Текст книги "Становление советской политической системы. 1917–1941 годы"

Э. М. Щагин, Д. О. Чураков, В. Ж. Цветков
Становление советской политической системы. 1917–1941 годы

© МПГУ, 2011

© Оформление. Издательство «Прометей», 2011

* * *

Введение

В последние годы в Российской Федерации разворачивается сложный процесс реформирования высшей школы. Одним из наметившихся направлений преобразований стал переход ее на двухуровневую систему. В рамках бакалавриата студенты призваны сформировать базовые компетенции, тогда как шлифовка, дальнейшее совершенствование их и приобретение новых будет проходить уже в рамках магистратуры. Новые подходы к функционированию высшей школы подразумевают появление новой учебной литературы, отражающей специфику современного этапа развития системы образования в нашей стране. Данное пособие предназначено для бакалавров, обучающихся по специальности 030600.62 – история (профиль «Историческая политология»).

Первейшей задачей обучения является формирование у студентов тех компетенций, которые были предусмотрены в процессе освоения дисциплины «История России (XX век)», среди них такие важнейшие, как: способность анализировать исторические события, явления и процессы в их темпоральной характеристике; способность характеризовать модели общественного развития; способность ориентироваться в научных концепциях, объясняющих единство и многообразие исторического процесса, специфику интерпретации прошлого различными школами и направлениями в исторической науке; готовность применять методы комплексного анализа исторических источников для объяснения исторических фактов; способность использовать общенаучные принципы и методы познания при анализе конкретно-исторических проблем и другое.

ХХ в. по масштабности и драматизму всего произошедшего с Россией не имеет себе равных во многовековой истории народов нашей страны, да и, пожалуй, всего человечества. Первая половина его временного пространства вместила две мировые войны и троекратные революционные потрясения основ жизни российского общества с их непредсказуемыми и весьма противоречивыми последствиями. Полная, достоверная, а главное беспристрастная летопись этих и других событий у нас еще не создана. Причин тому много.

Во-первых, исследователям, изучающим историю России ХХ в., приходится анализировать век, достижения и потери которого не прошли еще должного испытания временем, век, основным коллизиям которого суждено разрешиться в будущем. Во-вторых, сама обстановка непрекращающейся ломки одних устоев общества и замены их другими чревата тем, что в научном и особенно в массовом историческом сознании старые, тиражируемые мифы механически вытесняются новыми, чаще всего прямо противоположного свойства.

Не подменяя конкретных ситуаций надуманными схемами и не искажая события прошлого в угоду былой и нынешней политической конъюнктуре, как это нередко еще встречается в учебной литературе по новейшей отечественной истории, авторы стремятся к тому, чтобы за всем многоцветием исторических фактов студент увидел драму человеческих стремлений и поступков, идей и свершений. Пособие рассчитано на самостоятельную и коллективную работу бакалавров под руководством преподавателя на практических занятиях.

Содержимое пособия существенно дополняет и углубляет содержание учебника по предмету «Новейшая отечественная история. XX век», подготовленного кафедрой в предшествующие годы именно с учетом профиля данного направления бакалавриата – историческая политология. Поэтому пособие посвящено развитию политической системы России – СССР в первой половине XX в. Предполагается, что развитие политической системы в СССР – Российской Федерации во второй половине XX в., а так же в начале XXI в. должно быть отражено в следующих пособиях.

В пособие вошли два модуля, которые посвящены ключевым вопросам формирования советской политической системы в 1917–1941 гг. Первый модуль охватывает события Революции 1917 г. и последовавшей за ней гражданской войны. В отличие от большинства существующих пособий, данное пособие анализирует историю отечественной государственности не только в плане развития большевистского режима, но и показывает существовавшие в те годы исторические альтернативы ей. Такой подход позволяет бакалаврам-историкам составить более широкую и объективную картину формирования постреволюционной политической системы.

Второй модуль охватывает события двух межвоенных десятилетий. Этот период отечественной истории вызывает в наше время наиболее заинтересованные дискуссии, как в обществе, так и в научных кругах. Поэтому понятен интерес к ним молодежи, избравшей своей профессией историю. Работа над материалами, представленными в пособии, позволят бакалаврам-историкам не только познакомиться с богатым фактическим материалом и новейшими тенденциями в историографии, но и сделать важный шаг к формированию собственного, личностного отношения к той переломной эпохе.

Пособие подготовлено сотрудниками кафедры Новейшей отечественной истории МПГУ:

Э. М. Щагиным (введение; модуль 1 § 1; модуль 2 §§ 2, 3; документальные приложения к модулям 1 и 2);

Д. О. Чураковым (введение; модуль 1 § 2; модуль 2 §§ 1, 4; документальные приложения к модулю 2);

В. Ж. Цветковым (модуль 1 §§ 3, 4; документальные приложения к модулю 1).

Часть I. Возникновение и первые шаги советского режима

Малоизвестные страницы из истории большевистского вооружённого восстания в Петрограде и Москве осенью 1917 года

Большевистские октябрьско-ноябрьские вооружённые выступления в двух столицах, являвшиеся одними из ключевых событий Великой российской революции 1917 г., которая круто изменила исторические судьбы не только нашей страны, но и существенно повлияла на последующее развитие всего человечества, изучены отечественными историками недостаточно. В советской историографии имела место устойчивая традиция освещать эти события на источниках, принадлежащих перу активных участников или руководителей восстаний, в которых эти события характеризуются в одностороннем, как правило, излишне героизированном плане.

Не менее интересные мемуары, вышедшие из лагеря противников большевиков, они использовались гораздо реже и чаще всего тенденциозно, из них извлекалось лишь то, что свидетельствовало об обреченности Временного правительства и его защитников. А некоторые из этих материалов оказались по существу почти не востребованными нашей исторической литературой. Об этом мне уже доводилось писать не только в конкретно-исторических и историографо-источниковедческих публикациях, но и в нескольких вузовских учебниках по новейшей отечественной истории, рассчитанных на студентов исторических факультетов как классических университетов, так и педагогических университетов и институтов, но они почти ничего не изменили в трактовке этих событий в нашей современной научной и учебной литературе, остающейся поныне чрезмерно идеологизированной и политизированной.

К числу таких незаслуженно забытых свидетельств, относятся записки, которые принадлежат перу Алексея Максимовича Никитина, занимавшего в последнем (четвертом) кабинете министров Временного правительства одновременно два поста – министра внутренних дел, а также министра почт и телеграфов. Впервые их полный текст был воспроизведён мною в качестве приложения к докладу на второй научной конференции по межвузовской программе «Русский язык, культура, история». До этого в советской печати всего однажды были опубликованы в одной из центральных газет неизвестно кем весьма тенденциозно осуществлённые извлечения из авторского текста, имевшие произвольно данное им название: «Смольный. Из записок А. М. Никитина, министра внутренних дел Временного правительства», сопровождавшиеся к тому же «глухой» ссылкой на то, что они подготовлены по материалам Центрального Государственного архива Октябрьской революции, а не демократической газеты, издававшейся в Москве в 1917 – начале 1918 гг. в качестве органа Совета Всероссийских кооперативных съездов известной публицисткой, видной представительницей российского политического масонства Е. Д. Кусковой.

По обилию и уникальности содержащейся в повествовании А. М. Никитина информации его эссе не уступает, а по ряду затрагиваемых важных вопросов даже превосходит известные исследователям источники – дневниковые записи коллег Алексея Максимовича по правительственному кабинету: министра путей сообщения А. В. Ливеровского, министра юстиции П. Н. Малянтовича, беседу министра земледелия С. Л. Маслова о взятии Зимнего дворца и аресте членов Временного правительства, которую вместе с рассказами других министров-социалистов, освобождённых из под ареста по постановлению Второго Всероссийского съезда Советов рабочих и солдатских депутатов – министра труда К. А. Гвоздева и того же А. М. Никитина, опубликовали 28 октября 1917 г. «Известия Всероссийского совета крестьянских депутатов» и меньшевистская «Рабочая газета», а также правоэсеровская газета «Дело народа» и увидевшие свет в 1933 г. записи, которые вел помощник назначенного уполномоченным по наведению порядка в столице министра-кадета Н. М. Кишкина – бывший товарищ министра торговли и промышленности П. И. Пальчинский.

Упомянутые выше преимущества записи А. М. Никитина над другими мемуарного плана историческими источниками, освещающими события 24–26 октября 1917 г. в Петрограде, во многом связаны с личностью самого автора и ролью, которую он исполнял в команде А. Ф. Керенского, утратившего к осени 1917 г. свой былой авторитет в качестве «первого любовника русской революции». Если Ливеровский, Малянтович, Маслов, Гвоздев и Пальчинский являлись всего лишь «калифами на час» в окружении министра-председателя Временного правительства, то Никитину судьба отвела гораздо более заметное место на правительственном Олимпе предоктябрьской России.

Свидетельством тому является активное участие последнего в общественно-политической жизни страны в течение судьбоносного периода с февраля по октябрь – ноябрь 1917 г. Видный меньшевик, один из героев февральско-мартовского переворота во второй столице России, он становится первым председателем Московского Совета рабочих депутатов и начальником милиции города, а позже заместителем председателя Московской городской управы. С конца июля 1917 г. Никитин занимает пост министра почт и телеграфов Временного правительства, после чего его карьера в правительственных кругах начинает быстро расти. После подавления корниловского выступления он – член избранной пятерки чрезвычайного властного органа страны – Директории Российской республики. Будучи убежденным сторонником правительственной коалиции социалистов с кадетами, политическое влияние которой на Демократическом совещании снизилось до минимума, Никитин в последнем составе Временного правительства не только сохранил портфель министра почт и телеграфов, но и с 25 сентября обрел одновременно второе, едва ли не самое ответственное (после министра-председателя) кресло – кресло министра внутренних дел.

На этих важных государственных должностях А. М. Никитин проявил себя одним из самых верных сторонников «силовой политики» Керенского, в связи с чем меньшевистский ЦК 2 октября 1917 г. постановил, что обладатель двух министерских постов в последнем кабинете министров отныне «не является официальным представителем партии в коалиционном Правительстве и партия не несет ответственности за его действия». Тогда же в письме Керенскому Никитин, ссылаясь на это постановление ЦК меньшевистской партии, просил об отставке с тем, чтобы «дать возможность партии ввести в состав Правительства более достойного члена, состоящего в полном контакте с ее ЦК, и за которого, а, следовательно, и за все коалиционное правительство, она могла бы отвечать».

И хотя министр-председатель это ходатайство удовлетворять не торопился, в околоправительственных кругах, как нередко в таких ситуациях случается, поползли слухи, будто министр внутренних дел не только исключен из партии, но и получил отставку со своих министерских постов. Рассказ Н. Н. Суханова о подобного рода домыслах «салонного радио» тех дней некоторые историки даже в постсоветское время приняли за действительность и стали уверять других в том, что будто «ЦК РСДРП меньшевиков исключил из партии… А. Никитина, и Керенский вынужден был отстранить его от должности». Кстати, подобного происхождения курьезы, как будет видно при детальном разборе никитинских свидетельств, не являются чем-то исключительным и в предшествующей советской исторической литературе, посвящённой «Красному Октябрю».

Написанию А. М. Никитиным своих записок предшествовал их своеобразный протограф – рассказ автора корреспонденту меньшевистской «Рабочей газеты» о событиях 25–26 октября 1917 г. в Петрограде вскоре после того, как арестованные министры-социалисты Временного правительства были выпущены на свободу. Содержание рассказа в большинстве затронутых в нем сюжетов совпадает с дневниковыми записями Ливеровского, Малянтовича, Пальчинского, беседой С. Л. Маслова, а также рассказом К. А. Гвоздева об его аресте, что позволяет утверждать о довольно высокой степени достоверности излагаемого в нем фактического материала и высказать предположение о том, что Никитин, подобно другим своим коллегам, во время нахождения в осаждённом Зимнем дворце, очевидно, тоже вел свои записи о происходящем и прежде всего о своей деятельности в эти судьбоносные дни и часы.

Рассказ Никитина, изложенный в более лаконичной форме, содержит, тем не менее, сравнительно детальное освещение событий 25 и 26 октября в Петрограде в соответствии с той информацией, которой владел вчерашний министр внутренних дел. Эссе того же автора, опубликованное двумя неделями спустя, отличается от рассказа и вышеупомянутых материалов коллег Никитина по кабинету министров и Пальчинского, практически руководившего защитой Зимнего дворца, своеобразной попыткой автора осмыслить причины и обстоятельства, в значительной мере обусловившие падение режима так называемой «керенщины».

Одну из основных причин, почему большевикам удалось захватить власть, Никитин напрямую связывал с корниловским выступлением, состоявшимся в конце августа 1917 г. «Подготовка большевиков к восстанию после их июльского поражения началась во время корниловского выступления, – читаем в его “Свежих, покрытых кровью страницах русской истории…”. – Они в значительной степени сорганизовались на этом выступлении, ибо они тогда могли выступать под флагом спасения родины от “белого генерала”. Все те, кто поддерживал Корнилова, фактически породили восстание большевиков, ибо именно в период корниловщины солдаты петроградского и московского гарнизонов почувствовали свою силу при разрешении конфликтов политической борьбы. Кто призывал генералов, тот вызвал солдат – пусть же не отказывается от своей доли ответственности за происшедшее». Явное стремление переложить значительную часть вины за поражение в борьбе за власть на правый лагерь не помешало Никитину увидеть, что именно корниловщина послужила началом перелома настроений среди солдат столичных гарнизонов, которым умело воспользовались большевики.

Одновременно автор эссе отдавал должное и факту дискредитации тогда же в глазах определённой части трудящихся самой идеи коалиционной власти, активным приверженцем которой он продолжал оставаться. «Конспиративная деятельность большевиков (по подготовке вооруженного восстания – Э. Щ.) не увенчалась бы успехом, если бы постепенно не разложились основы коалиции и не была подорвана идея всеклассового правительства, – подчёркивал он. – Тогда создалась почва для попытки создать классовое правительство «трудящихся», по крайней мере, в сознании части городского пролетариата». И хотя никакого объяснения тому, почему это произошло, автор очерков не дал, сама констатация подобного рода перемен в настроениях рабочих не только Петрограда, но и Москвы лишний раз свидетельствует о непредвзятости его некоторых наблюдений и выводов.

Следующую важную причину успеха борьбы большевиков за власть Никитин связывал с нежеланием лидеров революционной демократии выступить на защиту Временного правительства. Показательна в данном случае затея самого Никитина и его коллег по кабинету министров собрать в Зимнем дворце 25 октября членов сеньорен-конвента Предпарламента, лидеров политических партий, составивших последнюю правительственную коалицию, а также центральных исполнительных комитетов Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов с тем, «чтобы большевики имели перед собой не только Временное правительство, но и всю демократию в лице представителей своих организаций».

Попытка продемонстрировать, таким образом единство рядов российской демократии оказалась явно несостоятельной. «На наше предложение, – должен был признать Никитин, – откликнулся лишь В. Д. Набоков, который некоторое время провёл с нами в Зимнем дворце. Все наши просьбы, а затем самые резкие заявления другим организациям и партиям ни к чему не привели». Вместо организации отпора большевикам вожди революционной демократии (партии социалистов-революционеров, меньшевиков и трудовой народно-социалистической) заседали на открывшемся вечером того же дня II Всероссийском съезде Советов и, как, не скрывая злобы, иронизировал автор эссе, «все старались усовестить большевиков, которые между тем продолжали осаду дворца».

Не менее показательным оказался и финал обращений по телефону самого Никитина к руководству столичных городских самоуправлений в лице Г. И. Шнейдера и В. В. Руднева. На призыв организовать помощь осаждённым в Зимнем дворце членам правительства петроградский городской голова от имени городской управы заявил, что «у них нет сил и что они не считают возможным поддержать Временное правительство, а лишь порядок в городе, для чего и был образован комитет безопасности». А в итоге разговора с городским головой Москвы – В. В. Рудневым выяснилось, что тот тоже считает невозможным организовать что-либо на основании лозунга «защиты Временного правительства», ибо «за этим лозунгом никто не пойдёт и что необходимо выдвинуть лозунг охраны порядка и безопасности против большевиков».

Явное фиаско, если верить Никитину, потерпел и морской министр Д. Н. Вердеревский, который попытался взывать о помощи к Центрофло ту. Хотя этот верхушечный орган военных моряков и был на стороне правительства, он, по выражению очеркиста, «оказался в таком же блестящем одиночестве, как и мы, так как часть матросов оказалась нейтральной, часть активно выступала против нас, осаждая дворец».

Но даже после таких неудач состояние пустоты вокруг Временного правительства, а, следовательно, и обреченность последнего, не сразу были осознаны как самим Никитиным, так и многими его коллегами по кабинету министров. Вот почему в их среде не случайно возникает предложение о нанесении по осаждающим дворец матросско-солдатским и красногвардейским отрядам внезапного удара с тыла силами боевиков эсеровской и других социалистических партий умеренной ориентации. Сам Никитин, являясь ярым сторонником этого предложения, обосновывал необходимость нанесения деблокирующего удара следующими обстоятельствами: «Мы знали силы осаждающих, – с уверенностью в успехе подобной акции утверждал он. – Если у нас было около 800 штыков, то у нападающих – не более 1000, причём они состояли из сброда красногвардейцев, солдат различных полков и матросов. Они разбегались от каждой опасности, и достаточно было одной – двух сотен, чтобы они разбежались совсем».

Шапкозакидательское отношение к силам и возможностям противника, лежавшее в основе этого суждения, плюс излишняя самоуверенность, которой в данной обстановке вместе с Керенским грешил сей государственный муж, сослужили ему и Временному правительству в целом скверную службу. Но, в то же время, сведения Никитина о численном соотношении сил как осаждающих Зимний дворец, так и осаждённых, заставляют исследователей задуматься над вопросом: а был ли столь значительным перевес сил участников большевистского выступления над защитниками Временного правительства, и были ли, следовательно, предопределены победа первых и поражение вторых, как это выдавалось за аксиому во всей отечественной историографии советского времени?

Проблемой осуществления внезапного удара в тыл большевистских отрядов, оцепивших Зимний, занимался более других членов правительства сам Никитин вместе с другим министром, возглавлявшим ведомство земледелия, эсером С. Л. Масловым – инициатором разработки законопроекта о передаче земли до решения этого вопроса Учредительным собранием в ведение земельных комитетов. «Я и С. Л. Маслов, – читаем в эссе Никитина, – все время по телефону говорили нашим социалистическим организациям, чтобы они собрали одну – две сотни своих приверженцев и пошли в тыл нападающим, которые немедленно разбежались бы». Но и эти увещевания оказались безрезультатными, поскольку, по словам автора цитируемых записок, руководители умеренно-социалистических партий «боялись вызвать своих членов из полков и организовать отряды…, боялись защищать правительство, ими самими же созданное, боялись потерять свою популярность».

Хотя негодование Никитина и других министров-социалистов на своих однопартийцев за то, что последние оставили правительство на произвол судьбы, достигло к исходу дня своего апогея, показателем чему является убийственная тирада Никитина в беседе с одним из своих друзей по телефону и конечная фраза переговоров Маслова с официальным представителем партии эсеров в Петроградской городской думе, выражающая «презрение и проклятие той демократии, которая сумела нас послать (в правительство – Э. Щ.), но которая не сумела нас защитить». Обречённые властители, как утопающие, продолжали цепляться за соломинку и не отказывались от своего замысла добиться нанесения большевикам решающего удара с тыла. Буквально за час с минутами до захвата дворца большевиками, Ливеровский зафиксировал в своем дневнике факт еще одного разговора (упомянув, что вел его, кажется, Никитин), теперь уже с дежурным генералом Верховного главнокомандующего Левицким «о сформировании каких-либо частей для ударов в тыл осаждающим». Судя по всему, и эту последнюю просьбу постигла участь «гласа, вопиющего в пустыне».

Столь подробный пересказ содержания переговоров, которые вели члены Временного правительства со всеми, на чью поддержку они рассчитывали, показывает, что последняя команда Керенского, будучи в последний день своего существования брошенной своим министром-председателем и осаждённой в Зимнем дворце, лишенной реальной помощи извне, отнюдь не являла собой состояние полнейшей прострации, как это чаще всего изображалось в исторической литературе советского времени. Эссе Никитина воспроизводит пусть не беспристрастную, но в целом достоверную зарисовку действий Временного правительства и его отдельных представителей в критические дни 24–25 октября 1917 г., действий, хотя и малоэффективных, но все же имеющих мало общего с состоянием полной растерянности, в чем упрекал команду Керенского И. И. Минц, весьма тенденциозно прокомментировавший дневник Ливеровского, а также американский современный исследователь А. Рабинович.

Еще одно обстоятельство, помешавшее Временному правительству одолеть большевиков в схватке за власть, А. М. Никитин усматривал в бездеятельности командующего войсками Петроградского военного округа полковника Полковникова и в его едва ли не преступной самоуверенности в способности подчинённых ему частей дать достойный отпор выступлению «политических авантюристов» большевиков, если последние рискнут начать его.

Каждая из названных Никитиным причин в той или иной мере способствовала большевистским руководителям в реализации своих планов. Не хватало верному стороннику Керенского разве что должной объективности и тем более самокритичности признать ошибки, допущенные Временным правительством и особенно Керенским, с одной стороны, и свои собственные – с другой. Если верить Никитину, не столько виной, сколько бедой правительства являлась наивная вера большинства его членов в то, что сторонники Ленина не рискнут дать бой, который, по словам Никитина, был явным безумием. Подготовка Учредительного собрания, считал он, шла полным ходом и «была уверенность в его своевременном созыве: с 25-го октября до дня выборов оставалось только три недели – и безумием казалось, чтобы большевики решились на свою преступную авантюру, ибо она была бы нападением не на правительство, а на народ, готовившийся в это время свободно выявить свою верховную, обязательную для всех волю», – говорилось в цитируемом очерке.

Кстати, в такой своей убежденности Никитин был не одинок. «Надежда, что безумный шаг не будет сделан. Незнание, что делать, если он все же будет. Оглядка на Зимний дворец и Керенского и ожидание директив» – вот что ощутил и записал в своих заметках, рассказывая о настроениях, царивших и в командных верхах штаба Петроградского военного округа 24–25 октября, П. И. Пальчинский, которому довелось фактически возглавить оборону Зимнего дворца.

Помимо отмеченных обстоятельств успеху большевиков со взятием власти в свои руки «помогли» как Временное правительство, так и глава последнего – Керенский. В благостной надежде, подпитываемой уверениями командования Главного штаба и штаба округа, что сил для подавления большевистского мятежа в городе вполне достаточно, они слишком поздно осознали необходимость вызвать с фронта подкрепление, к тому же, по оценке Никитина, весьма незначительное.

Только далеко за полночь с 24 по 25 октября, когда силы восставших методично овладевали опорными пунктами столицы, генерал Левицкий передал Ставке приказы Главкому Северного фронта генералу Черемисову направить полки двух казачьих дивизий с артиллерией, а также Донской казачий полк в распоряжение командующим Петроградским округом полковника Полковникова. Кроме явного запоздания с отдачей этого приказа, срыву его выполнения способствовала загадочная история с его временной отменой в решающий момент открытого противоборства, когда чаша весов окончательно склонилась в сторону большевиков, по одной версии Главковерхом Керенским, по другой – генералом Черемисовым.

Инициирование этой акции оба деятеля пытались, как это еще раньше случилось между генералом Корниловым и тем же Керенским, свалить друг на друга. Показательно, что в данной тяжбе сторону Главковерха принял его шурин, генерал-квартирмейстер Северного фронта Барановский, который в качестве платы за услугу рассчитывал получить от родственника – Главковерха место Черемисова, но не получил, поскольку против выступили начальник штаба ставки генерал Духонин и его помощник Вырубов, полагавшие, что такое назначение «безусловно и определённо только подорвёт последнее доверие к назначающему».

Главным же основанием для отмены приказа о переброске в столицу фронтовых частей послужило принятие Временным правительством на его последнем заседании (без участия Керенского) решения о назначении особоуполномоченным по наведению порядка в городе кадета Н. Кишкина, вследствие чего посылка войск в Петроград признавалась «бесцельной и даже вредной, так как очевидно войска на сторону Кишкина не станут».

Но и для большевиков борьба за власть при общем ее успехе оказалась сопряжена с немалыми ошибками и издержками. Во-первых, руководители восстания упустили реальную возможность уже в ночь с 24-го на 25-е октября без каких-либо осложнений овладеть Зимним дворцом и Главным штабом, поскольку эти здания, где Керенский с Коноваловым вели переговоры с командованием казачьих частей, по существу никем не охранялись.

Их можно было захватить, по словам Н. Н. Суханова, буквально «голыми руками». За такое упущение нескольким участникам осады Зимнего через сутки пришлось поплатиться жизнью, а еще большему их числу – ранениями. Порождено оно было, вернее всего, тактическими просчётами большевистского руководства, чем неготовностью в тот момент вооружённых сил революции решить данную задачу, как считает Ричард Пайпс. Объяснение тому простое: первоочередной захват Зимнего и Главного штаба противоречил возобладавшему тогда в большевистском ЦК стремлению действовать предельно осторожно и даже скрытно, под предлогом обороны, а не наступления.

Прямое свидетельство тому – выступление И. Сталина перед большевистской фракцией делегатов II съезда Советов, заседавшей днем 24-го октября. «В рамках ВРК имеются 2 течения: 1) немедленное восстание; 2) сосредоточить сначала силы. ЦК РСДРП(б), – подчёркивал он, – присоединился ко второму». Особенно активно отстаивал такую тактику Л. Троцкий. «Наша задача, обороняясь, но постепенно расширяя сферу нашего влияния, подготовить твёрдую почву для открывающегося завтра съезда Советов, – говорил он на том же собрании. – Было бы ошибкой командировать хотя бы те же броневики, которые охраняют Зимний дворец, для ареста правительства… Это оборона, товарищи, это оборона».

Заслуживают особого внимания и другие сюжеты повествования Никитина, проливающие иной свет на те стороны событий 25–26 октября, которые особенно тенденциозно освещались в советской историографии. Если верить ей, то получается, что взяв утром 25 октября центральную телефонную станцию города, восставшие разом лишили Временное правительство и штаб Петроградского военного округа связи как с городом, так и страной в целом.

Стереотипное утверждение, будто в результате овладения ротой солдат Кексгольмского полка телефонной станцией «тотчас все телефоны штаба и Зимнего дворца были выключены», перекочёвывало из одних книг по истории «Красного Октября» в другие. Конкретный фактический материал никитинского эссе, впрочем как и некоторые другие мемуары членов Временного правительства, убедительно опровергают такое утверждение. Сам факт, что как министр внутренних дел, так и другие члены правительства регулярно вели переговоры с людьми, прежде всего должностными лицами органов местного самоуправления Петрограда и Москвы, неопровержимо свидетельствуют о другом: никакого отключения телефонов ни Главного штаба, ни штаба Петроградского округа, ни Зимнего дворца взятие большевиками телефонной станции не означало, и связь со своими сторонниками осаждённые утратили только тогда, когда были арестованы. Уместно заметить, что достоверность информации Никитина подкреплена сведениями из дневника Ливеровского, газетной заметки Е. Д. Кусковой, стенографических отчётов Петроградской городской думы и воспоминаний Малянтовича.

Небезынтересно историко-сравнительное наблюдение, которое Никитин предпослал сюжетной части своего весьма обширного повествования. Если в перевороте «27–28 февраля достаточно было занять телеграф и телефон, чтобы служащие на них немедленно прервали все сообщения правительственных мест, то занятие телеграфа и телефона 24–25 октября не привело к перерыву сообщений Временного правительства, ибо служащие на телефоне не выключали правительственных телефонов, а телеграф продолжал передавать телеграммы правительства, в то же время задерживая по моему распоряжению телеграммы большевиков, – писал он. – И лишь 2 ноября, когда телеграфисты увидели, что они бессильны против насилия большевиков, введших к этому времени на станцию матросов, телеграфисты заняли «нейтральную позицию, передавая телеграммы обеих борющихся сторон».