Текст книги "Боярский сын. Часть первая: Владимирское княжество"

Глава 3

Стук в двери прозвучал в этой палате на памяти боярича впервые. Неизвестно, что там наговорил доктор тетушке Анне, но вошла она в комнату осторожно; как-то бочком. В руках держала одежду, чья принадлежность ни у кого не вызывала сомнения. В правой – сапоги с короткими голенищами, в левой сверток всего остального.

Дядька перехватил все из рук тетушки, и кивком отправил ее за дверь. Ну, и правильно – нечего ей на голого парня смотреть.

– Хотя, – усмехнулся Николай, – чего она там не видела? И сейчас, и два года назад. А может, и еще раньше.

Но углубляться так в закрома памяти парень на стал. Принял в свою очередь одежду и принялся одеваться, используя в качестве гардероба стул. Все движения были привычными, отработанными. Но одновременно изучал все – от подштанников, до строгого, почти черного камзола, который не был разношенным. Его боярич явно одевал во второй раз в жизни.

– В первый раз на похороны, – понял Николай, – приеду – сразу переоденусь в привычное. Перед кем форсить, в деревне-то? Хорошо, сапоги хоть и новые, но разношенные. Хотя натянул с трудом, да. Явно по ноге шились, впритирку.

– Да, Николай Ильич, – кивнул дядька, словно расслышав его мысли, – опять кафтан маловат-то стал. Не успеваем шить.

Сам Шубин в его словах прочел: «И куда тебя прет-то, малой?». Расперло его, кстати, действительно куда как внушительно; для неполных шестнадцати лет. Вспомнились недавние измерения – как раз когда этот вот кафтан заказывали. Как будто заранее к похоронам готовились.

– А может и готовились, – пожал широкими плечами парень, – батюшка-то совсем плох был. Вот, значит, как магическое истощение выглядит. Но об этом попозже, да поподробнее. Самому бы не перегореть. Хе-хе, как электрической лампочке. Или как аккумулятору, у которого в один прекрасный момент может зарядка пропасть. Тут-то зарядного устройства нет. Или есть? А ростом я, кстати, вымахал аж на сто девяносто два сантиметра. И взвесился заодно – интересно же было. Почти на центр потянуло. А не гонял бы меня дядька, так вообще никакие весы не выдержали бы. Как там в анекдоте про японскую технику? «Сойдите один с весов, пожалуйста! Хе-хе!».

С этой улыбкой боярич и закончил одеваться. Притопнул правой ногой, в которой длинный и теплый носок не сразу лег как надо, и первым вышел из палаты. Очевидно, появление в заштатном лечебном учреждении внушительной церковной комиссии не прошло мимо обитателей этого скорбного заведения. В этот утренний час, наверное, в коридор высыпали все, кто мог передвигаться на своих ногах. И персонал, который отличали халаты все того же светло серого цвета, и болящие. Только доктора не было видно. Ну, так он уже попрощался. Группировались «зрители» так, что Николаю вместе с дядькой был оставлен свободный проход к дверям. Не жались, конечно, испуганно, к стенам, но глядели как-то…

– Как на зверушку заморскую, – определил парень, которому такое внимание никак не понравилось.

Потому он чуть ускорился, но перед дверью все же остановился, шагнул чуть в сторону и развернулся. Хотел выдать что-то бодрое, типа: «Пока, ребята!». Это в шутку, конечно. Про себя. Вслух же пожелал вполне пристойно, чуть заметно склонив голову:

– Выздоравливайте, православные. Храни вас Господь!

Народ начал отвечать. Все вместе, а значит, совсем неразборчиво. Но парень вслушиваться не стал. Толкнул дверь раньше дядьки, успев задать себе вопрос: «А есть ли здесь православные; было ли разделение с католиками? Или нет?» Вспомнил нужные уроки а школе; успокоенно выдохнул: «Есть!». И с таким вот бодрым позывом вышел на улицу, прямо навстречу яркому весеннему утру.

– Точно, весеннему? – подумалось вдруг.

Тут же вспомнил, что скоро экзамены; значит, весна.

– А какое сегодня число, дядька? – спросил Николай у казака, чье дыхание едва различалось за спиной.

– Так двадцать второе апреля, – ничуть не удивился тот, – батюшку нашего, Илью Николаевича, девятнадцатого схоронили. Без вас помянули. Ну, там Арсентий расстарался.

Теперь почти также беззвучно послушался шелест одежды. Казак явно крестился. Ну, и Шубин, стоя на высоком крылечке, присоединился к нему. Так-то и без напоминания свершил бы привычный, как оказалось, обряд. А как не свершить-то, если прямо перед ним, через дорогу, да за невысокой беленой стеной возвышался устремленный золотыми куполами к небу храм.

Это был тот самый Боголюбовский монастырь; один из рукотворных памятников великому князю Андрею Боголюбскому. Нынешний Великий князь сидел в Москве, во Владимире же… Мысли Николая с горних вершин вернулись к земле – на ту самую дорогу, на обочине которой стоял экипаж с дружком его на облучке – Куртом Шварцевым.

– Про парня с таким экзотичным именем для наших мест потом, – решил Николай, задержавшись на крыльце, – а вот с дорогой что?..

С дорогой было непонятно. Перед глазами почти зримо представала другая, тоже под монастырскими стенами. Асфальтированная, в этом месте на три полосы, на которой никогда не кончалось движение автомобилей. Здесь же тракт был представлен плотно утоптанной лентой из литого камня, по которой за то время, пока он подставлял лицо весеннему солнцу, промчался от Владимира в сторону Нижнего закрытый экипаж, да вот теперь показался какой-то обоз из телег. Этот уже в сторону губернской столицы.

– А может, и свернет, – подумалось парню, – вон туда, куда и нам надо. Пошли, что ли? А что народу нет, понятно. Субботнее утро. Не собрался еще народ в дорогу. Да еще двадцать второе апреля (тут он чуть не расхохотался) – субботник же. Бревна носят. Только у меня замок каменный, никаких бревен нет. Надеюсь.

От спины буквально дохнуло нетерпением. Что это было? Еще одно проявление магических способностей? Или боярич сам уже готов был вприпрыжку унестись подальше от больницы в дивный новый мир и тем самым принял собственное желание за дядькино? Больше тормозить он не стал. Тем более, что попасть в дорожно-транспортное происшествие тут было затруднительно.

– Если, конечно, специально не подгадать, – опять хохотнул он, – Курт, дружище! Ты чего там застрял? Али не рад видеть меня?

Парень этот – с виду типичный русак, светловолосый и чуть курносый – был одним из той тройки приданных бояричу хлопцев, с которыми он постигал нелегкую дядькину науку. Но еще охотней принимал участие в озорных проделках наследника боярского рода. Ну, это сам Николай прежде думал, что охотно. Точнее, не задумывался на эту тему. А вообще Курт был сыном пленного германца, которого со всей семьей боярин Шубин привез в качестве трофея, охолопил, да и оставил жить в имении. Не просто так привез, не наобум. Но об этом позже – сейчас же Курт все же спрыгнул с козел так ловко, что казак рядом довольно кивнул: «Не прошла даром наука!».

Вел себя парень робко. Да он с бояричем всегда себя так вел. Ну, а Николай, чтобы не выходить из привычного образа, заграбастал парнишку, что был на голову ниже и чуть ли не вдвое уже в плечах так, что у того чуть кости не затрещали. Впрочем, силушку свою он соизмерять давно научился… разве что с той, которой сегодня ночью «познакомился», нужно было пока осторожничать. Получилось, очевидно, не очень, потому что Курт едва слышно охнул.

– Ну, и ладно, – тут же отпустил его боярич, не чувствуя почему-то ни капли смущения, – потом расскажешь, как там у вас, без меня.

Рвущуюся наружу энергию и веселье с трудом, но приглушить получилось. Для этого парень еще раз повернулся к храму и перекрестился. Дядька и Курт повторили. Ничего удивительного – у боярина Шубина все холопы были православными. А это важнее, нежели национальность, к которой они себя причисляли. Раньше. Теперь-то то же Курт для Николая был вполне себе русским.

– Да и ладно, – в очередной раз прервал его размышления дядька Михаил, – поехали, что ль? Это для тебя, Николай Ильич, болящего, целый экипаж пригнали. Знай, что ты уже здоров, так бежал бы до дома пехом. Вон – впереди моего Серка.

Серко, крепкого серого жеребца неизвестной для Николая породы, тоже можно было числить одним из наставников боярича со товарищи. Потому что кроссы ежедневные четверка отроков пробегала, подгоняемая казаком, который следовал за нею верхом. Причем Шубин знал, что и своими ногами дядька мог догнать и перегнать каждого из парней. Но нет – казак пешком не передвигается; только верхом.

– Ага, – вспомнилось почему-то из какого-то прошлого, – «Наши люди за хлебом только на такси ездят!».

Пролетка легко сдвинулась с места, ведомая одним конем – куда как мощнее Серко, но и гораздо, на вид, флегматичней. А Николаю, восседавшем на мягком диване лицом по ходу движения, это было как раз на руку. Поел, с больничными делами разобрался. Теперь можно было и расслабиться; опять погрузиться в думы. Тем более, что дядька на своем скакуне чуть вырвался вперед, а Курт первым слова не вымолвит.

Первым делом Николай «заглянул» внутрь себя. С магическим ядром разговаривать он не собирался; ругать за недавнее представление тоже. Тем более, что понимал – это он сам сотворил крест на груди. Но поглядеть и даже как-то «погладить» было приятно; что уж там говорить. От воздействия целительской магии никаких изменений ядро не претерпело – как бы парень не вглядывался. Вот если бы сразу посмотреть… но тогда он просто не рискнул. Теперь же, убедившись, что все внутри на месте, Николай обратил внимание наружу. На привычную, в общем-то, картину сельской пасторали, которую он видел чуть ли не каждый день вот уже восемь лет.

Экипаж как раз выехал из Боголюбова, и впереди были видны только поля да редкие перелески. Снег еще местами лежал по закраинам полей – где черных, вспаханных; где заросших стерней; а где и с проклюнувшимися озимыми. Во всем этом боярич, даже с обновленным сознанием, разбирался слабо. Разглядывал же, не отрываясь, потому, что вспаханная нива извлекла из памяти еще один пласт воспоминаний.

– Вот, – говорил отец сынишке, которому тогда исполнилось лет, наверное, двенадцать; или того меньше, – такой вот экипаж на всю округу один. И пашет он, считай, за десятерых коней. И свои поля опашем, и свободным, что на наших землях сидят, и соседям подсобим. Не за так, конечно. От такой помощи денег-то побольше выйдет, чем от самого урожая. Так что своими холопами и сеять то не обязательно было. Только не простаивать же земле-то, кормилице.

Отец при этом показывал на железное чудовище, которое с большой натяжкой можно было назвать трактором. Огромные железные колеса с поперечными грунтозацепами и тонкими на вид для такой махины спицами; закрытая кабина, по сути сидение в будке, на котором восседал, как на троне, Генрих, отец Курта; и… все? Ну, корпус, конечно – рама какая-то внушительная. Тогда юный боярич ничего несуразного в этом «тракторе» не увидел. Теперь же внутри себя воскликнул:

– А где самое главное?! Где двигатель?! И все, что к нему прилагается?

Воскликнул, и сам же нашел ответ на порыв души:

– Так магия, дружок! Магия рулит. Как?…

Впрочем, дальше в воспоминаниях было еще интересней.

– Батюшка, а соседи такую же махину не построят? Тот же граф Воронов, к примеру.

Парнишка уже тогда знал, что мир, в общем-то, хоть и создан Господом Богом, но зла в нем предостаточно. И людей злых тоже. Вот, к примеру, граф Воронов Алексей Степанович, по какой-то причине закусившийся с соседним владетелем. Только воинские заслуги боярина Шубина и спасали от войны родов. А точнее, от бесчестного нападения. Это отец так говорил когда-то.

– Э, не-е-ет! – рассмеялся тогда боярин, – чтоб построить такой экипаж, это своего Генриха надо иметь. А главное – разрешение от князя. Да не от нашего, а Великого – дай Бог ему здоровья и долгих лет жизни. И от Церкви тоже, чуть ли не от самого патриарха. Дойдем до дома, я тебе эти бумаги покажу. Так что по всей округе такой вот самобеглый экипаж только у нас, да князя Столетова есть. Только у князюшки нашего карета огроменная от камня магического бегает. Без коней, вестимо. Эх, и благо получилось. Прямо дворец на колесах.

– Ух, ты, – загорелись тогда глаза у парнишки, – вот бы на такой прокатиться.

– А и катался, – усмехнулся боярин, – не помнишь разве что. Экипаж-то для князя вот тут, у нас, и делали. Точнее, пригнали, а уж мы с Генрихом и оборудовали.

Почему на небогатый, и почти позабытый боярский род просыпались такие милости, отец тоже рассказал. Генриха Шварца, он же теперь Шварцев, боярин привез как ценного специалиста с германского похода. За которого пришлось-таки повоевать аж в самой Москве. Хорошо – тогда его сиятельство майор Шубин был у Великого князя в большой чести. Да и первый экипаж новый холоп оборудовал как раз для государя московского.

Тогда же отец, разоткровенничавшись, рассказал и о причинах неожиданной для всех войны с германцами. На которых кстати, навалились всем миром. Ну, который рядом с германскими землями располагался. Русское государство непосредственно с этими землями не граничила – там тонкая прослойка польская была. Но ничего, шляхта слова не сказала – пропустила войско русское.

– А все потому, сынок, – рассказывал боярин уже в кабинете, показывая те самые бумаги, – что нарушили немчуры самый страшный запрет, который наложили все царства-государства. Да и Церква – и наша, богоспасаемая, и римлянская, и, прости Господи, мусульманская тоже.

– А что за грех-то батюшка?

– На оружие богомерзкое, – сказал тогда боярин таким тоном, словно сам он в чем-то сомневается, – дальнобойное, огненного боя. То оружие, которым сам Сатана честный люд смущает.

На этом разговор как-то сам собой сошел на нет, а Николай открыл сейчас для себя две очевидные истины. Первая, это что властвующий триумвират – знать, Церковь и маги – ну, очень не хотят делиться властью. Потому и зажимают все новое, прогрессивное. Ведь снайперской винтовкой любого мага подловить можно. Какой-бы силой он не обладал.

– Ну, какие-то артефакты защитные точно есть, – возразил себе не очень активно боярич.

– Так и боеприпас можно сделать магическим.

На это возражений не последовало. Тем более, что хотелось поскорее рассмотреть вторую истину. Точнее, те самые бумаги; так сказать, техпаспорт транспортного средства. Отец тогда разъяснил дополнительно, что выписаны они на боярский род; без временного и пространственного ограничения. Езжай, куда хочу. Никаких номеров не требуется, и техосмотра со страховкой.

– Еще бы Дар у тебя проснулся, сынок, – вздохнул еще раз тогда старший Шубин.

– Вот он как раз и проснулся, – с запозданием в несколько лет ответил Николай, – значит, без куска хлеба не останемся. Но те слова об осторожности, о которой говорил дядька, нужно умножить. В десять, или в сто раз. Тут, как оказалось, прогрессоров не любят. Сильно не любят. Как бы не до костров на площадях.

Он напряг память, но ничего конкретного из нее не выудил. Разве что слухи смутные, что пропадают люди иногда; бесследно. Ну, и про дворянчика муромского тоже вспомнил, пусть и без имени.

А впереди, между тем, показалось диво дивное. Два холма, каждый из которых был увенчан архитектурным шедевром. Тот что левее по ходу представлял собой классических форм церковь; на взгляд парня, слишком великую для села. Точных цифр боярич не знал, но сотни четыре в Ославском точно жили. А размеры… ну, размахнулся боярин Шубин, подарил родному краю храм с запасом. Так, чтобы всем селом поместиться могли. Не руками же бетон месил.

Правее дороги, делившей село пополам, на другом холме возвышался родовой замок. Тоже единственный на всю округу. А может, и всю губернию. Холм этот обрывался у реки, Нерли – притоке Клязьмы. С чистейшей водой, в застойной протоке которой Коля успел уже этой весной искупаться. Без всяких проблем для здоровья, кстати. В реку с двух сторон «нырял» ров, огибавший замок подковой. Да не простой ров, а тоже одетый в камень – глубокий и полный воды. По сути, это был рукотворный рукав Нерли. Там даже рыба водилась. Но раков не было – негде им было прятаться. Высокие стены; башни, выступающие по углам… Крайняя справа, у реки – сторожевая; вообще на минарет смахивает. Понасмотрелся он на них… когда-то, и где-то.. Башня эта еще и водонапорной была. Как именно подавалась вода туда, наверх, боярич не знал – не интересовался прежде.

– Тоже магия, наверное, – пожал плечами парень, жадно пожирая глазами картину впереди.

На башню он бегал, и не раз. Вид оттуда был… Даже владимирские церкви разглядеть можно было, не только боголюбовские. А еще – подвалы! По большей части пустые. Отец-то размахнулся, а складывать было особо и нечего. Зато вся дворня – не знал пока сколько человек боярич – свободно помещалась в замке.

– За пределами его только во-о-он то оказалось, – сообщил непонятно кому Коля, – свинарники там, коровники. Кузница тоже. И это батина работа. На века свинарники-то сработаны. Хотя в замке тоже мастерская есть. Он же гараж, в котором ценное имущество хранится. Вот там папашка Курта и хозяйничает.

Боярича встречали. Наверное, все, кто сейчас был в замке. Навскидку человек тридцать. У распахнутых настежь ворот, в которые экипаж вкатился по каменному же мосту, никого не осталось. Означало ли это, что бояться врага здесь, в самом центре Руси было некого? Николай почему-то так не считал. Но говорить об этом громко не стал. Поднялся с сидения, оглядел двор и людей в нем с высоты своего роста, и чуть поклонился.

– Ну, здравствуйте, люди добрые…

И только потом спрыгнул на камень, которым была покрыта небольшая площадь перед крыльцом. Где, собственно, и собралась вся встречающая компания. Боярич прошел вперед запряженной лошади и другой, с которой так и не слез дядька; остановился. Медленно прошелся взглядом по лицам. Узнавал каждого; и с каждым добавлял по файлу воспоминаний. Чуть останавливался на отдельных физиономиях – знаковых, так сказать. Товарищи по играм – Темка и Захарка; управляющий, дядька Арсентий; баба Нюра; Анфиса, официальная, можно сказать, сожительница отца. На этом лице хотелось остановиться подольше, но сдержал себя, не выделил ничем. Взяв за реперную точку лицо бабы Нюры, обратился ко всем, повысив голос:

– Живите, и работайте, как при батюшке моем жили. Постараюсь, чтобы хуже не стало. А там – как получится.

Последнее, конечно, не вслух – зачем людям настроение вперед портить. Он действительно собирался укорениться здесь так, чтобы хорошо и привольно было и ему, и всем, кто его окружает. И кто заслужит этого, конечно. Хотя с чего начинать, пока не знал.

– Ну, с чего-то ведь надо. Вот, в баньку бы, – вспомнил он про знак на груди, – больничный запах смыть.

Вообще-то никакого запаха и не было. В комнатке, в которой беспамятное тело боярича провело несколько дней, никаких лекарств не было. В прошлый раз были, а теперь… разве что ладаном пропахло чуть-чуть, да свечами.

Паузу, затянувшуюся, опять-таки за воспоминаниями, прервала баба Нюра. Переваливаясь, как утка, но очень шустро она сбежала по лестнице. Подступила к парню и, обняв, попыталась прижать его буйную головушку к груди. Ага, щаз! Лет пять назад у нее, быть может, что-то и получилось бы. И получалось, кстати. Теперь же к теплой груди, закрытой поверх какой-то теплой одежонки еще и фартуком, ткнулся лишь пупок боярича. Вот откуда-то оттуда, снизу и прозвучали невнятные, но такие проникновенные в своей искренной печали всхлипы да рыдания. Изо всего Николай разобрал разве что «сиротинушка». Отстраняться не стал. Дождался, когда баба Нюра, которая рядом оказалась такой миленькой старушкой, что скребла-скребла по сусекам, да и наскребла на колобок – в собственном лице – отступила на шаг, не отпуская рук от ладоней боярича. В которых, однако, могла зацепить только что за три пальца на каждой.

– А мы ждали, так ждали, Николай Ильич, – всхлипнула она еще раз, – все глазыньки проглядели. Ой, да я сейчас и на стол велю накрывать…

– Да ты что?! – вроде как притворно испугался Николай, – я же только что курицу твою съел, с пирогами. А вкусно, баба Нюра… половину костей так и скушал.

Он аккуратно вынул правую ладонь из старушечьей, и похлопал себя по животу. А потом поспешил порадовать повариху:

– Вот сейчас в баньку схожу, а потом и за стол. Соскучился я по твоей стряпне, баб Нюр, – потом, после небольшой паузы, – и по тебе тоже.

Старушка буквально заалела щеками, а рядом с ней кашлянул подкравшийся незаметно Арсентий. Ну, это он, наверное так думал, что незаметно. Боярич-то каким-то образом контролировал все и всех вокруг; даже у раскрытых ворот.

– Здравствуй, Арсентий Палыч, – кивнул парень мужчине возрастом лет сорока пяти-пятидесяти.

Сколько помнил себя боярич, человек этот, холоп по магической клятве боярскому роду Шубиных, всегда куда-то спешил; и лицом и телом показывал великую занятость. Потому, наверное, при такой должности и не наел живота. Был сухощавым, юрким, как ртуть, и с неизменно строгим выражением лица. Кроме тех моментов, когда разговаривал с боярином. Или вот как сейчас – с Николаем.

– И вам здравия на многия лета, – поклонился он чуть ли не в пояс, – баня, считай, готова. Чего прикажете подать туда?

Парень завис буквально на мгновение. А потом кивнул на стоящую рядом повариху:

– Пусть квасу от бабы Нюры принесут. Холодного. Лучше ничего и не может быть.

Бабка просияла круглым лицом, и шустро засеменила в замок. Управляющий же притормозил парня. Еще с одним вопросом, который задал с заметным напряжением в голосе:

– Кого прикажете прислать в помощь вам, Николай Ильич? Может, Анфису Никаноровну?

– Оба-на! – чуть не вслух вскрикнул боярич, – а че – так можно?

Он, быть может, и согласился бы – выскажи такое намерение сама красавица, да без свидетелей. Сейчас же только мотнул головой:

– Нет, Арсентий Палыч. С Анфисой Никаноровной я за обедом поговорю. Заодно урок французского языка повторим, да манер благородных. Не возражаете, Анфиса Никаноровна?

Анфиса Никаноровна не возражала. Напротив, чему-то сильно обрадовалась, заалев щечками почти так же интенсивно, как повариха. Ну, и недоумение на красивом, аристократичном лице проступило – вспомнила, наверное, что последний урок французского языка провела с парнем года три назад. Потом и сама она, а главное – боярин – отстали от школяра, возложив дело воспитания на дворянскую школу.

– А в баню я с дядькой пойду. Как, дядь Миша, не забоишься меня с веником?

Сказал, и сразу подумал – зря он это, про веник. Веника-то казак, может быть, и не боялся, а вот магию в неопытных руках отрока…

Но куда деваться, пошел. Даже коня не сам в конюшню отвел, а сыну своему, Захарке, поручил. Захар был третьим соучеником из «учебного класса» казака. Самый мелкий из четверки; верткий, как вьюн, и единственный, которому хоть как-то поддавалась наука «танца» с двумя клинками. Хотя до отца, конечно, ему было, как до… Но Николаю было еще дальше. До сегодняшнего дня.

– А там посмотрим, – ухмыльнулся он; и уже вслух, – пойдем, дядька. Только на ворота кого-нибудь поставь. А то последнее добро у сиротки унесут.

Дядька Миша как ветром пронесся по двору. Люди в основном разбрелись еще раньше, но двое караульных, которым кроме как к воротам идти было некуда, зашуршали, как электровеники – пока не остановились на посту у ворот, как и положено. «Рубильником», кстати, послужили два хороших таких леща от дядьки. Не сильных, но обидных. Вообще-то для бывших казачков, которых отставной десятник Дементьев сам и привел к боярину, такой подход к службе – в виде подзатыльников – был внове. Так что они, кажется, больше удивились, чем обиделись.

– Ничего, – чуть кровожадно пообещал им, да и вообще всем в замке Николай, – вы еще и не так удивитесь.

Но этих слов не услышал даже дядька, закрывший за ним дверь в баню.