Текст книги "Мой дедушка – памятник"

– Позор недостойным копальщикам Карбункла! Вам не поссорить нас со славными ребятами, не дрогнувшими даже перед лицом бандитской подлодки! Занимайтесь своим делом, копите свои грязные клуксы и не лезьте в чистый футбол! Да здравствует дружба! Да здравствуют посланцы страны нашего героя Серхо Филимоныч Страттофудо!

Шум усилился еще больше. Полдюжины черных сюртуков сиплыми глотками рявкали какую-то гадость. Спикер палил уже из двух пистолетов. И тогда, слегка поправив свои длинные волосы, встала мадам Накамура-Бранчковска. Все мгновенно затихли. Видимо, вес этой женщины в эмпирейском обществе во много тысяч раз превышал ее собственный вес, вполне соответствующий изящным парижским стандартам.

– Господа, – мягким глубоким голосом сказала женщина-сенатор. – Никто из присутствующих не упрекнет меня в презрении к футболу. Все помнят, что именно я открыла счет в матче с командой австралийского авианосца «Кукебурре». В это же время остров Карбункл отлично знает, с каким уважением я отношусь к его трудолюбивому мужественному населению. По этим двум причинам я воздерживаюсь от голосования и приглашаю всех присутствующих на мой сегодняшний вечер «Вальс незнакомых цветов».

Очаровательно улыбнувшись, она села. В зале царило недоуменное молчание. Позиция влиятельной дамы явно всех озадачила.

– Начнем голосование? – сквозь традиционный кляп еле слышно произнес Спикер.

– Начнем! Начнем! – послышались неуверенные голоса.

Президент Токтомуран Джечкин крикнул со своего места:

– Господа, я забыл добавить! Рикко Силла сегодня ударом головы выворотил штангу!

Взрыв энтузиазма погасил последние сомнения:

– Голосуем, и дело с концом!

И тогда правая оппозиция прибегла к последнему коварному способу погасить волю народа. Она выпустила на трибуну так называемого «резинщика». Все в зале поняли, что это значит, когда «резинщик» начал с первой страницы читать «Хартию вольностей» толщиной в мраморную плиту, а под рукой у него еще были «Ветхий Завет», «Коран» и «Антология мирового фольклора». Увы, таков был закон эмпирейского сената – оратор мог выступать столько, сколько хотел, а «резинщик» с Карбункла, видимо, собирался выступать не меньше четырех дней. Сенат же не мог проголосовать, пока он не кончит.

– Поразительно, – прошептал капитан Рикошетников, – к этому средству в буржуазных псевдодемократиях прибегают только в крайнем случае. Никогда не думал, что футбольный матч вызовет такие страсти. Что все это значит и кому все это нужно?

Прошел час. В зале уже слышалось носовое посвистывание засыпающих сенаторов. Спикер, свернувшись в клубок, спал на своей бочке. А «резинщик» все бубнил и бубнил:

– …Итак, параграф седьмой пятого подпункта установления о торговле гласит, что производство пуговиц разрешается при предъявлении определенного числа доказательств о возможности такого производства, обусловленных пунктом «а»…

– Пойдемте в порт, Геннадий, – сказал Рикошетников. – Дело ясное, что дело туманное.

Он обернулся и увидел, что мальчика рядом с ним нет.

Глава VII,

из которой доносятся до нас стук теннисного мяча и страшный хруст, с которым мощные челюсти разгрызают клешни омара

Первое, что услышал Геннадий, очнувшись, был звук, похожий на грохот работающего рядом отбойного молотка. Потом лопатки его ощутили холод каменного пола. Глаза устремились вверх, и мальчику показалось, что он лежит на дне глубокого каменного колодца. Голова закружилась.

– Где я? Что со мной?

Геннадий приподнялся на локтях и осмотрелся. Нет, это был не колодец, скорее старая узкая крепостная башня. Стены грубой кладки уходили вверх. Сквозь стрельчатое окно на самом верху, скорее похожее не на окно, а на мушкетную бойницу, узкая полоса яркого солнечного света косо шла вниз и падала на привалившегося к стене дюжего детину в штанах военного образца и в белой майке со штампованными автографами кинозвезд. На коленях детины лежал тупорылый автомат-люгер. Детина храпел, и именно этот храп создавал впечатление работающего рядом отбойного молотка.

Через секунду Геннадий вспомнил все. Он вспомнил, как, утомленный нудным завыванием «резинщика», тихо покинул галерею для гостей и решил прогуляться по зданию эмпирейского сената.

Он шел гулкими сводчатыми коридорами, разглядывал стоящие в нишах фигуры средневековых воинов, входил в пустые залы и смотрел на огромные картины, поразительно напоминающие эмпирейскую банкноту велюр.

Открыв очередную дверь, Геннадий запутался в каких-то тяжелых шторах. Пытаясь выбраться из парчовых складок, он услышал негромкие мужские голоса и наконец увидел в щелку трех джентльменов, развалившихся в креслах и прихлебывающих из высоких стаканов янтарное виски. Он хотел было уже с извинениями удалиться, как вдруг услышал…

– Этот идиотский футбольный матч не должен состояться ни в коем случае, – сказал тихо голубоглазый блондин с очень странным утиным носом. – И вообще советскому кораблю нечего делать возле архипелага.

– Видите ли, мистер Мамис, – обратился к утконосому глыбоподобный господин, – меня самого и всех нас, копальщиков, тошнит от футбола и разных других выходок этих эмпирейских недоносков, но… понимаете ли… русские популярны в республике, а этот их кумир Серхо Филимоныч Страттофудо… а от футбола они сходят с ума… Может быть, дадим им сыграть эту игру и уже потом…

– Вы здесь на своем архипелаге совсем оторваны от мировой политики! – резко прервал его утконосый. – Мясо, господа, нужно отмочить в соусе, прежде чем нанизать на вертел!

Джентльмены гулко расхохотались и подняли стаканы.

– За мистера Кингсли Брейнвена Мамиса из страны, которая ценит юмор, но не любит шутить! – провозгласил глыбоподобный.

– За наше дело, господа! – сказал, как бы подводя итог, мистер Кингсли Брейнвен Мамис.

В это время стальные пальцы сзади обхватили горло Геннадия, и не успел он опомниться, как был втащен внутрь кабинета. Джентльмены вскочили. Мамис мгновенным движением сунул руку за пазуху.

– Мне пришла нужда прогуляться, господа, – прогудел над Геннадием грубый голос. – Возвращаясь, смотрю – мальчишка…

– Кто ты такой, щенок?! – завизжал не своим голосом глыбоподобный, суя под нос Геннадию кулак, усеянный огромными перстнями.

– Здесь не место разбираться, Латтифудо, – быстро проговорил Мамис, открыл черный портфельчик-«атташе» и, зажав себе нос платком, брызнул из какой-то стеклянной трубочки едкой жидкостью в лицо Геннадию.

Последнее, что слышал мальчик как сквозь вату, были слова:

– Отправьте его куда следует…

«Сколько же времени я был без сознания? – подумал сейчас Геннадий. – Час, два, может, сутки?»

Он осторожно встал и подошел к храпящему охраннику. Тот не шелохнулся. Тяжелый дух дешевого джина витал над ним. Геннадий снял с колен парнюги автомат, перекинул его через плечо и посмотрел вверх. В стене кое-где намечались выступы, видимо, остатки винтовой лестницы, которая в свое время вела на боевую площадку.

Вспомнив уроки скалолазанья, которые когда-то в Крыму преподал ему папа Эдуард, Геннадий стал карабкаться вверх. К счастью, на ногах у него были легкие туфли на каучуковой подметке. Прошло несколько мучительных минут, прежде чем он оказался перед бойницей. Прямо над ним вниз головой висели мешочками несколько летучих мышей.

Протиснуться в бойницу было делом нелегким, но и оно оказалось по плечу мальчугану. Он выбрался наружу и встал, прижавшись спиной к стене, на каком-то витиевато изогнутом выступе, видимо, остатке орнамента, некогда венчавшего башню. Огромное пространство открылось перед ним. Окинув его взглядом, Геннадий чуть не закричал от ужаса. Шпили Оук-порта едва виднелись на горизонте. Сверкающий на солнце пролив шириной в несколько миль частично был скрыт близким, невысоким, но устрашающе мрачным хребтом, похожим на спину динозавра. Мальчик понял, что он находится на острове Карбункл.

Головокружительные секунды отчаяния… Как далек от него сейчас родной «Алеша Попович», капитан Рикошетников, Шлиер-Довейко, Хрящиков, Верестищев, Барабанчиков, Телескопов, Есеналиев, Калипсо – люди, с которыми любая беда – не беда… И они ничего не знают о нем! Они даже не могут предположить, где он сейчас.

Однако надо действовать. Надо попытаться выбраться из этой непонятной зловещей истории.

Башня была высотой не менее двадцати пяти метров. Внизу клубилась какая-то зелень, но под зеленью, возможно, были скрыты острые камни. Прыгать прямо вниз было безумием. Попытаться соскользнуть по стене? Стена была словно отполирована многовековыми ветрами. Вот метрах в пяти-шести верхушка мощного дерева, с ветвей свисают лианы. Попробовать по-тарзаньи? Единственный выход, несколько шансов из ста.

Сильно оттолкнувшись, Геннадий полетел вниз. Вот замелькали мимо рук спасительные лианы. Неужели конец? Р-раз! Руки обожгло огнем. Геннадий закачался на лиане. Автомат больно ударил по крестцу. Проклятый автомат! Надо было его бросить к чертям подальше.

Под тяжестью мальчика лиана стала растягиваться, и Геннадий, словно с парашютом, вспоминая уроки мамы, опустился на пружинящий дерн.

Вокруг была тишина, только птицы кричали на разные голоса да издалека доносился граммофонный шлягер «Крошка, не задавайся, крошка, лучше сознайся, крошка, не забывайся, иначе поколочу, чу-чу-чу!»

Геннадий отвалил от подножия башни какой-то камень, положил автомат в ямку и забросал его сухими ветками и листвой. Кто знает, что ждет впереди?

Осторожно пробираясь сквозь кусты, мальчик направился в сторону пролива. Он рассчитывал пересечь хребет, спуститься к морю, найти там какую-нибудь лодку и попытаться добраться до Оук-порта. Несколько раз ему пришлось проходить под замшелыми каменными арками, сбегать по ступеням заброшенных лестниц, но ни разу ему не встретилось ни души.

Вдруг до слуха его донеслись гулкие звуки, похожие на удары по теннисному мячу. Кто мог играть в теннис в этом логове темных и подозрительных людей? Геннадий уже знал, что единственный спорт на Карбункле – это копание ям. Кто быстрее выкопает яму, тот и чемпион.

Прячась за валунами, короткими перебежками, чуть ли не ползком, Гена направился на эти звуки. Звуки становились все громче. Сомнений не оставалось – это был теннис. Внедрившись в кусты азалий, мальчик подполз вплотную к проволочной загородке идеального травяного корта, расчерченного по всем правилам и с туго натянутой сеткой.

На корте в полном одиночестве девочка его лет била мячом в стенку. Удары были резкие, частые, и реакция у девочки была что надо. Но вот она промахнулась, мяч пролетел мимо ракетки и подкатился чуть ли не к Гениному носу.

Геннадий хотел было уже ящерицей скользнуть в азалии, глянул и остолбенел. Прямо на него бежала вприпрыжку румяная и надменная… Наташа Вертопрахова.

Да, это была она: тот же «конский хвостик», болтающийся на затылке, и вся стройная сущность большеглазого морского конька.

Она нагнулась за мячом и вдруг увидела лицо Геннадия. Несколько секунд мальчик и девочка не отрываясь смотрели друг на друга.

– Ну, чего? – спросила наконец Наташа, сдвинув брови к переносице. Говорила она по-эмпирейски.

– Ничего, – ответил Геннадий. Греха таить нечего, он был растерян.

– В теннис-то небось не играешь? – спросила Наташа.

– Играю, – пробормотал Геннадий.

Наташа вдруг звонко рассмеялась:

– В теннис он играет! Ах ты, крот несчастный! А ну-ка лезь сюда.

Геннадий, совершенно забыв об опасности, которая подстерегала его здесь на каждом шагу, перелез через заборчик. Наташа бросила ему ракетку. Он поймал ее на лету и встал на правой половине площадки.

– Ну, держи, крот! – крикнула Наташа, слабея от смеха, и сделала легкую подачу.

Геннадий мощным драйвом погасил мяч.

– Что такое? – округлила глаза Наташа. – У тебя совершенно профессиональный драйв.

– Тренируюсь с восьми лет, – тихо ответил Геннадий.

Скромность, как уже было сказано, была его самой отличительной чертой.

Девочка подошла к сетке. Геннадий тоже приблизился. Он уже понял, что это не Наташа, а лишь ее копия, правда, совершенно точная.

– Ты разве не из кротов? – спросила девочка.

– То есть?.. – удивился Геннадий.

– Ну что, не понимаешь? Разве ты не с Карбункла? Впрочем, конечно, ты не с Карбункла. У тебя такой странный выговор… – Она поморщила лоб. – Иностранец, что ли?

– Я… – пробормотал Геннадий, – я англичанин…

– Фантастика! – воскликнула девочка. – Как ты сюда попал? Кроты не пускают в этот район острова ни одного иностранца.

– Я… я гулял и вот…

– Ладно, давай играть, – сказала девочка. – В этой дыре я совсем потеряла класс, а скоро у нас в Оук-порте чемпионат.

Геннадий осмотрелся. Дубы вокруг порта безмятежно шелестели, заросли азалии были непроницаемыми, дорожка, покрытая цветной плиткой, просматривалась далеко…

– Только один сет, – сказал он.

Девочка протянула ему свою руку и назвала свое имя:

– Доллис.

– Джин, – представился Геннадий, вспомнив леди Леконсфильд.

Они начали играть и сыграли не один сет, а всю партию.

С большим трудом в последнем сете Геннадию удалось сломить сопротивление Доллис. Чуть остыв от спортивного азарта, он подумал, что девочка, должно быть, раздосадована проигрышем. Ничуть не бывало – Доллис была весела и довольна.

– У вас в Англии все так играют?

– Через одного, – улыбнулся Геннадий.

– Слушай, Джин, как ты все-таки здесь оказался?

Геннадий внимательно посмотрел на девочку. Ему показалось, что ей можно открыть правду, что она может ему помочь, да все же решил быть осторожным.

– Я… я заблудился…

– Тебе нужно в Стамак? – спросила Доллис. – Пойдем, покажу дорогу.

– Покажи мне лучше кратчайший спуск к морю, – сказал Геннадий. – Мне нужно попасть в Оук-порт.

Они уже давно говорили по-английски. Вот где пригодились мальчику его усердные занятия этим языком.

– Не собираешься ли ты переплыть пролив? – со смехом спросила Доллис.

– Вот именно.

– У тебя есть знакомые среди акул?

– Мне нужно переплыть пролив, Доллис, – тихо и серьезно сказал Геннадий.

– Из Стамака каждые два часа ходит паром.

– Мне нельзя в Стамак, Доллис…

Девочка снова весело рассмеялась.

– Какая таинственность! Таинственный англичанин!

– Доллис, я не шучу…

– Ну, пойдем, пойдем! Я покажу тебе спуск к морю. – Она вдруг хлопнула себя ладошкой по лбу. – А хочешь, вместе переплывем в Оук-порт на каноэ? Блестящая идея! То-то взорвется моя мамочка!

Сердце Геннадия глубоко забилось. Каноэ? О чем еще он мог мечтать?

А Доллис, увлеченная своей идеей, схватила его за руку и повлекла по разноцветным плиткам.

Они бежали по извилистым дорожкам огромного парка, мимо неохватных стволов удивительных реликтовых растений, мимо скульптур, беседок, фонтанов, мимо фантастических цветов. По дороге Доллис без умолку трещала. Как ей хочется побывать в Англии, вообще поездить по миру, увидеть Лондон, Нью-Йорк, Москву, Париж… Мать ее путешествует бесконечно, но никогда не берет Доллис с собой. В конце концов Доллис возьмет вот и убежит из дому!

– Чей это парк, Доллис? – на бегу спросил Геннадий Стратофонтов. Его поразило то, что во всем этом огромном парке они не встретили ни одного человека.

– Наш, – ответила девочка.

– Чей?

– Наш. Ну, моей мамы…

– Весь парк ваш? А экскурсии сюда приезжают?

– Еще чего! – презрительно фыркнула Доллис. – Экскурсии!

Несмотря на напряженность момента, Геннадий подумал: «Вот он – капитализм! Кучка людей владеет огромными ресурсами природы!»

Они нырнули под красивую арку, пробежали полутемным тоннельчиком, и перед ними сразу за балюстрадой распахнулось пространство: скалы, море, приблизившийся изломанный гребень Оук-порта. Пролив пересекало белое судно, верхняя палуба которого была покрыта ярким тентом.

– Мама возвращается, – махнула Доллис рукой в сторону судна. – Вчера она давала в столице прием. – Доллис напыщенно и жеманно произнесла, словно передразнивая кого-то: —«Вальс незнакомых цветов», господа! Не правда ли, прелестно? «Вальс незнакомых цветов»!

Так вот оно что!.. Геннадий едва сумел скрыть свое изумление. Он вспомнил длинные черные волосы и словно выточенное из слоновой кости лицо женщины-сенатора. Бал был вчера! Значит, он валялся без сознания чуть ли не сутки?

– Я слышал вчера про этот прием, – сказал он. – Твоя мама мадам Накамура-Бранчковска?

– Ну да. Как ты догадался, Джин?

– Я видел ее в сенате.

– Ты не думай, что она всегда такая важная, она хорошая, только… – Доллис быстро посмотрела на него. – Красивая, а?

– Не хуже Софи Лорен, – сказал он.

Девочка расхохоталась.

– Ну, ты, я вижу, знаток! Ладно… – Она показала с балюстрады вниз. – Видишь тропинку между скал? Спустишься по ней, там будет маленькая бухта. Разбойничья бухта. Жди меня там, а я подгоню каноэ. Идет?

Не успел Геннадий кивнуть, как за спиной его раздался страшный вопль.

– Вот он! Вот он, ребята!

Геннадий стремительно обернулся. Из тоннельчика прямо на него бежал детина в майке с автографами кинозвезд, а за ним еще трое узколобых квадратных парней, и все с оружием в руках.

Изумленная Доллис увидела, как юный англичанин молниеносным приемом дзю-до сбил с ног огромного парня, вскочил на барьер балюстрады и упал вниз лицом под ударом пистолетной рукоятки. Два грузных тела навалились на мальчика. В мгновение ока руки его были скручены мотком проволоки.

Доллис вскрикнула и влепила пощечину одному из громил.

– Как вы смеете, кроты? Кроты несчастные! Кто вам разрешил врываться в наш парк? Вон отсюда! Отпустите его немедленно!

Детина, сбитый Геннадием, кряхтя, поднялся. На тупом его лице застыла кривая хулиганская улыбка.

– Этот парень, молодая госпожа, задержан по приказу Совета. Он сбежал сегодня из Мушкетной башни. Люгер мой спер, молодая госпожа. – Он обернулся к Геннадию и схватил его за грудки: – Где моя пушка, гаденыш?

Доллис и его огрела пощечиной.

– Ручка у вас тяжелая, молодая госпожа, – ухмыльнулся детина.

– У моей мамы рука потяжелее! – крикнула Доллис и вдруг заплакала в три ручья. – Джин, Джин, что это такое?

– Я не знаю, что они от меня хотят, Доллис, – проговорил Геннадий. – Это какое-то дикое недоразумение…

– Наше дело маленькое, – ухмыльнулись битюги. – Приказ есть приказ.

Подталкивая Геннадия в спину автоматами, они повели его через парк. По дороге они шумно обсуждали подробности погони и схватки. Должно быть, они казались себе героями. Детина в майке с автографами хлопнул мальчика по плечу даже с некоторым добродушием:

– А здорово ты меня с катушек сбил, малец!

– Ай донт андерстенд, – сказал Геннадий. – Я не понимаю вашего языка.

– Ладно, ладно, топай!

Его вывели из парка и повели по покрытой щебенкой дороге, петляющей среди выветрившихся рыжих унылых скал. Шагая по этой раскаленной дороге, Геннадий лихорадочно обдумывая ситуацию.

Ясно одно: он в руках какой-то банды. Ясно также, что эта банда плетет заговор против эмпирейцев и против научного корабля. «Мясо надо отмочить в соусе, прежде чем нанизать на вертел…» «Советскому кораблю нечего делать возле архипелага…» «Нужно покончить с этим кумиром Серхо Филимоныч Страттофудо…» Ясно, что главари банды боятся, что он подслушал их секреты.

Если он откроется им и скажет, что он советский пионер, потребует, чтобы его отправили на «Алешу Поповича», если они еще догадаются, что он потомок эмпирейского памятника… Это может кончиться плохо. Может быть, он – единственный честный человек, прикоснувшийся к заговору? Кто знает, что грозит этим простодушным, веселым эмпирейцам и его товарищам, морякам и ученым?..

Надо попытаться обмануть их. Он, англичанин Джин Стрейтфонд, он ни слова не понимает по-эмпирейски, он ничего не слышал. Ему нужно добраться до Оук-порта, чтобы…

– Эй, стой! – грубым голосом прервал размышления Геннадия один из конвоиров. Он взял Геннадия за плечо и залепил ему глаза широким пластырем.

После этого Геннадий двигался в полнейшей темноте. Он слышал, как скрипели какие-то двери, ему казалось, что его ведут по узкому сырому коридорчику, потом был долгий спуск по скользким ступенькам, толчок в спину…

Пластырь содрали, и Геннадий увидел выбеленные стены, небольшое окно, забранное стальной решеткой, за которым виднелось только море и небо. В кресле сидел, развалясь, глыбоподобный господин Латтифудо. Солнце играло в массивных перстнях на его руке, тонкий лучик шел от уха, от золотой серьги.

– Кто ты такой, мальчишка? – спросил Латтифудо с некоторой томностью и усталостью.

– Ай донт андерстенд, сэр, – ответил Геннадий. – Ай эм инглишмен, сэр, житель Лондона, турист…

– Вона-а, – вяло удивился Латтифудо, поморщился, словно от головной боли, и снял телефонную трубку. – Але, Фук, щенок-то англичанин, по-нашему не бельмеса не понимает. Чего? Э-э… Так? – Он бросил трубку и вдруг заорал на Геннадия, наливаясь кровью: – Притворяешься, паразит? На архипелаге сейчас нет ни одного английского туриста!

Орал он по-английски с грубым акцентом.

– Видите ли, сэр, я с того самого несчастного теплохода «Ван-Дейк», нас спасли русские…

– Что-о? – Латтифудо даже приподнялся от изумления. – Ты, значит, с «Ван-Дейка»? Эге-ге…

– Я путешествовал со своей бабушкой леди Сьюзен Леконсфильд. Бабушка улетела на родину, а я остался. На русском судне, сэр, мой багаж…

– Эге-ге… ге-ге-ге… – проговорил Латтифудо и заглянул мальчику в глаза с веселостью, от которой повеяло какой-то жутью. Потом снял трубку. – Фук, малый-то с «Ван-Дейка». Ага. Так. Ну ясно! Грумло! – гаркнул он, и в дверях вырос детина в майке с автографами. – Кончай с этим пацаном.

Грумло поставил автомат на боевой взвод и кивнул Геннадию:

– Пошли.

«Неужели конец?» – подумал Геннадий. Страха не было, он словно одеревенел.

Зазвонил телефон. Латтифудо вяло снял трубку и вдруг вскочил, вытянулся во фрунт.

– Слушаюсь! Так! Так точно, здесь! Грумло, отставить! Так, все понятно. Немедленно приступаю.

Он подошел к мальчику, развязал ему руки, посадил в кресло, погладил по голове и ласково прожурчал:

– Хлопот с тобой полон рот, малыш…

После этого, что-то шепнув Грумло, он вышел из комнаты. Теперь все тело казалось Геннадию ватным. Страшная усталость и апатия охватили его.

Грумло поставил автомат на предохранитель, подмигнул Геннадию и глупо заржал.

– Ну, ты меня здорово сбил с катушек, парень! Как прием называется?

– Пошел к черту, ублюдок, – сказал Геннадий этому получеловеку, который несколько минут назад мог влепить ему пулю в затылок.

Усталость брала свое. Геннадий начал было уже дремать, когда открылась дверь и вежливый голос позвал его:

– Мистер Стрейтфонд, пожалуйте сюда!

Несколько маршей узкой сырой лестницы, все глубже и глубже, два еле освещенных перехода. Открылась кованая дверь, и Геннадий оказался в обширном помещении, освещенном мягким светом неоновых трубок. В помещении стояли мягкие кожаные кресла, стены украшали дубовые панели. Это было бы похоже на салон пассажирского судна, если бы не пульты радиостанции, за которыми сидели двое мужчин.

Навстречу Геннадию шел с протянутой рукой любезно улыбающийся мистер Кингсли Брейнвен Мамис.

– Ах, дорогой мистер Стрейтфонд, какая получилась чепуха, какое недоразумение! – сказал он. – Ну просто скандал…

– Я сам ничего не понимаю, сэр, – сказал Геннадий. – Я гулял по зданию сената, открыл какую-то дверь, запутался в драпировке, и вдруг меня схватили за горло, сэр…

– Эта дурацкая охрана, мистер Стрейтфонд, – прожурчал Мамис. – Вы должны нас извинить. Нравы этой страны, понимаете ли… Засунули вас в средневековую башню, эти неотесанные чурбаны…

– Да-да, – кивнул Геннадий.

– Но зачем вам понадобилось бежать, мой друг? Объяснили бы все и…

– Я ничего не понимал, сэр, – пробормотал Геннадий. – Я не понимаю этого языка. Я не знал, в чьих я руках, сэр.

– Да, да… А автоматик, мистер Стрейтфонд?

– Выкинул его куда-то в кусты, сэр…

Вошел запыхавшийся Латтифудо и доложил Мамису:

– Все в точку. На «Ван-Дейке» была зарегистрирована леди Сьюзен Леконсфильд с внуком.

– Хорошо, – кивнул Мамис, пытливо вглядываясь в лицо Геннадия, видимо, пытаясь понять, понимает ли он по-эмпирейски.

Усилием воли Геннадию удалось сохранить безучастное выражение лица, хотя он был поражен: леди Леконсфильд была зарегистрирована на «Ван-Дейке» с внуком? В следующий момент Геннадий догадался: старая чудачка называла своим внуком мопса Винстона, его она и внесла в списки пассажиров. Какая удача!

– Мне показалось, сэр, что джентльмен назвал имя моей бабушки, – вежливо обратился он к Мамису.

– Наведены справки, мистер Стрейтфонд. – Кингсли Брейнвен Мамис лучезарно улыбался. – Ваша бабушка благополучно прибыла в Лондон. Вы можете сейчас поговорить с ней по телефону.

– Как? Прямо отсюда? – удивился Геннадий.

– Да, наши радисты мигом соединят вас с вашей лондонской бабушкой. Не забыли телефончик, мистер Стрейтфонд?

Геннадий понял, что его подвергают последней проверке. К счастью, он помнил номер леди Леконсфильд, но старуха, сама того не зная, могла его запросто выдать.

– Благодарю вас, сэр, но в этом нет нужды, – небрежно махнул он рукой. Ничего, мол, с бабкой не случится.

– В этом есть нужда, мистер Стрейтфонд, – сказал Мамис, глубоко заглянув в глаза мальчику, словно пытаясь по-змеиному проползти в его сущность. – Это просто необходимо, юный мистер Стрейтфонд.

Да, в чем нельзя отказать моему герою – это в присутствии волевых качеств.

– Ну, если вы настаиваете… – улыбнулся он. – Наш телефон: Виктория 3-27-38.

Прошло несколько минут, прежде чем один из радистов протянул Геннадию трубку. В трубке очень отчетливо слышался дребезжащий голосок.

– Сьюзен Леконсфильд у телефона…

– Бабушка! – закричал Геннадий. – Это говорит твой внук Джин. Твой… хрустальный дельфинчик. Не волнуйся, я звоню тебе с Эмпирейских островов… Как себя чувствуешь, милая бабушка?

Последовала пауза, потом в трубке послышались хлюпающие звуки, перерастающие в рыдание, сквозь которые едва можно было разобрать отдельные слова:

– Джинни, мой мальчик!.. Внучек!.. Да, я, твоя бабушка, слушаю тебя… рыдаю вместе с Винстоном… дитя мое… хрустальный мой дельфинчик…

Геннадий заорал изо всех сил:

– Бабушка, не волнуйся за меня! Я попал здесь в какую-то странную историю…

Расчет этот оправдался. Мамис после последних слов немедленно прервал разговор.

– Связь оборвалась, мистер Стрейтфонд, – развел он руками. – Немудрено, такое огромное расстояние…

– Большое вам спасибо, сэр, – прочувствованно сказал Геннадий. – Честно говоря, я очень волновался за бабушку. Честно говоря, сэр, ведь я в последнюю минуту… – Геннадий замялся.

– То есть попросту… – Мамис изобразил пальцами бегущего человека. Видно было, что он полностью поверил в легенду Геннадия.

– Попросту драпанул, сэр, – весело расхохотался мальчик. – Вы знаете, я был потрясен вашим архипелагом, мне захотелось подольше побыть здесь… Эти бастионы Оук-порта, Карбункл, сам похожий на крепость… легенды о бесстрашных пиратах…

– Увлекаешься пиратами, малыш? – снисходительно усмехнулся Мамис.

– Есть немного, сэр. С детства мой кумир – великий адмирал Рокер Буги.

– Вон что! – Мамис загадочно улыбнулся. В голубых глазах его мелькнул огонек. – В Оук-порте его не очень-то любят…

– Правда? – наивно удивился Геннадий.

Зазвонил телефон. Мамис снял трубку.

– Да. Все сошлось. По-моему, наивный дурачок. Есть, Фук, не волнуйся. Пока. – Он повесил трубку и хлопнул Геннадия по плечу: – А ты, оказывается, ловкий паренек, Джинни-бой! Уже успел познакомиться с Доллис! Мадам Накамура-Бранчковска разносит из-за тебя наше начальство. Требует, чтобы тебя немедленно доставили на ее виллу. Поехали.

В шесть часов вечера свежий, отдохнувший элегантный юный денди Джин Стрейтфонд явился в сопровождении слуги к ужину на открытую веранду виллы Накамура-Бранчковской.

Веранда висела прямо над морем на стометровой высоте. В центре ее был сервирован стол на четыре персоны. Вокруг стола хлопотали три подтянутых официанта в белых куртках с золотыми пуговицами. Подсобный стол в углу веранды сверкал хрусталем, серебром, кубиками льда. На роскошном ложе из свежайшей зелени распластался гигантский омар.

Официанты молча вытянулись перед Геннадием, а Геннадий вздрогнул, вновь увидев перед собой Наташу Вертопрахову. Ну до чего же была на нее похожа Доллис Накамура-Бранчковска!

Девочка, сменившая свой любимый наряд – белые шорты и гавайскую рубашку – на строгое платье, подбежала к нему.

– Привет, Джин! Проклятые кроты, из-за них лопнула наша гениальная идея с каноэ! Чего они хотели от тебя?

– Послушай, Доллис, – тихо сказал Геннадий, – ты никому не говорила, что я понимаю по-эмпирейски?

– Нет, а что?

– Прошу тебя никому об этом не говорить…

Глаза Доллис сузились, она зашептала:

– Какая-то тайна, Джин, да? Расскажи мне, не бойся…

– Я все тебе расскажу позднее, – сказал Геннадий. – Сейчас важно хранить молчание.

– Договорились, Джин!

К веранде приближалась мадам Накамура-Бранчковска под руку с высоким мужчиной, в котором Геннадий узнал свирепого сенатора Бастардо Мизераблес ди Порк-и-Гусано. Теперь он был сама благовоспитанность и любезность, а от красоты Накамура-Бранчковской у Геннадия просто захватило дух.

– Терпеть не могу этого типа, – сказала Доллис, хмуро глядя на приближающегося председателя Совета Копальщиков острова Карбункл, кавалера Ордена Счастливой Лопаты и полковника. – Худший из всех кротов. Ишь ты, повадился к нам…

Мадам одарила мальчика ослепительной улыбкой и протянула руку. Мгновение поколебавшись, Геннадий поцеловал изящную конечность.

– Мы очень рады видеть вас гостем, Джин, – сказала мадам. – Покойный ваш дед и его фирма зубных протезов известны всему деловому миру. Доллис говорила, что вы прелестно играете в теннис. Надеюсь, вы простили этих неотесанных местных служак. Поверьте, им досталось на орехи от полковника и от меня. Прошу к столу.

Ужин прошел в остроумной светской беседе, легко и приятно, если не считать страшного хруста, с которым полковник разгрызал клешни омара, да злых шуточек Доллис. Мадам Накамура-Бранчковска была очень предупредительна к своему гостю из великого Лондона.

– Ах, Лондон, Лондон!.. – проговорила она, когда они с Геннадием отошли к барьеру веранды. – Помните, как сказал поэт… «Все города похожи, как два пенса, но не похож на них, как шиллинг, Лондон…»

За столом Мизераблес, сильно чавкая, добирал все, что осталось, пил огромное количество вина, рявкал в ответ на колкости Доллис, а Геннадий с хозяйкой дома стояли над морем – она пила коктейль «Дайкири», он – ананасный сок.

– Вы погостите у нас, Джин?

– Боюсь, мадам, что мне нужно возвращаться домой. Бабушка сегодня так плакала в телефон…

– Печально, – вздохнула хозяйка. – Мне кажется, что наши отношения могли бы перерасти в настоящую дружбу…

Она смотрела на него с мягкой доброй улыбкой.

«Какая приятная женщина, – подумал мальчик. – Приятнейшая женщина, несмотря на то, что капиталистка. Смотрит на меня, как мама Элла».