Текст книги "Мой дедушка – памятник"

Глава XIV,

в которой над кашлем, хлюпаньем и хрустом коленных суставов преобладает мощный голос Марии Спиридоновны, а также звучат стихи огромного поэта

Благосклонный читатель должен простить автору то, что в этой главе он вынужден прервать описание напряженных драматических событий, оставить своего героя в сомнениях и тревоге на Львиной лестнице Оук-порта и совершить не очень-то грациозный скачок в недалекое прошлое, в прохладные июльские дни города Ленинграда.

Было прекрасное дождливое утро, ко-гда Наташа Вертопрахова приехала на дачу Стратофонтовых в Лисий Нос. Мария Спиридоновна в это время, напевая песенку «Мы парни бравые, бравые, бравые…», неумелыми пальцами мастерила котлеты, похожие на аэростаты заграждения.

– Мы должны действовать, – коротко сказала она, выслушав рассказ Наташи о вчерашнем лондонском звонке.

– Но как? – пролепетала растерянная девочка. – Мария Спиридоновна, я очень тревожусь за Генку, ведь он такой фантазер! Однажды в турпоходе наша группа столкнулась с огромным стадом. Стадо шло мимо нас очень долго, и все дрожали, боясь быка. И вдруг, представьте, мы видим – верхом на быке едет ваш внук, и бык помахивает хвостом, словно обыкновенное домашнее животное…

– Моя школа! – не без гордости сказала подполковник. – Я совершенно не боюсь за Геннадия: он смелый, находчивый и благородный мальчик. Но мы должны действовать, мы должны узнать хотя бы, что там происходит.

– Но как? В газетах совсем ничего не пишут об этой маленькой стране.

– Мы должны поехать на Большие Эмпиреи!

– Мария Спиридоновна, но это же нереально!

– Нереально? – сверкнула очами штурман, смешала в бесформенную массу «аэростаты заграждения», вышла и вернулась в голубой аэрофлотской форме с орденской колодкой.

И при взгляде на нее Наташа поняла, что это реально, что все реально, что в мире нет ничего нереального.

Бабушка начала свою деятельность с Публичной библиотеки имени Салтыкова-Щедрина. Здесь в кратчайшие сроки она проштудировала все материалы по Республике Большие Эмпиреи и Карбункл. Помогли и семейные архивы. В частности, в походном сундучке адмирала бабушка обнаружила русско-эмпирейский словарь, составленный врачом клипера «Безупречный» Фогель-Кукушкиным. В результате не прошло и недели, а Мария Спиридоновна уже прекрасно разбиралась в истории, этнографии и экономике далекой, но близкой страны и могла сносно объясняться по-эмпирейски.

После этого бабушка обратилась с запросом в общество «Альбатрос», которое занималось культурными связями с народами Океании.

– Увы! – сказал научный консультант. – Наши связи с Большими Эмпиреями очень ограниченны. Мы пытаемся наладить с ними обмен книгами, картинами, просто добрым словом, но увы… страна эта так далека, а их единственный дипломат Старжен Фиц, проживающий в Токио, не отвечает на наши письма.

– Это дело поправимое, – энергично сказала бабушка, и консультант приободрился.

Бабушка направилась в соответствующие организации с предложениями усилить работу «Альбатроса» по части связей с Большими Эмпиреями. Соответствующие организации отнеслись к ее предложениям положительно.

– Пусть сокращаются большие расстояния, – сказали они. – А вам, Мария Спиридоновна, спасибо за хорошую инициативу. Видим, что есть у вас еще порох в пороховницах.

Порох у бабушки действительно был. С невероятной энергией она взялась за дело. Вскоре в общество влились три коллективных члена: фабрика мягкой игрушки № 4, крупный северный аэропорт и огромный ленинградский поэт Борис Горошкин. Почетным президентом общества был избран один из первых русских дарвинистов академик Флюоресцентов. Надо ли говорить о том, что во всех начинаниях сопутствовала Марии Спиридоновне юная чемпионка Наталья Вертопрахова. Добровольным курьером крутился вокруг на общественных началах наперсник детских игр Валька Брюквин. В Страну восходящего солнца полетели телеграммы. Ответа не последовало. Бабушка села на телефон. Двое суток она не сомкнула глаз, разыскивая Старжена Фица через муниципалитет и полицейское управление японской столицы. Наконец в трубке послышался кашель.

– Господин Старжен Фиц! С вами говорят из общества «Альбатрос»! – закричала бабушка.

– Очень, очень, очень… – послышалось в трубке.

Потом все стихло.

– Господин Старжен Фиц! – крикнула бабушка.

– Очень приятно, мисс, – сразу же отозвался приветливый старческий голос.

– Я не мисс! – крикнула бабушка.

– Пардон, мадам, – скрипнул Старжен Фиц.

– Я не мадам!

– Как же мне вас называть?

Бабушка на миг растерялась. Действительно, как же ему ее называть? Ведь не «товарищем штурманом» в самом деле…

– Зовите меня Марией! – крикнула бабушка.

– Мария! – закричал Старжен Фиц. – Мария, Мария, Мария…

– Господин генеральный консул, почему вы не отвечали на наши телеграммы? – спросила бабушка.

– Не было средств, – хлюпнул носом консул. – Конъюнктура все время падает, Мария. Тресты душат мелкого буржуа.

– Господин Старжен Фиц, мы при-глашаем вас на переговоры по вопросу культурных контактов между нашими странами.

– С едой?

– В каком смысле?

– Кроме дороги, гостиницы и карманных денег, еда оплачивается?

– Уж будьте уверены! – теряя терпение, гаркнула бабушка.

Повесив трубку, она вдруг изумилась: весь разговор с эмпирейским дипломатом шел на чистом русской языке!

Итак, на средства двух коллективных членов общества (фабрика мягкой игрушки № 4 и крупный северный аэропорт) старина Старжен Фиц снялся с насиженного места и прибыл самолетом в Ленинград.

Общество встречало почетного гостя почти в полном составе, за исключением Бориса Горошкина.

Дипломат был прекрасен в расшитом золотом мундире и в традиционном голов-ном уборе, отдаленно напоминавшем поварской колпак. С хрустом преклонив колено, он поцеловал бетон аэропорта, обвел руками пространство и воскликнул:

– Узнаю! Все встало в памяти, господа! Ведь я, господа, старый петербуржец!

В это время радио любезным голосом сказало:

– Господин Севрюгин Феликс Вениаминович, прибывший из Токио, вас встречает ваша сестра Таисия. В руках у Таисии гладиолус.

Вскрикнув от радости, Старжен Фиц заключил в объятия ближайшую старушку с гладиолусом.

– Тасенька, родная! Ничуть не изменилась! Ни капельки!

Старушка вырывалась до тех пор, пока не подошла настоящая Тасенька, которая тоже за шестьдесят лет «ничуть не изменилась».

По дороге из аэропорта в «Асторию» дипломат проявлял вежливое, но настойчивое любопытство:

– Этот у-ни-вер-маг частный? – спрашивал он Марию Спиридоновну.

– У нас, Феликс Вениаминович, все государственное, – поясняла бабушка.

– Да-да, понимаю, – сочувственно кивал Старжен Фиц. – Я все понимаю, Мария. Скажите, а эти «Фрукты – овощи» частные?

– Все государственное, – терпеливо говорила бабушка.

– Да-да, все, абсолютно все! А эта парикмахерская частная?

– Феликс Вениаминович, – немного даже рассердилась бабушка, – вы же русский человек! Неужели не понимаете? Ничего у нас нет частного, и никакие монополии на нас не давят.

В честь высокого гостя общество устроило обед в ресторане Дома архитектора.

Обед прошел на замечательном уровне, если не считать того, что гость то и дело убегал на кухню и совал нос во все кастрюли.

В конце обеда поэт Горошкин, который, конечно же, на сей раз присутствовал, прочел начало новой поэмы:

Эмпиреи!

Я немею!

Чую ветер голубой!

Чую, но не очумею!

Ближе берег мне родной!

– Браво, вы просто Апухтин! – воскликнул Старжен, отчего огромный поэт едва не подавился стручком.

После обеда Старжен Фиц и Мария Спиридоновна удалились на деловое совещание.

– Ну вот, господин генеральный консул, вы познакомились теперь с членами нашего «Альбатроса», – начала Мария Спиридоновна: – К сожалению, наш президент академик Флюоресцентов уже много лет прикован к постели.

– Прикован к постели? – воскликнул Старжен Фиц. – А чем его лечат?

– Думаю, что антибиотиками, – ответила Мария Спиридоновна.

– Аку! – закричал консул. – Аку, аку, аку… – Он замолчал с застывшей улыбкой на устах.

Привыкшая уже к этому феномену, бабушка спокойно выждала.

– Аку, аку-пунктура! – завопил консул. – Только иглоукалывание спасет нашего друга. Берусь за умеренное вознаграждение поставить академика на ноги. Я лучший знаток тибетской медицины в Юго-Восточной Азии, и если бы не инт-риги…

– Давайте вернемся к этому позднее, – сказала бабушка. – Не вертитесь, пожалуйста, господин генеральный консул.

– Что делается на кухне? – спросил Старжен Фиц, тревожно принюхиваясь.

– Моют посуду, – начала сердиться бабушка.

– Чем? – вскричал дипломат. – Неужели они обходятся без порошка «Сальвиола»? Я немедленно берусь доставить пробную партию этого чудо-порошка! Об условиях договоримся.

– Господин генеральный консул! – повысила голос бабушка.

– Дайте вашу руку, Мария! – прошептал дипломат. – Нет, левую. Бугор Венеры, Мария, у вас резко выделен, линия таланта уникальная и пересекается с линией чести. Бойтесь первых двух дней полнолуния, Мария! Эти дни…

– Послушайте, перестаньте пороть этот вздор! – вскричала бабушка. – Я бывший штурман авиации, прошла всестороннюю подготовку. Понятно? Мы хотим послать в вашу страну культурно-спортивную делегацию. Как вы и ваше правительство посмотрите на это?

– Милости просим! – возопил Старжен Фиц. – Я буду вам сопутствовать, конечно с едой, и сам с удовольствием познакомлюсь со своей страной.

– Вы хотите сказать, что вы…

– Да, Мария, я никогда не был в своей стране. Увы, Мария, таковы гримасы нашей потусторонней жизни!

Мария Спиридоновна почувствовала сильное головокружение, как будто вошла в пике.

– Так, – сказала она, выходя из пике. – Состав делегации таков. Я – глава. Одновременно собираюсь выступить в соревнованиях по баттерфляю и по прыжкам с трамплина. Поэт Горошкин прочтет стихи. Доктор геологии Вертопрахов расскажет о разведке наших и зарубежных недр. Его дочь Наталья возглавит команду «Юная грация». По-моему, состав очень представительный.

– В высшей степени представительный! – воскликнул генеральный консул. – Мужчинам могу предложить чикагские носки и запонки, а вам, дамы… – он заговорщически подмигнул, – ожерелья из почти настоящего жемчуга. За все одиннадцать рублей девяносто копеек.

– Эх, Феликс Вениаминович, Феликс Вениаминович, – покачала головой бабушка, – как крепко засел в вас этот дух наживы…

Итак, в то время, когда наш герой совершал тайный рейс в компании наемников, делегация «Альбатроса» на совершенно законных основаниях продвигалась к Большим Эмпиреям: лайнером компании «ПАН-AM», Аллигейтер, Румпельштильцхен и другие агенты Интерпола весь рейс до Зурбагана не сводили глаз с суетливого Старжена Фица, а также с поэта Горошкина, который брал на карандаш зарубежные впечатления.

Любезный читатель, еще раз прими мои извинения за вынужденное отступление в недалекое прошлое. Дай руку, мой благо-склонный друг, и мы вместе, набравшись мужества, подойдем к порогу решительных и яростных событий.

Дело в том, что, пока я рассказывал об обществе «Альбатрос», в тропической ночи близ атолла Фео, в полукабельтове от мирно дремавшего на якоре «Алеши Поповича» всплыла пиратская подлодка «Голубой кит».

Чаби Чаккерс, посланньй Доллис, опоздал…

Глава XV,

и последняя, в которой смешались все звуки

В канун Дня Кассиопеи популярнейшая на островах газета «Ежедневный фонтан» опубликовала статью:

«С праздником, дорогие друзья!

Мы рады сообщить вам, что в этом году День Кассиопеи будет особенно торжественным. Успехи наших мужественных легоперов, особенно последние победы над финским банановозом, либерийским бензовозом и норвежским жировозом, создали нашей маленькой стране международную известность.

Мы рады приветствовать здесь культурно-спортивную делегацию общества «Альбатрос» во главе с госпожой Мария. Кстати, сообщаем, что вчера госпожа Мария (рост 185, вес 90) показала в плавании баттерфляем лучший результат сезона. Браво, Мария! Так держать! Мы надеемся, что ленинградская команда «Юная грация» полностью устранит последствия печального недоразумения с фрегатом «Алеша Попович». Мы посылаем свой привет экипажу этого научного галеона! Не обижайтесь на нас, дорогие друзья! Милости просим!

Гвоздем завтрашней программы безусловно явится выступление огромного международного оркестра под управлением выдающегося маэстро Грегори фон Нофирогерга. Он исполнит Второй концерт для фортепиано с оркестром Чайковского, также сюиту известного композитора-авангардиста Джорджа Садовникера «Скандал на центральном вокзале».

Праздник закончится массовым булоногом вокруг памятника спасителю нашей свободы Серхо Филимоныч Страттофудо. Мы надеемся, что даже у наших братьев с острова Карбункл будет в этот день сносное настроение».

И вот перед нами, читатель, центральная набережная Оук-порта, запруженная праздничной, яркой толпой! На эстраде покоряют сердца юные мастерицы художественной гимнастики. На трибуне для почетных гостей, в центре, восседает мадам Накамура-Бранчковска в царственно прекрасном наряде с ожерельями, браслетами и диадемами. На помосте для оркестра, кряхтя, стеная, держась за затылки, глотая таблетки, клокоча пивом, усаживаются виртуозы.

Легкой пружинистой походкой поднялся маэстро Грегори фон Нофирогерг. Поглаживая ассирийскую бороду, подкручивая огненно-рыжие кудри, постукивая узловатой палицей, блестя сумасшедшим огнем сквозь темные очки, он прошелся среди своих музыкантов, ободряя их:

– Выше головы, шакалы! Кто хочет опохмелиться, опохмеляйтесь! Главное, чтоб руки не дрожали.

Геннадий со своей флейтой-пикколо (миниатюрным автоматом «Стенли») прятался в глубине, за футлярами арф. Он дрожал от возбуждения: пройдет ли все так, как он задумал, не подведут ли простодушные легоперы?

Буги – Нофирогерг подсел к нему и зашептал на ухо:

– Смотри, малыш, королева на месте. Только короны пока не хватает, но я уверен, что и корону она уже припасла. Ждет начала концерта, ждет, когда я сброшу бороду и парик и объявлю ее владычицей Больших Эмпиреев и Карбункл! Ха-ха! Представляю себе ее вид, когда я объявлю. Объявить-то объявлю, да только не ее. Ну, малыш, устроим мы сегодня фестиваль! Первым делом открою огонь из минометов по памятнику! Минометики-то у меня в контрабасах или как?

– В контрабасах, сэр! – подтвердил Геннадий.

– А ведь правда неплохая идея с оркестром? – ухмыльнулся Буги. – Голова у меня пока что работает, а, Джин? Только эти олухи разинут рты, чтобы послушать Чайковского, как мы достанем свои игрушки. Только сперва еще один сюрприз будет. Увидишь – закачаешься!

Маэстро фон Нофирогерг похлопал мальчика по плечу и отправился поднимать боевой дух струнной группе.

Геннадий тревожно обвел взглядом набережную, пеструю толпу, в первых рядах которых сидели на чемоданах легоперы во главе с Рикко Силлой, трибуну для почетных гостей, среди которых сидела его дорогая бабушка, доктор Вертопрахов и поэт Горошкин. Что это за сюрприз, о котором сказал Буги? Почему не пришла на Львиную лестницу Доллис? Куда исчез Чаби Чаккерс?

Послышались бешеные аплодисменты и крики «Увай-увай», которыми эмпирейцы выражают восторг. Команда «Юная грация» покидала круглую эстраду. По радио объявили:

«А сейчас выступит юная ленинградская чемпионка Натали Вертупруго! Вы увидите изящество и мощь, скромность и артистизм!»

Снова послышались хлопки и крики «Увай-увай», но вдруг эти веселые звуки были перекрыты низким утробным воем судовой сирены.

Из-за углового бастиона появился благородный нос корабля науки «Алеши Поповича». В толпе произошло сильное движение, послышались было приветствия, но потом воцарилось смущенное молчание: эмпирейцам было стыдно за тот ужасающий день, когда «Алеше Поповичу» пришлось покинуть их гавань. Споры об этом инциденте кипели весь месяц в барах и кафе, и все сошлись на том, что хотя во всем виноваты «кроты», но они, граждане Оук-порта, тоже хороши – поверили какой-то ерунде, дешевой фальшивке.

B полном молчании «Алеша Попович» обогнул волнолом, пересек бухту и стал к стенке. Но что это? Вместо симпатичных, улыбчивых моряков на палубе орудовали какие-то мрачные типы в тропических комбинезонах.

«Вот он, этот дьявольский сюрприз!» – похолодев, догадался Геннадий.

Благосклонный читатель, не обессудь, но сейчас нам с тобой придется вернуться к событиям прошедшей ночи.

Расставшись с Геннадием, Доллис бросилась в кабинет своей «матери». Она едва успела спрятаться в огромной китайской вазе, как в кабинет, побрякивая кубиками льда в бокалах, вошли заговорщики. Не прошло и получаса, как девочка услышала обо всем: и об автоматах в скрипичных футлярах, и о плане захвата с провокационной целью «Поповича», и о том, что завт-ра ее «мать» станет королевой Эмпирейской.

– Ты просто гений, Дик, – волнующим голосом сказала мадам. – Все так гениально придумано, что неудачи быть не может. Ну, а на крайний случай я припасла еще кое-что. – И она сказала такое, что Доллис едва не потеряла сознания.

Едва бандиты покинули кабинет, Доллис ринулась к бассейну, вызвала Чаби и приказала ему мчаться к советскому судну, чтобы предупредить об опасности. Чаби тут же без лишних разговоров ушел в глубину, а Доллис побежала было уже в город на свидание с Геной, как вдруг была застигнута задыхающимся глыбоподобным Кафро Латтифудо.

– Эй, девчонка, то есть ваше высочество! – прохрипел он. – Приказано вас препроводить в ваши покои и, будь оно проклято, не отходить от вас ни на шаг.

– Это кем же приказано? – закричала Доллис, пытаясь вырваться.

– Мамашей твоей, то есть ее величеством. Не отходи, говорит, ни на шаг, все равно, говорит, ни на что больше не годишься. И это мне, кандидату в сенаторы! Вот она, монархия, шутить не любит! – Латтифудо икнул, отчего с соседнего дерева сразу поднялось несколько птиц.

– Пустите, чудовище! – крикнула Доллис.

– Не пущу, сокровище, – хмыкнул Латтифудо.

Мы уже знаем, что Чаби Чаккерс опоздал. Что поделаешь – радиосигналы обгоняют даже дельфинов! Получив по радио приказ, «Голубой кит» взял на абордаж мирное научное судно.

Приблизившись к судну, Чаби Чаккерс увидел, что на борту его кипит схватка – безоружные моряки и ученые пытались дать отпор вооруженным до зубов бандитам. Могучий Шлиер-Довейко направо и налево крушил квадратные челюсти «рыцарей Запада». Друг его Володя Телескопов оборонялся плотницким инструментом. Капитан Рикошетников, помполит Хрящиков и несколько матросов героически защищали радиорубку, откуда Витя Половинчатый вещал всему миру о беспрецедентном пиратском нападении на мирный советский корабль.

Надо сказать, что рукопашная схватка складывалась отнюдь не в пользу тренированных по специальной методе ландскнехтов. Особенно туго им пришлось в районе камбуза, где кок Есеналиев со своими артельщиками встретили их остатками вчерашнего борща, кашей, пюре, прочими гарнирами, струями томатного сока и компота.

Однако затрещали автоматы, пролилась кровь, и капитан Рикошетников приказал прекратить бессмысленное сопротивление. Увы, пули есть пули…

Наемники согнали весь экипаж в помещение столовой. Возле каждого иллюминатора встали автоматчики. С подводной лодки на борт «Алеши Поповича» началась спешная погрузка какого-то старого оружия, ржавых винтовок, поломанных минометов и пулеметов. В этом и состоял зловещий план Ричарда Буги: показать наивным эмпирейцам, что «Алеша Попович» набит оружием, что советские моряки вовсе не исследовали прибрежный шельф и впадину Яу, а, напротив, готовились захватить их маленькую страну.

Чаби Чаккерс в ярости от своего бессилия и невозможности помочь друзьям кружил вокруг «Алеши Поповича». Вдруг он услышал крик:

– Эй, да это, никак, ты, сержант?

С борта «Поповича» свешивался долговязый татуированный детина. Чаби сразу узнал его и хрипло выругался.

– Годдем! Это ты, Фрэнки Карбо! Mало тебе Мьетвиня, сукин сын!

– Здесь мне побольше платят! – хвастливо крикнул Фрэнки.

– Чтоб ты подавился этими деньгами, ублюдок! – гаркнул дельфин.

– Плачет по тебе военно-полевой суд, дезертир! – заорал Фрэнки.

– Пусть плачет! – рявкнул Чаби, выпрыгнул из воды, схватил своими могучими челюстями негодяя за чуб и увлек его в пучину. Одним бандитом в мире стало меньше.

Между тем в помещение столовой вошел элегантный господин в светлом костюме, мистер Кингсли Брейнвен Мамис.

– Господин капитан, господа! – вежливо обратился он к экипажу «Поповича». – Вы можете чувствовать себя почти в полной безопасности. От вас требуется очень немногое. Нужно, чтобы по приходе в Оук-порт один из вас – предпочтительно вы, господин капитан, – выступил перед населением и рассказал всю правду.

– Какую правду? – спросил, скрестив руки на груди, Рикошетников.

– Нужно снять маску, сэр, – улыбнулся Мамис. – Рассказать народу о военном характере вашей экспедиции, о планах захвата этих живописных островов. Ведь ваше судно напичкано оружием, буквально нафаршировано им, сэр.

Рев возмущения вырвался из десятков глоток. Рикошетников встал.

– Никто из нас никогда не пойдет на это. Ваша провокация обречена на провал.

– В таком случае вас всех придется уничтожить, – печально улыбнулся Мамис.

– Наше правительство этого так не оставит, – спокойно сказал Рикошетников. – Шутите с огнем, мистер.

– Ваше правительство далеко, а наши автоматы близко. – Мамис посмотрел на часы. – Десять минут на размышление, господа. После этого откроем огонь.

Прошло пять минут. Мамису стало не по себе под взглядами этих словно высеченных из камня лиц.

– Начнем с вас, капитан, – пробормотал он.

– Благодарю за честь, – усмехнулся Рикошетников.

«Крепкие ребятишки, – нервно подумал Мамис. – Неужели придется стрелять? С советскими действительно шутки плохи».

– Отдаю должное вашему мужеству, господа, но я тоже выполняю свой долг.

– Грязный долг, – пробасил Шлиер-Довейко.

Прошло десять минут, когда вдруг поднялся плотник Володя Телескопов.

– Ну, ребята, раз уж никто из вас не хочет рассказать правду, тогда уж мне придется, – сказал он, почесывая в затылке.

– Английским владеете? – радостно крикнул Мамис.

– А как же, – ухмыльнулся Телескопов. – Сертенли.[12]12
  Конечно, разумеется (англ.).


[Закрыть]

– Идите за мной!

Итак, «Алеша Попович» под взглядами тысяч глаз стал к стенке. Еще не были заведены швартовы и спущен трап, когда на палубе появился Кингсли Брейнвен Мамис и Володя Телескопов. Мамис взял в руку микрофон и сказал:

– С праздником, дорогие друзья эмпирейцы!

В толпе возник ропот.

– Кто этот иностранец? Что это за господин неприятной наружности? Что ему нужно на корабле дружественной страны?

Как бы ни были наивны эмпирейцы, но они сразу почувствовали недоброе.

Мамис улыбнулся:

– Господа, я представитель страны, которая ценит юмор, но не любит шутить. Наша довольно-таки мощная держава обожает малые страны. В доказательство этого я приношу на алтарь нашей дружбы этого жирного тельца, – он обвел руками судно, – этот советский военный корабль. Да-да, господа, русские водили вас за нос. Они только делали вид, что исследуют океан, а на самом деле готовили захват Оук-порта. Но смелые люди помешали этим проискам!

– Ложь! – крикнули в толпе. – Русские – хорошие ребята!

– Согласен, – сказал Мамис, – это хорошие ребята, они очень хорошо стреляют из автоматов и взрывают дома. Вы сможете сами убедиться в том, что «Алеша Попович» буквально нафарширован оружием. Но прежде перед вами выступит псевдо-плотник, а в действительности майор советской разведки Владимир Телескопов. Он расскажет вам всю правду. Пожалуйста, Владимир Екатеринович.

Мамис передал микрофон Телескопову. Володя малость засмущался, но потом, откашлявшись, заговорил на прекрасном эмпирейском языке:

– Значит, с праздником! Я тут у вас, товарищи, не первый раз гуляю. Еще в шестьдесят четвертом проездом из Халигалии за рубанком заезжал. Может, кто помнит?

– Еще бы не помнить! – закричали два эмпирейца, слесарь Фирциг и библиотекарь Градус. – Еще бы не помнить Володечку! Смутно припоминаем.

– Это очень даже приятно, что не забыли, – сказал Володя. – Ну, а что касается правды, так этот вот утконосый господинчик, – он показал через плечо большим пальцем на Мамиса, – со своим хулиганьем совершили против нашего корабля науки чистейшую международную провокацию. Никто их не приглашал на наше судно, а тем более с огнестрельным оружием. В таких условиях исследовать океанские глубины довольно-таки трудно, а ведь каждый знает, что океан – это будущее человечества! И насчет майорского звания брехня, потому что я ефрейтор запаса, действительную протрубил на складе «бэ-у», то есть подержанного обмундирования. Прошу представителей органов милиции подняться на борт и составить акт. Спасибо за внимание.

Взбешенный Мамис, не помня себя, выхватил из кармана пистолет и направил на Володю. Володя вытер нос рукавом и, набычивщись, пошел на Мамиса.

– Стрелять хочешь, позорник? А ну попробуй стрельни!

Толпа на мгновение оцепенела. Вдруг в воздухе что-то пронеслось, и все увидели на голове Мамиса огромного кота с развевающимся хвостом.

Пуша Шуткин, а это был он, могучими лапами растерзал прическу авантюриста, свалил его на палубу и взволнованно пропел:

 
Маэстро Шуткин никогда
Не трогал человека,
Но сей мерзавец, господа,
Духовная калека!
Подонок белобрысый
Достоин быть лишь крысой!
 

Толпа взревела и бросилась по трапу на борт «Алеши Поповича». Ничего не понимающие наемники тут же были разоружены советскими моряками и разгневанными эмпирейцами. Некоторые наемники прыгали за борт на радость Чаби Чаккерсу. Мамис рыдал в железных объятиях Шлиер-Довейко.

На набережной творилось что-то невообразимое. Геннадий ликовал. Мадам Накамура-Бранчковска, покусав некоторое время свои прекрасные пунцовые губы, отбросила перламутровый веер и подошла к микрофону.

– Друзья, – сказала она своим глубоким голосом, и толпа сразу затихла, потому что привыкла прислушиваться к словам обаятельной дамы. – Друзья, давайте не будем нарушать нашего дивного, священного праздника. Наш народ издавна любил и понимал музыку. Клавесины баронессы де Клиссон, находящиеся в моем доме, лучше всех слов говорят об этом. Итак, забудем все грубое, жуткое, некрасивое и предоставим слово скрипкам, фортепьяно, арфам, валторнам… Маэстро фон Нофирогерг, вуаля!

В тишине, наступившей после этих слов, четко простучали шаги удивительного дирижера. Он встал перед пультом, резко взмахнул своей палицей и рявкнул:

– Открыть футляры!

Наемники бросились к футлярам и стали извлекать оттуда на свет Божий скрипки, контрабасы, виолончели, валторны. Изумлению их не было предела, и оно еще усилилось, когда они увидели, что из толпы на них смотрят их любимые игрушки – автоматы, гранатометы и даже маленькая безотказная пушка.

Маэстро фон Нофирогерг не верил своим глазам. Все закружилось перед ним, когда он увидел, что к нему приближаются, наставив автоматы, его верный паж Джин Стрейтфонд и Джон Грей – Силач-Повеса.

– Эй, шакалы, в чем дело? – заорал дирижер.

– Руки вверх! – крикнул ему Силач-Повеса, а Геннадий сорвал рыжий парик и ассирийскую бороду.

– Братцы, да это же Дик Буги! – закричали в толпе. – Ишь, пройдоха! Мало его били в трактире «Синька»!

Перекрывая весь шум, над набережной прокатился голос народного любимца Рикко Силлы:

– Наемные убийцы, сдавайтесь! Вы все под прицелом!

В оркестре руки поползли вверх, послышались рыдания, кое-кто, в том числе Горилла Пабст, потерял сознание. На эстраду мячиком вспрыгнул сенатор Нуфнути Куче в своей неизменной майке с цифрой «3».

– Друзья! – закричал он. – Наш народ едва не стал жертвой заговора этой недостойной дамы Накамура-Бранчковской и известного всем нам мошенника Ричарда Буги. Заговор сорван, дорогие друзья, и сорван он благодаря вот этому храброму мальчику! – Нуфнути Куче положил руку на плечо Геннадию. – Этот мальчик, друзья, советский пионер Геннадий Стратофонтов прямой потомок нашего памятника, русского адмирала Серхо Филимоныч Страттофудо!

Восторженный рев потряс набережную. В воздух взлетели шляпы. Радостно загудел «Алеша Попович».

Геннадий стоял, вытянувшись в струнку, и, что греха таить, слезы застыли у него на глазах. Сквозь эти слезы он видел только свою дорогую бабушку, которая широкими плечами прокладывала к нему путь в толпе. Движения ее, как всегда, напоминали баттерфляй.

– В знак нашей глубокой признательности мы награждаем Геннадия Стратофонтова «Знаком Почетного Эмпирейца»! – торжественно провозгласил сенатор и повесил на шею Геннадия якорек с припаянной к нему старинной монетой.

К сожалению, любезный читатель, на этом наше повествование не кончается, и ты должен временно сдержать вздох облегчения, слезы умиления и даже жизнерадостный смех.

– Проклятый щенок! Предатель! – вдруг завопил не своим голосом Ричард Буги.

Отпрыгнув в сторону, он метнул прямо в Геннадия свою палицу, на конце которой сверкнуло в лучах солнца тонкое стальное жало. С гортанным криком наперерез палице бросился Джон Грей – Силач-Повеса и рухнул к ногам Геннадия, пораженный в грудь.

Геннадий упал на колени рядом с другом. Джон Грей, оскалив зубы, катался по помосту и пытался вырвать из своей груди страшный клинок.

– Джон, не надо! Не трогай нож! – отчаянно закричал Геннадий, но было уже поздно.

Обезумевший от боли, Грей вырвал из груди клинок, кровь брызнула фонтаном.

– Джон! Джон! – кричал Геннадий, пытаясь зажать рану.

Мгновенно побледневший как полотно Джон Грей улыбнулся – боль оставила его.

– Прощай, Гена, – проговорил он. – Ты парень первого класса.

– Доктора! – закричал Геннадий. – Джон, подожди…

– Доктора уже не нужно… – проговорил еле слышно Джон Грей. – Послушай, Гена, может, я не совсем правильно жил, но умираю я правильно. Напиши об этом Рите и Нелли. – Он снова улыбнулся. – А все-таки что-то было, что-то было… при свете лунном кружились пары…

Голова легендарного Силача-Повесы бессильно упала набок. Потрясенный этой мгновенной трагедией, мальчик некоторое время не мог двинуться с места. А набережная тем временем бурлила в какой-то хаотической неразберихе.

Сжав зубы, Геннадий вскочил на ноги.

– Где Буги? Схвачен? Где мадам? – спросил он Рикко Силлу.

– Буги? Мадам? – растерянно переспросил Силла. – A черт их знает, где они. Куда-то ушли.

Простодушные эмпирейцы и не подумали задержать преступников. Они вообще не привыкли кого-то задерживать, хватать, преследовать.

Из толпы вынырнула и подбежала к Геннадию Доллис. Она была в купальном костюме, мокрая, задыхающаяся, с расширенными до невозможности глазами.

– Геннадий, быстрее… За мной гонится Латтифудо… я проплыла через тоннель… Они, мать и Буги, удрали катером на Карбункл… Я все узнала, они хотят взорвать наш вулкан, вызвать извержение, чтобы началась паника. Они приготовили это давно, на крайний случай. Кабель проложен по дну пролива, в кратере тротил…