Текст книги "Великая война без ретуши. Записки корпусного врача"

26 ноября. Сыро, грязно, туманно. Как будто и ночью слышалась канонада. Серьезно меня уверяют, что она – со стороны Летцена. Раненых в госпиталя прибывает умеренное сравнит[ельно] количество. Я думаю, что мне легче удастся попасть в крепость Летцен, нежели проникнуть в госпиталя эвакуационного пункта, к[ото] рые от меня загорожены непрошибаемой стеной, с одной стороны – рейнботовского произвола, с другой же – отсутствия всякого желания нашего штаба противопоставить ему поддержку меня. Я так устал, что реагирую на это полным непротивлением злу; в тысячах творящихся безобразий у нас здесь – что значит еще + одно безобразие?! «Сатана тут правит бал». Простим и это безобразие вместе с другими нашим поводырям, только бы они победили! О, как хотелось бы скорее оторваться от кошмара окружающей суровой действительности!

За обедом командующего не было – уехал по войскам. За трапезой сидел отставленный от должности один полковник кавалерийский фон Веттер-Розенталь[422]422
  Веттер-Розенталь Генрих Генрихович (1864–?) – полковник (1907), командир 3-го драгунского Новороссийского полка в 1912–1915 гг.


[Закрыть], к[ото] рого мы сегодня свидетельствовали на предмет установления его негодности по состоян[ию] здоровья продолжать в данный момент военную службу, ч[то] б[ы] не так уж позорно было этому витязю уезжать в Россию. Среди моих превосходительных соседей по столу велись интимные разговоры; упоминалась фамилия Скоропадского[423]423
  Скоропадский Павел Петрович (1873–1945) – генерал-майор (1912), с октября 1914 г. командовал 1-й бригадой 1-й гвардейской кавалерийской дивизии. Осенью 1914 г. был назначен командиром Сводной кавалерийской дивизии. Гетман Украины (1918).


[Закрыть]; удивлялись, как ему дали какую-то крупную часть; оказывается – место было создано для него; «дело», говорят, простое: поезжай в ставку Верховного главнокоман[дующ] его, если есть там заручка – дадут любое место, и это теперь гораздо легче-де делается, чем в японскую войну – теперь безо всякой необходимо[сти] сноситься с министром финансов, контролем внутренних дел и пр. И передавалось это беседующими благодушным тоном, безо всяких признаков раздражения и возмущения, когда у меня все нутро перевертывалось. Молодцом еще считают того, к[ото] рый какими бы то ни было подлыми средствами и путями, но лишь только бы добился теплого местечка или такого назначения, к[ото] рое по сравнительн[ой] своей высоте возможно более бы контрастировало и не соответствовало убогости его служебных достоинств. Это ли не цинизм и не моральное растление?! Такие ли порядки и у «варваров»-немцев? Не думаю. А казнокрадство, жульничество и недобросовестность в исполнении общественн[ого] или государств[енного] дела доходят ли до таких Геркулесовых столпов у этих «варваров», как у нас? Тоже сомневаюсь. Был ли бы так долго терпим у «варваров» на своем ответственном посту такой всеми также уже давно признанный мерзавец и негодяй как Ренненкампф, до погубления им двух армий еще в мирное время содеявший так много зла[424]424
  А эти революционеры вроде Зуева и Федяя?! (Примеч. автора)


[Закрыть]?

В нашем командующем Сиверсе я все больше обнаруживаю симпатичных черт: сегодня за ужином он торжественно запретил покупать и ставить на стол появившийся впервые у нас здесь особый напиток «из радиоактивных источников Воейкова[425]425
  Воейков Владимир Николаевич (1868–1947) – генерал-майор (1909), в 1913–1917 гг. занимал должность дворцового коменданта, пользовался доверием Николая II. В своем имении Кувака в Нижнеломовском уезде Пензенской губернии наладил производство одноименной минеральной воды. Активно использовал свое служебное положение для ее продвижения на отечественном рынке.


[Закрыть]», мотивируя, что это простая колодезная вода под звонким названием стала широко распространяться только с того времени, как Воейков сделался дворцовым комендантом!

Рептильная наша пресса называет немецкие войска полчищами, рисует их весьма бедственное положение в отношении питания, одежды, утомления, заранее уже подсчитывает размеры долженствующей быть взятой нами контрибуции с австрийцев и немцев, у нас же все находит великолепным: и вожди-то наши, в противоположность вражеским, гениальные, и войска благоденствуют!! Даже поражения наши и неудачи ухитряется же так изобразить, что они кажутся прямо-таки блистательными победами! С отвращением, но волей-неволей читаю.

Надо мне непременно как-нибудь поискуснее спланировать конструкцию немецкой печи: уж больно она великолепна – положишь 3–4 небольших полена – и на целые сутки в комнате жарко! А у нас?!

27 ноября. День лучезарный. 0°R[426]426
  0 °C


[Закрыть]. Стоим все в той же Помпее, где суждено нам, пожалуй, прозимовать. Для наступлен[ия] нашего германцы противопоставили, очевидно, непреодолимые преграды. В полдень – очаровательный вид озера и окружающей природы; наши солдатики катаются на лодках, да еще с парусами; Боже, как хорошо! Забываешь, что осень, чувствуешь дыхание весны. Относительно нашего положения на театре военных действий в газетах – сплошное вранье и бахвальство. Немцы бросают нашим солдатам воззвания, приглашающие их сдаваться, с обещанием, что «мы будем вас пропитывать»!

28 ноября. +3°R[427]427
  + 3,7 °C


[Закрыть]. Густой туман. Прочитываю случайно доставляемые мне газеты: то «Нов[ое] врем[я]», то «Рус[ское] слово», то «Биржев[ые] вед[омости]», то «Петроградский листок»; но писания в них так резко расходятся с грустной действительностью! На днях у нас в России отпраздновали 50-летний юбилей судебных уставов, отмежевавших старую дореформенную Россию от новой пореформенной.

 
«В судах черна неправдой черной
И игом рабства клеймена
И пошлой лести, лжи тлетворной
И всякой мерзости полна».
 

Это – по Аксакову – старая Русь! Но так ли уж наша теперешняя Русь стала лучше прежней? Да и так ли плоха была старая Русь пушкиных, белинских, станкевичей, грановских, кавелиных?! По нравственной культуре, по атмосфере царившего идеализма мне старая Русь куда как милее теперешней, полной той же и лести, и лжи, и всякой мерзости, но лишь сравнительно более утонченной, квалифицированной, чем в старинушку.

Поступило донесение – жалоба командира 26-го стрелкового Сибирск[ого] полка на то, что немцы стреляют разрывными пулями, да еще по санитарам с ранеными! При приказе командующего приложено объявление штаба Верховн[ого] главн[окомандующ] его, гласящее: «В штаб Верх[овного] главн[окомандующ] его поступили от родителей просьбы возвратить им детей, бежавших на театр военных действий. Сим объявляется, что все лица, к[ото] рым известно местопребывание нижеупомянутых детей, обязаны передать таковых или указать местной полиции для отправления детей на родину» (следует список, все 4 – гимназисты, из коих трое 13, а один – 15 лет).

Прибыл генерал-квартирмейстер при Главнокомандующем Данилов[428]428
  Данилов Николай Александрович (1867–1934) – генерал от инфантерии (1914), с июля 1914 г. занимал должность главного начальника снабжений армий Северо-Западного фронта.


[Закрыть]. Произвел на меня весьма хорошее впечатление.

Господи Ты мой милостивый! Что я узнал сегодня от командующего: прохвост Ренненкампф в последнем сражении уложил 56 тысяч человек, потерял 149 пушек и весь обоз!! Это ли не кошмар действительности?! Воображаю, как торжествуют германцы! Много рассказано было о мошенничестве этого бубнового туза, к[ото] рого лишили под конец права заключения четырехмиллионного контракта с жидами на поставку фуража и проч. У генерала Янова имеются все обличающие означенного мерзавца документы. И передаются рассказы о всех художествах его безо всякого раздражения, а так покойно, как какой-либо анекдот[429]429
  Янов рассказал, между прочим, как при отступлении из-под Инстербурга командир 72-го полка добежал до самой Москвы… (Примеч. автора) Имеется в виду 72-й пехотный Тульский полк. Инстербург – город в Восточной Пруссии (Германия), ныне Черняховск, административный центр Черняховского района Калининградской области (Россия).


[Закрыть]. Вот где надо искать истинных революционеров России!! Уверяют, что он, назначенный пока в распоряжение военного министра, впредь до высочайшего приказа, «еще выплывет» (sic!) и в Сибирь не пойдет.

Туман стоит весь день прегустейший. Боевые действия на фронте армии идут вяло. Куда направят свой кулак немцы теперь – нам ничего не известно. Так скверно на душе; чувствуешь, как будто бьют тебя по мордасам.

29 ноября. 4°R тепла[430]430
  + 5 °C


[Закрыть]. Туман немного рассеивается. Чувства мои продолжают остро реагировать на все впечатления, от к[ото] рых стараюсь замыкаться внутрь, и в результате все одно и то же – я не живу, а только собираюсь жить… Газеты меня только раздражают: факт занятия австрийцами Белграда считают (вернее – предлагают почтенной публике считать) за стратегический курьез, ставящий австрийскую армию в весьма смешное положение; аршинными буквами объявляют, что «крейсер «Бреслау» (на Черном море) обращен в бегство» (отчего не потоплен?!); под заглавием «Германские воздушные разбойники» описывают, как немцы бросают бомбы, к[ото] рые попадают и в мирных жителей, и в разные городские здания (да ведь на то же и война!?), а под рубрикой «Зверства варваров ХХ века» описывают вносимые немцами опустошения и насильственные действия по принудительному ими забору от жителей фуража, скота и проч. (и опять-таки: ведь это же война? и в чем здесь видно специальное зверство немцев?! Все эти «возмутительные» зверства проделываются и нами, и французами, и всеми воюющими. Факт непоколебимо установленный: наши солдаты чего нельзя было захватить с собой из оставленных жителями домов – все обязательно безжалостно разрушали и коверкали!

Пишут, что мы боремся против германского милитаризма, а победа над ним не послужит ли ad majorem gloriam[431]431
  К вящей славе (лат.)


[Закрыть] тому же милитаризму, но с другой стороны? Не раздразнит ли милитаристический аппетит у других? Да и сами военные, сознавая всю силу своего привилегированного положения на острие меча, едва ли поступятся своими шкурными интересами в пользу хотя бы более или менее значительного разоружения; ведь в массе люди не столько обуреваемы какими-либо идеалистическими стремлениями, сколько хорошо развитыми аппетитами лишь «к жареному!»

Прилагаю приказ командующего за № 201[432]432
  См. Приложение 4.


[Закрыть], весьма показательный для переживаемого нами гнусного момента: войска наши недели через две обречены будут на новую голодовку, также и лошади, а если грянут морозы, то перемерзнут все! Интендант признается по душе, что он и представить себе не может, как в занимаемых нами пустынях в ближайшем будущем можно хоть мало-мальски обеспечить войска провиантом и фуражом; выручить может только какой-нибудь deus ex machina[433]433
  «Бог из машины» (лат.)


[Закрыть], а то страшно и заглядывать вперед, т[а] к к[а] к для нас обстоятельства складываются безнадежно; до половины солдат сапоги носят совсем развалившимися. Обмундирование и снаряжение заготавливалось-то на два миллиона людей, а явилась-то потребность для восьми миллионов! Красный Крест теперь для войск более бы был полезен по части интендантского снабжения, нежели по части оказания перевязочно-оперативной помощи. От больных он уж давно отмахивается. Еще, слава Богу, большую пользу приносят его питательные пункты, но их слишком мало. Вопрос о рациональной помощи б[ольн] ым и раненым на войне требует серьезной реорганизации; в какой степени медицине на войне можно придавать тип общественный и казенный? Всех начальников опороченных, с позором удаляемых из армии, вроде Ренненкампфа, не лучше ли было бы прямо объявлять в приказе умершими?! Что мое личное горе в океане расстилающегося теперь перед моими очами массового горя и бедствия?! Великие даже мужи сидят в тюрьме под ферулой какого-либо стражника, насколько же лучше мое теперешнее положение на свободе, но лишь под начальством исправника! Смирись, душа моя!

Вечером отправился по кромешной тьме в церковь Св. Марка, где наш священник служил всенощную; солдатики усердно молились, каждый из них ставил свечу и клал посильную лепту на тарелку.

 
«Жарка свеча» солдатика
«Пред иконой Божьей Матери!»
 

Силен наш солдатик[434]434
  На потребу движущему его аппарату. (Примеч. автора)


[Закрыть], по-видимому, цельностью своего миропонимания, чуждой всяких сомнений и колебаний. А открой ему глаза на действительность – и получится то же, что с верховой вьючной лошадью, к[ото] рая осознала бы свои силы и перестала бы слепо подчиняться велению вожжей и кнута!

Охранительная наша печать в решении проблемы основательной чистки земли русской от немцев вспомнила, наконец, о засилье их в нашей бюрократии, подсчитавши, что в одном Государственном совете заседает почти до 50 % лиц немецкого происхождения! «Достаточно вспомнить перечень фамилий лиц варшавской губернской администрации, попавших во главе с бароном Корфом[435]435
  Корф Семен Николаевич (1855–1920) – барон, действительный тайный советник (1901), шталмейстер двора (1912), в 1907–1915 гг. занимал должность Варшавского губернатора.


[Закрыть] в германский плен», – раздумчиво замечает «Новое время». Ну, как же теперь быть? А сколько немцев сидит в наших штабах, министерствах и управлениях?! Посильно ли и рационально ли нашим спасителям отечества бороться против «немецкого засилья» мерами только механической дезинфекции?! Надежнее и радикальнее, мне думается, были бы другие меры – меры общеоздоровительного характера, как и в физиологической борьбе индивидуального человеческого организма с чуждыми ему микроорганизмами. Не лучше ли было бы дело освобождения Руси поставить так, ч[то] б[ы] не было необходимости их лишь механически выпирать из нее, а ч[то] б[ы] они по практическому своему смыслу сами сознали, что им выгоднее жить в Германии, а не у нас, чем и обеспечилась бы успешная их тяга в свой фатерланд. А что для этого требуется? Как ни кинь – все выходит клин: дайте нам, истинно русским людям, больше свободы, законности и просвещения! Мы задыхаемся в полицейских тисках и разлагаемся во тьме невежества; немцам же это только на руку. Кто же истинные губители и предатели России? Неужели все жиды да жиды?!

30 ноября. +3°R[436]436
  + 3,7 °C


[Закрыть]. Ясный день. «Красным полымем заря вспыхнула…» Величественная картина восхода солнца; нежно-ласкающ и красноречив мерный плеск волн вдали от людского гомона. За озером по ту сторону особенно отчетливо виднеются зеленя; дружный хор галчиного карканья… Чувствуется больше весна, чем осень… В душе будоражатся «бессмысленные мечтания».

С запада целый день доносились глухие раскаты артиллерийской пальбы. За всю текущую кампанию не слышу среди солдат ни песен, ни звуков родной гармоники; вместе с тем не вижу у них и той подавленности и уныния, что наблюдались в японскую войну. К вечеру слышались сильные взрывы; сначала думали, что это бомбы с немецких аэропланов, но потом объяснили, что это дело наших рук: что-то разрушали. Трусишка д-р Щадрин поспешно стал надевать на рукав повязку Красного Креста!

К ужину возвратился командующий, бывший весь день в объезде. Только почти и разговору было, что о босоножии наших витязей и об изыскании скорейших способов снабжения их сапогами. В армии теперь у нас до 350 тысяч чел[овек]; телеграфировали сначала о высылке 200 тысяч сапогов, теперь просим выслать хотя бы 100 тысяч. В России, говорят, нет в настоящее время ни достаточн[ого] количества кож, ни рук для изготовления из них обуви. Трагедия!

Декабрь

1 декабря. На озерах Мазурских все тамо же седохом и плакахом… Скоро Рождество. Так больно манит на родину и к детям, через которых душа лечится (Достоевский?).

Легкий морозец при продолжающемся бесснежии[437]437
  С полудня – мокропогодица. (Примеч. автора)


[Закрыть]. Что за дикий приказ главнокомандующего от 8 ноября за № 183: «Ввиду полезного действия риса на желудок, в особенности при некоторых родах желудочных заболеваний, приказываю ежедневно на одну из варок делать суп, в к[ото] рый, кроме овощей и других приварочных припасов, класть по шести фунтов риса на каждые сто чел[овек], каковое количество с 15 ноября сего года отпускать сверх указанной дачи круп того или другого сорта…»

Около полудня выехал в Сувалки обревизовать два госпиталя – № 339 и № 504, и разобрать возникшие между врачами распри; крючкотворы мои по санитарн[ому] отделу уже начали подписывать всякие статьи закона для создания целой судебной истории, но… но… не призван я судить по параграфам да статьям закона и устава, а могу судить лишь по совести, ч[то] б[ы] водворять лишь мир и благоволение. Часа через 2 были в Сувалках. Какой резкий контраст в остатках благоустройства местности до Рачек и за Рачками, между творениями рук немецких и русских! Весь вечер посвятил разбору кляузных дел. Как всегда, в разборах между старшими и младшими явился защитником последних.

2 декабря. Мокропогодица продолжается. Спал в госпитале, где остановился – тревожно: всю ночь грезились мне раздетые, босые, окровавленные солдаты.

Продолжаю осмотр госпиталей. Завтра чуть свет еду в Августов для осмотра госпиталя № 495 с таким расчетом, ч[то] б[ы] на автомобиле успеть к вечеру того же дня возвратиться в Марграбово. Нелепые требования, ч[то] б[ы] госпиталя при погрузке в санитарн[ые] вагоны б[ольны]х и раненых обязательно снабжали их полной амуницией и сапогами, хотя бы раненые были с ампутирован[ными] ногами, и это в такое время, когда на позициях люди – босые!! Наша своеобразная российская приверженность «к порядку»!

Как противны мне стали «господа люди», и тем отвратительней, чем они выше по рангам и положению. Недавно вышел приказ главнокоман[дующ] его, совершенно, казалось бы, правильно коррегирующий вопрос о прогонах применительно к обстановке на театре войны, но – увы! – не забыл он и в этом случае оставить большой простор «произволению» и «усмотрению», в результате чего с низшими рангами чины лишены теперь возможности получать прогоны при командировках, высшие же, или стоящие близко к большим штабам лица, продолжают пользоваться ими, при благоволении же начальства и командировки могут устраиваться чаще… Есть ли хот какая надежда, что, наконец-таки, эта война заставит в дальнейшем обуздать самодурственно-хищнические аппетиты нашей полицейски правящей бессовестной олигархии?!

3 декабря. Серый день. В 9 часов выехал в Августов, куда лихо прикатил уже через час. Госпиталь нашел в большом порядке. Главный врач Авербург на высоте своего положения.

В госпитале лежит 13-летний малыш, бежавший от родителей на войну. Вчера же были еле-еле выпровожены на позиции из госпиталя офицеры со столь часто у них развивающейся болезнью febris loderans[438]438
  Симуляция (лат. ирон.)


[Закрыть].

После обеда выехал прямо на Марграбово, пролетевши расстояние верст в 70 в течение как[их]-либо 2½ часов. Ужасно я разбиваюсь в этом шумном автомобиле! Хоть и очень устал, но пошел ужинать. За столом сидел прибывший Каульбарс[439]439
  Каульбарс Александр Васильевич (1844–1929) – барон, генерал от кавалерии (1901), член Военного совета (1909), в 1914–1915 гг. являлся заведующим организацией авиационного дела в армиях Северо-Западного фронта.


[Закрыть]. Смотрел я на сего старца, взысканного судьбой, и думал, болеет ли он душой и сердцем хоть в малейшей степени за переживаемые матушкой Россией невзгоды?! Увы! Патриотизм нашей высшей бюрократии не выходит за рамки ее карманного благополучия.

По необходимости пришлось беседовать с «гнидой»[440]440
  Имеется в виду полковник А. О. Завитневич.


[Закрыть]… Эта сволочь, держащая нос по ветру, не преминула поставить точку над «i», заметивши, что-де Будберг, наш теперешний начальник штаба, не любит врачей! Отсюда, значит, разумей и держи себя «смирно»! Как досадно и невыразимо больно видеть, что мы, врачи, исполняя свой святой долг по отношению к страждущим, с другой стороны льем только воду и на чужую мельницу[441]441
  В смысле внешних прерогатив и отличий. (Примеч. автора)


[Закрыть] презренной группы лиц, революционно узурпировавшей себе власть над нами, находящимися в положении илотов!

4 декабря. +5°R[442]442
  + 6,25 °C


[Закрыть]; день серый, скучный. Когда-то Господь уберет меня из этого омута? Не получаю вестей из Петербурга, к[ото] рых жду с нетерпением; невмоготу становится мне здесь пребывание. Пришло письмо от Сережи-сына[443]443
  «У нас тут», – пишет, – «внутри дела делаются все по тому же направлению, что и до войны: «сгребли» 8, а ничего не видать касательно Польши… умер Кассо… видный мужчина был!..» (Примеч. автора) Кассо Лев Аристидович (1865–1914) – тайный советник (1911), министр народного просвещения в 1910–1914 гг.


[Закрыть]. Возмутительно, что не все мои письма к ним доходят.

Сейчас только получил потрясающее известие: застрелился полковник Краевский, наш интендант, человек, безусловно, хороший; я не обманулся в предвидении: мне за последнее время при встречах с ним всегда казалось, что он или сойдет с ума, или покончит с собой; он страшно болел душой за необеспеченность нашего солдата предметами первой необходимости и мрачно взирал на ближайшее безотрадное и безнадежное в этом отношении его будущее[444]444
  Сильное впечатление на него произвела на позициях потрясающая картина нужды солдатской… (Примеч. автора)


[Закрыть]; застрелился он на моем любимом для прогулок месте – кладбище! Это именно он был той фигурой, к[ото] рая рано утром ежедневно прогуливалась внизу по берегу озера, когда я постоянно в это время прохаживался возле кладбища к обрыву. Да будет тебе земля пухом, несчастный страдалец, не обладавший толстой кожей переживших тебя сослуживцев!

С отрадным чувством прочитал в газетах воззвание Таврического епископа Дмитрия[445]445
  Дмитрий /Абашидзе/ (1867–1942) – епископ (с 1915 г. – архиепископ) Таврический и Симферопольский в 1912–1921 гг.


[Закрыть], предостерегающего свою паству от «злонамеренных людей», сеющих среди нас рознь и вражду, возбуждающих нас против наших же, каких бы то ни было, соотечественников. В pendant[446]446
  Вдобавок (фр.)


[Закрыть] к этому отрадному факту нельзя без сочувствия отнестись к ходатайству Совета съездов представителей промышленности и торговли 20 ноября о необходимости отмены процентной нормы для приема евреев в высшие технические учебные заведения. Какой прекрасный момент упустило бы правительство сделать доброе и справедливое дело!

Что творится у нас теперь под Варшавой – покрыто мраком неизвестности. У нас на фронте – затишье; немцы здорово укрепились в бетонных сооружениях, наши же страстотерпцы сидят в окопах по брюхо в воде. Телеграммы штаба главнокоманд[ующ] его гласят изо дня в день, что боевые действия «развиваются нормально».

5 декабря. Та же мокропогодица; ночью морозец; с утра +2°R[447]447
  +2,5 °C


[Закрыть]. Уже не вижу я теперь прохаживающей по берегу озера скорбящей фигуры Краевского, нашедшего для себя вечное упокоение. И сам бы я бежал и бежал от всей окружающей мерзости, от людской суетности, полной фальши, подлости, лицемерия, злобы и ненавистничества; так хочется подальше уйти от «господ людей» и заключиться в замок духовной тишины, отдаться «праздности вольной, подруге размышленья…» Постиг я теперь суть всего сущего, только бы «извести из темницы душу мою», и поведал бы я, «что и откуда начало бысть»…

Заехал ко мне уполномоченный Всероссийского союза Н. Н. Ковалевский и сообщил, что дела наши под Варшавой – неважны; позавчера взят немцами Сохачев. Насколько предусмотрительными оказались немцы, устроившие заблаговременно в каждом селении у себя крепости и редуты, обеспечившие себя целой сетью жел[езно] дорожных и шоссейных путей, приведя в оборонительное состояние все проходы между озер и лесов, настолько лаптеплетами оказались мы, срывши крепости, защищавшие когда-то Варшаву; я не сомневаюсь, что здесь действовали высокосановные предатели…

До сих пор мы еще не можем провести жел[езную] дорогу от Сувалок на Марграбово; имеющая же быть проведенной обещает быть ширококолейной до Рачек, а от них до Марграбова – узкоколейной! Черепашьим ходом, да еще с перегрузкой! Нет, далеко нам до немцев в культуре; сильны мы только взаимной грызней и рознью.

А интересно знать, какое начальство у немцев: такое ли самодурное, лютое и гневное, как, напр[имер], у нас по-теперешнему «Резвой», а по прежнему названию – «Рейнбот», бывший насадитель чайных домиков и арестант? А подчиненные: так ли, к[а] к у нас, стараются угодить лишь главным образом начальству, а не закону?

6 декабря. +2°R[448]448
  +2,5 °C


[Закрыть]. Ранним утром на дворе хмуро, а на душе мглисто. Скоро разведрилось, засветило и солнышко; очистилось и на душе. Сходил к обедне в церковь Св. Марка. Один из любимейших мною праздников – Николая Чудотворца, «смирением высокого, нищетою богатого».

Как грустно читать, что «Петроградский окружной суд постановил уничтожить I и V томы «Круга чтения» Льва Толстого, изданного в качестве приложен[ия] к журн[алу] «Ясная Поляна». Зачем и как можно уничтожать какие бы то ни было мысли?!

Есть ли надежда по окончании войны на ослабление полицейского характера нашей государственности? Едва ли, мне кажется, особенно если окончится победой для нас; post hoc ergo propter hoc[449]449
  После этого – значит, по причине этого (лат.)


[Закрыть] будет неизбежным логически заключением для нашего правящего класса. Глубоко обидно и больно. Поставленная во главе медицинской части полиция вон из кожи лезет, ч[то] б[ы] с садическим сладострастием натешиться здесь над нами – врачами; этого чувства не чужд и властный элемент. Свое порабощение тем не менее переношу я терпеливо, как ни противно мне постоянное лицезрение этой полицейской сволочи… По обстоятельств[ам], что я теперь живу в сравнительном тепле, сытости, имею возможность читать газеты и не видеть уж очень близко страдающих… не достаточная ли для меня компенсация?! Ха-ха-ха!!

7 декабря. Слякотно, хмуро и туманно на дворе. t°+2°R[450]450
  +2,5 °C


[Закрыть].

 
«Как часто в горестной разлуке
В моей блуждающей судьбе
Рязань, я думал о тебе!
Рязань! Как много в этом звуке
Для сердца моего слилось…»
 

О, как я устал, устал. Вот-вот, кажется, потеряю я свою способность жить больше в себе, чем вне себя и на людях… Все поступки людей мне представляются как[ими]-то внешними, не действительными и не исходящими от души, какие-то все манекены.

Наступившее затишье в боевых действиях заметно усилило писанину. Сегодня или завтра отправляюсь, между прочим, в местечко Шиткемен[451]451
  Шиткемен – деревня в Восточной Пруссии (Германия), ныне Житкеймы в Голдапском повяте Варминско-Мазурского воеводства (Польша).


[Закрыть] для осмотра немецкого лазарета, ч[то] б[ы] выяснить, согласно данного мне предписания, выполняет ли он свое прямое назначение и «не занимается ли другим делом».

За ужином наши штабные верхи много говорили возмутительного об истории нашего крепостного как строительства, так и разрушительства. С грустью предвижу скорое падение к ногам Вильгельма Варшавы…

8 декабря. 0°R[452]452
  0 °C


[Закрыть]. Серая ветреная погода. Рано утром на автомобиле с Пономаренко выехал проводить инспекторский смотр госпиталей – в Ковален, Гольдап, Шиткемен, Филипово. Сначала отправился через Ковален в Шиткемен осматривать немецкий лазарет, внушивший нашему начальству подозрение относительно своей благонадежности. Из Гольдапа на Шиткемен дорога, между прочим, пролегала по королевскому охотничьему лесу с обильно водящимися в нем оленями, кабанами, сернами и т. п. живностью.

Помещение и обстановка лазарета произвели на меня превосходное впечатление: видна на всем рука культурности; понравились мне висящие чуть ли не на каждой стене разные изречения из Евангелия и всяких мудрецов, картины из библейской истории[453]453
  Войдя, я рекомендовался «haupt generalarzt» /генерал-майор медицинской службы/. (Примеч. автора).


[Закрыть]. Приятно было встретить мать старшего врача Мейера, отлично говорящую по-русски и долгое время жившую в Петербурге.

Лазарет – на 50 кроватей, но в нем можно поместить по военному времени в 2–3 раза больше. Оказалось, что здесь содержатся две койки на средства, пожертвован[ные] нашим государем в бытность его здесь в гостях у Вильгельма.

Насмешил меня своей трусостью мой адъютант, боявшийся сначала войти в лазарет (как бы из засады немцы не убили!!), а затем – что-н[и] б[удь] выпить здесь или съесть (как бы не отравили!!). Мое поведение его поприободрило, и мы с удовольствием здесь выпили кофе со сливками и всякими печеньями, а под конец угощены были сигарами. Отлично вымуштрованная немецкая прислуга, аккуратн[ые] и чистоплотные сестры милосердия… Удивило меня неприятно лишь лежание венерика между двумя б[ольны] ми внутренними болезнями; на это мною было обращено мое начальническое око, и повелено было этот симбиоз устранить.

Разговорившись, я размяк душой и искренне вопрошал коллег: зачем и для чего было нам, русским, ссориться с немцами, с к[ото] рыми жить бы да жить в дружбе и братстве; последовал как-то нудно ответ «да…», и к этому «да» с точками над «i» прибавилось было, что-де на войне умирают самые лучшие люди; я понял это в смысле, что «dulce et decorum [est] pro patria mori…»[454]454
  приятно и почетно умереть за родину (лат.) – цитата из стихотворения Горация.


[Закрыть] Жалко мне было уезжать из этого уютного уголка, где до последней мелочи так было благоустроено.

На обратном пути к Гольдапу заехал через Дубенинкен[455]455
  Дубенинкен – деревня в Восточной Пруссии (Германия), ныне Дубенинки в Голдапском повяте Варминско-Мазурского воеводства (Польша).


[Закрыть] в Пляуцкемен[456]456
  Пляуцкемен – деревня в Восточной Пруссии (Германия), ныне Плушкеймы в Голдапском повяте Варминско-Мазурского воеводства (Польша).


[Закрыть] (госпиталь 53-й дивизии) и Яркишкен[457]457
  Яркишкен – деревня в Восточной Пруссии (Германия), ныне Юркишки в Голдапском повяте Варминско-Мазурского воеводства (Польша).


[Закрыть] (госпиталь 29-й дивизии). Заночевал в Гольдапе – в госпитале 28-й дивизии, предварительно сделавши проверку отчетности и состояния денежных сумм в 501-м госпитале; признаюсь, до сего времени вся эта бухгалтерия для меня в значительной степени – китайская азбука.

Настоящая война открыла дорогу многим из опороченных по суду сановник[ов] вроде Курлова[458]458
  Курлов Павел Григорьевич (1860–1923) – генерал-лейтенант (1910), в 1909–1911 гг. командовал Отдельным корпусом жандармов, был уволен после убийства П. А. Столыпина. В 1914 г. был возвращен на службу, состоял при главном начальнике снабжения армий Северо-Западного фронта, был назначен генерал-губернатором Восточной Пруссии, но не вступил в должность из-за отступления русских войск.


[Закрыть], назначенного куда-то чуть ли не генерал-губернатором. А наш «Резвой»?!

Главные врачи заявляют о частых случаях уклонений офицеров от службы и их страстном устремлении эвакуироваться.

9 декабря. Запорошило снежком. Окончил осмотр 501-го госпит[аля]. Пообедал в Рижском питат[ельно]-перевяз[очном] отряде, вся администрация коего говорит на ломаном русском языке; представители ее перед отправлением на войну представлялись государыне императрице. Расставаясь с деятелями этого отряда, я спрашивал себя: враги они наши или друзья?

Выехал на Ковален, откуда – на Филипово, в 316-й госпиталь. Хороший ансамбль работников; главн[ый] врач – тюфяк! Ночевка ужасно утомляет меня предупредительностью ко мне всех чинов посещаемых мной учреждений; принужден даже поступаться своей свободой в угоду им.

10 декабря. Зимний пейзаж; выпало порядочно снега, буксующего колеса автомобиля. Выехали утром на Ковален; на пути, как и вчера, сплошные картины Помпей. Горят мельницы и немецкие промышленные заведения.

Осмотрел 397-й госпиталь – прекрасно поставленный. У врачей в комнате летает канарейка, к[ото] рую они спасли от холода и голода. Совсем ручная – только не говорит; отрада иметь при себе такие милые существа, могущих заменить собой всяких друзей в образе и подобии Божием…

В одной из палат – портрет Бисмарка[459]459
  Фон Бисмарк Отто (1815–1898) – первый канцлер Германской империи (в 1871–1890 гг.)


[Закрыть], в другой – Вильгельма; физиономии их чьей-то безжалостной рукой жестоко обезображены. Перед входом на немецк[ом] языке надпись: «Хорошая выпивка делает стариков молодыми!»

Пообедавши в дружной и хорошей компании, выехал восвояси. Снег и вьюга. Уже стемнело, когда прибыл в Марграбово.

Раненых в госпиталях сравнит[ельно] очень мало. Боевое затишье. Тифозных прибывает порядочно.

К Летцену осадные орудия мы подвезли, да снарядов не хватает! Наверное, зазимуем в Марграбове. Вчера, говорят, были здесь в штабе командиры корпусов, а вчера ездил в Седлец начальник штаба. Что-то, очевидно, сообща придумывают. Вразуми их, Боже, и наставь!

11 декабря. 1 градус мороза[460]460
  – 1,25 °C


[Закрыть]. Поля покрылись глубоким снегом. На белом их фоне незамерзшее еще озеро почернело и кажется страшным и угрюмым; чувствуется к[акое]-то демоническое очарование.

С наступившим затишьем наши всесильные преторианцы накопившуюся в них энергию злобы и ненависти разряжают не на внешнем, а на внутреннем своем враге – на подчиненных, среди них не на последнем месте оказываются врачи[461]461
  Так неудачливый муж вымещает свою злобу на жене!! (Примеч. автора)


[Закрыть], являющиеся всегда весьма подходящим объектом травли… У нас в России, кажется, к[а] к нигде, охотятся на людей, как на куропаток. Наш «Кувшинное рыло», полицмейстер-начальник отдела, дал мне «добрый совет» не особенно-то в разговоре с начальником штаба и командующим защищать врачей, т[а] к к[а] к-де получаются от этого лишь невыгодные для них результаты!..

Слава Богу, стал получать правильно «Рус[ское] слово», и чаще «Речь» или «Соврем[енное] слово»; в них читаю меньше пародий на правду, меньше лубочного отношения к войне, рассчитанного на невежество публики, меньше – уличной игры на патриотических чувствах.

За обедом в отсутствие Сиверса и Будберга – свободный разговор о немецком засилье – о немыслимости коренной эмансипации от него, когда при самом дворе-то властвуют немцы – всякие фредериксы и проч. Ренненкампф свободно себе разгуливает по Невскому проспекту… А его давно бы следовало повесить…

Из Петерб[ург] а мне ничего не отвечают управленцы. Черт с ними! И без них найду выход из окружающего бедлама.

Мой возница догадался экспроприировать мне немецкие сани, к[ото] рых здесь оставлена масса.

Завтра у немцев начало праздника; ожидаем прилива большого количества раненых. Ругают наши штабные Мищенко, к[ото] рый будто бы оплошал в управлении вверенных его командованию 3 корпусов, и немцы нас вследствие этого здорово поколотили.

За ужином присутств[овали] возвратившиеся из поездки командующ[ий] с начальн[иком] штаба. Считают они необходимым приступить к сожжению лесов. О, как остроумны и предусмотрит[ельны] немцы: в лесах у них заблаговремен[но] построены вышки, в каждом селении – бойницы, проволочные заграждения по окраинам лесов вдоль шоссе при надобности могут быть обращены для заграждения дороги от неприятеля… «Не идет наш поезд, как идет немецкий!»