Текст книги "Так бы сказал Заратустра"

Василий Гудин
Так бы сказал Заратустра

© ООО «Написано пером», 2016

© Гудин В. И., 2016

* * *

«Когда доктор Урбино приподнял одеяло над трупом Херемии де Сент – Амура, ему открылось нечто такое, чего он, врач и верующий, до тех пор не постиг даже в самых своих блистательных прозрениях. Словно после стольких лет близкого знакомства со смертью, после того, как он столько сражался с нею и по праву и без всякого права щупал ее собственными руками, он в первый раз осмелился взглянуть ей прямо в лицо, и она сама тоже заглянула ему в глаза. Он вдруг понял, что смерть – это не непременная вероятность, а непременная реальность. А тут он обнаружил физическое присутствие того, что до сих пор было достоверностью воображения и не более. И инструментом для этого холодеющего ужасом откровения Божественное проведение избрало… Херемию де Сент – Амура».

Габриэль Маркис. «Любовь во время чумы»

 
«И чудится сквозь шум великого движенья
Какой-то мертвый гнет большого запустенья…»
 

К. К. Случевский

Предисловие

Люди одинокой Земли, заплутавшие в своей истории, к вам мой дух обращается снова. И не было мне покоя за дверью гроба, за тем пределом, за той чертой рвалась душа моя к людям. Слышен ли голос мой сквозь пелену загробного мира в вашем мире, оглохшем от грохота машин и взрыва авиабомб, разучившемся слышать голос духа? К вам я кричу из плена Небытия с болью отчаяния, надежды и безнадежности. Ибо сказано: «Взывай, если есть отвечающий тебе». Без малого двести лет, с последней встречи с миром живущих, бродил мой дух неприкаянно между жизнью и смертью, между двумя мирами, разобщенных Вечностью. Неспокоен мой дух и поныне и нигде не найдет он пристанища. И видел я ужасы, кровь и страдания 20 века, сражения и поражения, борьбу идей и гибель людей, и царство теней беспокоил отблеск ваших пожарищ, бесплотные души ощущали смог и гарь сжигаемой заживо плоти. И видел я победу дьявола – двадцатого века – над самим собой и видел я, как 21 век украл у дьявола эту победу. «И отошел сатана от лице Господня», и затаился дьявол в пучине времен, вынашивая страшную месть человечеству.

И было мне видение-сон, будто ползут человечеству в глотку пошлость, ложь, пиар, разврат и предательство в едином существе змееподобного вида.

– Откуси! Откуси ему голову!! – закричал я человечеству неистовым голосом, как кричал пастуху, когда змея заползла ему в глотку. Но не было на лице человечества ни ужаса, ни отвращения. Душило существо человечество и задыхалось человечество, не задыхаясь: незаметно и безболезненно выходил из человечества дух.

И было мне видение-сон, будто бы несу я на своей спине, как и прежде, труп канатного плясуна, эквилибриста, который разбился на базарной площади, после того, как с дьявольским криком перепрыгнул его шут на канате, и, умирая, сказал мне, что дьявол тащит его в преисподнюю. И уж кажется мне, будто не канатного плясуна я тащу на спине, а все человечество, не удержавшее равновесие на канате между двумя мирами, когда дьявол под маской шута перепрыгнул его со словами: «Прочь с дороги, ничтожество, тому, кто лучше тебя, загораживаешь ты дорогу». И уж кажется мне, что свой идеал, Сверхчеловека, несу я мертвым на своей спине. И чувствую я, возрастает все больше и больше тяжесть этого трупа и прижимает меня к земле, и будто это уже не труп моего Сверхчеловека, а мертвый труп Сверхчеловечества лежит на мне непосильной ношей. Мой вечный дух задыхался под тяжестью этой махины, ему приходил конец. Так же, как тогда, когда «все самое тяжелое, самое черное, змея отвращения, заползла человеку в глотку, кричал из меня мой ужас, моя любовь, моя ненависть, мое отвращение, моя жалость, – все кричало из меня в едином крике».

Вот, что открылось мне тогда в этом видении, вот, что увидел я тогда в этом знаке: грядущую гибель всего человечества. И тогда, собрав в себя весь ужас конца, крушения надежд и безысходности смерти, я закричал в отчаянии так, что мой голос прошел сквозь глухую вечную стену, разделяющую наши миры. Переполненный отчаянием «беззвучный голос» мой пронзил непроницаемую грань, отделяющую оба мира. Моя любовь к единому, тайному, к жизни преодолела бездну между мирами. Но «далеки от спасения моего слова вопля моего».

«Поистине, подобно тысячеголосому детскому смеху, входит Заратустра во все склепы. И даже, когда наступят сумерки и смертная усталость, ты не закатишься на нашем небе, ты, заступник жизни». – Так говорили мне ученики. Мог ли я, заступник жизни, оставить жизнь в смертельной опасности даже тогда, когда я сам уже был за ее пределами? Мог ли мой дух закатиться на небе жизни, когда это небо готово рухнуть на землю?

«Крепкая надежда куда лучше стимулирует жизнь, чем любое ставшее реальностью счастье. Надежда, которая не кончится тем, что сбудется, – потому что это надежда на «мир иной». Так иронизировал я над глупой надеждой. Надежду считали греки «самым коварным бедствием». Но не может человек пребывать без надежды ни в одном из миров. Новую надежду вырастил я в себе в тоске «иного мира»: надежду на слияние в жизненный Абсолют и того и этого, обоих миров. «Чего не отдал бы я, чтобы иметь одно: эти живые посевы моих мыслей и этот рассвет моей высшей надежды».

«Невыраженной и неразрешенной осталась моя высшая надежда! Как восстала душа моя из этих могил? Да, есть во мне нечто неуязвимое, непогребаемое, взрывающее скалы – это моя воля». Невыраженность и неразрешенность высшей надежды не дали успокоиться моей воли. Смерть оказалась бессильной лишить меня высшей надежды, а может быть, напротив, помогла ее выразить. Люди прекрасной Земли, я, Заратустра, обрученный с женой моей, Вечностью, вновь обращаюсь к вам.

Здесь, за гранью властолюбивого мира, «наслаждался я своим духом и одиночеством». «Я пресытился своей мудростью» и невыносимо стало мне одиночество. «Ибо я еще раз хочу пойти к людям». Я снова хочу сойти к людям с вершины моего одинокого духа. Я вновь хочу стать человеком. И не говорите мне, что это против законов природы, против здравого смысла. Великая цель рождает великую силу. Я вновь хочу пролить свою полную чашу жизни, чтобы ее золотистой влагой оживить умервщленные расчетами души. Любовь к людям убивала меня, как того старика-отшельника, но людей я любил больше, чем Бога. Неужели мне снова нужно сказать своему сердцу: «вот смеются они: они не понимают меня, мои речи не для этих ушей»?

«И когда я говорил ко всем, я ни к кому не говорил». Ибо «все» – это никто, это нечто страшное, поглощающее каждого. Я не обращаюсь ко всем, я обращаюсь к каждому. «Человек – якорь для воздушного шара моего. Слишком легко унесло меня вверх и вдаль». Слишком тяжелый якорь человек человеку, он тянет вниз, опускает человека на дно. Не дает человек человеку подняться вверх над собой. Масса, общество, семья висят на ногах человека, держат его за ноги, чтобы не взлетал в никому не нужную высь и не падал оттуда. «И враги человеку домашние его». Немногим удается стряхнуть с ног эту тяжесть. Лишь тем, кто любит одиночество удается иногда унестись «вверх и вдаль», в пустоту одинокой жизни. Но сильные духом, поднимаясь вверх, поднимают за собой эту тяжесть.

Не удержал меня этот якорь – любовь к человеку, эта сила земного притяжения, унесло меня вверх и вдаль за грань земного бытия. Любовь и ненависть к человеку не спасают от смерти. Как умещаются в одном человеке любовь и отвращение к людям? Эти два, как жизнь и смерть, неразделимые чувства, как два противоположных полюса, на земле разрывали мне сердце. И только здесь, которому больше подходит слово «нигде», мне открылось, что ненависть – та же любовь в зазеркалье Небытия, единый корень дерева жизни, растущий из этой почвы.

«О, Заратустра, ты должен идти как тень того, что должно наступить», – так говорил мне Беззвучный голос. Но то, что говорил людям я, не достигало людей. И хотя шел я к людям, но еще не дошел до них. Во крови и плоти я был «тенью того, что должно наступить», но будучи тенью, я несу вам учение жизни во крови и плоти. Люди, они смеялись надо мной, когда я шел по своему пути. Теперь я нашел общий путь и пусть наш общий смех будет смехом торжества, победы и радости. Но сказано было: «И при смехе иногда болит сердце, и концом радости бывает печаль».

О Сверхчеловеке

И было их три кита, на которых держалось мое учение: и был первый кит – «Сверхчеловек», второй кит – «Круги вечного возвращения», «Воля к власти» назывался третий. И только устроилось поудобнее мое учение на трех китах, как первый мой кит, опора Сверхчеловека, стал рассыпаться на стаю мелких рыбешек. Я хотел из малого сделать великое, но нельзя из малого сделать великое, прежде малое не сделав великим!

«Гиперборейцы. По ту сторону севера, льда, смерти – там живем». – Мечтал я о высших людях, благородных воинах сильных духом и телом. Но гиперфашисты выносят смерть «с той стороны» на эту. Будущее земли хотел я передать в руки Сверхчеловека, но будущее земли оказалось в руках Сверхдержавы, в лапах грядущего монстра под безличной маской демократии томится будущее человечества. Сверхдержава вместо Сверхчеловека, единая безличность вместо единой личности. «Ибо может случиться, что черный станет господином и всякое время утонет в мелкой воде». Вреднее любого порока считал я сострадание слабым – «Люди отверженные, люди без имени, отребье земли». Возрастание воли к власти считал я здоровьем человека и человечества. Сила – косность бытия, слабость – его цветение, – так бы сказал я сейчас.

«Великое в человеке то, что он мост, а не цель: в человеке можно любить только то, что он переход и гибель». – Я историю человечества уподобил животной эволюции – от низшего к высшему. Я из гибели смертных людей пытался создать бессмертного Сверхчеловека. «От вас, избравших самих себя, должен произойти избранный народ – и от него Сверхчеловек». – Избравшие самих себя и избранный ими народ, как дрова, сжигали в прожорливых топках «неполноценные» народы и нации. Дьявол оказался им ближе, чем Сверхчеловек.

«Те же причины, которые вызывают измельчание людей, одновременно влекут более сильных и более редких к величию». – Я думал великое можно возвысить на слабом, мелком основании. Не велико величие быть великим перед мелким.

«Человек есть нечто, что должно преодолеть». Через две сотни лет я застал тех же самых людей, которых «должно преодолеть». Сверхчеловека я не увидел даже в зародыше. Я поклонялся Сверхчеловеку, вы поклоняетесь Суперроботу. У робота нет сознания, но вы вольете в него свою злобу, вражду и ненависть к жизни. Он не будет чувствовать ненависть, злобу, вражду, но будет действовать так, как если бы он это чувствовал, как если бы знал, что такое ненависть, злоба, вражда. Что может быть страшнее такой машины? Она не знает ужаса за содеянное, не жди от нее покаяния, она убивает просто, как делает свою работу, фашизм сам по себе, в своей явной сути, фашизм, не знающий, что он – фашизм. Что может быть страшнее такой машины? Люди, ставшие такими же роботами.

«Ибо влечет меня ввысь, к сверхчеловеку». Но Воля к власти стала тем потолком, о который я вышиб свои мозги. Я стремился ввысь к сверхчеловеку, в то время как сверхчеловек лежал на земле, рассыпавшись в прах на составные элементы из малых людей, из которых я его складывал. Единого цементирующего духа не нашел я для составных элементов, чтобы сложить из них целое. Меня влекло «по ту сторону добра и зла», к Сверхчеловеку, но оказался я по ту сторону человека.

«Только шут думает: «Через человека можно перепрыгнуть». Но ведь и я хотел перепрыгнуть человека к Сверхчеловеку, ведь и я был тем самым шутом, шутом Сверхчеловека. Кто перепрыгивает человека, тот, подобно блохе, прыгает по жизни.

«Так чужда ваша душа всего великого, что сверхчеловек был бы вам страшен в своей доброте». Вы, люди «высшего света», вы назвали бы моего сверхчеловека дьяволом. «Все измельчало! О когда же вернусь я на мою родину, где не должен я более нагибаться – не должен более нагибаться перед малым!» Не хочу я более нагибаться, чтобы подстроить себя под малое, я хочу поднимать голову вверх, чтобы видеть, как возвеличилось малое. Ибо сказано было: «Да узнают народы, что человеки они».

Я не нашел иного достойного пути человечеству, как только пути, ведущего к Сверхчеловеку, перекидывая к Нему из прошлого в будущее «мосты» из человеческих жизней. На том пути Сверхчеловек, взращенный на обильно «унавоженной» почве бесчисленных судеб, будет ни чем иным как только лишь Сверхпаразитом. И как средневековый алхимик, дабы обрести бессмертие, искал эликсир вечной жизни, так Сверхчеловек, – если, конечно, у него останется хоть что-нибудь человеческое, – обретя бессмертие, станет искать эликсир смерти, чтобы в небытие утопить сверхбессмысленность одинокого существования. Сверхчеловек – соломинка, за которую цеплялся я, утопая в болоте своей философии борьбы за власть. Что может быть более неестественным и аморальным, чем последнее благоденствие человечества на куче трупов.

 
На гробах завершив потребления пир,
Себя уничтожит беспамятный мир.
 

Сверхчеловек по трупам шел к своему совершенству.

Я отрекаюсь от тебя, Сверхчеловек, ибо не создать великого из малого и ничтожного, пока малое и ничтожное не станет великим!

По «кругу вечного возвращения»

И второй мой кит то исчезал, то появлялся, и был более похож на видение, призрак, чем на реальную основу философской концепции.

И было мне как озарение, как откровение сил, вертящих колесо истории, как постижение вселенского смысла – «круги вечного возвращения» как бессмертие всего живущего, как победа времени над Вечностью. Да, то было откровение! Откровение наоборот: откровение обреченности жизни и человечества на вселенское проклятие, откровение бессмысленности всякого действия и всякого существования, круговорот судьбы в природе.

Человечество, как белка, крутит колесо Фортуны, и думает, что идет вперед. Поступательное движение цивилизации и прогресса после гибели и возвращения обращается в круг. Но белка может сойти с колеса, человечеству вечно крутиться в нем: от начала к концу, от конца к началу, от рождения к гибели, от гибели к воскрешению, один к одному повторяя тысячекратно прожитую жизнь. Ужас повторения не сводит человека с ума лишь потому, что нет памяти о прошлой жизни. Если же вспомнит вдруг человек, то ничего в своей судьбе изменить не сможет. Амнезия спасает людей от сумасшествия. Поэтому, чтобы не сойти мне с ума, сознание лихорадочно стало искать в кошмаре бессмыслия героическое и высокое. «-Все вещи вечно возвращаются и мы сами вместе с ними и мы уже существовали бесконечное число раз и все вещи вместе с нами. Я буду вечно возвращаться к той же самой жизни, в большом и малом, чтобы снова учить о вечном возвращении всех вещей, чтобы опять возвещать людям о сверхчеловеке». – Только скрытое отчаяние может заставить вещать о том, что никогда не сбудется, о сверхчеловеке, зная, что каждый «круг» кончается одинаково, что всему настанет конец и все начнется сначала.

Бесплодная попытка спорить с Вечностью, бунт обреченного и «буря в стакане воды». Повторное совокупление бесконечного количества причин и следствий в бесконечностях различных порядков пространства и времени. И ничего ни на йоту нельзя изменить в этом вечном круговороте колеса бытия.

 
Время – жизнь из сферы в сферу,
Как песок в часах песочных.
Жизнь отмерена нам в меру,
Не сдержать минут проточных.
 
 
Но Кто-там, в небесной сфере,
Часы с песком перевернет
 
 
И нам страданья в той же мере,
Как искупление вернет.
 

«Теперь я умираю и исчезаю и через мгновение я буду ничем. Души также смертны, как и тела. Но связь причинности, в которую вплетен я, опять возвратится, – она вновь создаст меня! Я сам принадлежу к причинам вечного возвращения». – Так я хотел обессмертить себя, не веря в бессмертие душ. Я поневоле представил себя и весь род человеческий случайным сочетанием микрочастиц, материальных причин, биологических процессов и эпохи исторического времени.

Безличная сила механической причины «вновь создаст меня»… Как может механическое воссоздать живое, думающее, любящее, страдающее? Выходит, что я, воспевающий жизнь, ничего в ней не смыслил. «Любить и погибнуть – это созвучно от вечности. Воля к любви – это значит хотеть также смерти». – Любить и погибнуть… вернуться, любить и снова погибнуть. И так сто и тысячу раз. Даже самое высокое чувство многократным повторением превращается в механизм. Повторение – удел Вселенского Разума, замкнувшегося в своей скорлупе. Повторение – пародия, карикатура на Вечность. Я думал смертью обессмертить любовь, приобщить ее к вечности, но получилось лишь одно повторение.

 
Белый саван на землю ложится,
Под саваном белым крепко мне спится.
Весна, белый саван с меня не стаскивай,
Будь, как и прежде, подругой мне ласковой.
Под снегом я слышу небесную лиру,
Не открывай меня снова этому миру.
 

«По неудавшемуся томится всякая вечная радость». – И вечно будет томиться вечная радость по вечно неудавшемуся. Я обрек своих любимых неудавшихся высших людей на вечную неудачу и удачливых прохвостов на вечную удачу. В круговорот бытия попали не только Бог и человечество, но и тот неведомый мир, который хочет осуществить себя через высших людей. «Они (неудачники) воспримут веру в вечное возвращение как проклятие». – Оправдывал я «круги возвращения» неприятием их неудачниками, тут же забыв, что «по неудавшемуся томится всякая вечная радость». А удавшийся, разве воспримет их по-другому? Вечно достигать одних и тех же вершин, преодолевать одни и те же преграды, одерживать одни и те же победы, – кто скажет, что нет здесь погибели и нет здесь проклятия? Разве что удавшийся бездарь увидит в этом спасение.

«Власть кольца» сжимает горло человечества. «Все «непреходящее» только уподобление». – Так я восстал против безусловного во имя преходящего человека. Но чему уподобить преходящее множество раз? Оно не имеет ни образа, ни подобия, оно призрачно и безосновно. «Вечно вращается колесо бытия. Все погибает, все вновь складывается, вечно строится тот же дом бытия. В каждый миг начинается бытие – и вечное возвращение даже самого маленького человека!» «И вечное возвращение даже самого маленького человека»…. Я не мог согласиться тогда, что маленькие, «лишние» люди нужны: «Жизнь испорчена чрезмерным множеством людей», но я готов был согласиться с их вечным возвращением, испортив вечное «чрезмерным множеством», лишь бы оправдать свою философию. Реабилитацией «лишних людей» я прикрывал подспудный ужас перед своим «кругами», который томил меня изнутри. Но и признание «лишних людей» не спасло меня от сомнений, тогда я стал думать напротив, что повторение маленьких людей, чандалы и черни, не дает до конца мне принять мое откровение.

«Ты сел на коня, ты быстро мчишься вверх, к своей цели? Твоя хромая нога также сидит на лошади вместе с тобой. Когда ты будешь у цели, когда ты спрыгнешь с коня своего, – на высоте своей, высший человек, ты и споткнешься!» Прогресс – твой конь, человечество, хилая, больная душа – твоя хромая нога. Лавиной будешь низвергнуто с достигнутых высот, ты, амбициозное человечество. Сизифов труд мне кажется теперь более осмысленным рядом с «кругами вечного возвращения», по которым катится в пропасть вся история человечества, чтобы, восстав из пропасти, снова в нее обрушиться. Ибо сказано: «Знаний наших мы не видим, нет уже пророка, и нет с нами, кто знал бы, доколе это будет».

 
Безысходная жуткая участь
Выпадает на долю пророка:
Услышанным быть бессилием мучась,
Видеть тень Грядущего Рока.
 

«Поистине мы устали для смерти; мы еще бодрствуем и продолжаем жить – в склепах!». Бесконечная смерть, бесконечная жизнь – так можно спутать себя с покойником. «Запах запыленной вечности» издают «круги вечного возвращения». «Мы устали для смерти…», потому что за смертью идет повторение жизни, мы устали от повторений, мы не знаем, что в сотый и тысячный раз повторяем одно и то же. «Невообразимо страшное чувство перехода в инобытийное существование». – Может быть, это чувство как раз и навеяно предчувствием повторения жизни, ее стыда, ее безысходности?

8 – знак бесконечной Вселенной, «крик Смерти в мир живых»: безуспешная попытка вырваться из замкнутого круга, судорожные усилия заплели его в восьмерку, осложнили путь от начала к концу и от конца к началу; искаженный круг остался кругом по существу – бесконечное повторение одной и той же судьбы мироздания. «Воля кольца» – круги вечного возвращения». Мистический ужас охватывает человека, когда, заблудившись в лесу, плутая сутками по таежной глуши, выбиваясь из сил, он вдруг оказывается на исходном месте, откуда начал поиски выхода. Но не охватит человечество ужас, когда пройдя весь путь кровавой истории, катастрофы, беды, потери, оно окажется в исходной точке заколдованного «круга вечного возвращения» – что-то лишает человечество памяти прошлого, чтобы оно не впало в отчаяние, оказавшись в исходном месте, и вновь повторило те же самые страдания, муки и беды в колесе Проведения.

 
Дежа-вю – не только «было», но и «будет».
Рок не простит и не забудет
Бытия сомкнуть кольцо,
Чтоб мира прежнее лицо
Отражалось в водах Леты,
Чтоб та же тьма и те же светы
Людей дурили светотенью,
Чтоб те же люди, с той же ленью,
Круг не пытались разомкнуть,
Заснуть, проснуться, вновь уснуть,
Чтоб снился людям тот же сон,
Что гонит смерть из мира вон,
Что жили будто наяву,
А не в загоне и хлеву
У Смерти вечной тайных сил,
Что жизни больше, чем могил,
Надежды больше, чем потерь…
Ты – человек, в себя поверь.
Собой ты должен овладеть,
Тогда ты сможешь одолеть
Проклятье замкнутого круга,
И твой исток тому порука.
 

«Эта мысль в самой страшной ее форме – жизнь, как она есть, без смысла, без цели, но возвращающаяся неизбежно, без заключительного «ничто» – «вечный возврат». И меня, проповедника «вечного возвращения», охватывали иной раз тьма и ужас этой мысли: бесконечное повторение бессмысленной жизни. Но я гнал ее от себя, приписывая эту мысль слабовольным трусам и неудачникам: «Они воспримут веру в вечное возвращение как проклятие». Не скоро же я понял, что это, действительно, проклятие человечества, попавшего в круговорот борьбы за власть нездешней силы.

«Заратустра, учитель вечного возвращения». Честнее было бы сказать: учитель вечного повторения. Оторопь охватывает меня сейчас, когда я осознал, чему собирался учить человечество. Я обрекал его на Сизифов труд, на горе, кровь и страдания, усиленные до бесконечности. Все в этом мире идет по кругу и все увлекается в круговращение. Страшное колесо «вечного возвращения» все возвращает на круги своя. Ибо сказано: «Восходит солнце, и заходит солнце, и спешит к месту своему, где оно восходит. Идет ветер к югу и переходит к северу, кружится, кружится на ходу своем, и возвращается ветер на круги своя».

Безысходность повторения одной и той же истории человечества, одной и той же судьбы человека. С каждым новым возвращением, в 1000-й раз, те же самые вопросы возникают перед человечеством – о свободе воли, о бессмертии души, о всемогуществе Бога. И в 1000-й раз безличный молох пространства-времени перемелет в ничто и свободу воли, и бессмертие души, и всемогущество Бога. И в 1001-й раз люди спор начинают сначала о свободе воли, о бессмертии души, о всемогуществе Бога. Но и в 1001-й раз не услышишь спора о вселенской миссии земного человечества, о его конечной цели и о том, что «все возможно» для человека.

И уже нет ни воли, ни души, ни Бога, а есть только спор о воле, о душе и Боге. И в 1000-й раз будут философы сочинять свои философии и художники в 1000-й раз создавать ими же 999 раз рожденные шедевры искусства. В 1000-й раз рожденный шедевр – не копия ли это, не плагиат? 1000 раз умирать и рождаться и достигнув цели, не достигать ее, а достигать ее будешь 1000 раз. Призрачный мир, который, как призрак, то явится, то растворится. Замкнутый круг, где конец – это начало, а начало – начало конца. В круге вечного возвращения вертится человечество, как белка в колесе: видимость бурного движения, но по сути все остается на месте, повторяя каждый круг один к одному. Свобода действий, повторенная 1000-кратно, – это уже не свобода, а принуждение к свободе, не любовь, не ненависть, а принуждение к любви и ненависти. Человек навечно приговорен к себе самому без права себя изменить. Судьба, повторенная 1000 раз, – это уже не живая судьба, а мертвый механизм, колесо. Приводной механизм высших сил крутит Вселенной: все ходит по заданной орбите и ничто не вправе сойти с нее.

«Смерть у богов всегда лишь предрассудок. Бог должен быть вечным: у кого так много времени, может повременить». – Много времени только у Вечности, а Богу и человеку его всегда не хватает. Бог творит человека, человек творит Бога. Не значит ли это, что Бог погибнет вместе с человечеством и воскреснет с ним вместе? Истинная гибель – не предрассудок. Но погибает ли истинно то, что вновь воскресает? Не значит ли это, что и Бог с человечеством вместе попал в колесо бытия и вместе им из него выбираться?

«Самой справедливостью является тот закон времени, что оно должно пожирать своих детей», – так проповедовало безумие». – Так проповедует безумие времени. Время жует и пережевывает человека, заглатывает, отрыгает и снова жует – и этот процесс пищеварения я назвал высокопарно «кругами вечного возвращения». Чтобы не быть человеку отрыжкой времени, человек должен время освободить из заколдованного круга, чудовище, пожирающее своих детей, обратить в великого волшебника, для которого «все возможно».