Текст книги "Боярский сын. Часть первая: Владимирское княжество"

Глава 5

Столовая, в которую боярич Шубин попал, ведомый памятью отрока и теми самыми запахами, размерами была…

– Квадратов сто пятьдесят, – оценил боярич наметанным (кем-то и когда-то) взглядом, – но обстановка скудновата, да.

Посреди чуть вытянутой в сторону нескольких таких же стрельчатых окон комнаты находился стол на двенадцать персон. Это Шубин уже не прикидывал – просто посчитал количество стульев у него. По пять по двум сторонам, да по одному у торцов. Вот у дальнего, за спинкой чуть отставленного стула, стояла женщина. Анфиса, полюбовница покинувшего этот мир боярина Шубина. Это младший Шубин прежде так думал. Теперь же бродили в нем смутные сомнения на этот счет, подогреваемые прежде всего тем обстоятельством, что женщину эту с вдовцом боярином связывали и какие-то сугубо деловые отношения. Какие? Вот после обеда боярич и собирался выяснить.

Пока же он не без удовольствия окинул взглядом стройную…

– Да чего уж там – шикарная у нее фигура, – отметил он не в первый уже раз, – особенно вот сейчас, подчеркнутая светом из окон. Лицо, конечно, видно не так отчетливо в полутени, но и так оно мне хорошо знакомо. Сколько раз сидели за этим столом напротив друг друга, по правую, да левую сторону от отца. А больше на таких вот обедах… нет – никого и не припомню. Чего же она теперь вот так… дистанцируется? Боится? Ну-ну…

Сам боярич остановился на мгновение, склонил голову, и поздоровался по французски, с неповторимым акцентом, рожденным смешением рас и народов в Иностранном легионе. В котором, как оказалось, боярич Шубин, несмотря на свои неполные шестнадцать лет, прослужил полные пять лет. И даже гражданство французское получил. Но оставаться в стране лягушатников не пожелал; вернулся к родным березкам, да осинкам.

– Точнее – березам, да соснам, – поправил он себя без всякого изумления, – поскольку основными лесообразующими породами во владимирской губернии составляют сосна, да береза. Даже процентное соотношение знаю. Но сейчас не об этом. Сейчас пожрать бы чего поскорее. Как это там будет по-французски?

Нисколько не сомневаясь в праве занимать «коронное» место за столом, Николай отодвинул стул, уселся за него, пожелал Анфисе (тоже по французски) приятного аппетита, и набросился на еду – то, что уже стояло перед ним на столе. А стояли пока только холодные закуски. Как-то – нарезанная тонкими пластями свинина; грибы с лучком, политые духмяным маслом; копченая белорыбица, уже лишенная шкуры и костей, и нарезанная куда толще… И много чего еще такого, что просто нанизывай на вилку, да кидай в рот. Разве что хлеб – явно только недавно из печи – Николай брал руками, да откусывал внушительными кусками. Ел, можно сказать, жадно, но аккуратно.

Анфиса же, чуть помедлив, уселась, только когда ей на помощь поспешила холопка. Еще чуть отодвинула стул, а потом и придвинула, как даме было удобно. Прислужницу, кстати, звали Марфой, и Николай когда-то был с ней знаком… более, чем близко. Показалось, или нет парню, но женщина в полудюжине метров от него смотрела на него теперь не только с любопытством, но и с немалой долей осуждения. Лицо ее было по прежнему в тени, и боярич подумал было встать, да испробовать свой дар еще раз – на шарах-светильниках, что были расположены попарно на противоположных длинных стенах столовой.

Но тут как раз принесли первое горячее блюдо – уху, в которой янтарный бульон был насыщен до такой степени, что им одним, вприкуску с хлебом, можно было насытиться до отвала. Но это обычному человеку. Парню же, после баньки, да пережитых треволнений, да с потраченной на светильники энергией, что для неофита, скорее всего, было немалым достижением… Тут Николай зачерпнул ложкой кусок рыбицы – тоже лишенной костей – и понял, что в ухе, оказывается, бульон не самое главное и вкусное…

На второе было… тот самый бараний бок, о котором не раз читал в книжках; да с картошечной, посыпанной зеленью… В общем, на время парень отключился от всего. Особенно от тяжких мыслях о грядущем. Которые, впрочем, тут же вернулись, как только опустевшее блюдо ловко выдернула из-под его рук еще одна «близкая знакомица» – Наталья. Она же и спросила, с медом в голосе:

– Анна Васильевна спрашивает – что подавать к десерту? И что пить будете? Чаю? Или отвару?

Спросила у боярича; на Анфису даже не смотрела.

А вот парень на женщину как раз и посмотрел. И заговорил – впервые после того, как подцепил на вилку первый кусок буженины:

– Я бы чай на балконе попил; на свежем воздухе. Там как раз сейчас солнышко пригрело. Не возражаете?…

По имени женщину старше него на десяток лет парень называть не стал; отчество же Никаноровна, как сейчас подумалось Шубину, никак не могло подходить ей. Почему? Ну вот решил так, и все. Говорил он по-прежнему на французском. На нем же Анфиса и ответила; естественно с безукоризненным парижским говором:

– Почему бы и нет, Николай Ильич. Там и поговорить можно будет. Если вы не возражаете, конечно.

Боярич не возражал, и скоро они сидели тоже вот так, напротив друг друга, только гораздо ближе. Столик на балконе, куда пришлось идти через круговую анфиладу мимо четырех дверей, был небольшим. Как раз, чтобы на нем мог разместиться самовар, два заварочных чайника, да все, что полагалось к чаепитию. Холопок боярич отослал. Сказал, что не маленький – сам разлить чай сумеет. Почему два заварочных чайника? Да потому что вкусы двух особ, приближенных к боярину Шубину, были давно известны. И сейчас в чашке тонкого фарфора, который своими изящными, но крепкими пальцами держала Анфиса Никаноровна, в настое, гораздо больше было душистых трав, чем собственно зеленого чая. Боярич же предпочитал и кружку побольше, и напиток покрепче. В смысле – круто заваренный черный чай с тонким оттенком трав.

– Итак, – начал Николай уже по-русски, наполнив обе чашки, – вы что-то мне хотели сказать, Анфиса… Никаноровна?

Почему-то последнее парень произнес с вопросительными интонациями. И, как оказалось, не зря.

– Если вам интересно, Николай Ильич, – мягко, и как-то грустно улыбнулась женщина, – то Анхель Николас фон Штамберг. Баронесса… в прошлом.

– Разве баронессы бывают… «в прошлом»? – чуть удивился Шубин.

– В моем случае – да, – улыбка на губах Анфисы исчезла, а грусти стало гораздо больше, – Баварское королевство… которого больше нет. Всю аристократию в нем уничтожили, а кто каким-то образом уцелел, объявлен вне закона. Во всех странах, где закон вообще существует. По крайней мере, в Священной Римской империи, и Великом русском княжестве. Которые королевство и уничтожили. Впрочем, об этом вы наверное могли узнать на уроках новейшей истории в школе.

– Ну, как-то так, – кивнул боярич, никогда не отличавшийся прилежанием в обучении.

– Ну, или батюшка ваш мог рассказывать?

На это боярич отвечать не стал. Как-то стыдно было сейчас говорить о том, что последние лет шесть – как раз после возвращения боярина из германского похода – воспитанием Николая занимался в основном дядька Михаил. Но Анфиса, или баронесса фон Штамберг, что-то почувствовала, или поняла по изменившемуся выражению лица. Потому поспешила продолжить, раскрывая тайны, как оказалось, почти семейные.

– Так вот, – говорила она все с той же грустинкой в голосе, – мне повезло, что Мюнхен, а вместе с тем и университет, в котором я обучалась, штурмом взяла именно русская дружина. И что я попала в качестве пленной в руки вашего батюшки.

– И что – он никому не стал говорить о том, что сидящая сейчас напротив меня женщина урожденная баварская баронесса? Господи, да какая же она немка? Она же…

Как-то Николай привык уже соотносить свои впечатления от старых-новых лиц, окружавших теперь его, с лицами, чем-то запавшими в памяти и Виктора Николаевича Добродеева, и еще пары, а может и больше того личностей. Больше всего из кинофильмов, куда актеров подбирали как раз с характерными такими физиономиями.

– Немка? – усмехнулся сейчас он внутри себя, – да какая же она немка?! Казачка донская – вот это в точку.

Фамилии актрисы, сыгравшую главную героиню в «Тихом доне» он сейчас не помнил (хотя, если покопаться в общей памяти…), но вот сейчас словно именно она сидела напротив него. Здесь, на освещенном апрельским солнцем балконе, это было особенно заметно. Как и живой, задорный характер, который бывшей баронессе приходилось всеми силами сдерживать. Потому что положение ее в замке боярина Шубина и прежде было… непонятно каким, теперь же и хуже того…

– Получается, – продолжила баронесса, поняв, что парень напротив нее сделал какие-то выводы, – что у нас с вами, Николай Ильич, общие проблемы. И что залогом моего выживания… да что там говорить – вообще существования! – есть благоденствие ваше как главы боярского рода. К слову, когда русские дружины ушли из Баварии, и передали земли власти Рима, там случилась резня, какой давно уже не было. Так что идти мне, если погоните вы…, или кто-то другой из этого замка, будет просто некуда. Это ваш батюшка, человек мудрый и отчаянно смелый, приютил у себя несчастную девушку, которая просто не имеет право на существование. Правда, теперь я Анфиса Никаноровна Поспелова, поместная дворянка Малороссийского княжества, единственная дочь его товарища, погибшего в походе. Связанная с боярином Шубиным Ильей Николаевичем десятилетним договором, зафиксированным надлежащим образом у мастера Разума.

Вопросов у боярича была тьма, и с каждым словом бывшей баронессы все больше и больше. Первый же звучал так:

– А сами вы…, Анфиса Никаноровна, Одаренная?

Согласно неписаным правилам, вопрос был совсем не этичным, о чем женщина вербально сообщила поджавшимися губами и опустившимися их кончиками. Но ответила:

– Да, Николай Ильич. Может, потому, ваш батюшка и… пригрел меня в этом замке… несмотря на известные… сложности.

– Я бы и сам такую красоту «пригрел» бы, – чуть усмехнулся про себя парень.

На что баронесса на долю секунды опять плотно поджала губы. Но продолжила вполне спокойным голосом:

– Мне подвластна магия Разума. Так в Европе Силу Одаренных называют, – парень кивнул; что такое магия, он представлял себе очень хорошо; из книг, конечно – начиная с «Властелина колец» Толкиена, – невеликая, всего второго ранга. К тому же в университете я изучала историю. Конкретно историю магии. Потому, наверное, и стала интересной для боярина.

– Почему же? – попросил конкретики Николай.

– Батюшка ваш, Илья Николаевич, искал пути восстановления Силы Одаренного. Говорил ли он вам, что в германском походе ему, как сильному Одаренному Земли противостояли такие же, а может, и более грозные противники? Маги. И что-то в душе, или самой сути Одаренного боярина повредилось. Не сразу. И незаметно для окружающих. Но сам боярин почувствовал… Нет, как стало известно мне впоследствии, он точно знал, что Дар его стал гаснуть. Ну, и потом, в битве у Перешейка… точнее, после нее, когда усилиями Ильи Николаевича и был образован новый Канал, отделивший крымские земли от Дикого поля, разрушения эти стали стремительными. Которые, скорее всего, и привели к его кончине.

– А вы, стало быть…

– А я помогала Илье Николаевичу в его изысканиях, – невежливо перебила боярича женщина, – и здесь, в родовой библиотеке, и в разъездах, на которые, как я понимаю, он тратил большую часть доходов от земель.

– Это ведь не все? – спросил Николай, – я имею в виду договор десятилетний?

– Конечно, – пожала плечами бывшая баронесса, – за прилежание в работе боярин договором обещал через десять лет «пристроить» меня, с приданым в две тысячи золотых. Если я, конечно, захотела бы уйти. И пять тысяч, если бы мы нашли то самое средство, или ритуал, которые искали.

Боярич не стал спрашивать – захотела бы уйти Анфиса при любом раскладе через оставшиеся четыре года. Вопрос он задал другой:

– Но хоть каких-то результатов вам достичь удалось?

– Много интересного довелось увидеть, услышать, и привезти сюда, боярич, – кивнула Анфиса, – но…

– Я почему спрашиваю, – помахал рукой парень, – откровенность на откровенность. Дело в том, что я сегодня… ну, или в тот день, когда батюшку хоронили, что называется, прорвался. То есть, Одаренным стал. Или магом – если по вашему.

И в качестве доказательства поднял кверху правую руку с поджатыми, кроме указательного, пальцами, и подал в последний малую толику силы. Малую, но достаточную, чтобы на кончике перста зажегся пучок «бенгальских огней». Бросил, конечно, предварительно взгляд наружу, за пределы балкона – не подглядывает ли кто. Но нет, в пределах видимости, а последняя была шикарная – панорама деревенской идиллии субботнего дня, когда на полях не было ни единицы рабочей силы – никого не было.

А женщина напротив поднесла ко рту руки, из-под которых послышалось негромкое «Ах!». Чего было больше в этом возгласе – неверия? изумления? надежды? Наверное всего вместе. Ответа же боярич потребовал немедля.

– Видите ли, Николай Ильич, – ответила Анфиса больше небольшой паузы, уже не высказывая в голосе никакого волнения, – случай ваш исключительный. Не скажу, что такого не было, но… Мне такие встречались и во время учебы в университете, и в наших поездках с боярином. Проблема же магов, или Одаренных, чей Дар проснулся в столь… скажем так, отнюдь не в младенческом возрасте, заключается в том, что развитию такой Дар практически не поддается. То есть, каким вас Господь бог одарил, таким и останется.

– В чем же причина, Анфиса Никаноровна, – не сумел сдержать вздоха боярич, – известно ли это современной науке? Или все ограничивается объяснением церковных служителей?

– Есть общепризнанное мнение, – осторожно, словно выбирая слова, – начала объяснять баронесса, – что Дар у Одаренного, даже «проснувшегося» столь поздно, присутствовал изначально. И выявленный в юном возрасте – чем раньше, тем лучше – обладает гибкой структурой. Которая со временем, без должного влияния извне и изнутри, так сказать, костенеет. И что со временем даже интенсивные тренировки Дара не то что не помогают – могут вообще повредить его. Что может привести Одаренного даже к гибели. В любом случае, Дара своего такой маг лишится. Тому есть множество примеров.

Не сказать, что Николай застыл от ужаса. Хотя внешне, быть может, это именно так и выглядело. На самом же деле он непроизвольно, продолжая слушать Анфису, скользнул сознанием внутрь себя, к клубку, или источнику Силы. Картина там ничем не изменилась. Разве что искорки вели себя чуть возбужденней, срываясь из общего облачка по каналам. Но это было понятно – последние слова Анфисы настроения парню не добавили. Но и не сказать, что так уж сильно задели его.

– Хоть какой-то Дар есть, – успокоил себя боярич, – да и без него прожили вот уже сколько лет… на четверых… а может быть, и больше. Прорвемся.

Куда именно собирался прорваться Николаич, сообщить самому себе он не успел. Раньше задал вопрос баронессе:

– Скажите, Анфиса Никаноровна, стоит ли… попридержать эту новость… ну, о пробуждении Дара?

– Нет конечно, – решительно отмела, в том числе рукой по воздуху, баронесса, – донесут вперед вас самих, будет только хуже. А может, что-то уже и знают. Так что в первый же день в школе, надо довести это до кого следует. А вот какого уровня ваша Сила будет… Видите ли, Николай Ильич, в мире не принято хвалиться уровнем Дара. По крайней мере, до тех пор, пока Одаренный не займет определенного места в обществе. С другой стороны, многие напротив, хвалятся своей Силой. Но это ведь не ваш вариант? Не сможете вы сейчас достать молнией вон… хотя бы до купола храма?

Она показала на блиставший над синим куполом золоченый крест, до которого от балкона было никак не меньше четырех сотен метров.

– Я и до ворот-то не достану, – усмехнулся Николай, – да и вообще, молнии мне не под силу. Пока.

Последнее он сказал только себе самому. Потому что в утверждения Анфисы о неспособности великовозрастных юнитов к развитию почему-то не поверил. Может, в силу материалистического воспитания (в основном), которое утверждало, что «все в мире течет, все развивается». Или изменяется. Не суть важно.

– Да и не стал бы я молниями в храм разбрасываться. Люди не поймут. Вам же, Анфиса Никаноровна, могу пообещать. Если земли, и замок останется за мной, за родом бояр Шубиных, то договор ваш с батюшкой я исполню, как и было им исполнено. Потому жду от вас помощи.

– Какой же, Николай Ильич?

– Ну, во первых, мне нужно знать побольше про Одаренных, про магию. Особенно родовую. В школе, как я убедился уже давно, знаний много не дают. Предполагаю, что на уроках, что проводят исключительно для Одаренных, та же самая история наблюдается. И учат их самому нужному и сокровенному дома, в родах. Договорились?

– А что во-вторых? – улыбнулась баронесса.

– А во вторых, уважаемая, надо мне отыскать в законах Великого русского княжества такой, что оградил бы меня от опекунов. До совершеннолетия, конечно. Тогда и разговор с вами продолжим, Анфиса Никаноровна. Согласны?

– Куда я денусь, Николай Ильич? – вздохнула женщина.

– С подводной лодки, – улыбнулся Николай; но этого Анфиса, конечно, не услышала.

Глава 6

В коридоре Николая ждали дядька Михаил с управляющим, Арсентием Палычем. Последний разве что не приплясывал от нетерпения. Боярич глянул на дядьку: «Чего это он?». Тот только пожал плечами. Ну, и лицо сделал чуть виноватым. На что боярич выудил еще одно воспоминание из фильма: «Не виноватая я, он сам пришел!». В смысле, сам узнал.

– Ты что-то хотел, Арсентий Палыч? – спросил парень, уже догадываясь, каким будет ответ.

– Ну, так говорят, что Дар теперь у вас есть, Николай Ильич, – уставился мужчина снизу вверх в лицо парня с нескрываемым нетерпением.

Кто именно доложил управляющему эту новость, боярич выпытывать не стал. Скорее всего, тот парнишка, что прислуживал в бане.

– Есть такое дело, – кивнул он, поворачивая к выходу с этажа, и вообще из донжона, – но в чем срочность? Вы, Арсентий Палыч, аж побледнели.

– Ну как же! – всплеснул руками мужчина, семенящий чуть позади боярича, – земля-то не ждет. И наша, и у свободных, и у соседей, с кем ряды установлены. А неисполнение их, сами знаете… Оно, конечно, Одаренного и со стороны нанять можно. Но тут ваша воля и слово нужны. Да и прибыли тогда никакой не видать. Как бы в убытки не влезть.

Боярич не знал, но предполагал, что дело там пахнет солидными штрафами. Хотя сам он почему-то не считал транспортное средство, он же «трактор», таким уж воплощением прогресса. Может потому, что перед глазами вдруг предстали очередные кадры – со сборочных конвейеров тракторных и автомобильных заводов; с полей, на которых уступами, непреклонно движутся комбайны, и вереницей по разбитым проселкам переваливаются на ухабах грузовики, полные зерна. Но управляющему он сказал, конечно же, совсем другое:

– Понимаю вашу заботу, Арсентий Палыч. Потому сейчас прямо к мастерским и идем. Посмотрим, как там дело обстоит. Но только по этому вопросу. Со всем остальным позже, ближе к вечеру. В кабинете батюшкином и доложите, как у нас дела обстоят. Договорились?

Управляющий аж сбился на шаг позади него. Может, что-то и хотел сказать, но подавился словом. И неудивительно – боярин Морозов так с холопом, даже и такого высокого по местным рамкам ранга, говорить бы не стал. Приказал бы и все. Так что в двери, которые скользнувший вперед дядька открыл перед бояричем, под яркие, но еще не жаркие лучи солнца процессия вышла гуськом. Впереди боярский сын, за ним дядька Михаил, и последним Арсентий Палыч, едва успевший выскользнуть в проем. Ему старый казак дверь с тугой пружиной придерживать не стал. Во дворе изменений никаких не было. Разве что на ступенях никого не было. А пара холопов, находившихся на каменной площадке перед центральным зданием замка, тут же приняла деловой вид, и исчезла в каких-то помещениях, что скрывала в себе замковая стена. По правую от боярича руку. Он же, вместе со спутниками, повернул налево, где на всю половину стены, то есть метров сорок, не меньше, скрывалась за искусственным камнем механическая мастерская. Ну, и гараж одновременно. На последнее указывали ворота, в какие вполне мог проехать «Камаз» или, к примеру, «Кировец».

Транспортное средство, рожденное «гением» привезенного из германский земель холопа, было гораздо меньших размеров. Это Николай точно помнил. Потому что ему, как сыну хозяина окрестных земель, и этого самого «трактора» позволялось иногда посидеть рядом с «трактористом». Нужно признать, что к игрушке этой, дававшей, впрочем, неплохой доход, боярич быстро охладел. Ну, не было у него тяги ни к технике, ни в общем к сельскому хозяйству. Иное дело один из «четверки мушкетеров», сынишка того самого гения, Курт. Вот этот любую свободную минуту – которая появлялась после тренировок с бояричем и его же проказ – проводил именно здесь, с отцом.

Он сейчас и открыл дверь, отстоящую от ворот метра на два. Тоже железную, и снабженную внушительным замком. Сейчас этого замка на дужках не было, и створка, несмотря на внушительную толщину и вес, легко провернулась, открывая полумрак механической мастерской. Тут тоже были окошки – но уже горизонтально ориентированные и под самым потолком. Который в высоту достигал метров шести.

– То есть, – прикинул Николай, – двух внутренних этажей стены; иди половины ее высоты. Солидно. А чем это наш гениальный механик занимается?

Прежде, чем подойти к тому уголку в дальней части помещения, где сидел спиной к вошедшим герр Генрих Шварц, он же Егор Шварцев, боярич поднял голову, попытавшись найти и здесь волшебные шары. Потому что понимал, что освещенности в этом здании ну никак не хватает для работы.

– Если только ворота, да двери открыть. А зимой? – задал он себе вопрос, – ага – от они, родимые.

На противоположной, глухой стороне огромного помещения действительно обнаружились искомые светильники. Конечно, без привычной уже парню бронзовой, или позолоченной мишуры, но вполне себе функциональные.

– Наверное, – поправил себя боярич, – иначе зачем бы они тут висели. Да и помнится, что одна – вон за тем столом, где сейчас сидит дядя Генрих – точно горела. Спить он, что ли?

Он поводил взглядом по сторонам; увидел у двери какую-то трубу – метров двух длиной. Прежний Николай схватил бы ее, наверное, только для того, чтобы размахнувшись, со всей одури вдарить по железной воротине. Единственно, чтобы со злорадством поглядеть, как вскочит со своего места пожилой механик. Но теперь в теле боярича был другой человек.

– Или несколько человек, – механически поправил себя Николай, – и прут этот, нужен мне совсем для другого.

Действительно – предполагаемая труба, где-то на полдюйма, оказалась чем-то вроде ломика. Только без заостренного и сплющенного концов. Но для боярича, для его эксперимента, вполне подходила.

– Только бы не разбить, – успел он подумать, касаясь тяжеленной железякой стекла, или иного материала, из которого был изготовлен светильник.

Выдохнув излишки воздуха из груди, он даже напрягся – словно готов был чисто физически вытолкнуть из себя толику искр. На деле же напряжение нужно было совсем иное, не до конца понятое Одаренным, но вполне работающее. Подчиняясь команде новоявленного мага, искры, скопившиеся вокруг ядра в его груди, приняли то самое упорядоченное движение, о котором говорилось в учебнике по физике.

– Кажется, за шестой класс, – не стал углубляться в кладовые памяти парень, – но это не важно. А важно, что я действительно вижу, как искры эти добираются до ладоней, и исчезают в железяке. Наверное… Ну, точно в ней – иначе, отчего бы светильнику так ярко не засиять?

Этот светильник был крупнее тех, что остались светящимися в бане раза в два. Ну, и искр, или Силы в них боярич влил соответственно. Приход-расход пока отмерять он не умел; сориентировался по времени. А именно – секунд десять, и эта часть гаража была освещена не хуже, чем…

– Майн гот! – воскликнул кто-то за спиной, – неужто этот мальчишка…

Николай резко развернулся, и Генрих, который оказался за эти секунды рядом, растерянно, и даже испуганно замолчал. Боярич Шубин германских языков, ни одного, не изучал; как и Виктор Николаевич Добродеев. Ну, за исключением общеизвестных фраз из тех же фильмов и анекдотов. Но сейчас понял механика хорошо.

– Мальчишка?! – повторил он, покатав желваками на скулах.

Так, что видно было – пожилой холоп готов был под этим взглядом рухнуть на колени. Как и сын его рядом, на которого перевел взгляд боярич… нет – боярин настоящий, из рода Шубиных. А за ним и управляющий склонился в поклоне. А казак рядом с ним лишь склонил голову, но выглядел озадаченным; и, кажется, в чем-то обрадованным.

– Простите, господин, – проговорил с отчетливым акцентом Шварц-старший, – от волнения я это. И от осознания того, что дело отца вашего, боярина Шубина, не будет загублено. Еще раз прошу простить великодушно. Более не повторится.

Николай взял паузу, а потом кивнул:

– Хорошо. Забудем. А теперь расскажи, о каком таком деле отца моего ты сейчас говорил?

Он опять повернулся к светильнику, одиноко светящему на стене; переходить к следуюшему, и повторить опыт, как хотелось недавно, передумал. Ко времени вспомнил, что говорила Анфиса – не показывать всех своих возможностей. И хотя во всех стоящих здесь он был уверен… ну, почти на сто процентов… но кто-то же ведь управляющему о его одаренности донес?

Взгляд его опустился вниз – на темнеющую прежде груду металла. Которая под светом оказалась самым обычным токарным станком.

– Ха! – хмыкнул он про себя, – самым обычным. Вот здесь, в центре России, явно забывшей перескочить из средневековья в просвещенный век? Понятное дело, что этот станок, и все остальные (тут он посмотрел вправо, и влево, отметив и сверлильный, и плоскошлифовальный, и…) трофеи с германской войны. Однако откуда сам Николай знает о предназначении каждого? И не просто знает, а прямо сейчас готов подступить к токарному, установить куда надо металлическую заготовку, и изготовить… Да хоть что изготовить, что подвластно мастерству токаря-фрезеровщика шестого разряда. Лишь бы резцы подходящие были, да чертежи точные.

– Так что там, про дело отцово?

– Прошу, господин, – опять склонился в поклоне механик, – там все, что мы обсуждали с Его Сиятельством, господином боярином.

– Ну, пошли, посмотрим, – разрешающе кивнул Николай, забросив ломик на плечо.

Как оказалось, не зря. В том углу, где механик, оказавшийся еще и инженером-конструктором, организовал для себя рабочее место, было тоже темновато. И свет единственной лампы туда не доставал. Зато здесь, прямо над столом, или верстаком, была другая; пониже. Настолько, что боярич, привстав на кончиках пальцев ног, сумел бы достать до нее. Наверное. Потому что проверять этого он не стал, решил еще раз проверить свои способности. Так сказать, дистанционно. И светильник над столом послушно загорелся. Осветил то, на что герр Шварц смотрел с гордостью.

А боярич про себя присвистнул:

– Это что за смесь бульдога с носорогом? Или ежа с ужом? Неужто батя решил с трактора на автомобиль пересесть?

В общем, на первом, и самом большом чертеже, почти картине, была изображена карета, или тарантас, или… В общем, экипаж, у которого передняя часть никак не совмещалась с живыми движителями. То есть, не было козел, или облучка; дышла, и многого еще чего, перед чем даже обновленная память Николая спасовала. Зато было что-то вроде выносной остекленной будочки, которая, очевидно, представляла собой кабину транспортного средства.

– Ну, и что это за угре… в смысле – что вы с батей хотели изваять?

– Боярин Илья Николаевич в последнее время много путешествовал, – начал Генрих Шварц издалека; кстати – на немецком, на котором у было удобней изъясняться; боярич не возражал, – здоровье его, увы, не совсем способствовало этому. А в планах его были поездки в совсем дикие места, где дневные перегоны могут быть куда как короче, чем расстояние от одного села, или городка до другого. А на этом вот…

Механик ловко выдернул из стопки листов – плотных, размером в половину ватманского – другой чертеж; уже с размерами. Пусть и не в том формате, к каким привык работать… ну, скажем, токарь шестого разряда, но было вполне понятно. Да хотя бы исходя из размеров походной кровати, которая занимала куда как меньше половины этого минивагона.

– Ну настоящий автодом, – восхитился было Николай, и тут же был перебит немцем:

– Вот тут все показано. И спальни две, и удобства все. В общем, господин, вместе с охраной из пяти человек, и механиком можно было бы вполне комфортно передвигаться. Да хоть и до самого Великого океана.

– Да неуж-то, – фыркнул негромко Николай.

Кое какие знания из географии и истории завоеваний российских княжеств все же закрепились в памяти. И сейчас по короткому размышлению, он был вынужден признать – в словах немца смысла было достаточно. Потому что в этой России хотя бы часть из двух извечных бед русских была изжита. Силами и уменьями Одаренных стихии Земли были построены магистральные дороги – куда там автобанам! Хотя бы по той причине, что прочность их была проверена уже веками. Ни Ермака, ни Хабарова в этом мире не случилось. Может, люди эти и родились на просторах Руси, но раньше от западных границ на восток протянулась широкая… как определил сейчас Николай, шестиполосная дорога очень даже высокого качества. И разведка, да освоение Сибири шло как раз по мере строительства этого трасса.

– Промахнулись, конечно, немного, – еще раз ухмыльнулся боярич, представив мысленно карту Великого русского княжества, – километров на четыреста от Владивостока. Но и туда дорога была проведена – больно уж бухта удобная. Но не об этом сейчас речь. И насколько продвинулись труды ваши, Егор Николаевич?

Шубин спросил теперь по русски, и немец, чуть запинаясь, ответил:

– Вот, чертежи в основном готовы, господин Николай Ильич. Да материал в основном потребный собран. С запасом.

– Показывай!

Пришлось всей кампанией, ведомой теперь механиком, идти в другой конец помещения; мимо сиротливо приткнувшегося к воротам «трактора», к целым «залежам» настоящих сокровищ. Это та часть боярича, что за станки токарные и иные отвечала так определила. Ну, и вояка в душе шевельнулся. Боярич вдруг представил себе, как из сложенных стопой толстых металлических листов, да прислоненных к дальней стене не менее прочных на вид стеклянных вырастает, к примеру, БРДМ, или та же бээмпэшка… что бы это не значило.

– Вот, – с гордостью заявил Генрих, останавливаясь перед этими заготовками, и еще кучей других железяк, явно еще не побывавших в деле, – все высшего качества; обработано Одаренным четвертого уровня…