. Сражающийся за истинную веру, погибнет ли он или победит, получит во всяком случае блестящую награду.

Меч, – прибавляет он, – есть ключ от неба и ада; все, обнажающие его за веру, получат в награду временные блага. Каждая капля крови, пролитая ими, каждая опасность и каждая невзгода, ими претерпеваемая, сочтется на небе за нечто более достойное награды, чем даже пост и молитва. Если они погибают в борьбе, их грехи тотчас же стираются, и они переносятся в рай, чтобы упиваться там вечными блаженствами в объятиях чернооких гурий».

Предопределение было призвано на помощь этому воинственному учению. Каждое событие, согласно Корану, предопределено от вечности и неизбежно должно совершиться.

Ни один человек не умирает ни раньше, ни позже назначенного ему часа; когда же настает его час, то все равно, где находит его ангел смерти – лежащим на своей постели или на поле сражения.

Таково было учение и откровение, внезапно превратившее ислам из религии смирения и человеколюбия в религию насилия и меча. Эта религия была в особенности пригодна для арабов, так как вполне соответствовала их привычкам и их хищническим наклонностям. Нет поэтому ничего удивительного, что эти настоящие степные разбойники после открытого провозглашения «религии меча» стали толпами стекаться под знамя пророка. Правда, Магомет еще не разрешал насилия против неверующих, но при условии, чтобы они добровольно подчинялись его мирской власти и соглашались платить подать. Здесь мы замечаем первые признаки широкого честолюбия и желания власти, зарождавшихся в его душе. Однако мы увидим ниже, что требуемая дань служила господствующей его страсти и употреблялась главным образом на распространение веры.

В первых воинственных предприятиях Магомета сказывается то затаенное чувство мести, о котором было уже говорено. Предприятия эти направлялись против караванов, отправляемых из Мекки и принадлежащих злейшим врагам его, курайшитам. Первые три, во главе которых стоял Магомет, не имели никаких существенных результатов. Четвертое же было поручено одному мусульманину, по имени Абдаллах ибн Джаш, который был послан с восемью или десятью отважными последователями на дорогу, ведущую к Южной Аравии. Так как в то время был священный месяц раджаб, когда не допускались ни насилия, ни грабежи, то у Абдаллаха была запечатанная инструкция, которую он мог распечатать только на третий день. Смысл инструкции был выражен туманно. Абдаллаху приказано было идти в долину Наклах, между Меккой и Таифом (в которой Магомет получил откровение от джиннов), и там поджидать намеченный караван курайшитов. «Может быть, – тонко замечалось в инструкции, – может быть, тебе удастся доставить нам о нем какие-нибудь вести».

Абдаллах, поняв истинный смысл предписания, стал действовать сообразно ему. Достигнув долины Наклах, он нашел под охраной четырех человек караван, состоявший из многих навьюченных товарами верблюдов. Следуя за ним в некотором отдалении, он послал одного из своих людей, переодетого богомольцем. После разговора с ним курайшиты приняли его за товарища, который отправляется в Мекку на богомолье. К тому же в священный месяц раджаб путешествие по степи было вполне безопасно. Однако лишь только караван дошел до привала, как Абдаллах со своими людьми напал на него. Один из охранников был ими убит, двое взяты в плен, а четвертый бежал; победители же вернулись в Медину с добычей и с пленными.

Вся Медина была возмущена таким нарушением правил священного месяца. Магомет, находя, что преступил границы дозволенного, притворился, что сердится на Абдаллаха, и отказался принять предложенную ему часть добычи. Основываясь на неясности своих предписаний, он настаивал на том, что не приказывал Абдаллаху проливать кровь или совершать какое-либо насилие в течение священного месяца. Но крики негодования все-таки продолжались, и в особенности со стороны курайшитов Мекки, в результате чего появилось следующее место в Коране:

«Они будут спрашивать тебя, можно ли воевать во время священного месяца.

Отвечай: воевать в это время грешно; но отрицать Бога, преграждать к Нему путь народу, изгонять истинно верующих из священного храма и поклоняться идолам – вот грех, еще более тяжкий, чем убийство в священные месяцы».

Провозгласив таким образом, что это дело освящено Самим Богом, Магомет, уже не колеблясь, принял свою долю добычи. Одного из пленников он освободил за выкуп, другой же перешел в ислам.

Однако, каким бы удовлетворительным ни казались правоверным мусульманам только что приведенные слова из Корана, это едва ли может оправдать пророка в глазах неправоверных. Экспедиция Абдаллаха ибн Джаша явилась прискорбным практическим проявлением новой «религии меча». Она является не только делом грабежа и насилия, позволительным в глазах арабов и оправдываемым новым учением, в применении к врагам веры, но и оскорблением священного месяца, с давних времен не оскверняемого кровопролитием и насилием, что чтил и сам Магомет, по крайней мере на словах. Хитрость и скрытность, с которой все это было придумано и приведено в исполнение: запечатанный пакет с инструкцией Абдаллаху, пакет, который он должен был вскрыть только в конце третьего дня, находясь уже на месте преступления, неясность и двусмысленность предписаний, достаточно, однако, понятных для исполнителя, – все это было в прямом противоречии с поведением Магомета в более раннюю пору его деятельности, когда он решался открыто идти по пути долга, – «хотя бы солнце вооружилось против него справа, а месяц – слева». Из всего этого видно, что он сознавал низость того дела, которое было им разрешено. Отречение от участия в насилии, совершённом Абдаллахом, призвание на помощь Корана, чтобы получить возможность безнаказанно воспользоваться добычей, кладут еще более темное пятно на все это дело и показывают, как быстро и далеко пошел Магомет по ложному пути, с тех пор как отступил от любвеобильного духа христианства, которому сначала старался следовать. Земные страсти и житейские интересы быстро подчинили себе религиозный энтузиазм, вдохновлявший его. Прекрасно кто-то заметил, что «первая капля крови, пролитая от имени его в священную неделю, обнаружила в нем человека, в котором земная тина загасила пламя пророчества».

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Бедерская битва

На второй год хиджры Магомет узнал, что злейший враг его, Абу Софиан, с конным отрядом в тридцать человек провожает в Мекку обратный караван, состоящий из тысячи верблюдов, нагруженных сирийскими товарами. Путь их пролегал недалеко от Медины, между цепью гор и морем, и Магомет решил захватить его. В середине месяца рамадана он выступил, имея отряд свыше трехсот человек, из которых восемьдесят три были мухаджирами, или изгнанниками из Мекки, шестьдесят один аусит и сто семьдесят хазрадитов. Каждый отряд имел собственное знамя. У этой маленькой армии было только три лошади[18]18
  Буркхардт говорит, что степные арабы не богаты лошадьми. Среди больших племен Красного моря, между Акабой и Меккой, к югу и юго-востоку от Мекки до самого Йемена, лошади встречаются очень редко, в особенности же в горных областях. У оседлых же жителей Йемена и Хиджаза также не в обычае держать лошадей; распространены же они больше всего у племен, населявших сравнительно плодородные равнины Месопотамии, по берегам Евфрата и на Сирийских равнинах (Буркхардт. Т. II. Р. 50).


[Закрыть] и семьдесят легких на ходу верблюдов, на которых воины ехали поочередно, чтобы продвигаться быстро и без большой усталости.

Осман ибн аль-Аффан, зять Магомета, вернулся в это время с женою своею, Рукайей, из Абиссинии, места своего изгнания. Он готов был также присоединиться к экспедиции, если бы болезнь жены, которая была почти при смерти, не принудила его остаться в Медине.

Сначала Магомет шел по главной мекканской дороге, потом повернул вдоль Красного моря и достиг плодоносной равнины, орошаемой ручьем Бедер. Здесь он устроил засаду близ брода, через который обыкновенно переходили караваны. Он отдал приказание своим людям вырыть глубокую канаву и пустить туда воду, чтобы иметь возможность безопасно от неприятеля утолять свою жажду.

Тем временем Абу Софиан, узнав, что Магомет подстерегает его, чтобы сделать вылазку и напасть на него с превосходящими силами, послал на верблюде гонца с просьбой немедленно прислать подкрепление из Мекки. Запыхавшийся гонец приехал к Каабе в страшном виде. Абу Джаль взошел на крышу и забил тревогу. Вся Мекка была в смущении и ужасе. Хенда, жена Абу Софиана, женщина страстная и решительная, обратилась с призывом к отцу своему Оте, к брату ал-Валиду, дяде Шалбе и ко всем воинам, бывшим с ними в родстве, прося их вооружиться и спешить на выручку к ее мужу. Братья курайшита, которого Абдаллах ибн Джаш убил в долине Наклах, также вооружились, чтобы отомстить за его смерть. К жажде мести примешивался также и личный интерес, потому что в караване этом многие тюки принадлежали кураишитам. В скором времени войско на ста лошадях и семистах верблюдах поспешно двигалось по дороге к Сирии. Во главе его был Абу Джаль, семидесятилетний старик, опытный знаток степи, соединявший в себе почти юношеский пыл, необыкновенную силу и подвижность со старческой злопамятностью. Пока Абу Джаль быстро двигался со своими силами в одном направлении, Абу Софиан приближался в другом. Дойдя до того места, где он ожидал встретить опасность, он обогнал свой караван на значительное расстояние и стал тщательно осматривать каждую тропинку, каждый отпечаток ноги. Наконец, он напал на след маленькой армии Магомета, отличив ее по величине финиковых косточек (в Медине они очень мелкие), разбросанных отрядом по сторонам дороги во время пути. Такими незначительными признаками пользуются арабы, отыскивая в степях следы своих врагов.

Проследив направление, по которому прошел Магомет, Абу Софиан повернул в сторону и шел по берегу Красного моря, пока не убедился, что находится вне опасности. Тут он послал навстречу кураишитам, которые могли уже выступить, другого гонца с известием, что караван спасен и что они могут вернуться в Мекку.

Посланный встретил курайшитов, уже шедших на помощь. Услыхав, что караван спасен, они сделали привал и собрались на совет. Некоторые были за движение вперед, чтобы достойно наказать Магомета и его последователей; некоторые же были за возвращение назад. При таких условиях они послали разведчика, поручив ему определить силы неприятеля. Вернувшись, он сообщил им, что в армии Магомета около трехсот человек, и тем усилил желание тех, кто стоял за встречу с неприятелем. Противники же возражали, говоря: «Подумайте, – этим людям нечего терять; у них ничего нет, кроме мечей, и ни один из них не падет, не убив врага; кроме того, у нас есть родственники среди них, так что если мы останемся победителями, нам нельзя будет прямо смотреть в глаза друг другу, зная, что мы убивали своих близких». Слова эти произвели впечатление, но братья курайшита, убитого в долине Наклах, подстрекаемые Абу Джалем, требовали мщения; этот пылкий старик сам подхватил их призыв. «Вперед! – крикнул он. – Захватим воды из бедерского источника, чтоб отпраздновать спасение нашего каравана». При этом главная часть отряда подняла свое знамя и продолжала поход, а остальные воины вернулись в Мекку.

Разведчики Магомета принесли ему известие о приближении неприятеля; у некоторых из его последователей не хватило при этом бодрости духа; они шли за ним в надежде получить большую добычу в легкой битве, и теперь их смущала мысль о такой многочисленной рати; но Магомет просил их не унывать, потому что Аллах обещал ему легкую победу.

Мусульмане заняли место на возвышенности, у подошвы которой была вода. Для Магомета на самой вершине был быстро устроен шалаш из древесных ветвей, а у входа в шалаш стоял наготове верблюд, на котором пророк мог бы убежать в Медину в случае неудачи.

Неприятельский авангард, мучимый страшной жаждой при вступлении в долину, поспешил к ручью, чтобы напиться; но тут напал на него Гамза, дядя Магомета, со значительным числом воинов и собственноручно убил вражеского вождя. Только один уцелел из всего авангарда и обратился впоследствии в новую веру.

Затем с трубным звуком появился и главный неприятельский корпус, во главе которого выдвигались три курайшитских воина, вызывая на единоборство самых храбрых из мусульман. Двое из вызывающих были: Ота, тесть Абу Софиана, и ал-Валид – его шурин; третий был Шалба, брат Оты. Напомним, что их подстрекала пуститься в поход Хенда, жена Абу Софиана. Все они были люди значительные в своем племени.

Три воина из Медины выступили вперед и приняли их вызов, но те закричали: «Нет! Пусть выступят наши изменники из Мекки, если только посмеют». Тогда поединок приняли Гамза и Али, дядя и двоюродный брат Магомета, и Обейдах ибн эль-Харет. После горячей и упорной борьбы Гамза и Али убили своих противников и поспешили на помощь к Обейдаху, израненному и почти побежденному Отой. Убив курайшита, они унесли своего союзника, но тот вскоре умер от ран.

Тут началось общее сражение. Мусульмане, зная, что перевес силы на стороне неприятеля, думали только об обороне, удерживая позицию на возвышенности и осыпая неприятелей тучей стрел, когда те пытались пробраться к источнику для утоления своей страшной жажды. Магомет в это время горячо молился, оставаясь с Абу Бакром в своем шалаше на вершине холма. Во время битвы с ним случился припадок или нечто вроде столбняка. Очнувшись, он объявил, что Бог в видении обещал ему победу. Выйдя из шалаша, он взял горсть пыли, бросил ее в воздух в том направлении, где были курайшиты, и воскликнул: «Да погибнут они!» Затем, отдав приказ последователям своим атаковать неприятеля, сказал: «Сражайтесь и не бойтесь: под сенью мечей находятся врата рая. Кто падет, сражаясь за веру, тотчас же будет допущен в рай».

В последовавшей затем схватке Абу Джаль, направивший свою лошадь в середину сражения, получил удар палашом в бедро и свалился на землю. Абдаллах ибн Масуд придавил ему грудь ногою и отсек голову, в то время как пылкий старик ругал Магомета и слал ему проклятия.

После этого курайшиты уступили и бежали, оставив семьдесят человек убитых. Почти такое же количество их было взято в плен. Погибло и четырнадцать мусульман, имена которых были записаны в числе мучеников за веру.

Эта победа легко объясняется естественными причинами: силы мусульман были свежи и неистощенны, и они имели то преимущество, что расположены были на возвышении, обладая достаточным запасом воды; между тем как курайшиты были утомлены спешным походом, испытывали страшную жажду, да и силы их к тому же уменьшились, так как часть вернулась в Мекку. Мусульманские же писатели приписывают это торжество правоверных сверхъестественному вмешательству. Лишь только Магомет бросил в воздух пыль, рассказывают они, как тотчас же три тысячи ангелов в белых и желтых чалмах и длинных сверкающих одеяниях явились на белых и черных конях и, как порыв ветра, погнали перед собой курайшитов. Это передается на основании не одних мусульманских показаний, но в подтверждение приводится свидетельство и идолопоклонника, одного крестьянина-пастуха, стерегшего овец на соседнем холме. «Я был с двоюродным моим братом на холме, – рассказывал будто бы крестьянин, – откуда мы наблюдали за сражением и готовились присоединиться к победителям для дележа добычи. Вдруг мы заметили большое облако, плывущее к ним, и услыхали ржание лошадей и трубные звуки. Когда облако приблизилось, стала ясно видна толпа ангелов, и мы услыхали страшный голос архангела, погонявшего свою кобылу Хайзум: „Спеши! Спеши, о Хайзум!“ При этом страшном звуке товарищ мой со страха умер тут же от разрыва сердца, и такая же судьба едва не постигла и меня».[19]19
  Об этой чудесной помощи неоднократно упоминается в Коране, например:
  «Бог уже даровал вам победу при Бедере, когда вы были ма-лочисленнее. Когда ты говорил правоверным: „Разве вам не достаточно, что Господь содействует вам, посылая с неба три тысячи ангелов?“ Воистину, если вы будете тверды и богобоязненны и враги ваши внезапно нападут на вас, Господь ваш пошлет вам на помощь пять тысяч ангелов на отличных лошадях и в чудной одежде».
  «О истинно верующие, не вы убили тех, которые были убиты при Бедере, а Бог убил их. И не ты, Магомет, как казалось это тебе, бросил в их глаза песок, но Бог бросил его» (Коран, гл. III.)


[Закрыть]

После битвы Абдаллах ибн Масуд принес голову Абу Джаля Магомету, который с чувством торжества взглянул на этот страшный трофей и воскликнул: «Этот человек был фараоном нашего народа!» Подлинное имя этого старого воина было Амру ибн Хашам. Курайшиты прозвали его Абу Эльхоем, или Отцом Премудрости, за его здравомыслие. Мусульмане же изменили это прозвище и назвали его Абу Джалем, то есть Отцом Безумия. Это последнее осталось за ним и в истории, и оно произносится правоверным не иначе как с прибавлением: «Да будет он проклят Богом!»

Павшие в битве мусульмане были почетно похоронены, между тем как тела курайшитов были с презрением брошены в яму, вырытую для этой цели. Теперь явился вопрос: как поступить с пленными? Омар стоял за то, чтоб казнить их, но Абу Бакр советовал возвратить их, взяв за них выкуп. Магомет заметил, что Омар похож на Ноя, который просил истребить виновных потопом, а Абу Бакр – на Авраама, ходатайствовавшего за виновных. Сам он был на стороне помилования, но двое из пленников были убиты: один, по имени Надхар, за глумленье над Кораном, который, по его словам, был сборником персидских сказок и басен; другой, по имени Окба, за покушение на жизнь Магомета во время его первоначальной проповеди в Каабе, когда его спас Абу Бакр. Многие из неимущих пленников были освобождены, дав только клятву никогда больше не поднимать оружия на Магомета и его последователей. Остальных задержали до присылки за них выкупа.

Среди наиболее значительных пленников был ал-Аббас, дядя Магомета, взятый в плен Абу Язером, человеком очень маленького роста. Когда посторонние зрители стали подтрунивать над разницей в росте, ал-Аббас заявил, что в действительности он сдался человеку громадного роста, ехавшему на коне, какого ему никогда еще не приходилось видеть. Абу Язер настойчиво утверждал, что именно он захватил пленника, но Магомет, желая избавить дядю от унижения, намекнул на то, что Абу Язеру помогал ангел Гавриил.

Ал-Аббас, чтобы не платить выкупа, оправдывался тем, что участвовал в битве по принуждению, а в душе он – мусульманин; но оправдание его ни к чему не привело. Многие действительно думают, что между дядей и племянником было тайное соглашение и что Аббас служил тайным агентом Магомета в Мекке и раньше, и после Бедерской битвы.

Другой очень важный пленник для Магомета был Абул-Аасс, муж дочери его Зайнаб. Магомет охотно привлек бы к себе зятя, чтобы иметь его в числе своих учеников, но Абул-Аасс упорствовал в своем неверии. Тогда Магомет предложил ему свободу, если он возвратит ему Зайнаб в Медину; муж же ее, Абул-Аасс, до выполнения условия должен оставаться заложником.

До возвращения отряда в Медину происходил раздел добычи; хотя караван Абу Софиана и уцелел, но значительное количество оружия и верблюдов было забрано во время сражения; к тому же большую сумму денег предстояло получить за выкуп пленников. Магомет отдал приказание, чтобы все было равномерно поделено между всеми мусульманами, принимавшими участие в предприятии; и, хотя у арабов существовал древний обычай выделять предводителю четвертую часть добычи, пророк удовлетворился равною долей с остальными. В числе добычи, доставшейся ему по жребию, был знаменитый меч замечательного закала, называемый Джуль-Факар, или шило. С этих пор он в битвах не разлучался с ним, а после его смерти он достался зятю его, Али.

Это равное разделение добычи вызвало сильный ропот среди воинов. Люди, вынесшие удары войны и деятельнее других собиравшие добычу, роптали, что им пришлась равная часть с теми, которые находились вдали от места действия или со стариками, остававшимися караулить лагерь. Эта распря, замечает Сель, напоминает раздор между воинами Давида по поводу добычи, взятой у амалекитян, когда участвовавшие в сражении тоже настаивали на том, что люди, остававшиеся в лагере, не должны иметь доли в добыче. Решено было, однако, как и в данном случае, разделить все поровну (1 Цар. 30:21–25). Может быть, и Магомет, зная библейскую историю, руководился этим решением? Для вождя, впервые вступившего на путь хищничества, было очень важно установить порядок в распределении добычи. К счастью, он, своевременно вернувшись в Медину, получил откровение, устанавливавшее и на будущее время правила раздела всякой добычи, захваченной в сражении за веру.

Таковы подробности знаменитого сражения при Бедере и первой победы арабов под знаменем Магомета. Победа эта, хотя сама по себе, может быть, и незначительная, положила начало целому ряду побед, изменивших судьбу мира.