Текст книги "Великая война без ретуши. Записки корпусного врача"

Командир 2-го Кавк[азского] корпуса Мищенко, хотя и порядочно надоедает моей канцелярии всякими телеграммами по санитарной части касающимися, но мне он очень нравится: таким и должен быть строевой начальник, к[ото] рый при учете «числа штыков и сабель» никогда не должен забывать и о носителях этих орудий…

Случайно прочитал в газетах о смерти от ран Сергея Ванновского[302]302
  Ванновский Сергей Петрович (1869–1914) – генерал-майор (1910), сын военного министра П. С. Ванновского, с которым был близко знаком В. П. Кравков. В 1914 г. командовал 3-й отдельной кавалерийской бригадой. В бою за Раву-Русскую был ранен и попал в плен. Умер в австрийском госпитале во Львове.


[Закрыть], за взятие Равы-Русской[303]303
  Рава-Русская – город в Галиции (Австро-Венгрия), ныне в Жолковском районе Львовской области (Украина).


[Закрыть] награжденного «Георгием»; «С. В., ныне умерший, за взятие Равы-Русской награждается Георг[иевским] крест[ом] 4-й ст[епени]», – так гласит приказ.

11 октября. День – серый. Граево – опять в наших руках. Идет сегодня большой бой между Боржемен[304]304
  Боршиммен – деревня в Восточной Пруссии (Германия), ныне Боржимы в Семятыченском повяте Подляского воеводства (Польша).


[Закрыть] и Дуткен[305]305
  Дуткен – деревня в Восточной Пруссии (Германия), ныне Дудки в Семятыченском повяте Подляского воеводства (Польша).


[Закрыть]. В нашу армию скоро вольется 1-я, состоящая из двух корпусов. Вследствие последовавшей во время самой войны реорганизации в[оенно]-санит[арной] части[306]306
  Да и не ее одной! (Примеч. автора)


[Закрыть] – большой кавардак, путаница в понятиях, терминах; за отсутствием же надлежащей связи между частями и учреждениями многими из них не получается совсем никаких ни циркуляров, ни приказов. Только бы быстро и безостановочно двигаться и мотаться из стороны в сторону, хотя бы и безо всякого толку – отлично сходит за деловитость…

Вечером был у всенощной, превосходное пение, кадильный и свечной запах меня положительно пьянят и уносят мою душу в горния… Так грустно было слышать – «да веселятся небесные, да радуется земная»…

 
«Я, Матерь Божия, ныне с молитвою,
Пред твоим образом, ярким сиянием
…
Не за свою молю душу пустынную,
За душу странника…
Но я вручить хочу Лялечку милую
Теплой Заступнице мира холодного…»
 

Прочитать Метерлинка[307]307
  Метерлинк Морис (1862–1949) – бельгийский драматург и философ.


[Закрыть]: «Жизнь пчел», рассуждение о судьбе[308]308
  Имеется в виду «Мудрость и судьба» (1898).


[Закрыть], «Сокровища благих»[309]309
  Имеется в виду «Сокровище смиренных» (1896).


[Закрыть].

12 октября. Хорошая погода; тепло на дворе. Ночью сквозь блуждающие по небу тучки проглядывает луна и виднеются мириады мигающих лампад.

 
… «Люди друг к другу
Зависть питают;
Я же, напротив,
Только завидую звездам прекрасным,
Только их место занять бы хотел…»
 

Сегодня – воскресенье. Сходил к обедне. Прекрасно пели; «отложим ныне всякое житейское попечение…» Душа моя всегда в стремлении к этому…

До слез тронут был сообщением в газетах о грандиозной патриотической манифестации студенчества С.-Петерб[ургского] университета по случаю призыва значительной его части на службу за отменой отсрочек по образованию[310]310
  Германский милитаризм хотим уничтожить путем усиления собственных вооружений! (Примеч. автора)


[Закрыть]. Наша молодежь всегда – на передовых позициях.

Почти каждый день слышалась усиленная глухая канонада с запада. Командующий войск[ами], начальник штаба и квартирмейстер выехали на бранное поле. Как наши дела обстоят – неизвестно пока. О нашем же сражении под Варшавой в течение 1–7 октября газеты трубят как об имеющей решительное значение нашей победе, даже как «о начале конца» для германцев. Дома у нас теперь все ликуют. Но мне представляется, что рано еще нам [тру] бить в фанфары, еще много нам предстоит преодолеть трудностей, ч[то] б[ы] сломить врага, от к[ото] рого Варшава еще не застрахована. В действиях наших военачальников что-то видно много ремесленности и нет вдохновенного дерзания в отступление от шаблона.

В нашу армию вливается теперь 1-я армия Ренненкампфа, состоящая из 3-го и 20-го корпусов; за упразднением этой отдельной армии бесталанному ее вождю дается, ч[то] б[ы] не обидеть его, командование над формируемой, кажется, особой армией, куда будут входить «маргариновые» корпуса…

Сегодня делал мне, как начальнику санитарного отдела, доклад бухгалтер; говорил о кредитах, выданных в мое распоряжение по какой-то смете какого-то управления, о разассигновках и о прочем в этом роде; слушал я, и ничего ровно не понимал, но уверен, что для докладчика я сумел показать себя знающим!!

13 октября. Ведренный день; свежо. С раннего утра начинается бомбардировка меня телеграммами, предписаниями, приказами, сношениями и т. д., на каковую я, в свою очередь, открываю огонь… Такая масса мелочей овладевает мозгом и давит его, что все в голове путается у меня; забывчив и рассеян стал в феноменальной степени. Производит ли кто настоящую работу в смысле продуктивности ее, или только одну видимость работы, но у всех страшная трата нервных сил, чувствуется общий хаос, судорожное дерганье – только бы не быть в покое; все бегают и суетятся не столько ради достижения к[акой]-либо осознанной общей цели, а просто-напросто из чувства самосохранения, ч[то] б[ы] для тебя лично не случилось от начальства к[акой]-либо неприятности; усилия каждого направляются не к служению делу, а к одному лишь козырянию, что будто бы творишь дело… Все несомненно переутомлены чрезвычайно; с болью в сердце приходится обращаться по службе то к тому, то к другому, у к[ото] рых в душе читаешь – «черт бы тебя побрал»; своим обращением видишь, что вносишь еще больший хаос, совестно бывает каждый раз как бы мешать другим в их подчас процедуре толчения воды в ступе. Независимо как бы от нашей мышиной деятельности и крохоборства там… там, на позициях, решаются, очевидно, великие события…

Идет страшный бой к западу и юго-западу от линии Августов – Сувалки. Вчера мы с кн[язем] Куракиным уже сговорились о размещении наших врачебных учреждений. Не лучше ли было бы для боевого дела, ч[то] б[ы] Красный Крест работал, по крайней мере, хоть лишь в тылу, а не в войсковом районе, где он является помехой и обузой, отвлекая на себя слишком много внимания строевого начальства, к[ото] рое прямо-таки боится не устроить поудобнее его лучшие отряды и лазареты (изволь-ка не угодить хоть тому же Пуришкевичу[311]311
  Пуришкевич Владимир Митрофанович (1870–1920) – политический деятель, один из лидеров монархической организации «Союз русского народа», создатель «Союза Михаила Архангела», член II, III и IV Государственной думы.


[Закрыть], стоящему во главе целой группы лечебных заведений, к[ото] рый чуть что – и жалобу в Петербург!..); бывает так, что скорее пропустят поезд с ранеными Красн[ого] Креста, а задержат солдат, к[ото] рые должны скорее бы следовать на пополнение…

Единственная возможность узнать о всяких совершающихся у нас операциях в армии – это за обедом и ужином, когда все бывают свободны и сам командующий армией вкупе с начальн[иком] штаба, генерал-квартирмейстером, дежурным генералом и др. непринужденно беседует о том – о сем, но при общем гомоне и привычке командующего тихо говорить я, сидя от него четвертым по порядку, ничего не могу расслышать. Мешает мне и японец, садящийся обычно около меня и старающийся меня на полупонятном для меня коверканном русском языке развлекать!..

Всплыл опять вопрос о бросающемся в глаза сравнительно большом количестве легко раненых в левые руки и нижние конечности. Интересно посчитать цифру умышленных саморанений, но сделать это теперь даже с приблизительной точностью пока невозможно.

14 октября. Погода туманная, хмурая. Что-то я стал заметно глохнуть, пустеть головой и душой. Совсем лишился памяти, а она так мне нужна теперь! Спасибо молодому коллеге Ларину – он является для меня надежной памятной книжкой. В 10-ю армию включено столько новых частей, что она численностью доходит теперь до полумиллиона, и санитарное состояние ее – на моей ответственности. К западу от Августова дерутся во всю мочь, германцы настойчиво тщатся прорваться между 22-м и 26-м корпусами – в самом их стыке; послано подкрепление; завтра будет там и наша тяжелая артиллерия.

За ужином узнали, что пришла телеграмма из штаба главнокомандую[щего] об успешных наших действиях по линии Зволень[312]312
  Зволень – местечко в Козеницком уезде Радомской губернии, ныне город, административный центр Зволенского повята Мазовецкого воеводства (Польша).


[Закрыть] – Новая Александрия[313]313
  Ново-Александрия – уездный город Люблинской губернии, ныне Пулавы, административный центр Пулавского повята Люблинского воеводства (Польша).


[Закрыть]; взято в плен 50 офицеров и около 3 тысяч нижних чинов, кроме того – несколько пушек и пулеметов. Не наступил ли передкритический стадий решения общеевропейского вопроса? События назревают. Пошли, Господи, им скорее совершиться! Продолжаться долго война, мне кажется, не может: мы все, от высших чинов, кончая тем более – низшими, прямо-таки переутомлены и физически, [и] психически! А впереди еще… призраки всевозможных эпидемий! И виноватыми в них, конечно, окажутся одни лишь врачи!!

Приказом по армии № 70 от 13 октября объявляется, что занимаемые ныне войсками армии укрепленные позиции являются предельными, далее к[ото] рых отход войск не может быть допущен, потому позиции д[олжны] б[ыть] обороняемы с крайним упорством и удерживаемы за нами во что бы то ни стало; указывается, кроме того, что оставление окопа или другого укрепления его защитниками может быть только после штыковой свалки с превосходными силами противника; оставление же укреплений только под действием его ружейного и артиллер[ийского] огня признается недопустимым. Далее обращается в этом приказе внимание на преувеличенность заявлений касательно губительности огня тяжелой артиллерии противника (речь идет о так наз[ываемых] «чемоданах»!), – заявлений, ведущих к неосновательным выводам и вносящих крайне вредную нервность. Производя-де чрезвычайно сильное впечатление гулом разрыва, снаряды тяжелой артиллерии по малой меткости ее не причиняют материального ущерба даже в той мере, как полевая артиллерия. В заключение приказа говорится, что «вполне оценивая то моральное впечатление, к[ото] рое производит стрельба тяжелой артиллерии, я принимаю меры к наискорейшему обеспечению тяжелой артиллерией войск армии…»

15 октября. Преотвратительная слякотная погода. С 4 часов утра на позиции выехал командующий, не возвратившись еще к ужину[314]314
  Идет большой бой. (Примеч. автора).


[Закрыть]. A propos: нас кормят превосходно, с хронометрической точностью – в 1 час дня обед и в 8 час[ов] вечера ужин. Заведует столовой прапорщик запаса Шеншин под кличкой «Завтра – вице-губернатор». В отношении помещения и продовольствия после того, что я испытал в штабе 25-го корпуса, для меня теперь рай. Тем не менее, по привычке я уже инстинктивно продолжаю все остающиеся корочки и крошки белого хлеба собирать и копить про черный день, но не выбрасывать. Посмотрел бы на меня теперь кто-либо из мирных граждан – счел бы за сумасшедшего Плюшкина.

Дивизион[ный] врач 8-й Сибирск[ой] дивизии Михалевич отрешен от должности за письмо к своей жене, где имел глупую неосторожность критиковать действия наших военачальников и восхищаться действиями германцев, этих поистине каких-то во плоти дьяволов, так упорно и искусно сражающихся. Прискорбно при этом, что и германская наука «нахлобучила на лоб каску прусского фельдфебеля и ушла в казармы», а германское искусство «взяло в руки винтовку и стало стрелять по «вражеским» художникам и писателям»!! А мы? Разве с целью сокрушить тяготеющее над Европой иго германского милитаризма сами не милитаризуемся?!

Командующий уехал на позиции в большом колебании перед задачей: переходить ли ему в наступление, когда ему предписано строго удерживать занимаемые позиции, переход же в наступление связан с риском в случае неудачи потерять позиции. Продолжаю на войне ужасно много курить, да и все здесь курильщики стали в десять раз больше курить, чем в мирное время.

16 октября. Хорошая погода, ветрено и морозно. У Сувалок идет ужасающий бой[315]315
  Пруссаки лезут в атаку как осатанелые. (Примеч. автора)


[Закрыть]; командующ[ий] армией не возвращался оттуда до сего времени, а уж 9 час[ов] вечера. Слышится весь день глухая пальба. Дергают меня во все стороны. Маневрирую распределением и передвижением санитарных транспортов и полевых госпиталей. Представители Красн[ого] Креста вносят лишь одну сумятицу, вон из кожи лезут, ч[то] б[ы] только показать свою неусыпную деятельность, докладами строев[ому] начальству о «скоплении раненых», смущая его более, чем как[им]-либо жупелом. Князь Куракин (а он один еще из лучших) сегодня козырял, как он за недостатком медицинск[ого] персонала сам хлороформировал раненых при операции. На переднем плане у всех этих благотворителей – только «я, я», да «мы, мы». Чтобы внести хоть нек[ото] рый порядок в работу, сделал распоряжение о распределении времени для докладов мне по делопроизводствам – госпитальному, врачебно-гигиеническому, эвакуационному, бухгалтерскому, секретарскому; спешные же доклады делаются во всякое время. Часа 2 я сегодня имел терпение выслушать объяснения бухгалтера о кредитных операциях; признаюсь, очень мало понял.

17 октября. Светлый день, мороз. Щемит сердце при одном представлении, как только наши солдатики теперь себя чувствуют на позициях в подбитой ветром рвани, в изношенной обуви, голодные… В 20-м, 3-м, 22-м, 26-м, 3-м Сибир[ском] и 2-м Кавказс[ком] корпусах идут горячие бои. Командующий армией с генер[ал]-квартирмейст[ером] Будбергом еще не возвращались из Августова. С раннего утра – первые телеграммы от командующего, что большие скопления раненых в Августове и Сувалках, получены также телеграммы от крепостного врача Гродно и корпусного врача 20-го корпуса, что больные накопились и требуют скорейшего вывоза по железн[ой] дороге. Взволновался этим обстоятельством начальник штаба; успокоил его, что все зависящее от меня сделаю. На мою телеграмму во фронт начальнику санит[арной] части о необходимости скорейшего вывоза тифозных больных с главных пунктов последовал ответ, что поезд будет выслан для их подъема, когда будут изготовлены специальные вагоны!! Хаос, хаос, во всем хаос! Задаешь себе вопрос, что лучше при таких условиях: спокойное ли бездействие в моем положении, или же – действие, к[ото] рое являлось бы лишь надбавкой к общей сумятице, к общей первой настроенности… Хотел было ехать в Сувалки, но… для меня не было свободного автомобиля, к[ото] рым так легко пользуются г-да офицеры и даже их дамы! Хотя нужно отдать справедливость, что этот штаб сравнительно с другими отличается порядочностью взаимных отношений между служащими.

За расформированием штаба 1-й армии понаехали к нам излишествующие чины из этой армии, из них один полковник, рекомендующийся бывшим протеже Самсонова и Флуга[316]316
  Флуг Василий Егорович (1860–1955) – генерал от инфантерии (1914), в 1913–1914 гг. служил помощником Туркестанского генерал-губернатора и командующего войсками Туркестанского военного округа. В августе-сентябре 1914 г. командовал 10-й армией.


[Закрыть] и состоявший до последнего времени каким-то «командиром нестроевой роты обозного батальона», не без поддержки, по-видимому, и со стороны начальника штаба к[а] к бывшего сослуживца в Туркестанск[ом] крае. Этот полковничек моншерского типа серьезно, я вижу, мечтает быть назначенным не более и не менее как… начальником санитарного отдела штаба нашей армии, а я, заслуженный врач-генерал, буду его тогда помощником!! Это ли не верх цинизма?! Цинизма, к[ото] рый проделывают над нами, врачами, хозяева теперешнего положения г-да военные начальники. Только любя свою родину я не желал бы, ч[то] б[ы] нас поколотили пруссаки, но от всей души радовался бы, если можно было бы им прежестоко вздуть наших военачальников с камарильей, этих истинных, развращенных до мозга костей революционеров, понимающих интересы России только с узкой личной точки зрения дойной коровы, и создающих не людей для места, а наоборот – создающих и приспосабливающих места для людей. «Мой принцип, – говорил сегодня один генерал, – ни копейки никогда не дарить казне!» Слышал их же отзывы о Ренненкампфе как о штукмейстере и хапуне. Но мало ли таких, как этот полководец, с той же идеологией делать все только для удовлетворения своих утробных интересов?

Яростные атаки германцев нами отражаются; навалены горы тел. Сиверс не решается еще перейти в наступление. Передают, будто турки на днях бомбардировали наши нек[ото] рые черноморские города. Начинается всемирная война, обещающая, как полагают мои превосходительные соседи по обеденному столу, затянуться надолго. «А хватит ли надолго у нас запаса снарядов?» – спросил прямодушно генерал Янов[317]317
  Янов Георгий Дмитриевич (1864–1931) – генерал-майор (1914), в июле-октябре 1914 г. занимал должность начальника этапно-хозяйственного отдела штаба 1-й армии, с октября 1914 по начало 1917 г. – начальник этапно-хозяйственного отдела штаба 10-й армии.


[Закрыть]. Оказывается – не хватит.

Рузского, нашего главнокоманд[ующ] его, все хвалят; ценят особенно его спокойствие, к[ото] рое уже на 90 %, по признанию наших генералов, обеспечивает успех дела. По газетам видно, что народилось у нас новое центральное учреждение – Всероссийский комитет по оказанию помощи беженцам. Растет наша общественность; Бог даст, война и потом благоприятно отразится на строительстве земли русской… Накануне, может быть, того, когда «смертию смерть поправ», мы «мертвые воскреснем»!

18 октября. Наступили холода. Как-то Господь помогает нашему «серому» выносить все атмосферич[еские] невзгоды и всякие лишения? Ч[то] б[ы] начальствующие лица знали, чего можно ожидать и чего вправе они от нас, врачей, требовать в деле охранения здоровья войск, написал рапорт начальнику штаба. В действиях наших распорядителей так много импульсивности и судорожности, и мало спокойной обдуманности и предусмотрительности; суетятся теперь, что перестают стрелять пушки от недостатка какого-то «веретенного» масла, а гаубицы – от испортившихся пружин. Рассчитывают, что снарядов хватит лишь на два дня[318]318
  А там вся надежда на «серого», да на штыки! (Примеч. автора)


[Закрыть]; противник же наш продолжает производить на нас яростные атаки. Войска жалуются на недостаток сена, лошадей нечем кормить. Противно читать в газетах сообщения, что-де у неприятелей наших угнетение духа, голод, эпидемические болезни и прочие пакости, о наших же язвах – ни слова, существует лишь во всем одно великолепие!

Все больше и больше начинают одолевать телеграммами о накоплении раненых и больных в Августове и Сувалках вследствие недостаточной их эвакуации, особенно же в Сувалках (до 6 тысяч чел[овек]!). Вижу, что независимо от посланных мной по означенной злобе телеграмм во все части света, надо будет проехать самому, воочию удостовериться, как идет эвакуация. В 2½ часа пополудни выехал на автомобиле прямо на Сувалки – штаб-квартиру 2-го Кавк[азского] корпуса, к[ото] рым командует Мищенко. В Августове пока решил не останавливаться, а проехать через него безостановочно до Ольшанки[319]319
  Ольшанка – деревня в Августовском уезде Сувалкской губернии, ныне в Августовском повяте Подляского воеводства (Польша).


[Закрыть], где расположился 22-й корпус. Переговоривши с Азаревичем – корпусным врачом этого корпуса – о чем нужно, продолжил путь по превосходному шоссе в Сувалки, куда прибыл уже при огнях. Зашел в штаб. Познакомился с Мищенко; впечатление произвел на меня обаятельное: благодушный, прямой, простой безо всякой рисовки и спеси старик (несколько оглохший) – настоящий солдат, любящий его и прекрасно относящийся к врачам. Штаб его – это сплоченная тесно родная семья. Усадили меня ужинать, усердно угощали, особенно сам Мищенко, посадивши меня одесную себя. От корпусн[ого] врача Гопадзе[320]320
  Гопадзе Илья Зурабович (1853–1932) – действительный статский советник (1913), корпусной врач 2-го Кавказского корпуса.


[Закрыть] к удивлению своему узнал, что никакого главного эвакуационного пункта в Сувалках нет, нет и руководящего лица, к[ото] рое бы ведало и регулировало распределение и движение раненых и б[ольн] ых. Хотя Мищенко настоятельно предлагал мне расположиться спать у него в кабинете, но я предпочел устроиться вместе с Гопадзе.

19 октября. Погода сухая, но холодная. Буханье из пушек. Позиции от Сувалок каких-н[и] б[удь] 6 верст. В городе – картина мирной жизни, как будто никто и не чувствует своего положения на вулкане. Уже был случай грозившего прорывом натиска пруссаков, когда сам Мищенко ночью стал будить всех, ч[то] б[ы] складывались, но скоро же тревогу свою отменил. А человек он очень покойный!

Чуть свет встал, и после чая с почтеннейшим д[октор] ом Гопадзе отправились на автомобиле в объезд войсковых и армейских, а также краснокрестских заведений. К ужасу моему слухи, к[ото] рые я считал сплетнями профанов, оправдались – на Сувалках не было и нет главного эвакуационного пункта, а он все время регистрировался под № 8 с входящими в состав его госпитал[ями] №№ 317 и 319; отсюда – весь кавардак в деле эвакуации, не было дирижера, к[ото] рый бы объединял деятельность госпиталей; но госпиталей №№ 317, 319, а равно и №№ 373, 379, 380 – нет и неизвестно где они обретаются; командует ими Рейнбот, к[ото] рому я сто раз телеграфировал; в его управлении до последнего времени смешивали названия «подвижной» и «запасной», и получалась кутерьма.

Осматривал госпиталя, зачисленные в армии №№ 347, 382, 333, 504 и 505; главные врачи №№ 504 и 482 (Дамаскин и Габуния) – достойны предания суду за их нерадение к святому делу, особенно первый из них… Заявлены мне жалобы раненых и больных… Обо всем виденном буду писать донесение. На первых же порах послал телеграмму, гласящую: «Лично убедился необычайном переполнении Сувалках всех лечебных заведений ранены[ми] и больными, число к[ото] рых превышает 5000 чел[овек]. Вопиющая необходимость в скорейшей доставке санитарных поездов для эвакуации. К удивлению моему никакого главного эвакуац[ионного] пункта здесь не было и нет. Принял меры к временному его учреждению из наличных госпиталей… и одного старшего из главн[ых] врачей за начальника под общим руководством корпусн[ого] врача Гопадзе». Созвал экстренное собрание из главных врачей и представителей Красн[ого] Креста, коим высказал мои директивы. На собрании увиделся с профессор[ом] А. В. Мартыновым[321]321
  Мартынов Алексей Васильевич (1868–1934) – хирург, в 1910–1926 гг. был ординарным профессором кафедры госпитальной хирургической клиники Московского университета.


[Закрыть].

Около 2 часов засел обедать в симпатичном штабе 2-го корпуса. Мищенко как папаша… откуда-то раздобыл шампанского. Произнес он сначала тост за новопредставленных георгиевцев; в их числе был нижний чин, с к[ото] рым безо всякой деланной тенденции на эффект, а запросто, задушевно, по привычке стоять близко к «серой скотинке», Мищенко чокнулся, а за ним потянулись и все офицеры; было так трогательно и умилительно. Затем Мищенко с такой же искренностью провозгласил тост и за нас, врачей, и за всех, призванных облегчать страдания раненых и больных воинов. За столом Мищенко рассказал, как он встретился с одним нестроевым солдатиком и спросил его, кто у него корпусной командир, и когда тот не мог ему на это ответить, то добродушный старик подсказал ему, что не знает ли он Мищенко; на это не задумавшись быстро солдатик отвечал, что-де очень хорошо знает Мищенко в японскую кампанию, а теперь – нет.

Не успели докончить обед, как доложили, что приехал Трепов[322]322
  Трепов Федор Федорович (1854–1938) – генерал от кавалерии (1909), генерал-адъютант (1909), в сентябре-декабре 1914 г. являлся помощником Верховного начальника санитарной и эвакуационной части в войсках принца А. П. Ольденбургского.


[Закрыть] и приглашает меня сейчас же к нему приехать на вокзал; помчался в автомобиле. Увиделся с Р. Р. Вреденом[323]323
  Вреден Роман Романович (1867–1933) – хирург, один из основоположников отечественной ортопедии. С 1906 г. возглавлял Ортопедический институт в Санкт-Петербурге, с 1911 г. был профессором ортопедии Психоневрологического института. В годы Первой мировой войны – главный хирург Юго-Западного фронта.


[Закрыть], к[ото] рый сопутствует Трепову; последний хотел было перейти на меня в наступление за царящие здесь беспорядки по эвакуации, но был сразу обезоружен моим исполненным сознания достоинства докладом, из к[ото] рого мог видеть, что все из замеченного им мной уже ранее было констатиров[ано] и приняты чрезвычайные меры к устранению безобразия. Импонирующим образом подействовала на него уже отправленная мной Рейнботу вышеприведенная телеграмма. Расстались с ним по-хорошему.

Под редкое буханье пушек выехал около 4 часов из Сувалок и прибыл часам к 7 в свою святую обитель, сильно продрогши. Так устал, что не пошел и ужинать. Завтра буду делать подробный доклад командующему, предстоит много писать; накопилась за мое отсутствие целая кипа телеграмм и всяких бумаг. Интересная получена от бывшего арестанта Рейнбота ко мне телеграмма по поводу подробного моего донесения о результате осмотра несколько дней тому назад лечебных заведений в Августове; вот текст ее: «Госпиталь № 132 будет заменен, прошу донести основании каких положений вы инспектировали госпиталя пункта. Рейнбот, 7965». Отвечу на нее, немного подумавши, ч[то] б[ы] было и мягко, и вразумительно.

В яростных атаках немцев у Бакаларжево[324]324
  Бакаларжево – местечко Сувалкского уезда и губернии, ныне деревня в Сувалкском повяте Подляского воеводства (Польша).


[Закрыть], к[ото] рые они ведут с удивительной настойчивостью, говорят, наколочена масса тел целыми горами, за к[ото] рыми неприятели как за бруствером прячутся и мешают нам еще больше их набить. Среди трупов вперемежку с ними навалено неисчислимое количество стонущих раненых[325]325
  «Ядрам пролетать мешала гора кровавых тел…» (Примеч. автора)


[Закрыть]. Во многих участках на нашем фронте наши войска разделяются от немецких как[ой]-н[и] б[удь] полосой в 200–300 шагов.

20 октября. Сухо, ветрено и холодно. Я немного простудился от вчерашней поездки – потерял аппетит, болит голова и потягивает. Но только что я успел напиться утреннего чаю, меня потребовали в квартирмейстерскую: едет главнокомандующий (Рузский)! В ожидании его успел доложить своему начальству о результатах моей поездки в Сувалки. Высказал уверенность я, что дня через два все б[ольн] ые и раненые успеют быть эвакуированы, порукой тому – вмешательство Трепова. После часового ожидания наконец приехал Рузский – наш первый и единственный пока «герой» за эту кампанию; человек сухопарый, серьезным видом, спокойствием и деловитостью произвел на меня и всех очень хорошее впечатление; не чета, говорят шепотком промеж себя, бывшему главноком[андующем] у – аферисту Жилинскому! С Рузским приехал между прочей свитой и великий князь Андрей Владимирович[326]326
  Андрей Владимирович (1879–1956) – великий князь, полковник (1910), флигель-адъютант (1899).


[Закрыть]. Поздоровался с нами и тотчас же ушел с командующим и начальником штаба на совещание в отдельную комнату, оставивши нас опять в положении ожидающих: может быть, потребуется кто-ниб[удь] из нас, заведующих отделами. Письменных же дел накопилась у меня целая уйма; пропало мое утро, к[ото] рое я рассчитывал посвятить на их разборку и исполнение; прождал до самого обеда – говорили, что трапезу разделит с нами и Рузский, но в последний момент окончания совещания он от обеда уклонился и уехал.

Засели за обед, Сиверс торопился поесть, ч[то] б[ы] поскорее выехать на Августов; зачем приезжал Рузский? По истолкованию Одишелидзе – побудить командующего нашего к наступлению; но Сиверс очень и очень колеблется и не решается; его смущает риск положить десятки тысяч людей – и безо всякого успеха; подбивает к наступлению начальник штаба. Сиверс указывает на Ренненкампфа, у которого совесть не заговорила бы положить ни за понюшку табаку и сотню тысяч людей. Справлялся командующий у меня, обеспечены ли у меня госпиталя перевязочным материалом и личным персоналом, а раньше того уже подробно было ему доложено о состоянии запасов патронов и снарядов для ружей и пушек; получается одна грусть: их так у нас теперь мало, и я вполне понимаю нерешительность командующего затевать наступление…

О штабе Ренненкампфа прямо говорят как о банде разбойников и аферистов. 1-я армия, бывшая у него за последнее время под командой, влилась в нашу; но даны были ему несколько корпусов из Наревской группы, составившие теперь 1-ю новую армию. Очень критически и осудительно относятся про прошумевшее в августе наступление Ренненкампфа до Кёнигсберга, откуда армия так позорно вернулась вспять. Гибель же 2-й армии Самсонова (13-й и 15-й корпуса коей были совсем изничтожены) до сего времени еще дает чувствовать и отзывается на нашем стратегич[еском] положении. Оказывается, Самсонов был буквально брошен на произвол судьбы бежавшим его штабом!

В первый раз в жизни испытал отвратительн[ое] чувство администрат[ивного] человека, подписавшего как бы смертный приговор: телеграфировал куда следует, что мной удален от должности главный врач 504-го госпиталя Дамаскин за нерадивое отношение к б[ольн] ым и раненым.

21 октября. Холодно. Каким-то неестественным, но живописным контрастом с увяданием окружающей природы зеленеет изумрудный ковер травы-тимофеевки на дворе монастыря. Святая обитель нас сильно эксплуатирует, беря за все продукты вздутые цены.

Послал донесение Рейнботу на его телеграфное требование, почему я позволил себе якобы инспектировать эвакуационный пункт в Августове; вот текст донесения от 21 октября за № 428: «по предписанию… в первых строках моего рапорта от 10 октября № 2072 было упомянуто, что я посетил под Августовом эвакуац[ионный] пункт для осмотра б[ольн] ых и раненых, т[а] к к[а] к забота о санитарном благосостоянии частей армии и установление подачи помощи б[ольн] ым и раненым и их призрения входит в круг важнейших моих обязанностей. Что же касается отмеченных мной в рапорте нек[ото] рых недостатков эвак[уационного] пункта, то я счел долгом службы об этом донести в-ству, хорошо памятуя наказ Его Императорского Величества ныне здравствующего Государя Императора (разумеем известную Ходынскую катастрофу!), ч[то] б[ы] не только все ведомства, но и части их управлений в своей деятельности не обособлялись, а всячески старались бы друг другу помогать и содействовать на пользу общего государева дела. В доказательство того, что мое посещение пункта не носило характера инспекции, говорят последние строки моего рапорта, что об устранении санитарных недостатков я заведующего сборным эвакуац[ионным] пунктом просил, а не предлагал или предписывал ему» (sic!) Вот изволь-ка, укуси теперь меня!

В приказе по штабу армии и его отделам цитируется: «…Не подлежит оглашению. Приказ главнокоманд[ующ] его армиями Сев[еро]-Зап[адного] фронта № 104 от 7 октября 1914 г. …Разрешаю для нижних чинов, состоящих хлебопеками и кашеварами, увеличить на время военных действий отпуск мыла до 1 фунта на человека в месяц». О, Россия ты моя матушка!..

Возвратился из Августова Сиверс, а с ним и Будберг – лица повеселевшие: пруссаки по всему нашему фронту отступают, хотя и не под напором наших корпусов, а по своей доброй воле; предполагается поэтому наше движение вперед, но ничего в наших действиях не замечается громкого, эффектного, все как-то происходит вяло и скучно. Лык все в руках неприятеля[327]327
  Лодзь же и Плоцк – наши, а также Петроков, Опочка и Радом (?) (Примеч. автора).


[Закрыть]. Появилось много бродячих солдат, для наведения порядка командируется генерал для поручений. В разговоре о Мищенко мне советовали очень-то его не расхваливать, так как его здесь в штабе очень не любят!! Это видно из всего. Но если он не пользуется расположением к себе верхов, зато он чрезвычайно любим низами. С объявлением войны Турции, а с ней в скором времени, вероятно, Болгарии и Румынии, наступит, кажется, светопреставление. Мои предвидения оправдались: прибывший из 1-й армии пижон, «командир нестроев[ой] роты обозного батальона», прочится начальником штаба в начальники санитарного отдела, и я буду состоять его помощником.

В возглавлении военной медицины, да еще в военное время, лицами офицерского звания есть как будто чуточку и целесообразного: орефлектированный склад мышления врача сочетается с одогматизированной волей военного человека!

Получил сегодня от дорогой моей Лялечки письмо, в котором она меня «целует изо всех сил». Как и всегда, и это письмо от нее обильно было мною залито горючими слезами.

22 октября. Немного потеплело; туман. Сегодня – Казанская; пока шла обедня в монастыре, я раз десять забегал туда между делами послушать.

Приходил уволенный мной от должности д-р Дамаскин, туго слышащий, умолял меня оставить его на этой должности. Мне стало его так жаль, и я обещал ходатайствовать за него.

К провокационным назначениям на неподобающие места разных пижонов я внушаю себе относиться с философским спокойствием. Момент не такой, ч[то] б[ы] ревниво отстаивать свои личные прерогативы; надо посильно каждому из нас тушить пожар, объявший пламенем всю матушку Россию… Зато уж мы потом серьезно посчитаемся со всей этой революционной рейнботовщиной и треповщиной[328]328
  Будем строить новую, не полицейскую Россию! (Примеч. автора)


[Закрыть]…

Немцы продолжают отступать к западу[329]329
  Говорят, что от истощения – как и у нас – снарядов! (Примеч. автора)


[Закрыть]. Большая для нас работа: захоронение массы трупов. Уже и строевые начальники обращают внимание на большое количество легкораненых в левые руки (в пальцы и кисти их). В штабе единогласно высказывается мнение, что великое было бы благо для армии, если бы Ренненкампф хотя бы был взят в плен!..

23 октября. Потонул совсем в текущих делах; некогда было даже прочитать к[а] к следует от Коли[330]330
  Кравков Николай Павлович (1865–1924) – брат В. П. Кравкова, действительный статский советник (1910), профессор (1904), позднее академик (1914) Императорской Военно-медицинской академии. Выдающийся отечественный ученый, основоположник советской школы фармакологии один из первых лауреатов Ленинской премии (1926 г., посмертно).


[Закрыть], Сережи и Рубцова откровенные письма, привезенные мне из Петерб[ург] а возвратившимся оттуда командированным врачом Щадриным. Никак не могут понять мои братья, что невыносимо тяжелым бременем для меня здесь являются не трудности боевой жизни, а провокационно-революционная деятельность по отношению к врачам[331]331
  Да и к одним ли врачам?! (Примеч. автора)


[Закрыть] хозяев теперешнего положения – развращенной до мозга костей нашей правящей бюрократии, и в войне-то видящей лишь одну цель удовлетворения своих узкоутробных хищнических вожделений; вот уж правильно, что война людям мор, а собакам корм.