Текст книги "Жемчужины ожерелья Гаруды. Серия «Мои кольца. Путевые заметки». Книга первая"

Гулять по индонезийским городам не сильно приятно, я рассуждал об этом в Макассаре, и Джогджа – не исключение. Но прогулка по культурной столице значилась в наших планах, поэтому мы остановили машину на улице Мальборо (Malioboro). Имеет ли ее название отношение к одноименным герцогу, сигаретам, или, на худой конец, провинции Новой Зеландии, я не знаю. Но на этой улице расположены лавки огромного уличного рынка, в недрах которого мы утонули. А всплыв через час, поймали первое, что поймалось. И им оказалось такси, а не один из многочисленных бечаков.

Сэм и Томми явно веселились, провожая нас на представление Театра Теней, которое началось еще по пути – мы попали в пробку, вызванную перекрытием улиц центра. Нет, не из-за кортежа Президента, откуда он тут, из-за народного гуляния на площади, прилегающей к султанскому дворцу. Город гудел, народ веселился, шумел, прыгал и ел сладкую вату, а мы пробирались на придуманную себе культурную программу. Представление предполагалось в театре; по центру похожего на промышленный цех зрительного зала располагался оркестр, сзади которого даланг раскладывала плоские марионетки из цветной бычьей шкуры. Первый шок – цена билета в …20000 рупий. Чуть больше двух долларов. Да… шок второй – ни одного местного жителя, только бледнолицые белокурые варвары. Ладно, рассмотрим, я еще вчера обещал, оркестр.

Оркестр.

Чего тут только нет…

Оркестр

Представляете, какую какофонию это все выплеснуло на наши уши? Но что из этого боданг, балужан, ребаб, слептем, а что челемпунг, знать нам, увы, все же не дано. А это куклы, приготовленные для представления.

Куклы

Представление со стороны света…

…и тени.

А вообще-то, красиво. И возможность заходить со стороны артистов – это свидетельство наступившего в Индонезии социального равенства; когда-то это было можно лишь избранным, а затем лишь мужчинам.

Когда мы подошли к выходу, Сэм поднял большой палец вверх:

– Вы молодцы. Двадцать минут этого спектакля выдерживает примерно половина. А вы целых полчаса.

– Мы получили представление… – начал оправдываться я, еще не понимая, шутит он или подтрунивает. А потом мы вышли на улицу, купили сладкой ваты и пошли в направлении движения гуляющих людей, а не против него, как получасом раньше. На небе плясал лучик прожектора, и Томми поднял к нему руку:

– Смотрите, новые технологии. Дождь лазером разгоняют…

– Да иди ты! – парировала Ирка, и Томми заржал, пока я еще соображал, что это всего лишь шутка, а не Российско-Индонезийская общность нано… менталитетов.

Картинка третья. От Джогджи до Бромо. Ява из окна автомобиля

4 января. Раз уж вы попали в Индонезию, никуда вам не деться от ранних подъемов. Сегодняшний день мы проведем в пути, поскольку главная наша цель – посмотреть из окна машины на Яву. Хоть Гугль и выдает до географической цели нашего пути сегодня – местечка Cemora Lawang (почему-то переводимое как Чемора Лаванг, несмотря на отсутствие в индонезийском звука «ч») каких-то 380 километров, ехать нам придется долго. Даже не 8 Гуглевских часов, а все 12. Такова уж особенность индонезийского движения. И дело тут ни в неспешности индонезийцев, тормозящих у любого препятствия, ни в качестве дорог, покрытие которых часто оставляет желать лучшего, ни в пробках на нерегулируемых перекрестках и крупных трассах вообще, ни в обилии мотоциклистов, лезущих отовсюду и во все дырки, а… а во всех перечисленных причинах сразу, создающих эффект синергии и мультипликации друг друга. Имеет ли тут смысл брать машину без водителя? Разве что из спортивного интереса; это не будет дешевле, даже с учетом ночевки и кормежки вашего водителя. Это будет более нервно для вас, но не будет опасно – скорости здешних дорог позволяют успеть среагировать на любое препятствие, вплоть до полной остановки, мотоциклист увернется, а водитель другого автомобиля успеет испугаться сам, проснуться, нажать и на газ и на тормоз… За все наше время мы не видели ни одной аварии, и это наш абсолютный, и уже не побиваемый рекорд. Есть еще особенности, но о них я буду говорить, всяк в своем месте. Ну, например, светофоры. В Индонезии, как в Китае и Таиланде, в отличие от большинства посещенных нами стран, со светофора стартуют все сразу. То есть представьте, включился зеленый, и все автомобили, стоящие перед ним, в том числе и друг за другом, сразу, одновременно тронулись. Не как у нас – первый пошел, за ним второй, и так дальше, играя в тянущуюся резинку, а все сразу, одновременно, как стояли. Не замечали? Или вот затык на нерегулируемом перекрестке. На Яве, почему-то, почти нет полиции, и разгребать завалы выходят добровольцы. А благодарные участники опускают им в руку за это монетку или тысячную купюру. Но это я забежал. Времени много, сегодня я буду болтать обо всем, что вижу. Хотя про светофоры – это, пожалуй, к сентенции «другой планеты».

Первое, что я вижу – мотоциклы. Похоже, мотоцикл – это наше индонезийское все. Купить его просто – каких-то 10—12 миллионов рупий (до полутора тысяч долларов), это новый. Можно в кредит или рассрочку, на год или два, с оплатой первых 10 процентов. Похоже, это может позволить себе большинство семей, по крайней мере, городских. Вот и получается, что люди живут на мотоциклах, ездят на них семьями, с детьми всех возрастов, строго следя за тем, чтобы взрослые были в шлемах, а дети – без…

Детям можно спать

Детям без шлема можно всё: спать, стоять… А вот эта дамочка, например, кормит грудью.

…и даже кормиться грудью…

На мотоцикле можно везти любой груз: стеклянную дверь или велосипед, можно просто отправлять смс-ки или играть в телефоне…

на мотоциклах перевозят всё.

Мы в пути уже несколько часов, а вокруг нас по-прежнему городские, или, вернее, поселковые пейзажи. Такое впечатление, что так мы и не выехали из пригородов Джогджи… тротуаров тут почти нет, а там где они есть и не заставлены байками и торговцами – рай для местных; на дополнительной площади можно что-то мастерить.

Указателей крайне мало, пожалуй, это стало бы главной проблемой при самостоятельном движении; таблички же с названиями населенных пунктов отсутствуют, как класс. Заменяют их более монументальные «пограничные» сооружения.

Дорожный указатель.

Вскоре мы понимаем, что едем не по пригородам Джогджи, а по самому что ни на есть городу – Соло (Суракарта). Проезд по городу непрост, в том смысле, что указателей снова нет, но город оказывается достаточно симпатичным, со своим султанским дворцом и университетом. «Соло – мастерская Джогджи», – поясняет нам Сэм. Многочисленные лавочки мастеровых, похожие больше на мастерские народных художников, производят много всего того, что потом везут продавать в Джогджу. От Джогджи до Соло – шестьдесят километров, на которые мы затратили два часа. Выехав из Соло, продолжаем ехать по дороге-улице одного, но очень длинного поселка, домики и лавочки которого перемежаются небольшими рисовыми огородами и неброскими мечетями, которые снова сменяют лавочки, торгующие всем, включая железные главки таких же мечетей. Томи и Сэм заметно оживляются при проезде под очередной аркой – указателем, надпись на которой гласит, что мы пересекли границу провинций, и из Центральной Явы попали в Восточную.

Граница Центральной и Восточной Явы.

Томми у нас родом из города Проболинго, а Сэм – из маленькой деревушки еще восточнее, поэтому они, как патриоты своей малой родины, начинают нахваливать Восточную Яву. И людей здесь меньше, а природы больше, и чище, да и люде проще и лучше… Начинаем присматриваться. Что касается людей, то не сильно увидишь из окна. Но вот то, что сразу за аркой – воротами в эту провинцию начался первый за все время поездки лес – это факт.

За лесом последовали снова селения, за которыми пошла череда рисовых полей. Именно полей, потому что до этого были небольшие огороды, а тут пошли целые плантации.

– Сэм, а что, кроме риса, ничего, что ли не выращивают? – мы до сих пор не видели никакой другой культуры на поле.

– Выращивают, сегодня-завтра увидите в горах. Но рис – основное. Рис растет четыре месяца, на равнине успевают снять три – четыре урожая в год. Выгоднее, чем рис, выращивать только сахарный тростник. Но тростник созревает четырнадцать месяцев. Поэтому хозяин земли должен, посадив тростник, забыть о деньгах почти на полтора года. И покупают его только крупные заводы. А вложения в рис вернутся уже через три месяца, причем с работниками можно расплатиться рисом. Это и дешевле. Хотите, заедем на рисовые плантации? Это у меня рядом с домом, по пути к Иджену. Вы не против переночевать в моем доме после Бромо?

– Конечно! – это я про оба предложения, – И рис очень интересно, а ночевку в вашем доме мы обсуждали. Очень интересно. А еще кофе. Кофе ведь должен быть еще выгодней?

– Кофе выгодней. Но это уже совсем другое. Кофейные плантации – это отдельная тема…

– У вас, похоже, будет шанс познакомиться и с рисовыми плантациями, и с кофейными, – вступает в разговор Томми, – Иджен уже несколько дней закрыт из-за ядовитых выбросов. Я сегодня звонил и уточнял.

– Но мы подъедем к входу в парк и сами убедимся, – пытается подбодрить нас Сэм, хотя мы пока не сильно расстраиваемся. У нас пока все впереди, начиная с завтрашнего Бромо. Постепенно разговор виляет от плантаций к жизни на Яве вообще, Сэм вдруг оживает, а более старший Томми иногда лишь вставляет уточнения. Вот рис. На сезонные работы можно нанимать людей и расплачиваться за это тем же рисом, но о рисе разговор будет после. А вот если за деньги?

– Сэм, сложно найти работу за деньги?

– Смотря какую. Но на Яве проще. Видите, как много тут людей? 140 миллионов, больше половины индонезийцев на Яве. Тут проще – есть все. И свет, и дороги, и продукты. Тут жить дешевле. Будете на Бали – сравните.

– Ну, на Бали-то понятно. Туристы…

– А что туристы? На Суматре еще дороже, не говоря уж о Папуа. Туда все завести надо, а здесь – свое.

– А сколько нужно денег, чтобы прожить на Яве?

– Тоже смотря где. В Джакарте заработки больше, но и жизнь там дороже. В большом городе чтобы прожить, нужно зарабатывать 5 долларов в день, это самый-самый минимум. Зарабатываешь тридцать – ты уже средний класс, можно жить. В маленьком городке все вдвое, а то и втрое меньше.

– А ты?

– А я хорошо устроился. Я зарабатываю, когда вожу вас, как в большом городе. А живу в деревне. И никуда оттуда не хочу переезжать.

– А я в маленьком городе – вставляет Томми.

– Но ты же не всегда нас возишь?

– Ну да. Мы с женой преподаватели английского. Я на курсах у студентов, а она – в младшей школе. А еще мы держим магазин в нашем же доме. Ну, увидите сами. Но, когда приезжают туристы, я бросаю все.

Тем временем дорога снова бежит по населенке, превращающейся в город. «Джомбанг!» – сообщает Сэм. – «Главный центр ислама!». Действительно, мечетей тут больше, и они не прячутся, мимикрируя под пирамидки индуистских строений, они тут «пузатые» или наоборот, вытянувшие в космос ажурные минареты.

Мечеть в Джомбанге

Где-то тут же останавливаемся на железнодорожном переезде, закрытом для пропуска стремительного поезда, заснять который мешают десятки мотоциклетных шлемов. Такой стремительный, что закрадываются сомнения в правильности выбора средства передвижение в пользу безрельсового.

Еще через некоторое время мы практически достигаем Сурабаи – огромного мегаполиса, второго на Яве после Джакарты. У меня была мысль из Джогджи прилететь в Сурабаю и ехать к Бромо уже отсюда. Но при планировании поездки я отбросил эту мысль. Лететь 200 км из 400, казалось, нет смысла. Но не в Индонезии – в данном случае вы сэкономите половину из 12 часов ездового времени. Так что теперь я за этот вариант, но при условии, что транспорт вы закажете заранее, или, по крайней мере, четко объясните таксисту, что вам не в Проболинго, куда советуют ехать путеводители, а прямо в Чеморо Лаванг. На эту удочку попались ребята, с которыми мы познакомимся завтра: доехав из Сурабаи в Проболинго, они вынуждены были с трудом взять такси из последнего и по цене, как из аэропорта…

Выезд на трассу Сурабая – Проболинго оказался сильно затруднен из-за серьезной пробки на ней; тут мы и столкнулись с добровольцами, разруливающими скопившуюся пробку. Часть водителей, в том числе и Томми, выполняет их указания, другая же часть, примерно половина, игнорирует; тем не менее, этого оказывается достаточно, чтобы движение продолжалось. Но такое скопление автомобилей не может не привести нас к следующей теме – автомобили. Мы уже обратили внимание на то, что цена бензина на всех заправках одинакова – 4500 рупий (около половины доллара, или пятнадцать рублей – 2012 год, прим КВ) за литр. Сэм подтверждает, что это так – цена литра бензина (кроме перекупщиков, продающих бензин, разведенный с маслом, для мотоциклов в пластиковых бутылках) фиксирована, и составляет 4500 вот уже более пяти лет. Можно уже сказать, что это не цена зафиксирована, а курс рупии привязан к стоимости литра бензина. А это уже политика…

Если вы вынуждены долго разговаривать с ограниченным количеством собеседников, будь то купе поезда, затянувшаяся вечеринка на даче или салон автомобиля Сузуки, ползущего вот уже десятый час в пробке по Яве, ваш разговор неизбежно коснется стандартных тем – дети, свадьбы, похороны, политика. Свадьбы и похороны оставим Торадже. С детьми все просто: частные школы до’роги, плата же в государственных зависит от дохода семьи и рассчитана таким образом, чтобы не быть неподъемной для семейного бюджета. Так, для людей с доходом на уровне прожиточного минимума, это несколько долларов в месяц. И состоит школа из двухгодичной для «дошколят», с 5 до 7 лет, начальной школы в объеме 6 лет, и двух уровней «средней» школы по три года каждая. Последние три школьных уровня одеты в форму разных цветов.

– А потом – высшая школа, это уж как хочешь, полная свобода, – сказал Сэм.

– Свобода? А армия – контрактная или призыв?

– А в армию огромный конкурс. Контрактная, с хорошей зарплатой. Надо не только хотеть, надо сдать экзамены, надо соответствовать. Но есть и минус – когда служишь, не можешь выехать из Индонезии. Хотя для многих это не важно…

Вот, о чем не начни говорить, все равно о политике выходит. Собственно, история Индонезии, как государства – вся «новейшая», поэтому она и есть политика. Ее отсчет начался с августа 1945; все, что было до того – история, скорее, колониальная или оккупационная. Но я не буду пересказывать всего, о чем мы говорили. Чего только не было в короткой истории независимой Индонезии, и первый президент Сукарно, с быстро показавшими свою нежизнеспособность федеративными Соединенными Штатами Индонезии, которые сменил семилетний период «либеральной» демократии ставшего унитарным государства. А он сменился демократией «направляемой» (не без нашей, а как же, помощи; везде, где к слову «демократия» добавляется какой либо дополнительный эпитет, будь то «народная» или «суверенная», есть соблазн поискать «руку Москвы») (К слову. Любое дополнительное определение ограничивает определяемое слово; это не я, это Гегель: «Более общее определение охватывает бОльший круг явлений»…). А любая, пусть и ограниченная разными определениями, но еще не созревшая демократия, в свою очередь, побуждает к действию любителей сильной руки. Поэтому на смену «демократиям» приходит «Новый Порядок» (полковника) генерал-майора Сухарто, на тридцать три года обеспечившего Единой Индонезии «стабильность, порядок и процветание», пока этот порядок не грохнулся со смаком, вместе с падением нефтяных цен 1998 года. А, я не сказал, что Индонезия – нефтедобывающая страна, член ОПЕК? Да-да, на Борнео… Да, еще не сказал. Политическая власть опиралась на партию «Единая Индонезия» «Голкар», которая тут более честно называлась «партией функциональных групп». Остальные партии были насильственно объединены в две «оппозиционные» парламентские – мусульманскую Партию единства и развития и христианскую Демократическую партию Индонезии. Еще интересно: через 10 лет правления, видимо, понадобились новые победы, и Индонезия… захватила Восточный Тимор.

Я слушал, тер глаза, смотрел по сторонам и видел, почему-то, пальмы и зелень, а представлял заснеженные равнины и портал Рокского Туннеля.

Но все всегда заканчивается хорошо. В Индонезии, после краха нефтяной иглы Сухарто, за коротким периодом начавшихся было бунтов и аж семи межнациональных или межконфессиональных конфликтов, последовал период либерализации, выборы стали честными, партии реальными, референдум отпустил Восточный Тимор на волю, а экономика, не зависящая более от нефтяных цен внутри самой страны (валюта-то к литру бензина привязана) достигла докризисных высот и устремилась вперед деньгами инвесторов, посчитавших Индонезию одной из самых привлекательных в Азии. А? Впрочем, что еще может наболтать преподаватель английского развесившим уши туристам из другого полушария. Но в чем Сэм был искренен, так это в убеждении, что Индонезия – действительно единая, и бахаса – упрощенный диалект малайского, ставший языком межнационального общения в этой унитарной республике – необходимый атрибут этого единства, несмотря на то, что составляющие большинство яванцы говорят на своем языке. И никто их не называет «титульной нацией».

– Сэм, – спросил я, – а кто у Индонезии друзья? Ну в смысле, страны – союзники? – Сэм задумался.

– Австралия, да. Туристов много. Индия – исторически. Филиппины – рядом. Турция нас всегда поддерживает. Вы, в смысле, Россия, оружие нам продаете…

– А Америка? А Китай?

– Да, Китай. У нас основной бизнес сейчас у китайцев, и инвестиции, в основном, оттуда. Да и раньше тоже. Хотя китайцев не сильно любят…

– Ну да, понятно. А американцев любят?

– Их, наверное, нигде не любят. Но Америка – друг, больше всего индонезийцев учатся там и в Австралии.

Уже стемнело, дорога опустела и повернула в горы. Кромешная тьма подступила вместе с крутыми серпантинами, периодически выпрямляющимися в деревенские улочки селений и снова изгибающимися полными поворотами в лесу. В темноте разъезды с нечастыми встречными стали напоминать биатлон: остановка – прицеливание – разъезд (выстрел) – ускорение до следующего разъезда. Чемора Лаванг встретил вечерней прохладой.

Сэм. Ну чем не тибетец?

Местные служащие гостиницы были обернуты в поношенные и засаленные накидки, обветрены суровы и похожи на тибетцев, разве что, в отличие от последних, не благоухали ячьим жиром. Да, тут я снова сравнил Индонезию с Тибетом, вспомнил, что это «другая планета» и посетовал, что мои измышления предыдущего абзаца о счастливом конце могут оказаться в нашей многострадальной неприменимы именно по этой причине.

В столовой гостиницы шел тренинг сетевого маркетинга… но, несмотря на это, нас накормили макаронами по-флотски из огромного чана, и мы поспешили спать в совершенно аскетичный номер, снабженный, тем не менее, чайником, мимо готовых нас везти завтра джипов.

Если у вас есть (как у нас) свой чайник, пользуйтесь им, местный не закипает в силу малости потребляемой им энергии. Но мы и своего не дождались, уснули от одного лишь осознания ужаса завтрашнего подъема в 3—15.

Картинка четвертая. Бромо, джунгли, рис и кофе Восточной Явы

На каком таком автопилоте мы проснулись в 3—15, я не знаю, но в 3—45 мы уже выдвинулись, в числе первых, на Тойоте – Лэнд – Уазике красного цвета в сторону смотровой площадки над Бромо.

«Красный».

Уазик – не просто сравнение. В моем «Зеленом» есть точно такая же дверная ручка, поэтому мы сразу прониклись к «красному» уважением.

Братская дверная ручка.

Путь к смотровой площадке на джипе недолог, большую часть приходится идти пешком, обходя размытые сезоном дождей лужи в свете карманного фонарика. При всем нашем скептицизме по поводу «встреч рассветов – проводов солнца» надо признать, что в этом месте такое действие имеет самый прямой смысл.

Долина при нашем появлении была наполнена туманом, но по мере появления света и народа он стал куда-то испаряться, являя картинку просыпающихся вулканов. Да, вот пар стал клубиться над самым близким к нам вулканом Баток, а вот и самый большой и важный, Семеру, выпустил струйку приветственного пара.

Вулкан Семеру

Семеру, правда, часто так делает, раз в час, но это его нисколько не портит.

Ладно, встречаем рассвет. Нет, сначала встречаем соотечественников, Антона и Дашу, приехавших сюда из Сурабаи через Проболинго, и ставших нашими попутчиками потом на Флоресе и Комодо. А теперь рассвет.

Ух ты…

И этому факту за чашечкой кофе, радуется весь собравшийся по этому случаю коллектив. Кофе, кстати, настоящий, хоть и из пакетиков.

Бромо на переднем плане.

Бромо, – маленький такой, слева, с «развороченным», сильно разрушенным кратером. Вот, кстати, свидетельство плодородия: долина, покрытая извергнувшемся из кратера Бромо пеплом в прошлом году, уже зазеленела. Правда, на некотором удалении от вулкана. А вот долинка в сторону селения.

Долинка

Видно, куда по склонам забираются поля; видно, что они тут не рисовые.

Вдоль этих полей мы еще проедем и посмотрим, что там. Пока же спускаемся по тропинке к джипу, и кое-кто на середине дороги, по сложившейся уже традиции, подворачивает ногу, оглашая окрестности традиционным российским приветствием, выражающим одновременно с восторгом еще и желание подниматься на Бромо на лошадке. На крик к нам подходит семейная пара лет пятидесяти и, видимо, почувствовав в нас коллег – неудачников, решает поделиться с нами своей болью:

– Простите… А сколько вы заплатили за джип?

Мы объяснили, что джип у нас вошел в цену некоторого тура, но, насколько мы помним, около 300000.

– Да.. А с нас попросили миллион… – Но тут к нам подошел Сэм.

– 270 тысяч за джип целиком. А вы не из Голландии?

– Да. А это имеет значение?

– Я раньше слышал об этом, но встречаю впервые. Мне говорили, что над голландцами иногда так посмеиваются. Впрочем, сочувствую, в моей крови, по линии прадеда, есть голландская часть.

Не знаю, имеет ли тут место «месть» за колониальное прошлое, или доверчивая пара стала жертвой мошенников-хапуг, но вот так на наших глазах «обули» голландцев.

Наш джип возвращается к гостинице и едет дальше, по песчаной, вернее, пепельной грунтовке к стартовой дорожке к Бромо. Тут уже столпотворение, продавцы и торговцы, дети и лошадки.

Турбизнес на Бромо

Дорога к кратеру больше похожа на очередь в Мавзолей времен нашего пионерского детства и занимает много времени из-за ожидания прохода жаждущих в узких частях. Вообще, подъем на Бромо – часть некоего ритуала. Особенно это, говорят, впечатляет, когда верующие (ага, выяснили…) собираются на фестиваль Кесада (Kesada) для умиротворения разгневанных подземных богов. В том числе и жертвоприношениями. Бромо, кстати, от «Брахма».

Лестница, наполовину очищенная от пепла, вызванного прошлогодним гневом богов Бромо, состоит из 250 ступеней и приводит на край пропасти, откуда поднимается зловещий и не сильно приятный дух подземелья. Сам же кратер впечатляет; серное озеро мутного желтого цвета образовалось тут в результате последнего извержения.

Озеро в кратере Бромо

Лунный пейзаж…

Спускаться решаем тут же, мимо лестницы, поскольку это и мягче, и проще, и веселее, и без очереди. Но спускаться совсем необязательно, смотря зачем и с кем вы тут оказались…

Зачем не спускаться…

Уже на дорожке это чудо шлепнулось, покувыркалось и пропахало пару метров носом; видели бы вы, как он напускал на себя обиду сквозь смех, когда я показал ему экранчик фотоаппарата

Чудо, вылеченное фотиком.

Чуть в сторонке от туристов стоит буддистский монастырь, но он закрыт…

Монастырь.

Мы возвращаемся, так и не поняв, зачем нужен был джип, к смотровой площадке у гостиницы, немного гуляем по селению, радуемся за лошадок, перемещающихся вполне цивилизованно к месту погрузки на них подвернувших ногу туристов и после завтрака с видом на Баток стартуем вниз, навстречу дороге на Восток.

Лошадка едет на работу.

Селение Чеморо Лаванг – индуистское, ну или с элементами индуистских строений в каждом доме, не столь, правда, пышных, как на Бали но с однозначным указанием на первоисточник веры.

Огороды Чеморо Лаванг.

Тут же внимательно рассматриваем огороды селян: это тщательно обработанные грядки лука, картошки, свеклы, моркови, капусты – всего того, что составляет сельскохозяйственную жизнь подмосковных дачников. Только на многих грядках сидят сразу по две культуры, например, капуста с чесноком, через один. Огороды забираются на такие кручи, что диву даешься, как овощи оттуда не падают

Вертикальные огороды

Все это время спускавшаяся тучка наконец проливается тропическим ливнем, прекратившем наше созерцание плодов невероятного труда местных крестьян.

В городке Проболинго отдаем сотню долларов Сэму в качестве первой предоплаты. После долгой паузы он возвращается из банка с просьбой поменять ему купюру на другую. Мало того, что купюры не должны быть старыми, – это мы знали, – так они не должны быть еще и определенных серий…

Снова долгая дорога, мимо селений, тут уже не таких многолюдных, да и трасса стала пустой и быстрой, мимо огромной электростанции на берегу моря, к причалам которой подходят корабли, и снова поворот в горы, в сторону городка Бондовосо (Bondowoso). Буквально через десяток километров видим в рисовом поле скопление людей.

– О! – радостно восклицает Сэм, – Вы же хотели посмотреть, как убирают рис. Тут, кстати, уборка механизирована.

Механизация.

Да мы и сами видим, что не вручную… женский труд все же ручной: они срывают стебли и несут его к чуду техники, механизму для обмолота, приводимому в действие допотопным агрегатом типа «Крот» («Лототыжка», называл сей аппарат наш сосед по даче Василий Иванович, и это лучшее из слышанных мной определений данного вида техники). Может, и срезают, но уж точно, не серпами, ибо ничего большого и режущего в их руках мы не видим.

– Пойдемте, – приглашает Сэм, и мы подходим к работницам. Кто из нас проявляет большее любопытство, я не знаю.

Фотосессия на рисовом поле

Знакомство заканчивается всеобщим братанием и фотосессией к взаимному удовольствию. Лишь самая пожилая и умудренная опытом наставница хочет поиметь материальную выгоду в виде тыщонки-другой, да мужики, словно почувствовав, разом начинают разговор о сигаретке, а жители окрестных домов с удовольствием и удивлением наблюдают за раздачей целой пачки.

Наставница

И лишь один человек продолжает механически обрабатывать соседнее поле – он не из их, видать, колхоза.

Ну что, про рис? Было бы несправедливо в рассказе об Индонезии не остановиться у рисовой плантации. Рисовые поля принадлежат землевладельцам. Они могут быть крупными, владеющими многими сотнями гектар, а могут быть и мелкими, вплоть до огородиков в пару соток. Но чаще все же это поля в несколько гектар. Урожай риса с одного гектара приносит владельцу 10 млн рупий (тысяча долларов, чуть больше, да? Но урожая – четыре). Вот оговорюсь. Все цифры, связанные с жизнью, ее стоимостью, заработками и так далее, приведенные в этом разделе, даны со слов Сэма. Не проверял. Не несу. Нанять работника за деньги стоит 25 тысяч рупий в день. Можно за рис. Самая дорогая часть работ – подготовка поля, ирригация. Не каждый умеет, нужен спец. На гектар – один. Потом вспашка. Чаще пашут животными. Следующий этап – посев. Сеют строго только женщины, сакральный смысл. А вот прополку осуществляют мужчины, в основном; ничего сакрального в этом нет, так повелось, да и физически это тяжело. Ну и сбор – обмолот. Обмолот чаще механизированный, как встреченный нами, – все ж прогресс, 21 век, но, бывает, и вручную. До 10 человек. Все. Прелесть в том, что поле можно засеять одно – сегодня, второе – через неделю, третье – через две. Так они и будут созревать по очереди, заставляя крестьян трудиться ежедневно, еженедельно и круглогодично, лишая возможности пролежать зиму на печи или уйти на отхожий промысел в Питер.

Минуем городок Бондовосо, в котором притормаживаем у фруктового рынка, накупаем всякой всячины и забираемся дальше. Горно-лесная дорожка приводит нас в село Сукосари (Sukosari), цель нашего сегодняшнего путешествия. Здесь и живет наш Сэм, в доме родителей своей жены.

Дом Сэма

Выглядывающий из-под навеса синий нос – наша Сузуки, сразу за которой – витрина магазина, расположившегося на первом этаже дома.

По здешним деревенским меркам дом Сэма крут. Хотя откровенно бедных домов в этой деревне мы не встретили.

К нашему приезду все готово – нам выделена отдельная комната, с небольшим душиком в закутке. Но, чтобы вода из него потекла, надо предварительно сказать Сэму. Тогда потечет холодная, поскольку горячая в доме, несмотря на его небедность, не предусмотрена. Хозяева заняты своими делами, жена Сэма с родителями собирается в город, сам же Сэм, будучи религиозным человеком, облачается в саронг, чтобы идти в мечеть. Собственно, оттуда уже доносятся призывы к молитве. Ну тогда и мы пойдем, погуляем по обильно политой только что закончившемся ливнем деревне. Мотоцикл здесь можно заправить почти в каждом доме – под навесиком расфасованная в пластик смесь бензина с маслом.

Мотозаправка.

Помидоры в огородах созревают, подобно рису, на водяном поле, отгороженном от жилища бамбуковым плетнем, а гладь стройного рисового поля напротив оглашается столь же стройным хором лягушек.

Дома просты, но не убоги, люди радостны, удивлены нам не менее жителей нашей глубинки, встретивших выходящего из леса с лукошком негра, приветливы и мечтают фотографироваться.

Деревенские дома

Каналы и заслонки, подающие воду речушки на рисовые и томатные огороды, достаточно сложны…

Деревенская ирригация

…а мечети пузаты.

Деревенская мечеть

За вечерним кофе снова разговариваем. О жизни, на этот раз конкретной семьи. Вот чтобы открыть магазин на первом этаже своего же дома, никаких разрешений не нужно. Твой дом, твой товар, торгуй. Если хочешь лавочку в городе открыть – посложнее. И для собственного дела регистрация фирмы тоже несложна, хотя определенная бюрократия уже присутствует, особенно в бухгалтерии, налоговой отчетности и так далее. Ладно, это не то.

– Сэм, а что у вас с коммуналкой? Я смотрю, вода льется без счета. – В туалетной комнате действительно стоит большой открытый резервуар с водой, в нем плавает традиционный ковшик, а кран над ним открыт на полную. Хозяева не особо следят за переполнением, и вода через край уходит в отверстие в кафельном полу. Действительно, вода тут достаточно дешева, Сэм назвал стоимость в месяц, которую я не запомнил, отметив, что копейки. Помимо городской воды у него есть еще источник, но я не понял, скважина, или накопитель, на предмет перебоев. И газ тоже недорог – около десяти долларов в месяц. А горячая вода не очень нужна, можно на газу нагреть…