Электронная библиотека » Василь Ткачев » » онлайн чтение - страница 13


  • Текст добавлен: 22 ноября 2016, 12:20


Автор книги: Василь Ткачев


Жанр: Рассказы, Малая форма


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 13 (всего у книги 13 страниц)

Шрифт:
- 100% +

СТОЖОК

Стожок сена – не так чтобы большой, но и копной его не назовешь, стожок, одним словом, – Микита сложил в полдень, чтобы сено хорошо проветрилось, было сухим и пахучим. Да что стожок! Кого этим удивишь. Держит человек корову, а худобу кормить надо. Но односельчан удивило иное: стожок тот поставил хозяйственный Микита не на огороде рядом с сараем, как обычно, а на улице, вплотную к забору.

– Ты что это, Микита? – не понял сосед Панкрат, разглядывая стожок. – Что будет с твоим сеном здесь, на улице? Бесплатный корм. Каждая корова не преминет лизнуть хотя бы разок. Быстро похудеет твой стожок, ей-богу, на меня станет похожим. Не понимаю я тебя, братка. И человек ты вроде серьезный…

И многие другие сельчане удивлялись: сдурел человек, не иначе, стожок поставил на улице – коров сельских дразнить… Найдутся и такие, что приберут сено к рукам: что стоит забросить его на телегу?

А Микита знай себе хихикал в конопляные усы, почесывал затылок и, будто вспомнив, что болеет, морщился, ойкал и пояснял любопытным:

– Лечиться буду. Спину ломит, а сено, да еще луговое – лучший доктор. А что касается коров, дорогие мои, то они у Микиты кукиш отведают – как бежали мимо моего двора, так и пробегут. Не отщипнут. Не волнуйтесь.

На следующий день, едва начало светать, Микита сделал в стожке нору, а сено, которое надергал, положил перед лазом. Затем, опершись на этот бугорок руками, стал на четвереньки и задом, поставив в нору сначала одну ногу, затем другую, кряхтя, забрался в нее. Вскоре оттуда торчала лишь голова старика, и похож он был на черепаху в панцире.

– Забрался все-таки? – укоризненно покачивая головой, проворчала жена, Варька. – И что у тебя, у пня старого, в голове? Клепок, что ли, не хватает? Да над тобой люди смеяться будут.

Микита махнул рукой в сторону Варьки:

– Иди и не стрекочи. У меня сеанс начался, понимаешь, а ты можешь настроение испортить и навредишь – все лечение тогда коту под хвост…

– Да где ты видел, чтобы сено лечило? – не дала досказать ему Варька. – Кабы лечило оно, то не давали бы таблеток, а каждому по стогу сена… все сидели бы в стогах.

– Ишь, размахнулась! На всех, молодица, стожков не хватит, – устраиваясь поудобнее в норе, заворочался Микита. – Если все будут сидеть в сене, то лошади и коровы отощают. От голода. А стожок, я тебе скажу, – для избранных: таких, как я. Иди в хату!

Варька плюнула и скрылась во дворе.

На что рассчитывал Микита, то и получилось: вся деревня была поднята на ноги.

– Слыхали, Микита сдурел? В стожке зашился, только голова, словно тыква, торчит.

– И руки!

– Да, да, и руки. Ими он газету держит. Районку. Вверх ногами. Сам видел.

– Да нет, это с твоей стороны вверх ногами. А газету он правильно держит.

– Может, и так. В очках сидит, как профессор.

– Заболеешь – всякую дрянь глотать будешь, а засунуть зад в стог – это не трудно.

– Да разве он, Микита, болеет? Ну, артист!

Когда день покатился на другую половинку, Микита, распаренный и расслабленный, спал в стогу. Сквозь сон он услышал: «Пусть себе спит, не будем беспокоить. Да и лечится человек… Значит, пить ему нельзя». Микита приказал себе: проснуться, проснуться, проснуться. Получилось. Он заморгал, смахивая рукой сено с лица:

– А, это вы, гвардейцы?

– Мы, – коротко ответил сухоребрый Тимка.

– Хотели предложить тебе выпить, да видим, нельзя – ты на процедурах, – развел руками Смык. – Самый разгар у тебя…

– Потею, землячок, потею. А мокрая спина вытягивает лекарства из сухой травы с небывалой силой, – просвещал соседей Микита и не сводил глаз с оттопыренной штанины Тимки. – Магнитом. Да-а.

– Ну, лечись. – Смык собрался уходить и глянул на Тимку. – Пошли, братан?

Микита замахал руками, не на шутку встревожившись:

– Да ты что? Мне как раз можно!.. Когда сеном лечишься, оно, холера, полезней, если глотнешь немножко. Потеешь лучше! А ведь смысл лечения – в потении. Так что – можно.

Тимка набулькал в стакан и подал Миките:

– Это тебе. Когда профсоюз посылал проведать больного, то пять рублей выделял. На бутылку хватало и на закусь. Жили-и! А мы тебя, Микита, решили так навестить. Сами. Пей, пей. Стакан нужен.

– Ну, давай! – Микита поднес питье ко рту, но выпить ему было не так-то просто, пришлось повернуться на бок. Однако не пролил – все, что было в стакане, попало по назначению. До капли.

Навестить старика приходили и другие односельчане – его ровесники и люди помоложе, даже кое-что приносили. То яблоки, то сливы, а Макар купил в магазине бутылку минералки, открыл ее – подал больному.

– Пей, лечебная. На этикетке много чего написано…

От детей тоже отбоя не было: старались, нехристи, пощекотать травинкой около носа деда. Микита фыркал, да так, что слюна во все стороны летела, а дети хохотали на всю улицу.

Микиту отбила от детей Варька. Она женщина хоть и крикливая, но мягкая и уступчивая, принесла ему ужин, потому что старик не собирался вылезать из стожка на ночь глядя: лечиться, так лечиться, сеанс не должен прерываться. «Больше эффекта будет».

– Кыш! – замахала руками на детей Варька, поставив еду перед Микитой. – Кыш отсюда! Человек лечится, а они словно гуси гогочут. И не стыдно? Под окнами больницы не гогочете. А здесь – можно? Кыш!

Их и след простыл.

Варька кормила старика из ложки. Подавала в рот картофельное пюре, потом совала огурец. Микита откусывал, жевал и проглатывал, то же самое он делал и с хлебом.

Вдруг Варька, глянув на мужа, насупилась. Спросила:

– Ты что, пьян, Микита?

Старик возмутился:

– Откуда ты взяла? Приснилось, что ли?

– Пахнет же!

– Эх, молодица, – облизывая губы, уверенно говорил Микита. – В том и цимус, что сено, когда его на мокрую спину, пахнет чем угодно – и водкой тоже. Сено же! Луг!..

– Нет, от тебя больше водкой пахнет, чем другим… – сказала Варька, но неуверенно.

– Да кинь ты! Ну где я здесь, в стогу, найду выпить?

– Ты найдешь. Ешь давай, а то кабанчику твой ужин выверну! Микита смотрел, как жена присаживалась рядом со стожком на сено, и рассуждал о жизни:

– Ты видела, кто сегодня был в центре внимания? Я! Не удивлюсь, если корреспондента пришлют. Я давно, молодица, заметил: чтобы обратить на себя внимание, человеку надо сделать какую-то дурость. Жириновский, например, плеснул соком из стакана Немцову в лицо – и его показывают по телевизору. А я стожок поставил. На виду у всех. И обо мне заговорили. А то и забыли бы все, что где-то живет Микита Юрьевич Сомов.

Варька вздохнула, махнула рукой и потопала во двор.

Спустя какое-то время Микита перебросил стожок на огород, и деревня словно чего-то лишилась: земляки привыкли уже видеть голову старика, которая, высунувшись из сена, почти три дня отвечала им на приветствия. Однако время шло, и постепенно люди стали забывать и о стожке, и о Миките.

У каждого хватало своих забот.

ВАХТЕР СТЕПАНОВНА

Степановне столько лет, сколько и надо, чтобы можно было давным-давно уйти на пенсию. Но она и сегодня несет свою вахту зорко-аккуратно, даже кот не прошмыгнет через пост, где старая чувствует себе цену и держится очень даже уверенно. На главной проходной завода она – главный человек.

– Проходите, проходите побыстрее, товарищи! Не задерживайтесь!.. – посматривает в пропуска – больше для приличия, естественно, и чтобы не нарушать инструкцию, ведь Степановна каждого проходящего знает в лицо. – Шевелись! Не задерживайсь! Желаю вам хорошего настроения!

Новое утро. Перед началом смены. Длинным шнурком тянутся и тянутся мимо Степановной люди…

– Стоп! – вдруг слышится ее требовательный окрик. – Ваш пропуск, товарищ полковник!

Полковник слегка покраснел, тихо проговорил:

– У меня договоренность с директором. Он ждет ровно в восемь.

– И знать ничего не желаю! Пропуск покажите – и проходите. Что мне директор? Пошли, быстрее пошли, люди,! Пошли! А вы, товарищ полковник, станьте-ка в стороночку. Не задерживайте. Желаю хорошего настроения!

…Тяжелая жизнь за спиной Марии Степановной. Сама с маленькой полесской деревушки, где сразу после войны вышла замуж за Тимку, родила ему двоих детей – дочку Соньку и хлопчика Яшу, а он, Тимка, взял да и умер. Нежданно-негаданно. Веселый был парень, неровня Маруси – строгой, придирчивой к каждому пустяку, но прилежной – не отнять! – в труде, аккуратной. Что же, ничего не сделаешь, если так случилось. Необходимо было одной кормить-поить детей. Кормила и поила, как могла, чем могла. Председатель колхоза, спасибочко ему, с горем Степановной посчитался и дал команду, чтобы нашли для вдовы постоянную работу, более-менее надежный заработок: не умирать же детям с голода. И как только освободилось место на свиноводческой ферме, его и заняла Степановна. Там прошли хорошую жизненную академию и дети. После школы они не пожелали оставаться в деревне: все едут, а мы чем хуже? Не держала Степановна: езжайте. Пошутила даже: «А устроитесь, на ноги встанете, тогда и меня, может, возьмете?» Оно, видите ли, так и получилось: встали на ноги – и взяли мать в город. Живет Степановна с Сонькой, но и Яшка рядышком – через квартал, поэтому и видятся в этом самом городе не меньше, чем до того в деревне.

Позвонили. Степановна дохнула в трубку:

– Слушаю, товарищ директор. Понятно. Но все равно, пусть он хотя бы и сам генерал… Выписывайте своим полковникам пропуск. Закон для всех один. Есть! Сегодня, хорошо, пропущу. – И к полковнику. – Проходите. Директор ожидает.

Обратно, на проходную, директор и полковник пришли вместе, пожали руки: распрощались. Полковник исчез за дверями, а директор посмотрел на вахтершу, улыбнулся:

– Молодец, Степановна, молодец!

– Служу, как могу.

– Знаешь, еле от полковника, Виктора Алексеевича, отбился. Давай, говорит, мне свою Степановну. Я, говорит, всех прапорщиков уволю, она одна порядок наведет.

– Годами раньше, то и послужила бы, – всерьез проговорила Степановна.

НЕ СЕЛЬСКАЯ БОЛЕЗНЬ

Хведос часто попадает в пульмонологию: астма. Научен: как только притиснет немного, перестают делать свое дело пилюльки и ингаляторы, старик собирает сумочку и шаркает на автобусную остановку. В отделении дедка знают, он здесь свой человек, поэтому иной раз закрывают глаза на то, что не имеет на руках направления с участковой больницы, лишь предупредят: «В следующий раз, Хведос Сергеевич, чтоб… Берите направление. Обязательно. Запрещено нам без него принимать больных. Рискуем».

Хведос обещает, что больше подобное не повторится, добудет, прежде чем ехать, гори она синим пламенем, эту бумажку. Лишь, правда, оговорится:

– Заранее брать это направление, что ли. Если здоровый. Пусть всегда в хате будет. Как соль. Прихватило – ты за него и на автобус. Когда же, доктор, прижмет, то белый свет нелюб… жить не желаю. До больницы три километра. А какой же я ходок с астмой? Пшик, а не человек. Только бы до автобуса доковылять…

После капельницы Хведос поправляется. Будет часто развязывать свой узелочек с едой. Разложит на тумбочке сало, яйца, помидоры… и сам себе улыбнется: а жить, оказывается, и хорошо! Соседям по палате иной раз пожалуется:

– Бронхиальная астма, едрит ее в корень, – несельская болезнь. И косить надо, и картошку копать, и порсюка кормить… а вдохнуть никак. Хоть плачь. Городским, видимо, проще.

Кому проще, кому сложнее – над этим вопросом еще несколько дней мыслит на больничной койке старик. Пусть к нему и привязалась эта несельская болезнь, в городе жить не согласился бы. Он в этом убежден, и все чаще вспоминает свою Марфу, огород, на котором много заботы рукам, корову Лыску, собаку Шурина… И считает дни, поторапливает их: шевелитесь, не медлите, мне опять пора в боевой строй.

А те дни, лихо их матери, тянутся тогда ох как мешкотно.

Кнутом бы их!

КОСОВИЩЕ

Не с пустыми руками всякий раз едет в город Егорка. Вот и сейчас две торбы еле поднять: ведь каждому из родичей надо подарок привезти. А здесь еще и косовище. Написал брат Степан, попросил: привези, Егорка, если не тяжело тебе, косовище, выбери в лесу березку попрямее, остругай, а я тебе сто граммов поставлю. «Поставишь, поставишь», – зная, какой скупердяй брат, покачал головой Егорка. Но косовище сделал. Прямехонькое. Легонькое.

До города Егорка доехал хорошо – в дизеле ехать не проблема: мест всем хватает. Все страдания, а этого очень боялся, начались на вокзале. Там, сколько и помнит, очень много народа слоняется туда-сюда, и как только подадут автобус, так хлынут во все двери, словно горный поток. Этот поток и внес Егорку в салон. Покуда ехал, людей стало поменьше, посвободнело. Егорка пристроил около ног свои торбы, а косовище на полный рост зажал в руке – его немного не хватало, чтобы уперлось в автобусную крышу.

На очередной остановке вскочил в салон худощавый паренек в кожанке, кому-то кивнул головой, взялся за косовище и держится. Егорка хотел упредить, мол, это не поручень, но передумал: пусть, не жалко. Немного попозже парень и сам это заметил, улыбнулся Егорке белозубой приятной улыбкой, шепнул:

– Простите. Я как-то сразу, дяденька, и не понял.

Улыбнулся ему в ответ и Егорка, подмигнул: ничего, бывает…

После очередной остановки двое – парень и девушка, влюбленные, сразу видно, – ухватились за косовище. И воркуют себе, улыбаются-обнимаются. Даже не заметили, как подтянули косовище вместе с Егоркой к себе – им, видите ли, так удобнее. Егорке пришлось вступиться за себя:

– Осторожнее, молодые люди.

Молодые люди переглянулись и под доброжелательный смех пассажиров оставили косовище в покое. Посмеялись и себе сами. Конфуз получился, ничего не скажешь. А Егорка с косовищем был уже в центре внимания почти всех, кто ехал в автобусе. На каждой остановке люди нетерпеливо и заинтересованно посматривали на косовище – кто на этот раз примет его за поручень? И если кто хватался, прыскали смехом. Егорка же, широко открывши рот, водил круглой, как мяч, головой по сторонам, покачивал и не понимал, чего это они все, люди добрые, до этого косовища липнут, как оводы на кобылий круп? А сам ведь – не спрячешь! – был доволен, что косовище подняло людям настроение. «Где бы еще так посмеялись в этом городе? Насупленные все, словно сычи!».

Затем за косовище взялся пьяный мужчина. Он, на удивление всем, сразу заметил, что рука потянулась к косовищу, задержал на Егорке долгий взгляд, попросил разрешения:

– Земляк, позволь-ка ухватиться? Позволяешь?

– Ухватись, – засмеялся Егорка и посмотрел по сторонам.

– За дерево, понимашь, приятней держаться, чем за скользкую железку. А косовище, я тебе скажу, получилось хорошее. Сам делал?

– Ну а кто же?

– Молоток! – похвалил пьяный. – Сам, говорит, делал. Сразу видишь, что деловой ты, батя, человек. На селе кантуешься?

– А где же.

– А я, понимашь, в городе. На «Сельмаше» стою на пиле. Выпить хочешь? Мужик, ты вижу, хороший. Мне нравишься. У меня есть.

– Пей сам, – коротко и понятно ответил Егорка.

– Нет, подожди, подожди, ты что сказал: чтобы я пил сам? Та-а-ак. А если я от души, от сердца. Что, и за это мне в морду можно плюнуть?

– Никто в тебя плевать не собирается, – вдруг начал оправ– дываться Егорка, потому как понял, что незнакомый пьяный человек так просто не отвяжется, встречал таких на жизненном пути. – У тебя с кармана, вижу, магазинная бутылка торчит. А я пью свою, самодельную.

– Самогон?

– Да.

– Дома – пей. А если есть, угости и меня. Есть?

– Нет, – тихо проговорил Егорка.

– Ладно, едем дальше. Вот что я тебе скажу, мужик: меня, понимашь, нечего пугаться, – и вдруг обернулся к соседу, хлопнул того по плечу. – Он, видишь ли, не уважает магазинную. Э-э-т! Запановали там, в деревне, все, смотрю! Паны-ы! Конечно, понимашь!.. Я когда зарплату получал? А у них бульбец всегда есть.

– Так съезди к матери, возьми, – посоветовал Егорка.

– Мать не трогай, понимашь!.. Я, может, городской! С Бал– бесовки!

– Так вижу, какой ты городской, – улыбнулся Егорка. – Если знаешь, что это – косовище, значит не городской.

– Ну даешь! Ну мочишь! Откуда такой умный, а, дяденька? Нет, заелся, заелся окончательно!.. Придется, понимашь, тебя просветить, лекциху выдать, темнота. Ведь меня каждый на Балбесовке знает. Каждый! Леньку Бурбалку спроси! Я! Я это!.. Вот, и косовище ты привез в город. Продавать! А как же! Наплодилось этих спекулянтов – плюнуть некуда. Безобразие! Понимашь!..

– Брату везу, – почему-то начал оправдываться Егорка и почувствовал, что нужно было лучше промолчать.

– Заливай, заливай! Знаю! А тогда еще веники перед баней предлагать будешь.

Кто-то с пассажиров сделал ему замечание:

– Мужик! Ты чего прилип? Едешь – едь! А то вылетишь!..

Пьяный Ленька задержал на мгновение голову на одном месте, а затем немного втянул ее в плечи, так, словно ему за ворот попала холодная капля, проговорил без обиды:

– Так ведь от души я! От сердца!.. Мне дядька понравился, понимашь! И косовище вот! А? Сам, говорит, сделал. Молоток! Молоток!..

Егорка даже немного и пожалел, что вез это косовище. Одни приключения с ним. «И зачем оно брату? Где он здесь, в городе, косить-то будет?».

Автобус как-то очень долго полз до очередной остановки. Наконец, пискнув, замер. Егорка подхватил сумки, косовище и выскользнул на свежий воздух, хоть ехать было еще две остановки.

«А ну его, пьяницу! Лучше пройдусь…». Он повесил на косовище торбы, забросил все это на плечо и понес. Тяжеловато, но теперь никто не хватался за косовище, не липнул с различными вопросами, не дышал в лицо перегаром… Люди, правда, недоумевали с Егорки: и зачем он такую длинную палку взял, чтобы нести на ней сумки? Хватило бы и короче.

И хорошо, не надо было им пояснять, что это вовсе не палка, а – косовище.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации