Текст книги "Мой дедушка – памятник"

– Мадам, – сказал он взволнованно, – вы спасли меня сегодня от смерти.

– О Джин, не надо преувеличивать, – улыбнулась она.

– Я не преувеличиваю, мадам. Мне кажется, что я был в руках какой-то страшной банды. Когда толстяк узнал, что я с «Ван-Дейка», он приказал меня застрелить. Я уверен, что только ваше вмешательство спасло меня. Мне кажется, что те люди связаны с пиратами, напавшими на «Ван-Дейк».

– Пираты! – усмехнулась дама. – В вашем возрасте, Джин, еще можно верить в пиратов…

– Но «Ван-Дейк» потоплен, мадам!

– Да это возмутительный бандитизм! – воскликнула дама. – Уверена, что великие державы не оставят этого без внимания! – Она прикоснулась к плечу Геннадия: – Что касается местных солдафонов, то уверена, вы ошиблись. У вас очень напряжены нервы, мой мальчик. Хорошо бы вам отдохнуть у нас несколько дней. Самолет моей фирмы скоро летит в Зурбаган, откуда вы сможете отправиться прямо в Лондон. В Европе снова входят в моду перья райских птиц, и мы получили заказ.

– Еще раз большое спасибо, мадам, но мне нужно утром быть в Оук-порте. На русском судне мои вещи и… бабушка волнуется, мадам.

– Хорошо, завтра поедем вместе на моей яхте. Возьмем Доллис с собой, она покажет вам город. Наш дом в Оук-порте, мы эмпирейцы, Джин. Здесь мы только спасаемся от жары…

Она что-то еще говорила, а Геннадий лихорадочно прикидывал, стоит ли рассказывать ей о подслушанном в сенате разговоре. Она эмпирейка, сенатор, ей, наверное, не безразлична судьба ее народа.

Он глянул вниз и остолбенел от ужаса. По проливу, оставляя за собой светлый след, двигался «Алеша Попович». Они уходят из Оук-порта! Куда? Почему? Они уходят без него! Он остался совсем один!

«Алеша Попович» проходил прямо под ними. Палубы были пусты. Медленно вращалась антенна локатора. Геннадию показалось, что он видит в окне ходовой рубки каменное лицо своего друга капитана Рикошетникова. Как он мог бросить его?

За его спиной гулко захохотал Бастардо Мизераблес.

– Гляди! – заорал он. – Сматываются коммунисты. Наша взяла!

Мадам обожгла его резким и неожиданным, как удар хлыста, взглядом.

– До сих пор не научились вести себя в обществе, полковник! – Она повернулась к Геннадию и, пораженная его взглядом, воскликнула: – Что с вами, мой мальчик?

– Там, – в ужасе закричал Геннадий, показывая на удаляющегося «Алешу Поповича», – там осталась моя коллекция марок!

Да, дорогой читатель, в чем нельзя отказать моему герою, так это в присутствии духа и находчивости!

Глава VIII,

которая на своем убедительном примере показывает, что голоса логики и разума порой могут потонуть в неистовом шуме сбитой с толку толпы

Что же произошло? Почему «Алеша Попович» неожиданно покинул гавань Оук-порта? Можно ли представить себе, что советские моряки бросили в беде своего товарища? Нет, этого представить нельзя.

Николай Рикошетников, обойдя все, как ему казалось, помещения сената в поисках Геннадия, выбежал на площадь и оказался в центре событий, развязанных мрачными хулиганами с Карбункла.

Площадь кишела людьми. Местами возникали стычки, переходящие в кулачный бой. Ораторы, взобравшись на фонарные столбы, кричали в толпу. Ревели моторы мотоциклов. Группа мужественных горожан, взявшись за руки, защищала свою святыню – памятник Серхо Филимоныч Страттофудо.

Рикошетников помчался на судно, мигом собрал совещание комсостава. Половина экипажа была направлена в город на поиски пропавшего мальчика. Всем морякам было строжайше заказано выспрашивать о мальчике у местных жителей и тем более называть его имя. Рикошетников боялся, и не без основания, что «копальщики» могут узнать о пребывании в городе потомка благородного русского адмирала и устроить на него настоящую охоту.

Тем временем возвратились с тренировки судовые футболисты. Они рассказали, что большинство публики горячо их приветствовало, а меньшинство наоборот – бросало в них дохлых крыс, пищевые отбросы и увядшие цветы. Меньшинство это было весьма ретиво и затянуто в черную кожу. Рассеялось оно только тогда, когда появился гигант в плавках из леопардовой кожи – лучший футболист всех времен и народов, добродушный, но неразговорчивый Рикко Силла.

Поиски Геннадия продолжались несколько часов и не дали никаких результатов. Потрясенный Рикошетников решился тогда на крайний шаг – он снова отправился в сенат.

В сенате уже все спали. Семижильный «резинщик», похрапывая, тянул свое:

– В свете изложенного, опираясь на параграф девяносто, пункт «Д», отдела восемнадцать, можно категорически заявить, что производство пуговиц на территории республики может быть разрешено только лицам, доказавшим свою способность к оному…

Рикошетников разбудил того сенатора, который дал резкую отповедь проискам полковника Бастардо Мизераблес ди Порк-и-Гусано. Толстяк в футболке под номером «3» повел его в свой кабинет для конфиденциальных переговоров.

Имя сенатора было Нуфнути Куче. Рикошетников рассказал ему все. Нуфнути Куче выслушал его с крайним вниманием. В маленьких его глазах, отягощенных трехъярусными мешками, пылал неподдельный интерес.

– Видите ли, капитан, – сказал он, – я не могу вам раскрыть всей подоплеки нынешних событий в нашей стране, потому что и сам ничего не понимаю. Скажу только, что передовая интеллигенция, рабочий класс и спортсмены очень озабочены не-ожиданной и непонятной атакой с острова Карбункл. В других условиях приезд потомка адмирала Серхо Филимоныч Страттофудо мог бы превратиться в национальный праздник. Сейчас, увы, мы не можем пред-угадать развитие событий. Эмпирейцы слишком доверчивы и простодушны. Это дети, сэр. Я обещаю вам, что я и мои люди – скажу по секрету, их немало – предпримут все усилия для поисков мальчика. Я не исключаю возможности того, что он попал в лапы негодяев, но… – Нуфнути Куче встал перед Рикошетниковым на одно колено и торжественно провозгласил: – Клянусь созвездием Кассиопеи, катамараном старого Иона, цепями египетских рабов, ржавыми мечами викингов, четками мадам де Клиссон и аркебузами португальцев, клянусь бархатным камзолом нашего первого президента и нашим священным булоногом, Джинадо Эдуардос Страттофудо будет спасен! Аминь!

Капитан Рикошетников сразу понял, что этому человеку можно доверять. В глазах его он увидел намек на незаурядный государственный ум.

– Нуфнути, скажите, состоится ли футбольный матч?

– Не уверен.

– Согласитесь, мы, мирные ученые и моряки, оказались в весьма двусмысленном положении…

– Согласен.

Немногословность Нуфнути Куче еще раз убедила капитана Рикошетникова в надежности этого человека.

– Мистер Рикошетников, я не коммунист, – сказал Нуфнути Куче. – Я всего лишь левый либерал, филуменист и правый защитник, но я вам скажу: мне кажется, что все беспорядки на архипелаге направляет какая-то единая мощная рука.

О дальнейшем развитии событий можно догадаться по заголовкам и высказываниям местных газет.

«Ежедневный фонтан» (Оук-порт):

«Кто мешает нашим парням накапливать международный опыт?»

«Сытная пища без обмана» (г. Стамак, о. Карбункл):

«Футбол – путь к нищете и позору!»

Литературный журнал «Лестница» (специальный выпуск):

«Сегодня мы помещаем стихи нескольких наших известных граждан».

РИККО СИЛЛА

 
Пусть будет дружбою богата
Душа любого демократа!
Увидят все – наступит срок,
Прославится наш булоног!
 

ТОКТОМУРАН ДЖЕЧКИН

 
Прекрасен
миг —
в ужасном
гвалте
Ваш
президент
берет
пенальти!
Быть
может,
кто-то
скажет:
«Поза?!»
Нет!
Это
ловкость
виртуоза!
 

НУФНУТИ КУЧЕ

 
Легопер-эмпиреец, по знаку судьи
выходи
На зеленое поле, как прежде
простой и веселый.
Кожаный мяч, управляемый
ловкой ногою,
Дружбы традиции пусть возродит
с моряками державы далекой!
 

НАКАМУРА-БРАНЧКОВСКА

 
Был парк пронизан лунным светом,
Благоухал розарий мой…
Ко мне явился за ответом
Король души моей больной…
 

КАФРО ЛАТТИФУДО

 
Легоперы – ренегаты,
Презирает вас народ!
Уж конечно, ренегаты,
Презирает вас народ!
 

Вечером того дня, когда был похищен Геннадий, уличные споры и стычки усилились. «Кроты», обычно не показывавшие носа в Оук-порте, теперь заполонили улицы, бары, кафе. На причале возле «Алеши Поповича» волновалась большая толпа.

– Надо прощупать русских! – кричали «кроты».

Поговаривали, что каждый из них получил за свои хулиганские выходки по двенадцать клуксов и по бутылке «Горного дубняка».

Ночью страсти не утихали, а, напротив, разгорались. Воя, носились по узким улочкам мотоциклы «кротов» со снятыми глушителями. На стенах крепости, отражаясь в черной воде, колыхались факелы. Никто из приглашенных не явился на грандиозно задуманный вечер «Вальс незнакомых цветов»… Мадам Накамура-Бранчковска в одиночестве скользила по паркету, тревожно вглядываясь в темноту парка, принюхиваясь к розам и орхидеям. Утром горожане стали находить в почтовых ящиках, на ступеньках лестниц, на столиках кафе желтые листочки. Какие-то негодяи за ночь распространили «Обращение капитана Рикошетникова к народу Республики Большие Эмпиреи и Карбункл».

«Вы, несчастные лежебоки, – гласило «Обращение», – набрались наглости вызвать нас на соревнование по футболу. На что же вы рассчитываете со своей черепашьей медлительностью? С презрением мы отвергаем ваш вызов! Капитан Рикошетников».

Оскорбленные горожане направились в порт. Напрасно Нуфнути Куче, Рикко Силла, Токтомуран Джечкин и другие прогрессивные деятели пытались убедить их, что обращение – фальшивка.

Простодушные, как дети, впервые столкнувшиеся с такой грязной игрой, они верили всему. Почти каждый горожанин тащил с собой футбольный мяч.

В порту горожане устроили перед советским кораблем неслыханное футбольное представление. Сотни мячей летали в воздухе. Все от мала до велика, включая женщин, демонстрировали усомнившимся русским свое умение играть в футбол, технику обработки мяча, финты, обводку, пасы…

Рикошетников несколько раз пытался со спардека обратиться к народу, но его всякий раз встречали свистом. Как? Мы медлительные черепахи, тупые ослы? Мы не умеем играть в футбол? А вот смотрите-ка!

На мачте «Алеши Поповича» давно уже трепетал флаг «Синий Петр» – «Всем на борт!» Только двух членов экипажа недоставало: не явился из увольнительной кот Пуша Шуткин и бесследно пропал лаборант гидробиологического сектора Геннадий Стратофонтов.

Моряки и ученые мрачно взирали на футбольную вакханалию, охватившую город. Первый помощник Хрящиков проводил среди экипажа разъяснительную работу. Видавший виды Шлиер-Довейко почесывал в затылке. Капитан Рикошетников не выпускал изо рта трубки.

Надо ли говорить о том, как волновался капитан за судьбу своего юного друга? Конечно, можно заявить официальный протест, начать розыски через газеты, но не будет ли это стоить жизни его другу? Бандиты с Карбункла не дремлют, а эмпирейцы… Эх, эмпирейцы! С горечью смотрел капитан на так легко обманутых горожан.

Час уходил за часом, а Геннадий все не появлялся. Между тем футбольные страсти стали затихать. Утомленные граждане кучками рассаживались на набережной и приступали к обеду. Собственно говоря, никакого большого зла к капитану Рикошетникову они не испытывали. Показали, что умеют, и ладно. Они были неспособны долго злиться, эти чудаки эмпирейцы.

Вдруг с крепостных стен послышались крики. Около дюжины «кротов» разворачивали на площадке башни «Толстая Эльза» чугунное корабельное орудие, снятое еще в XVIII веке с поверженного «Белого лебедя». Жерло дурацкой пушки поворачивалось в сторону «Алеши Поповича».

– Русские! Отдавайте швартовы!

– Убирайтесь!

– Сейчас мы вам вспомним Сильвер-бей!

В толпе на набережной начался ропот:

– Эй, кроты, вы это уже слишком!

– Оставьте в покое нашу пушку!

– Рехнулись, что ли?

«Кроты» не шутили. Один из них вкатил в орудие ядро, второй взялся за фитиль. Наступила тишина, в которой слышался только хохот Володи Телескопова.

– Ой, умру! Ой, сейчас лопну!

Не понимал серьезности момента безответственный «божий плотник».

И вдруг на башне появилась гигантская обнаженная фигура Рикко Силлы. Растолкав «кротов», великий легопер снял пушку с лафета и поднял ее себе на плечи. «Кроты», взвыв от обиды, бросились на кумира нации. Рикко Силла с пушкой на плечах прыгнул с башни в воду бухты.

Что тут началось! «Кроты» стали прыгать за ним. Эмпирейцы целыми семьями тоже ринулись в воду. Рикко Силла, отдуваясь, плыл к берегу, спасая историческую ценность и собственную жизнь. Вокруг в прозрачных водах кипела борьба. Гвалт стоял невообразимый! Кое-где в узких улочках затрещали автоматные очереди. И тогда на борт «Алеши Поповича» взбежал сенатор Нуфнути Куче.

– Капитан, вы видите, что устроили эти негодяи! Выхода нет, вам нужно на два-три дня покинуть порт. Капитан, нам кажется, что на архипелаге действует мафия или что-то в этом роде. Патриоты начеку, капитан. Следы мальчика, как я и предполагал, ведут на Карбункл. Сегодня ночью мы высадимся на остров, а с вами будем держать связь по радио. Уходите, капитан…

Вот в каких условиях капитану Рикошетникову пришлось выйти из гавани Оук-порт и направиться на север.

Глава IX,

в которой впервые, как средство связи, появляется ультразвук, вновь слышится пение кота и музыка ночного Оук-порта

Часовой с юго-западной сторожевой выш-ки острова Карбункл, осмотрев пролив и не заметив ничего подозрительного, опустил бинокль.

Широкая лунная дорога пересекала пролив. Маленькие волны беспорядочно плясали в лунной полосе, и в этом мелькании тени и света даже самый зоркий взгляд не заметил бы крохотной черной точки, головы одинокого пловца.

Геннадий Стратофонтов, мерно дыша, плыл вольным стилем в сторону Оук-порта. Движения его были точно рассчитаны на большой заплыв, а в голове царила сумятица: он все еще не мог прийти в себя от всего того, что ему довелось увидеть и услышать немногим более часа назад.

Весь вечер после ужина ему никак не удавалось остаться наедине с мадам Накамура-Бранчковской – полковник не отходил от нее ни на шаг. Геннадий был уверен, что полковник – участник заговора; больше того, он был уверен, что вилла Накамура-Бранчковской кишит его людьми. Как предупредить хозяйку об опасности, как рассказать ей о разговоре в сенате, о странных телефонных переговорах в подземелье?

Около десяти часов вечера мадам и полковник куда-то исчезли. Доллис потащила Геннадия в спортзал играть в пинг-понг. Мальчик нервничал, играл плохо. Сославшись на усталость, он ушел в отведенную для него комнату.

Стеклянная дверь комнаты выходила на длинную крытую галерею. По галерее этой взад и вперед прогуливался дюжий слуга. В тишине мерно постукивали кованые каблуки. Всякий раз, проходя мимо двери, слуга как бы ненароком заглядывал в комнату. Сомнений не было – это часовой, и он приставлен к нему, к Геннадию.

Около часа мальчик лежал в темноте, притворяясь спящим, глядя на висящую на стене фехтовальную маску и скрещенные рапиры. Надо было действовать, надо узнать, что произошло в Оук-порте.

Дождавшись, когда шаги соглядатая удалились в конец галереи, Геннадий вскочил с кровати, сорвал со стены маску, положил ее на подушку и прикрыл простыней. Под одеяло он засунул два фехтовальных жилета, придал им форму человеческого тела и нырнул под кровать. Слуга возвращался. Он заглянул в комнату и спокойно пошел дальше. Геннадий выскользнул за дверь.

Пробежав по мягкому ковру через весь коридор, он вошел в темную комнату, открыл окно. Во внутреннем дворе виллы было пустынно. Только под аркой двое парней играли в кости. Тяжелые ветки ливанского кедра были совсем рядом. Геннадий из окна перелез на кедр… и в этот момент услышал нарастающий шум моторов. Парни под аркой вскочили, один из них отворил ворота, и через минуту во внутренний двор ворвались на полной скорости две машины: низкий двухместный «феррари» и затянутый брезентом «джип».

Из «феррари» вылез полковник Мизераблес, а с места водителя выскочила Накамура-Бранчковска. Она была в кожаной куртке и кожаных брюках и напомина-ла в этот момент какое-то красивое, сильное животное с пружинистой, легкой поступью. Не оглядываясь, она вошла в дом. Полковник, посвистывая, двинулся вслед за ней. Он слегка спотыкался. Из «джипа» вывалились Латтифудо, Мамис и еще какой-то неизвестный Геннадию тип в широкополой шляпе.

Два парня с автоматами вылезли вслед за ними и стали на страже как раз под деревом, на котором сидел Геннадий.

Прошла минута, не больше, и осветилось окно перед его носом. Он увидел богато обставленный кабинет, огромный письменный стол с телефонами и селекторами, круглый стол для заседаний, кожаные кресла, карты на стенах и большую модель парусного брига с медными буквами на корме: «Голубка».

«Так, кажется, назывался флагманский корабль мадам де Клиссон», – вспомнил Гена.

Над всем в кабинете доминировал огромный портрет баронессы. Она была очень похожа на Накамура-Бранчковскую, в левой руке она держала подзорную трубу, в правой – четки. Накамура-Бранчковска нервно ходила взад-вперед по кабинету, сжимая в руках длинные кожаные перчатки. Лицо ее было неузнаваемым – напряженное, мрачное, исполненное властной решительности.

Бастардо Мизераблес развалился в кресле и сразу наполнил стакан джином «Палата лордов». Меланхолически прошлепал и бухнулся в кресло грузный Латтифудо. Голубоглазый утконосый мистер Кингсли Брейнвен Мамис со своей неизменной блуждающей улыбочкой проследовал в угол и скрылся из поля зрения Геннадия. Четвертый, странный тип с тяжелой нордической челюстью и раскосыми глазками, сел к столу, открыл папку и погрузился в какие-то бумаги. Воцарилось молчание, в котором слышны были только шаги Накамура-Бранчковской.

Внезапно мадам резко повернулась и своими длинными перчатками, словно плеткой, огрела по физиономии сначала кавалера Ордена Счастливой Лопаты, а потом Латтифудо.

«Так им, гадам!» – чуть не воскликнул Геннадий. Надежно скрытый хвоей кедра, он притаился возле полуоткрытого окна, готовясь в любую минуту прийти на помощь своей любезной хозяйке.

– Это за что же, дорогая? – спросил полковник, потирая обожженную ударом щеку.

– Тебе за кретиническую идею с пушкой, – криво улыбаясь, проговорила дама. – А тебе, Латтифудо, ничтожество, проспиртованное чучело, за общую тупость, за всю твою бездарную возню с этим маленьким англичанином-аристократом. Мальчик сразу догадался, что ты связан с делом «Ван-Дейка». Вот что значит голубая кровь! Мне едва удалось его разубедить. Сотню плетей ты заслуживаешь, кретин.

Латтифудо беспомощно моргал белесыми ресницами.

– Впрочем, тебе уже ничто не поможет, – махнула на него рукой мадам. Она повернулась, и Геннадий увидел дрожащие от ярости пунцовые губы и горящие глаза. – Видите, Мамис, с кем приходится работать? – крикнула она в угол. Оттуда послышался смешок. – С такими, как вы, нетрудно провалить все дело! – почти мужским голосом заорала мадам на полковника и Латтифудо. – Ваши плоскостопые кроты только и думают, как бы ограбить винную лавку да побегать за девчонками!

Она села в кресло, опорожнила стакан джину, закурила сигарету и задумалась. Несколько минут прошло в молчании.

– Все-таки ты зря так, дорогая, – пробормотал полковник.

– Русские-то все же убрались, наша взяла…

– Молчи! – прикрикнула на него Накамура-Бранчковска. – Нужно собирать команду в Европе. Человек сто, я думаю, будет достаточно.

– Сто пятьдесят, – послышалось из угла.

– Отвечаете за свои слова, Мамис? – спросила дама. – Ребята из Европы нынче стоят недешево…

– Йес, мэм, отвечаю.

Мадам в первый раз удовлетворенно улыбнулась.

– Итак, внимание, – хлопнула она ладонью по столу. – Немедленно наладьте связь с Эр Би. Пусть начинает набор. В Европу полетите вы, Джерри Чанг. – Нордический китаец молча кивнул. – В городе сохранять прежнее положение. «Голубой кит» проследит движение «Алеши Поповича». Ясно? Выметайтесь!

Полковник быстро выхлебал свой джин и поднялся. За ним вышли Латтифудо и Джерри Чанг. Когда за ними закрылась дверь, Мамис вышел из своего угла и остановился возле карты архипелага.

– Я должен вам, мадам, сообщить окончательное решение моего правительства. – Палец его полез вверх по загогулине эмпирейской запятой. – Полигоны будут устроены на атоллах Фухс и Фее. Там наши ракетчики будут чувствовать себя вполне уютно. Одну из гаваней Оук-порта вы отдаете под ремонтную базу для флота. На Карбункле будет аэродром. Возражений у вас нет?

– Ну, а что касается моих дел, – сказала Накамура-Бранчковска. – Сомнения в моем происхождении и наследственном праве, надеюсь, отпали?

Мамис некоторое время, осклабившись, исподлобья смотрел на даму, потом проговорил:

– Все ваши условия приняты, ваше величество.

Накамура-Бранчковска встала и подошла к карте.

– Это касается и «Анаконды»? – спросила она.

– Мадам, после перехвата «Ван-Дейка» от «Анаконды» осталась одна шкура, – усмехнулся Мамис.

– «Анаконда» устроила фабрику по производству нашего товара на островах Кьюри, – резко сказала Накамура-Бранчковска. – Мы не намерены этого терпеть.

Мамис почесал затылок.

– Американцы могут разозлиться, мадам. Кьюри – это их подопечная территория.

– Вот об этом я и хотела с вами поговорить, – улыбнулась Накамура-Бранчковска.

Она вдруг совершенно успокоилась и из разъяренной фурии вновь превратилась в обаятельную даму.

– Хорошо, – решительно сказал Мамис. – Мы возьмем это на себя.

– Ну и прекрасно. – Накамура-Бранчковска вновь улыбнулась. – Вы знаете, Мамис, мне кажется, что мы что-то упустили в деле с этим русским научным кораблем. Можно было бы что-нибудь придумать похлеще… Впрочем, может быть, сейчас еще и не время… Прилетит Эр Би, и мы решим вместе… Эр Би настоящий мужчина, не то что этот тюфяк Фук… Трудно представить себе, что они слеплены из одного куска теста.

– А во мне вы еще не разочаровались, мадам? – вежливо спросил Мамис.

– Пока нет, – засмеялась легко и звонко Накамура-Бранчковска.

Они вышли из кабинета. Свет погас.

Лунные капли слетали с ладоней плывущего Геннадия.

…Сколько он ни рыскал по берегу, ему не удалось найти никакого челнока. Причал виллы усиленно охранялся. Впрочем, может быть, это и лучше. Лодку наверняка увидели бы с высокого берега Карбункла, а вплавь он доберется незамеченным. Если только доберется.

«Так вот кто ты такая! Женщина-чудовище, главарь огромной банды, пиратка, авантюристка! Какие дьявольские планы ты вынашиваешь в своей красивой голов-ке! Какую судьбу ты уготовила этим мирным людям, наивным легоперам! Только бы мне добраться до берега! Только бы мне добраться! Может быть, удастся найти того толстяка сенатора, что возражал Мизераблесу или самого президента Джечкина? Только бы добраться!»

Уже несколько раз Геннадию казалось, что мышцы правой ноги на грани судороги. Усилием воли он отогнал страх и плыл вперед. И только проплыв треть расстояния, он вдруг с отчетливой ясностью понял, что переоценил свои силы. Никогда ему не пересечь этот проклятый пролив. Повернуть обратно? Нет, ни за что! Вперед! Вперед – куда? Там, впереди, – конец! Что это мелькает под луной? Плавник акулы? Правая нога одеревенела в согнутом положении. Дыхание сбилось. Геннадий задохнулся, хлебнул воды, беспомощно забарахтался на одном месте. Прощайте! Мама, бабушка, папа, Наташа Вертопрахова, Валька Брюквин, улица Рубинштейна, Ленинград, «Алеша Попович», прощайте! Расплылись и потекли в бесконечность оранжевые круги.

– Спасите! – не помня себя, закричал по-русски мальчик.

– Держись, – услышал он совсем рядом странный спокойный голос.

Сильное большое тело вытолкнуло мальчика на поверхность. Глотнув воздуха, он открыл глаза и увидел рядом глубоко сидящий глаз, крутой лоб и лукавый рот дельфина.

– Держись за плавник, малый, – сказал дельфин. – Не дрейфь. Все будет тип-топ. Мы еще дадим огоньку!

Он говорил на странной смеси русского и американского жаргонного языков, и звук его голоса был странен, и сам он был невероятен.

Схватившись за спинной плавник, Гена лег на спину дельфина и обхватил ногами веретенообразное тело.

– Сейчас я тебя в темпе доставлю куда надо, – сказал дельфин. – В Оук-порт, что ли?

С ходу он развил сумасшедшую скорость, которая и не снилась самым современным торпедным катерам. Вода вокруг забурлила, засвистел ветер.

– Кто вы такой? – крикнул Геннадий, оправившись от изумления.

– Я дезертир, – ответил его спаситель. – Дезертир из армии Соединенных Штатов Америки. – Он помолчал и до-бавил: – Чаби Чаккерс, сэр. Бывший мастер-сержант Чаби Чаккерс, учетный номер 007895671138…

– Это невероятно, – прошептал мальчик.

– Чего невероятного? – сказал дельфин. – Зеленый я был, молодой, записался добровольцем. Условия хорошие, рыбы – ешь не хочу, полсотни долларов в неделю жалованья. Научился по-человечески спикать. А потом разные подонки стали учить наше подразделение всяким мерзким штучкам – корабли взрывать, мины ставить… Чаби, сказал я себе, тут дело нечисто. Не хочу людям пакости делать, и вообще я против войны. Сманил с собой двух дружков – и драпанули. Теперь, если поймают, пожизненная каторга. Только шиш поймают…

– Вы говорите по-английски и по-русски, Чаби?

– Сейчас немного зафоргетил,[8]8
  Чаби слегка путался в языках. Из английских слов speak («говорить») и forget («забыть») он производит глаголы «спикать» и «зафоргетить».


[Закрыть] но вообще-то в частях специального назначения еще и не тому научишься, – фыркнул дельфин. – А ты русский? Небось с «Алеши Поповича»?

– Меня зовут Геннадий.

– Очень приятно познакомиться.

– Чаби, вы не знаете, из-за чего «Попович» покинул Оук-порт?

– Наверное из-за шума. Шум там был с утра страшный. Ненавижу шум. Сыт по горло этим шумом.

С этими словами Чаби обогнул волнорез и на малой скорости заскользил по темной воде Оук-портовской бухты. Он доставил Геннадия прямо к гранитным ступенькам лестницы, идущей в воду, и сказал на прощание:

– В случае чего, крикни «Чаби», и я подгребу мигом. Я тут месяца на три застрял, не меньше. Жениться собираюсь.

– А как вас зовут по-дельфиньи, Чаби? – поинтересовался Геннадий.

Любезность моего героя, дорогой читатель, не знала границ.

– Все равно не услышишь, – усмехнулся дельфин и пояснил: – Ультразвук. – Он открыл рот, и все же до Геннадия откуда-то издалека, как будто из космоса, донеслось что-то вроде: – Оооооиииииэээээу…

– Оооооиииииэээээу? – переспросил мальчик.

– Ну, ты даешь, Гена! Услышал! Теперь мы с тобой дружки. Пока!

Он вильнул хвостом и ушел в глубину.

Геннадий поднялся по ступенькам за чугунным львом с кольцом в пасти.

Освещенная луной площадь была пуста, только в центре ее высилась позеленевшая бронзовая фигура в треуголке. Поблескивали под луной немые окна старинных домов, двери амбаров и магазинов были закрыты. Геннадий быстрым, но спокойным шагом пересек площадь, скрылся в тени длинной колоннады. Здесь он снял рубашку и выжал ее. Он взялся было уже за штаны, когда услышал звон гитары и молодые голоса. На площадь из таинственного мрака боковой улочки вышли три парня и две девушки. Красивые, ладные фигуры, ленивая походка – типичные эмпирейцы, беспечные, как птицы.

«Почему бы мне не пойти прямо к ним и не спросить, где резиденция президента Джечкина? – подумал Геннадий. – Этих людей нечего бояться…»

 
Под сосной Монтезумы
Танцевали две пумы,
Танцевали, сплетясь,
Танцевали две пумы
Под сосной Монтезумы
И танцуют сейчас… —
 

напевал гитарист.

– Эй, прекратить пение! – послышался грубый голос, и на площадь вышли четверо квадратных парнюг с карабинами.

– С каких это пор в Оук-порту нельзя петь? – крикнул гитарист.

– Марш по домам! – рявкнул квадратный.

– Катитесь, кроты, в свои ямы! – захохотали эмпирейцы.

Геннадий пробежал под колонной и нырнул в узкую улочку, из которой только что вышли «кроты». Некоторое время он еще слышал шум перебранки, потом все затихло.

Больше часу Геннадий наугад петлял по извилистым улочкам, поднимался по мраморным лестницам, прятался за скульптурами. Иногда он видел костры, возле которых сутулились мрачные типы. Замечал на стенах желтые листочки со зловещими угрозами.

И несмотря на тревожное опасное положение, Геннадий с его отзывчивой и впечатлительной натурой не мог не поддаться очарованию ночного Оук-порта. Таинственная игра его теней на мраморных плитах и барельефах, на витражах и мозаиках, сверкающие под луной бритвенно-острые коньки крыш, движение и тихая разноголосица его листвы, все звуки ночи, то глухие, то неожиданно звонкие, надолго, может быть на всю жизнь, пленили мальчика.

На одном из старых домов возле подъезда со скрипящей на слабых петлях, разболтанной дверью Геннадий вдруг увидел мемориальную доску с полустертым золотым тиснением: «В этом доме часто останавливались русский писатель Александр Грин (по пути из Зурбагана в Гель-Гью), английский писатель Джонатан Свифт (из Лилипутии в Лапуту), французский писатель Жюль Верн (из пушки на Луну)».

Едва он успел прочесть эту поразившую его надпись, как дверь резко распахнулась, и на пороге дома появился высокий худой незнакомец в старомодной крылатке песочного цвета и в широкополой шляпе.

– Вы ищете друзей? – спросил незнакомец Геннадия, как бы не разжимая губ и мягко улыбаясь глазами.

Мальчик молча кивнул.

– Пойдемте со мной, – сказал незнакомец и двинулся вдоль витой чугунной решетки, за которой тренькал фонтанчик.

Шаги незнакомца были легки, трость мерно постукивала по мостовой. У него был вид спокойного, чуть грустного, но и не лишенного юмора человека, который никогда никуда не спешит, но никогда никуда не опаздывает. Клетчатый портплед в левой руке не тяготил его, и одежда была удобна, ловка, хоть и небогата.

Возле круглой афишной тумбы он остановился. Бриз, вылетевший из-за угла, взметнул его длинные седые волосы.

– Поворачивайте за угол. Сюда! – Он показал палкой. – Пройдите спокойно и не таясь три дома. Там вас встретят.

– А вы? – тихо спросил Геннадий. Ему почему-то очень не хотелось расставаться с этим любезным незнакомцем.

– К сожалению, дружище, у меня свои дела, – улыбнулся тот, показав длинные зубы, приподнял шляпу и пошел по крутой улочке вниз, к морю, в прозрачную, словно пронизанную серебряной сетью темноту.

Геннадий смотрел ему вслед, пока он не исчез.

«Кто же это был и на каком языке мы говорили? – подумал мальчик. – На русском, английском, эмпирейском?.. Может быть, вообще мы не сказали ни слова?»

Он повернул на улочку, косо разделенную луной на темную и светлую части. Чувствуя полное доверие к незнакомцу, он пошел не таясь по освещенной стороне и вдруг – о, чудо! – увидел важно шествующего ему навстречу Пушу Шуткина.

– Шуткин, это вы? Не верю своим глазам! – вскричал Геннадий, не сдержав радостного смеха.

– Геннадий, здравствуйте, дружок, – покровительственно приветствовал его Пуша Шуткин. – Сейчас нам не до смеху. Я рад, что смелый мой прыжок закончился успехом…

Он вспрыгнул на подоконник дома и, взявшись правой передней лапой за стену, запел, выразительно жестикулируя левой:

 
Да, ради вас пришлось коту
Морской закон нарушить,
Друзей оставить на борту
И спрятаться на суше.
И вот, представьте, дорогой,
С той ночи малахольной
Ваш друг, как верный часовой,
Сидел на колокольне…
Мой зоркий глаз вас разглядел,
А нос учуял запах,
И с колокольни я слетел
На мощных своих лапах.
Я все узнал, во все проник,
Я не лишен смекалки,
И перед вами я возник,
Чтоб вывести вас к цели…
 

– Что-то с рифмой у вас не в порядке в последней строфе, – сказал Шуткину Геннадий.