Текст книги "Олег Куваев: повесть о нерегламентированном человеке"

Катастрофа 1990-х ударила по Северу сильнее южака. Предприятия закрывались, зарплату «морозили», население уезжало… В 1967 году в Певеке жило 12 000 человек, к концу 1990-х осталось около 7000. Из очерка приморского прозаика Лоры Белоиван, побывавшей в Певеке в 2015 году: «Главная достопримечательность города с населением в 5000 человек – центральный район: кварталы заброшенных трёх– и пятиэтажек, широкие улицы пустых домов с выбитыми дверями и окнами… Я была уверена, что эта часть города пострадала в лихую годину – разморозилась из-за нехватки топлива, – но никакой катастрофы в Певеке не было: уголь здесь свой, плюс Билибинская АЭС делилась электричеством. А что дома брошенные – так это потому, что новый район построить успели, людей по программе улучшения жилья переселили, а старые дома не снесли, потому что они никому не мешают. По законам жанра abandon[4]4
  От англ. abandon – заброшенное здание, оставленный людьми объект. Существует движение фотографов и художников, изображающих подобные строения и называющих это направление творчества «абандон». В 2009 г. американский писатель Блейк Крауч написал роман Abandon (в русском переводе – «Абандон. Брошенный город»), завязка сюжета которого – загадочное исчезновение населения городка Абандон в штате Колорадо в 1893 г.


[Закрыть] здесь должны обитать призраки, но по бетонным тротуарам как ни в чём не бывало прогуливаются мамаши с явно не фантомными младенцами… Вторая певекская достопримечательность – цены… В ценообразование заложены 250 рублей на каждый килограмм веса за доставку по воздуху. Почти вся еда – из столицы, она прилетает раз в неделю пассажирским самолётом. Других маршрутов не существует, и даже в командировку в Магадан местные жители летают через Москву… Кто-то вкалывает на ТЭЦ, кто-то в ЖЭКе, кто-то на нефтебазе. В городе есть больница, кинотеатр „Айсберг“, два кафе, многочисленные продуктовые магазинчики в подъездах жилых домов, школы, садики и филиал Билибинского техникума… В соседнем подъезде – контора оленеводческого хозяйства. Есть полиция, отделение погрануправления и похоронная фирма. Её владелец лично копает могилы, потому что не может найти непьющих работяг, а пьющие возятся по три дня».

Современный Певек показан в документальном фильме Светланы Быченко «Территория Куваева» (2016). Раскрашенные при губернаторе Абрамовиче всеми цветами радуги пятиэтажки, пустые дома, контейнеры, ледокол на рейде, праворульные японские джипы, отечественные «вахтовки», уже не деревянные, а бетонные «короба» поверх теплотрасс… В кабинете директора Чаунского горно-геологического предприятия Сергея Гутова – чугунные батареи, старые оконные рамы со шпингалетами, крашенные белой эмалью, современное офисное кресло и ноутбук.

«Певек представить без геологии сложно. Наше предприятие – градообразующее, – рассказывает он. – Здесь есть улицы Чемоданова, Обручева, Куваева… Жизнь раньше была насыщенной, интересной, полной открытий. Будем так говорить: даже то, что сейчас доводится до ума, спрогнозировано теми людьми. На территории Чукотки работало восемь экспедиций. Осталась одна – мы…»

Вскоре после съёмок фильма Быченко перестало, увы, существовать и это предприятие.

Лишь в самые последние годы в России заговорили о возрождении заполярной геологии. После четвертьвекового перерыва, когда Север был брошен, как россыпи двухсотлитровых бочек из-под солярки по ледовитому побережью, ситуация стала меняться – хотя бы на уровне риторики. В 2016 году на проходившем в Кремле Всероссийском съезде геологов шла речь о воссоздании Министерства геологии, необходимости наращивать государственное финансирование геологоразведки. Говорят о новом дыхании Северного морского пути, в котором Певеку отведена одна из ключевых ролей, о «полярном спецназе», способном выиграть неизбежную будущую битву – холодную или горячую – за Арктику.

Даже кино на Чукотке снова стали снимать. Экранизация «Территории» Александром Мельником и «Как я провёл этим летом» Алексея Попогребского – попытки вернуть в наш кинематограф не только непавильонную северную натуру, но и человека, работающего вне офиса и города, занятого осмысленным трудом. К сожалению, культура кинематографических northern’ов в отличие от всемирных вестернов и снимавшихся в СССР «истернов» толком не сформирована; будем считать, что всё впереди.

Розовая чайка для полярного супермена

В Чаунском райГРУ, подчинённом после ликвидации Дальстроя Северо-Восточному геологическому управлению (Магадан), наш герой работал в 1958–1960 годах. Письма ему писали на адрес: Певек, Сопка, Куваеву О. М.

Геолог Лев Хрузов вспоминал пришедшего новичка – невысокого роста, «с внимательным, открытым взглядом», немногословного (эта немногословность – черта и литературного стиля Куваева). С людьми сходился легко, но был «в себе», несколько замкнутый, даже «какой-то набычившийся». «Говорил только тогда, когда это было нужно, говорил только о том, что знал, всегда возражал, если видел, что ему и другим навязывают неверную точку зрения». Журналист Бэлла Куркова, встретившаяся с Куваевым в Певеке в 1959 году, вспоминает: по натуре он был одиночка, на танцы не ходил, любил читать. Муж сестры Куваева Георгий Бартишвили отмечал: «Он очень одинокий, очень в себе был человек. Он не мог вообще разговаривать, только писал…»

Борис Седов тоже познакомился с Куваевым в 1959-м, но в Магадане, куда тот попал после полевого сезона: «Осенью, когда заканчивались полевые работы, в Доме отдыха „Снежная долина“ под Магаданом проходили своего рода съезды геофизиков. Обсуждали не только летние экспедиции по Колыме и Чукотке, но и последние новости, книги. Там я и увидел невысокого человека со светлыми, слегка вьющимися волосами. Будучи маленького роста, он всегда смотрел вверх… Вечером магаданцы уехали в город, иногородние остались. Речь зашла об охоте, оружии. В центре внимания оказался этот невысокий крепыш в свитере, как у Хемингуэя на известном фото. Он с характерным несильным вятским оканьем рассказывал о ружьях, о калибрах… Казалось, об оружии он знает всё. По артистизму в искусстве устного рассказа его можно было сравнить с Ираклием Андрониковым – с поправкой на более спокойную северную манеру».

Сопоставляя это свидетельство с предыдущим, неизбежно ощущаешь определённое противоречие: человек, который не мог «вообще разговаривать», с трудом соотносится с мастером устного рассказа. Но, по всей видимости, противоречие здесь ложное. Вероятно, Куваев был способен «включать Цицерона» только тогда, когда чувствовал в этом потребность. Так, в начале 1960-х он писал с Чукотки Элле Бекчентаевой: «Я тут вечерами развлекался, когда был в ударе, тем, что читал парням разные лекции об устройстве мира. Очень интересно в один вечер убедить людей в одном, а на следующий день убедить в совершенно обратном».

Вопреки возможным упрёкам в несоизмеримости явлений, сеансы взаимоопровержений, устраиваемые Куваевым, напоминают эскапады Владимира Соловьёва (1853–1900). Александр Амфитеатров, передавая воспоминания «одного московского литератора», так описывал умение знаменитого русского философа переключать «полюса» аргументации по своему усмотрению: «Удивил нас Соловьёв… Разговорился вчера. Ума – палата. Блеск невероятный. Сам – апостол апостолом. Лицо вдохновенное, глаза сияют. Очаровал нас всех… Но… доказывал он, положим, что дважды два четыре. Доказал. Поверили в него, как в бога. И вдруг – словно что-то его защёлкнуло. Стал угрюмый, насмешливый, глаза унылые, злые. – А знаете ли, – говорит, – ведь дважды два не четыре, а пять? – Бог с вами, Владимир Сергеевич! Да вы же сами нам сейчас доказали… – Мало ли что – „доказал“. Вот послушайте-ка… – И опять пошёл говорить. Режет contra, как только что резал pro, пожалуй, ещё талантливее. Чувствуем, что это шутка, а жутко как-то. Логика острая, резкая, неумолимая, сарказмы страшные… Умолк – мы только руками развели: видим, действительно, дважды два – не четыре, а пять. А он – то смеётся, то – словно его сейчас живым в гроб класть станут».

Но вернёмся из литературных салонов конца XIX столетия в Певек середины минувшего века. Сам Куваев так вспоминал начало своей работы: «Незадолго до моего приезда здесь открыли хорошее промышленное золото, в геологическом управлении и в посёлке жизнь била ключом. Материальная база управления была слабой, и всякий начальник партии и сотрудники её в значительной степени стояли в зависимости от собственной энергии, энтузиазма и… физической выносливости. Я прожил там почти три года, даже научился ездить на собачьих упряжках – всё это послужило отличной школой. В управлении царил здоровый дух лёгкого полярного суперменства, что только помогало работе. Работа, собственно, была основным занятием, и просидеть до 12 ночи в управлении не считалось чем-то необычным, особенно когда подходил срок сдачи отчёта».

Атмосфера здесь была иной, нежели на Колыме. Чаунское райГРУ создавалось не при Дальстрое, а при Главсевморпути со штаб-квартирой в Ленинграде. Поначалу задачи райГРУ были связаны с обеспечением сквозного прохода кораблей с Тихоокеанского флота на Северный и обратно: необходимо было найти запасы угля и нефти для баз бункеровки. Даже разведкой обнаруженного на Чаун-Чукотке олова сначала занимались геологи Главсевморпути. Затем управление переподчинили Дальстрою, но была определённая инерция, да и находится Певек слишком далеко от Магадана – только лётной погоды можно было ждать по месяцу. Снабжение по-прежнему шло из Ленинграда, а не из Магадана, и вообще, Чаунское райГРУ отличалось определённой самостоятельностью. Это видно по фигуре Чинкова из «Территории» – певекского начальника, ведущего себя независимо (порой даже демонстративно) по отношению к магаданским руководителям. Кроме того, Певек не был сугубо геологическим посёлком, как колымские Хасын или Нексикан: здесь действовали порт, энергокомбинат и др. В чисто дальстроевских структурах обстановка была куда жёстче. Так, Восточно-Чукотская экспедиция в заливе Креста создавалась непосредственно Дальстроем, и, как вспоминал геолог Герман Жилинский, первые два года горняки и работники строящегося оловянного рудника буквально боролись за выживание: гибли, мёрзли, разбирали на дрова уже построенное, случались даже восстания заключённых.

Молодого специалиста сразу назначают на руководящую работу. В первый же сезон (апрель-октябрь 1958 года) Куваев становится начальником геофизического отряда Ичувеемской партии, занимавшейся разведкой первой чукотской золотой россыпи – той, что описана в «Территории». Разведку вели вручную: ломы, кувалды, лопаты; шурфовка, бурение, взрывные работы… Здесь было вполне применимо военное выражение «Ты бы пошёл с ним в разведку?». Именно опыт работы на Ичувееме («Ичувээм» – так в его старых записных книжках) позволил геофизику Куваеву детально и достоверно изобразить нюансы разведки россыпей в своём романе.

Первая задача Куваева состояла во внедрении на Чукотке метода ВЭЗ (вертикальное электрическое зондирование). Это своего рода пытка Земли током при помощи электродов. ВЭЗ позволяет быстрее и дешевле, чем при шурфовке, определить глубину поверхности плотика – массива плотных пород, где концентрируется россыпное золото. Тем самым Куваев, указывает летописец дальневосточной геологии Юрий Прусс, положил начало геофизическим исследованиям на Западной Чукотке.

Борис Седов считает: согласившись на эту работу, Куваев проявил себя «либо достаточно безрассудным, либо очень смелым человеком». Во-первых, у молодого геофизика не хватало опыта, во-вторых, в возможностях применения метода ВЭЗ на Чукотке многие сомневались. В-третьих, контингент, которым пришлось руководить, был специфический: бичи, бывшие зэки. Чукчи рабочими не нанимались: у них, считает Седов, существовало «что-то вроде табу на копание в земле».

Куваев выполнил задачу с блеском, доказав, что метод ВЭЗ в условиях Чукотки вполне применим. Его стали широко использовать при разведке, а сам Куваев по итогам сезона написал не только «Отчёт о работе Ичувеемского геофизического отряда за 1958 год», но и статью «Особенности интерпретации данных ВЭЗ способом дискретного ρ2 в условиях маломощных наносов».

«Случай, когда молодой специалист после первого же полевого сезона публикует научную статью, был необычным. О серьёзности проведённых исследований говорит и тот факт, что этот же материал позже лёг в основу коллективной статьи по вопросам электроразведки в районах многолетней мерзлоты», – рассказывает Борис Седов.

Ветеран Чаунского ГРУ Яков Ларионов вспоминал: «Всем у нас понравилось и то, как эти работы были проведены, и их результаты… Решили и дальше внедрять перспективный метод… Он… давал возможность узнать мощность рыхлых отложений в том или ином участке долины, характер поперечного профиля долины, что позволило правильно определять и планировать объёмы разведки… А ещё потому они были признаны удачными, что уже первый опыт внедрения таких работ… дал высококачественный положительный результат. Но это уже следует отнести на счёт Олега: очень хорошо он их провёл, умело, старательно, энергично – разумеется, со всем составом своего отряда». Несколько лет спустя заведующий лабораторией региональной геофизики Северо-Восточного комплексного НИИ Виль Якупов, представляя Куваева на учёное звание младшего научного сотрудника, подчёркивал новаторский характер и научно-практическое значение его работ на Чукотке. А сам Куваев вспоминал: «Я с удовлетворением узнал, что в древнем тальвеге (погребённом русле) ручья Быстрого, впадающего в Ичувеем, который мы обнаружили электроразведкой в прошлом году, найдена крупная золотая россыпь. Её обнаружили разведчики, которые провели поперёк погребённого русла линию шурфов. Геофизические методы в геологических работах Чукотки только начинали разворачиваться, но уже давали ощутимые результаты» (один из героев «Территории», действие которой происходит за несколько лет до прибытия Куваева на Чукотку, констатирует: «Мудрые геофизики сюда не добрались. Геохимию здесь знают лишь понаслышке…»).

В записных книжках Куваева 1958 года – не только геология. Тут и стихи:

 
У Валерки был взгляд по-мальчишески прост,
У Валерки был голос по-детски ломок,
У Валерки совсем незначительный рост,
Но в мечтах его путь был, как выстрел, громок…
 

И обширные планы: «Пути: геофизика, геотектоника, космогоника, большая литература, история, географические исследования». «Главное во всех направлениях – работа, работа и ещё раз работа!»

Он набрасывает темы рассказов: «Первая должность» (о молодом специалисте, прибывшем на Чукотку), «Душа тундры», «Люся с 47-го», «Восьмая транзитка», «Средства передвижения»… Записывает историю о том, как тракторист Василий Меркулов провалился под наледь, но дизель, даже залитый водой, работал. Изучает книги по истории Чукотки, делает выписки.

15 июня 1958-го

Тема: Рассказать о том, как нашли золото на Чукотке. Прототип Д. Лондона «Любовь к жизни». Главный герой Л.В. Обдумать! Обдумать!

Это, вероятно, самые первые подступы к «Территории». Вот только кто такой «Л.В.» – Лёша Власенко? (О нём расскажем далее.)

18 ноября 1958-го

«Люди с переднего края» (о геологах Чукотки).

Куваев намеревается написать «в какой-нибудь толстый журнал» об истории открытия золота на Ичувееме – опять-таки сюжет будущей «Территории». Планирует очерк о геологах «Люди счастливой профессии», «патетический гимн» геологии и геофизике под названием «Планета, открытая заново»… Записывает тему научной работы: «Влияние изменения углов вращения Земли на формирование её облика» – о деформации континентов.

Делает заметки о происходящем в Певеке: южак рвёт доски с крыш, погибло четыре человека. Вечер: «Света нет… Поют за стеной алкоголики».

Размышляет о литературе: «Я был поверхностным дураком… когда считал, что можно заинтересовать читателя лишь филигранной выделкой фраз с давно известным содержанием. Главное – набить массу содержания в то, что пишешь… Если это содержание облечь ещё в броскую, но с тончайшей выделкой деталей форму – это и будет то, что нужно». Ещё: «Книга, повесть, самый мелкий рассказ должны стать соединением науки и искусства. Пржевальский плюс Бунин и Куприн, что может быть лучше. Я думаю, что это единственное для меня направление»; «Писать надо так, чтобы мальчишки сбегали на Иссык-Куль, на Чукотку»; «Нужно писать о своей стране»; «…Надо не только писать о том, как жить, но и жить так же»…

Осенью 1958 года пишет, что решает: быть или не быть писателем. Одновременно упоминает о необходимости взяться за кандидатскую диссертацию… Куваев уже был писателем – только другие этого не знали, да и сам он не был ещё в этом уверен.

С апреля 1959-го по апрель 1960-го Олег Куваев – начальник Чаунской партии, организованной для комплексного изучения четвертичного чехла и тектонического строения Чаунской впадины геофизическими методами. Задача – провести гравиметрические исследования в пределах Чаунской низменности, острова Айон и Чаунской губы. Слово Куваеву: «Чаунская низменность покрыта равниной, озёрной тундрой и почти недоступна для обычного геологического изучения. В то же время знание её структуры и мощности наносов в ней являлось принципиально важным… Происхождение острова Айон было совершенно неясным, так как он сложен песками и торфяниками четвертичных отложений, и геологические исследования коренных пород были на нём невозможны. Вообще, весь этот район относился к наименее изученным даже географически». Но наука и производство требовали данных на уровне середины XX века. «Необходимо было уяснить структуру дна Чукотского и Восточно-Сибирского морей и увязать воедино разрозненные блоки изученных структур Колымы, Чукотки и острова Врангеля».

Это была ещё более ответственная работа, тем более что учёный мог располагать лишь небольшим набором старой аппаратуры и несколькими техниками-самоучками. Не сорвать программу Куваеву помогло то самое «вятское упрямство». Из отчёта Олега Михайловича о работе Чаунской рекогносцировочной геофизической партии за 1959 год: «Заброска партии началась 25 апреля тракторами… Основные затруднения заключались в отсутствии транспорта, поэтому первоначально рейс намечалось выполнить пешком. Однако в последний момент всё же удалось нанять собачью упряжку, и рейс по льду Чаунской губы был выполнен на собаках… Наступившая в первых числах июня распутица вынудила прекратить работы… Для производства повторного рейса вертолёт не явился, и после 6 дней ожидания было принято решение отправиться к месту летних работ пешком, с переносом самых дефицитных грузов на себе. Этот рейс протяжённостью 110 км занял 8 суток, ввиду чрезвычайной трудности перехода по весенней тундре… Сплав по рекам Угаткын и Чаун проходил в условиях острого недостатка продуктов, т. к. организация заброски базы для партии в районе холмов Чаанай руководством райГРУ не была сделана… В Певек партия возвратилась катером 15 сентября».

В записных книжках Куваева находим детали, не попавшие на страницы отчёта.

13 июня

Отъехали от базы на 6 км. Сильный ветер, захлёстывает волна. Из-за поломки мотора пристаём к берегу. После шестичасовой возни с мотором плывём дальше.

16 июня

Снег. Ветер. Продукты распределены на 3 дня. Норма выдачи сахара: кусок в день, галет: по три штуки на обед. Много уток…

20 июня

Люди предельно устали, по нескольку минут стоят по пояс в ледяной воде, и только окрик заставляет двигаться дальше.

2 июля

Перемеряли продукты. 37 кружек гречки, 15 заварок макарон. Хлеб кончился. С самого начала по 0,5 лепёшки на человека. Сахар кончается. При экономии можем протянуть 10 дней.

Дождь. Ветер… Ребята в маршруте… Перевернулась лодка с продуктами… Спальные мешки пропитались водой – не поднять. Сушимся – и снова в путь. Со дня выхода не было ни одного дня с сухими ногами.

7 июля

Чуть пригрело солнце, и снова всё хорошо. Утром плыли, температура была +3°. Ветер тянет лодку назад, против течения, и от мокрого весла невообразимо стынут руки. Пухнут пальцы. Мокрые ноги сводит, и спина болит. Но днём стих ветер, пригрело солнце, и опять всё хорошо. Плывём дальше. Радостно причалить лодку и бежать по косе, собирая дровишки на «чифирок»!

16 августа

Солнце печёт. Вот так август! И нерпы высовывают любопытные обтекаемые головы из воды. Глаза будто подведены для красоты тушью.

25 августа

Опять крепчает (в который уже раз!) ветер. Скажу прямо: страшно в темноте на волнах в такую погоду. Чтобы немного отвлечься, прошу Мишу спеть что-нибудь. Потом надумали вскипятить чай. Налили в ведро воды, на ведро – миску с бензином и сверху чайник. Всё это повесили на вёслах поперёк бортов. Граммов 400 бензина хватило, чтобы чайник закипел.

Отдельный сюжет – упомянутая в отчёте история с собачьей упряжкой: в колхозе собак не оказалось, и Куваев на лыжах пробежал 15 километров от базы партии в Усть-Чауне до землянки охотника Василия Тумлука в устье реки Лелювеем: «Тумлук, низкорослый и сутуловатый, как большинство тундровых охотников, отлично говорил по-русски… Дать собак он отказался наотрез. Это было в общем-то справедливо, так как я сообщил ему, что в жизни не ездил на собаках. Ехать со мной он также не хотел, ссылаясь на занятость хозяйством. Я извлёк содержимое рюкзака. Но через час добился лишь того, что Василий Тумлук стал считать меня неплохим человеком и потому подробно объяснил, почему нельзя ехать…

– Собачки устали, – объяснял Василий. – Длинный сезон, всё время в работе. Сейчас весна. Тяжёлый снег. Длинный перегон.

Но ехать всё-таки было надо. И где-то во втором часу ночи Тумлук с этим согласился…»

Куваев заносит в записную книжку клички собак, записывает чукотские выражения… С Тумлуком они добрались до Айона, пройдя за сутки 90 километров. Обратно тронулись другим, более длинным маршрутом. «Этот затяжной беспрерывный рейс продолжался около тридцати часов. После него собаки и мы два дня отлёживались и откармливались. Аня, жена Тумлука, кормила нас рыбьими брюшками, собак – обильно сдобренной жиром манкой. Нерпичьим жиром я мазал лицо, которое обгорело на весеннем солнце и воспалилось. Через два дня Тумлук сдал мне в аренду упряжку из шести собак, нарту, немного корма, подарил кухлянку, и я начал работать самостоятельно, без каюра, решив сделать как можно больше маршрутов, пока держится лёд на губе», – вспоминал Куваев.

В те дни, когда партия напрасно ждала вертолёта, Куваев впервые увидел розовую чайку, о которой он потом будет столько писать. Впервые эту птицу добыл английский мореплаватель Джон Росс в 1823 году на полуострове Мелвилл в Канаде. Нансен заявлял: «Я готов раз увидеть розовую чайку и умереть». Редкая птица стала символом Арктики. В 1904 году зоолог Сергей Бутурлин нашёл гнездовья розовой чайки в Нижне-Колымской низменности, и долгое время считалось, что она гнездится только там. Но гнездовья обнаружились и прямо у базы куваевской партии – Олегу их показали местные рыбаки: «Мы отошли от базы не больше километра. Низовья Чауна изобилуют мелкими тундровыми озёрами… Мы остановились у ничем не примечательного озерца. Стая маленьких чаек кружилась над нами. Ей-богу, я не видел в них ничего особенного, необычным был только полёт – чайки кружились в неровном, изломанном полёте и совсем нас не боялись». Рыбак застрелил одну из птиц, и она легла на ладонь Куваева: «Перья на груди были окрашены в нежнейший розовый оттенок. Такой цвет иногда приобретает белый предмет при закате солнца. Клюв и лапки были яркого карминно-красного цвета, верхняя часть крыльев, особенно плечи, жемчужно-серого или, скорее, голубоватого оттенка, и вдобавок шею украшало блестящее, агатового цвета ожерелье» (птица эта не в прямом смысле розовая, как фламинго; речь скорее о тонком «закатном» оттенке груди и брюшка, в полёте эту розовость разглядеть непросто). Олег дал себе слово никогда не убивать эту птицу. В 1964 году он вновь встретится с ней в низовьях Колымы и сделает осторожное предположение о том, что ареал розовой чайки расширяется. В 1986 году журнал «Вокруг света» сообщил о новых находках гнёзд розовых чаек на востоке Таймыра, в низовьях Лены, в Гренландии, на Камчатке… Розовая чайка, один из любимых куваевских образов, – это не синица в руках и даже не журавль. «Люди, видевшие её, навсегда заболевали двумя болезнями: противоестественной тягой к полярной стуже и отвращением к суете обыденной жизни», – говорится в «Тройном полярном сюжете» Куваева (сначала эта повесть, первый вариант которой написан ещё в 1961 году, называлась «Розовая чайка», затем она выходила как «Птица капитана Росса»). Прототипом главного героя повести Сашки Ивакина, которому, как уже говорилось выше, Куваев дал девичью фамилию матери и часть собственной вятской биографии, стал Альберт Калинин – «приятель по… скитаниям в тундре и по льду, собутыльник и партнёр по беспутствам» («Идеальный спутник. Сильный и, главное, спокойный», – характеризует его Куваев во время полевого сезона 1959 года в записной книжке).

Интересно, что в этой повести (имеющей некоторые параллели с каверинскими «Двумя капитанами»), помимо розовой чайки, появляется целый ряд героев, мелькающих в других произведениях Куваева: чукотская девочка Анютка, «авиационный циркач» с репутацией аварийщика – бортмеханик Витя Ципер (возможный прототип – Виктор Михальченко), бичеватый Васька Феникс…

Не менее ценным для Куваева было пройти по местам, впервые описанным в середине XVIII века полузабытым мореплавателем Никитой Шалауровым – «доброй памяти отчаянным человеком». Эта фигура (как и другие здешние первопроходцы – например, Михаил Стадухин) притягивала Куваева не меньше розовой чайки.

С острова Айон после месячной работы возвращались на полуфанерной лодке-«утюге»: «Последним приключением этого года был шторм, который застиг нас перед мысом Горбатым. Мотор наш окончательно перестал уже тянуть, и, чтобы ускорить дорогу, ещё на острове мы сделали из плавника мачту и сшили парус из джутовых мешков[5]5
  Вот ещё часть того, говоря ахматовскими словами, «сора», из которого, пробиваясь через глазницы черепа быка-примигениуса, вырастал рассказ «С тех пор, как плавал старый Ной».


[Закрыть]… У берега был сильнейший накат, и втроём мы не могли бы выдернуть на него лодку сразу же, как пристанем… Аппаратуру мы спасли, но всё остальное вымокло безвозвратно». С трудом выбравшись на берег, геологи трое суток чинились и сушились у рыбаков из айонского колхоза.

Снова процитируем отчёт о работах 1959 года: «Задачу по сбору полевого материала… партия выполнила полностью со значительно большим охватом площади гравиметрическими работами против проектной… Получены первые на Чукотке данные гравиметрической съёмки… Сотрудникам партии пришлось пройти пешком в маршрутах более 500 км, около 250 км было сделано по рекам на лодке, 500 по морю и свыше 300 пройдено на собачьих упряжках». Далее – выписка из протокола техсовета: «Результаты весьма интересны. Желательно дальнейшее проведение работ. Считаю, отчёт заслуживает хорошей оценки. Главный инженер Чаунского райГРУ Н. И. Чемоданов».

Борис Седов: «Новизна этих работ заключалась не только в первых сведениях о геологическом строении шельфа, но и в выполнении исследований со льда. Результаты этих работ не могли быть опубликованы, поскольку они были связаны с гравиметрией и помечены грифом „Совершенно секретно“».

Яков Ларионов: «Такой комплекс методов на Чукотке применялся впервые… В процессе работы проявилась связь нескольких сторон натуры Куваева. Первая – его энергия, настойчивость… Ещё во время организационного периода, зимой, зная о том, какие работы будет проводить, он самостоятельно организовал маршрут из Певека на остров Айон и провёл геофизический профиль, который потом послужил тому, чтобы все объёмы исследований были проведены своевременно и качественно… Не менее важным оказалось его умение действовать оперативно. Когда не появился вертолёт, он мог сидеть и ждать его… но Куваев решился на пеший переход… Предельно тяжёлый переход на минимальном рационе питания, затем сразу же в обратную дорогу, с середины пути – вновь жёсткое лимитирование продуктов… Но ведь весь комплекс работ завершён успешно!»

Лев Хрузов: «Считаю нужным ещё раз подчеркнуть… черты характера: упорство, я бы даже сказал, хорошее деловое упрямство… Надо признать, что Олег Михайлович чуть ли не чудом вывернулся с транспортом, но работы не сорвал. Конечно, потом винил начальство, в отчёте так прямо и написал, что партии требовалась значительно большая помощь, особенно транспортом… Обвинения адресовались непосредственно начальству, и здесь проявилась ещё одна черта характера Куваева: прямота, смелость в словах и на деле. Надо знать очень властный, а временами и жёсткий характер… Николая Ильича Чемоданова… Уже начальные годы работы Куваева в геологии говорят о том, что Олег был незаурядным геофизиком, и, если бы он не стал писателем, я уверен, достиг бы немалого в геофизике».