Текст книги "Боярский сын. Часть первая: Владимирское княжество"

Глава 4

Баня в замке была шикарная. И не единственная, кстати. Наружные стены в батюшкином строении были не только высокие, но и толстые. По той причине, что по всему периметру были представлены помещениями самого различного назначения. Тут и жилых комнат хватало – практически квартир разного метража; и кладовых; хотя куда еще больше – с такими-то подвалами. Кстати, самые верхние этажи были отданы под оружейные запасы. Не сказать, чтобы внушительные, но все же. Дров, конечно, уходило за зиму… Но все равно, как подсчитал однажды Арсентий Палыч, так, сообща, даже экономия получалась; как бы не вдвое от обычных изб – если бы всю дворню расселить.

Вот среди этих помещений и были две общие бани – для мужиков и женщин отдельно. Топились по определенным дням. Ну, а господская, боярская – в полуподвале центрального здания – того, что в Европах называют донжоном – по мере надобности. Вот сейчас такая надобность и возникла. Эта вот баня была… как бы ее охарактеризовать? В общем, Великого князя пригласить было не зазорно.

– Ну, про Великого не скажу, – вспомнил опять Николай, – а Владимирский у нас тут побывал. Смутно, но помню.

Естественно, что стены тут были не каменными – не басурмане ведь. Все было обшито разными породами деревьев: и раздевалка; и зала огромная с камином, в котором можно было целиком зажарить поросенка приличных размеров; и парильня, в которой стены и потолки с полами были обшиты липовыми досками без единого сучка, а полки из какого-то экзотичного дерева аж из самой империи Ацтеков. Такого, что при любом паре никак не обжигали. Батюшка специально узнавал – природная ли у этих деревьев особенность; не применяют ли к ним тамошние жрецы свою кровавую магию, в целях наживы? Ну и чтобы души честных христиан смущать. Но нет – там все было чисто и честно.

Вот моечная была из камня – под мрамор. А может, и действительно натуральный мрамор батюшка из италийских земель прихватил. Они ведь от германских совсем недалеко.

Ну, и мебель тут была, конечно, соответствующая. Боярская. Одного не хватало. Света. От узких, сантиметров тридцати высокой окошек его было явно недостаточно. Зато – щелкнуло еще раз в голове парня – тут были «волшебные» лампы. Натуральные шары на бронзовых канделябрах, вырастающих прямо из стен. Не так много, по одному на каждую комнату. Коля даже вспомнил, как бережно отец прикладывал к ним палец. И рассказывал что-то на предмет того, как дорого обходится каждый из магических светильников, и что если подать в них чуть больше…

Не раздумывая внешне совсем, а на самом деле настроившись, как перед подходом к штанге с предельным весом, боярич подошел к первому же шару – в раздевалке; в прихожке, где был аккуратно складирован запас дров, такого не было. Словно повторяя все движения батюшки, мягко коснулся холодного… стекла; камня? И подал энергию; совсем чуть-чуть. Что творилось внутри шара не заметил, но вот то, что какая-то часть искорок просочилась наружу, но зрительно никак себя не проявила, было неоспоримым. Подал чуть больше, и еще, с восторгом наблюдая, как внутри белого, словно залитого внутри молоком, шара начинает разгораться свечение.

Перестраховался, конечно – довел яркость до такого состояния, что в просторном помещении стало…

– Ну, ватт на шестьдесят лампа, не больше, – определил он, проходя в залу-каминную, она же трапезная, – а больше и не надо. Зачем в бане яркий свет? Хотя… учитывая наличие вон того трехспального дивана, можно и чуть поярче. Или французский язык можно совсем без света изучать?

В каминной зале магическая лампа тоже была одна. Но свету добавлял огонь из камина – живой, дровяной, а потому особенно приятный душе. Коля так сначала к очагу и подошел, протянув к нему руки. Так то не зябко было, а теперь и вовсе стало хорошо. Но лампу все же «зажег», подав в нее чуть больше энергии. А еще – засек время на больших напольных часах, которые отстояли чуть в стороне от камина – это чтобы коробка драгоценного дерева не рассыхалась. Часы эти тоже были трофейными; тут в памяти распаковались сразу несколько файлов, в основном из детства. Ну, те самые, как мимо катятся тяжелые возы с награ…

– С трофеями, конечно, – поправил он себя, невольно перекрестившись, – это здесь в порядке вещей. Ну, наверное, и везде так. Кто сильный, тот и прав. А батюшка сильным был… пока не сгорел. За то и ценили.

Часы – с совершенно обычным циферблатом – показывали без пятнадцати одиннадцать. Насколько помнил боярич, никакой регулировки у осветительных шаров не было. Светят, пока энергия есть, а потом раз – и в темноте.

– В полутьме, – поправил себя парень, возвращаясь в раздевалку, где дядька, до того внимательно наблюдавший за действиями воспитанника, уже успел разоблачиться.

В одних подштанниках стоял. Тут еще один персонаж обнаружился – парнишка лет двенадцати. Пахомка, сынишка одного их дворовых холопов и, скорее всего, сам будущий холоп. Ну, на эту тему Николай решил поразмышлять попозже. Больно уж обширной она была, и не во всех подробностях понятной. Не интересно было все это бояричу; до сегодняшнего дня.

Парнишка, глядя на Николая чуть испуганно, доложил на согнутый локоть охапку дров, и исчез еще в одной двери. Там – знал боярич – находилось главное, для чего весь этот комплекс и оборудовался. Печи, которыми грелась и вода, и камни в парной. Раздевшись догола, практически в одно время с никак не торопившимся дядькой Мишей, Николай подхватил со скамьи простыню – явно льняную. Обернул себя на манер римских аристократов – это чтобы прикрыть не только серединку тела, но и чуть повыше, грудь вместе с шрамом в виде креста. Больно уж косился на это «чудо» Михаил Васильевич. Боярич подумал, и сам удивился – дядьку по отчеству никто и никогда не называл. Но вот всплыло же в памяти.

– Ну что, – бодро воскликнул он, – погнали?!

Он ожидал от казака ответа, чего-нибудь вроде: «Не гони – не запряг еще!». Но тот только посмотрел на парня с удивлением, и без слов шагнул вперед.

– Промашка? – задал себе вопрос боярич, – и сколько таких еще будет? Надо бы отвлечь внимание. И я даже знаю, как.

– А что, дядька Миша, много ли у нас холопов боевых, в замке? Не думаешь, что теперь охранять его нужно куда как серьезней?

Сам парень сидел уже на верхнем полке, на котором можно было развалиться и втроем, не касаясь друг друга потными боками. Дядька же задержался внизу, у огромной емкости с камнями, от которых прямо полыхало малиновым жаром. Ну, и бадейка деревянная там рядом стояла, с темно-бурой водицей, да ковшиком. Тоже деревянным. Пар в помещении, кстати, был не сказать, что обжигающим. Скорее всего, затопили баню недавно. Но спина казака вдруг начала краснеть – словно не грудью, да животом был повернут к камням, а этой самой спиной. Коля злорадствовать не стал, хотя понял – сейчас пожилой воин банально покраснел. От стыда, за своих подчиненных. Но ничего говорить не стал, ждал ответа. А казак не торопился. Ловко подцепил ковшик, примерился – столько ли зачерпнул, сколько надо, и плеснул его содержимое так, что вода накрыла камни словно тонким покрывалом, тут же зашипевшим, и испарившимся в мгновение ока.

Сам же дядька буквально перетек на три шага от источника жара, одновременно опуская ковшик на место и разворачиваясь. Боярич аж залюбовался такой стремительностью. Мгновение, не больше. Потом его накрыло волной жара; не обжигающего, а какого-то ласкового, расслабляющего. Простыня словно сама сползла с груди, и теперь он сидел на ней, запахнув концы меж ног. Николай даже глаза закрыл от наслаждения. И не сразу открыл, хотя дядька Миша принялся отвечать на вопрос. Обстоятельно так, с подробностями:

– Батюшка твой, боярич, Илья Николаевич – царствие ему небесное – два десятка боевых холопов держал. Как положено, пополам – десяток в усадьбе, а второй в полку, во Владимире. Ну, или где они там обретаются сейчас.

– А хватало, – перебил, не выдержав, Николай, – или нужно теперь еще поискать?

– Можно и поискать, – кивнул дядька; Николай, наконец, открыл глаза, – можно и из полка забрать. Но тогда за каждого в княжью казну платить придется. Сколько – не знаю. Тут надо у Арсентия спрашивать. Полагаю, что немало.

– А если новых?

– Где ж справных найдешь сразу, – усмехнулся дядька, пристраиваясь на нижнем полке; боковом – так, чтобы вполоборота смотреть на боярича, – так набирать сразу вдвойне нужно. Половину сразу в полк. Иначе никак, от штрафов сразу голым останешься.

– Донесут?

– А как же, – чуть удивился дядька, – понятное дело. Не один, так другой. А то и сразу несколько соседей. Тут секреты долго не держатся. Вот в понедельник в школе и увидишь.

– Про то, что Дар получил?

– И это тоже, – кивнул казак, – но не сразу, наверное. А вот про крест святой на груди – о том уже сегодня все знать будут. А уж завтра, так точно.

– Это почему же?

– Думаю я, Николай Ильич, что батюшке нашему, отцу Алексею, ты сам должен рассказать. И показать. Еще и на ла… на храм кошель с собой захватить. Оно по божески – батюшке на помин души.

– Это сделаем, – кивнул, соглашаясь, парень, – а откуда батюшка наших бойцов раздобыл?

– Это как! – аж крякнул старый казак, – бойцами они будут, когда первый бой примут. А у нас тут считай тишь, да гладь, да божья благодать. Холопов же я из станицы привез – мальцов, да обучили уже здесь. Как станицы с Дона, да с Днепра к перешейку переселяли, так многие туда ехать отказались. Или на землю свободными садились, уже не казаками, или… вот сирот там кто повзрослее набрал по замятне. Да к ним четырех послуживших уже, крови понюхавших. Этих с семьями. Пять лет, считай, уже прошло. Да ты и сам помнить должен – большой обоз тогда боярин привел. Холопов десяток татарчат, да казачат. Эти уже сами, уговорили.

И опять Николай с трудом удержался, чтобы не нырнуть в кладовые памяти. «Подвалы» эти были глубокими, но очень уж замусоренными. Однако обозначенный обоз он вспомнил. Как и парнишек, за которых взялись всерьез опытные казаки. Сам Николай к тому времени уже тоже проходил воинскую науку. Но, сообразно возрасту, не такую жесткую. Это теперь вот…

– А подкинул бы еще пару, – попросил парень.

– Это я с удовольствием, – улыбнулся казак, – выдержишь ли там, наверху? Раньше ты баню не очень приветствовал.

– Так то раньше, – пробурчал боярич, раскатывая простынь на полке, и растягиваясь на животе.

Главным образом затем, чтобы не смущать дядьку крестом на груди лишний раз. А еще вспомнил про то, что сильного жара он прежде… не то что не выносил – просто не понимал восторга отца, переставшего его брать с собой на такие процедуры уже года два как.

– Как раз, как Анфиску полюбовницей уже в открытую называть стали, – всплыл еще один кусочек информации, – ну, а я и не настаивал. Нет – ну как же все таки хорошо. Прямо замечательно. Жаром дохнуло, а для души, как будто свежим воздухом все тут наполнилось. Хочется дышать полной грудью…

Что боярич и сделал, не испытывая никакого дискомфорта. От опытного казака его состояние определенно не скрылось. Да парень и не скрывал ничего. Усаживаясь на свое место на нижнем полке – после теперь уже двух ковшей отвара на камни – дядька покачал головой, и сделал вывод, который уже и самому бояричу напрашивался:

– Это все Дар твой, Николай Ильич. Ишь, как он жара-то требует. Но поддавать больше пока не буду, и не проси. Или сам потрудись, а я выйду вон.

Казак действительно был красным, как только что отваренный рак. Но сухой – пот, если он выступал из пор – сразу испарялся. Боярич лишь кивнул, соглашаясь, и непроизвольно расслабился, «ныряя» во внутренний мир. Изменения были, и значительные. Ядрышко видимых изменений не претерпело, а вот облачко теперь… да не облачко теперь – искрами было пронизано все тело изнутри. Снаружи же… Шубин понял – захоти он, и весь покроется искорками; как новогодняя елка на снегу. Или… Тут вспомнился старый фильм, с другим Шварцем в главной роли, тем, который потом губернатором Калифорнии стал. Вот там был такой «электрический» человек. Замкнуло его еще. Как раз по всему доспеху искры, да молнии микроскопические бегали; пока злодей этот не дернулся в последний раз, да не издох.

– Интересно, – задал себе вопрос Николай, – а если в воде наружу выпустить искры, да побольше – что будет? А ничего хорошего, скорее всего – для того, кто рядом окажется. А для меня? Сдается, даже не почешусь. Но проверять пока не буду. А вот насчет воды идея неплохая. Даже замечательная.

Было здесь, в банном комплексе, еще одно помещение. Бассейн. Не плавательный, конечно, на пятьдесят метров, но вполне внушительный. А главное – всегда со свежей водой. Как именно поддерживалась эта свежесть, боярич не знал. Пока. Не знал, потому что прелести вот таких контрастных процедур прежде тоже не понимал. Теперь же, выпустив наружу юношескую озорную натуру, он заорал что-то невразумительное, отчего дядька едва не упал с полка, и ринулся наружу, открывая перед собой двери – одну, вторую, и без всякого раздумья. сигая в глубокий бассейн. Хорошо так прыгнул; даже до дна достал. А потом забарахтался в воде – от борта и до борта, выпуская наружу дурную силу. Не электрическую, а обычную, человеческую.

Отметил, как в полутемный зал заглянул, а потом, покачав головой, закрыл за собой дверь, дядька. Прохладная вода бодрила ничуть не меньше, чем жар. Но… как-то иначе. Почему-то подумалось, что там, на полке, он смог бы пролежать очень долго – столько, пока не надоест. Здесь же… Мощным рывком – ну прямо как дельфин какой-то – он оказался на мраморном бортике. И так же бегом ринулся обратно в парную. По короткому коридору, минуя каминный зал, где слышалось какое-то бульканье. Чуть задержался, раздумывая – не свернуть ли туда, хлебнуть холодного кваса. Но тело требовало жара; чем больше, тем лучше. И боярич опять нырнул в полутьму, наполненную облаками пара, исходящими от камней.

Николай никогда не был мастером банных процедур. Потому так ловко плеснуть отвар каких-то специально подобранных трав, как это получалось у опытного казака, не сумел. Просто вылил два полных ковшика на камни, и впереди рванувшегося кверху облака пара прыгнул на свое место, на чуть скомкавшуюся простыню.

И расплылся на спине в позе отдыхающей морской звезды, опять без всяких усилий переходя во внутренний мир медитации. Теперь он не только наблюдал за дарованными ему свыше способностями, но и попытался управлять ими. Искорки команде подчинились. Не сразу, и, как понял Николай, не очень охотно, но все же. Упражнение было простейшим. Боярич пытался собрать искорки в привычное уже облачко вокруг ядра, а потом отпустить «на волю». И с каждым разом чуть быстрее, и резче. А искорки, или магическая сущность, словно поймали ритм, и подчиняться командам стали, кажется, много охотнее. А вскоре и физическое тело стало реагировать на его попытки управлять даром. Ощущения были такими, словно Николай раз за разом нырял в тот самый бассейн, а потом опять оказывался на полке. В тот самый миг, когда его достигала очередная волна жара.

Полезно ли это было для здоровья? А для магического дара? Ответа Николай не знал, а потому долго с экспериментом не разлеживался. А тут как раз дверца еле заметно скрипнула. Ну, или бояричу так показалось – так-то за состоянием хозяйства тут следили строго.

– Веничком-то? – с вопросительной интонацией сказал казак, не входя в парилку.

– Не в этот раз, – помотал головой боярич, поднимаясь, – отдохнуть надо. Пусть тут проветрится, а потом и похлещемся. На свежую голову.

Головными уборами, к которым, оказывается, был привычен когда-то Николай (ну, или кто-то другой), да тапками тут не пользовались. Ну, последнее понятно. Полы теплые; никакой заразы быть не может, потому что никто, кроме семьи боярина, да вот сейчас казака Михаила здесь и появиться не смел. Кроме уборщиков, конечно.

– Еще Анфиса, – вспомнил парень, поспешно сдергивая с полка простынь, и оборачивая ее вокруг бедер, – пошли, что ли, дядька? Кваску попьем. Да разговор наш продолжим.

Квас был отменным; как и все, что выходило из рук бабы Нюры. А вот разговор… Разговор пришлось прервать. Практически он даже не начался. Так, несколько общих фраз. В дверь, ведущую а раздевалку, кто-то поскребся; потом несмело постучал.

Казак оказался там первым. А боярич со своего дивана, на котором даже он, с его мощной фигурой, несколько затерялся, только чуть дернулся. А потом опять опустился на мягко обволакивающее ложе.

Дядька вернулся быстро. Явно озабоченным, если не сказать встревоженным.

– Что там? – выпрямился на диване Николай.

– Малец прибежал, – хмуро доложил казак, – Арсентий его прислал. Гость там пожаловал.

– И кто же это? – хмыкнул чуть настороженно Шубин.

– Граф Воронов Алексей Степанович, собственной персоной.

– О, как! – Николай наклонился, и поставил на столик бокал с квасом – чтобы невзначай не глотнуть, и не поперхнуться; от еще какой подобной «доброй» вести, – первым прибыл. И что ему нужно?

Спросил, и сам понял, что вопрос лишний. Любой владетель, тем более такой властолюбивый, как граф Воронов, говорить с холопами не будет. Так что придется все самому; невзирая на возраст, и жуткое нежелание общаться с кем-то из власть предержащих вот так, не разобравшись в ситуации. А в том, что в этой самой ситуации он еще ох, далеко как не разобрался, было понятно любому. Самому бояричу в первую голову.

– Ну, пойдем, – парень, дождавшись от дядьки лишь укоризненного покачивания головой, и поднимаясь на ноги, – одеться бы еще во что-то приличествующее случаю.

Боярин Шубин приемов и балов в своем замке не устраивал; сам на приглашения не отвечал. Да его в последнее время и приглашать перестали – это наследник точно знал. Как то отец сам то ли пожаловался, то ли похвалился. А единственный обязательный прием у князя Владимирского, новогодний, Николай с отцом посетил в прошлом году. В этом же по болезни боярина и его пропустили.

Шубин вдруг рассердился на себя:

– И что это я вдруг выделываться собрался?! И перед кем? Перед этим фанфароном, которого отец ни во что не ставил – несмотря на все его богатство и влияние? Пусть я не отец, но я Шубин! Из рода, который когда-то вместе с Рюриком государство российское собирал!

Откуда взялись такие эмоции в голове парня? Что их подпитывало? Может, вновь обретенный дар? В общем, из бани он вышел спокойным, сосредоточенным. Одетым во вполне приличный, и привычный костюм, который одевал на торжественные по семейным меркам мероприятия. Тот же кафтан, прямые штаны и сапоги, теперь уже до колен. Только материал подобротней, да пошив качественней. Но и этот костюм, родной, не раз надеванный, сейчас немного жал в иных местах. Не так, конечно, что затрещал бы от резкого движения, но все равно – озаботиться об обновке следовало.

Парнишка, принесший весть о нежданном госте, еще раньше был послан к управляющему с командой – проводить гостя в малую гостиную, и накрыть столик. Ничего основательного – так, чтобы приличия соблюсти. Особо Николай велел поставить бутылку вина из запасов. Сам пить, конечно, не собирался.

Первоначальное чувство возмущения, даже злости – какой кайф обломали! – с каждым шагом насыщалось еще и здоровым любопытством. По сути это было его первое настоящее общение с новым миром. Миром взрослых, где нет места жалости; где балом правит сила. Которой у юного княжича было, говоря откровенно, совсем немного. Но и козыри были в рукаве, о которых забывать не следовало.

– И открывать раньше времени не след, – посоветовал, а скорее скомандовал себе Николай, входя в гостиную, – рано выходить из образа недоросля, к которому привыкло окружение.

Граф Воронов ждал его у окна, стоя спиной. И поворачиваться не спешил, хотя явно понял, что в комнату кто-то вошел. Как это понял сам боярич? Да шут его знает – понял, и все. Может, по чуть напрягшимся спине и шее владетельного соседа, едва заметно изменившемуся дыханию… А может, и вновь обретенный дар подсказал. Однако сомнений у Николая не было.

Кашлять, дабы привлечь внимание достаточно стройного со спины мужчины, несмотря на солидный возраст последнего, боярич не стал. Сказал вполне сообразно правилам, которые какой-то частью закрепились в его голове со школьных уроков:

– Ваша Светлость…

Мужчина у окна медленно повернулся. Так, словно предоставлял парню возможность лучше его рассмотреть. Еще несколько дней назад боярич Николай Шубин даже не подозревал, что такое кинематограф. Теперь же, ничуть не удивляясь, подумал, что гость лицом практически один в один похож на народного артиста Валентина Гафта. Разве что выражение этого самого лица было надменным. Не нарочитым, а словно намертво приклеенным, въевшимся в натуру.

В остальном же граф Новиков был ничем не примечательным. Костюм для охоты; ни единой складки – будто прибыл сюда не верхом. Хотя слабый запашок конского пота боярич явственно ощущал. Сапоги с высокими голенищами сверкают так, словно только вышли из под чистки. Ну, и взгляд – острый, оценивающий. Так опытный мясник приглядывается, с какого боку начать разделку туши. Тушей, естественно, он почитал юного боярича. Тем не менее начал он вполне куртуазно. Может, привычен был так разговаривать, а может, предполагал, что кто-то может слушать его слова. Кроме самого боярича. Который, кстати, тоже не отрицал такой возможности.

– Николай Ильич, – склонил он голову, не меняя, впрочем, выражения лица, – мои самые искренние соболезнования по поводу кончины вашего батюшки, боярина Ильи Николаевича Шубина…

Тут приличия, или правила, предполагали от него несколько слов о том, каким замечательным соседом был почивший боярин, и как много потеряло Отечество с кончиной одного из выдающихся ее сынов. Однако граф, вероятно, посчитал достаточным и того, что высказал. Ну, и Шубин не стал затягивать паузу. Ему, по большому счету, соболезнования соседа были, что называется «по барабану». Цену им он уже определил. Как стремящимся к нулю. Потому ограничился таким же кратким: «Благодарю, Ваша светлость», – и показал на столик:

– Прошу вас.

Граф опять не торопился. Даже изобразил на лице задумчивость: «А надо ли? Сказал, что хотел, можно и уходить. Что тут еще делать?». И опять Николай каким-то образом понял, что эта вот пауза наиграна; что граф Воронов явился с какой-то определенной целью, которую сейчас представит как ничтожную.

– Больше того, – усмехнулся внутри себя парень, – еще и благодетелем себя выставит. Ну-ну, начинай.

Алексей Степанович между тем двинулся к столику, накрытому на двоих; словно нехотя. Присел. Ну, и не удержавшись в силу своей натуры, кивнул бояричу на свободный стул. Мол, садись. Словно это он принимал в гостях юного Шубина. Остановил взгляд на бутылках, который венчали собой угощение – коньяк не самых дешевых сортов, чистая как слеза водка, да вино полусладкое с германского похода. Чуть хмыкнул, и перевел взгляд на юношу, как раз усевшегося напротив него. Метрах в двух, учитывая размеры стола.

– За угощение спасибо, Николай, – хмыкнул он теперь громче, – но приехал я не затем.

– Зачем же? – не стал показывать обиды боярич, – насколько известно, никаких дел с вами отец мой не вел. Или долги какие есть?

– Про долги мне не ведомо, – кивнул граф, – явился же я, чтобы пособолезновать еще и о твоей судьбе, боярич.

– А есть чему соболезновать? – сделал вид, что удивился Николай, – ну, кроме батюшки, конечно. Я молод, здоров, о чем мне только сегодня доктор сообщил. Пусть не сильно богат…

– Не сильно, это ты правильно сказал, – прервал его, усмехнувшись, граф Воронов, – а скоро от того богатства и вовсе ничего не останется.

– Это вы точно знаете, или предполагаете? – чуть напрягся боярич.

– Знаю…, – Воронов попытался изобразить на лице сочувствие; очевидно понял, что не получилось, и снова стал обличьем тем, кем и был изначально – высокомерной сволочью, – не ты первый, не ты последний. Хоть не велики твои владения, боярич, да и они кому пригодятся. Налетят как вороны, расклюют…

– А ведь не врет, собака, – понял вдруг Николай, – искренне верит. И зачем тогда приехал?

– Так вот…

– А вы, Алексей Степанович, – перебил его Николай, добавляя в голос жесткости, – первым «налетели», значит?

– А-ха-ха! – изобразил смешок граф, – вот это по-нашему. Уважаю. И да – я первый. Но не такой алчный, как те, что будут изображать благость и дружбу, сами же высасывая из твоей вотчины последние соки. До такой степени, что и самой вотчины не останется. И смею заверить, что там (он показал пальцем на высокий потолок) будут только смотреть и радоваться. Ты ведь последний в роду, который стоит вровень… ну, об этом не будем.

– А о чем будем?

– О том, что я готов дать тебе шанс продержаться хоть сколь-нибудь подольше. Да хоть и до совершенных лет, а там – прямой путь к службе у Великого князя, или нашего. Но на нашего я бы не рассчитывал…

– И каким же образом?

Боярич даже заинтересовался – чувствовал вот, что собеседник сейчас вполне искренен.

– А таким же, что и отцу твоему предлагал, Николай. Что у него было? Что он в наследство тебе оставил, которое еще надо сохранить, в чем я сильно сомневаюсь? Земля? Замок? Холопы? Счет в банке? Не сможешь ты воспользоваться ими, поверь. Еще и Дара у тебя не оказалось. С ним бы хоть какие возможности были.

Шубин о своем даре предпочел пока не сообщать.

– Ну, предположим, поверю, – кивнул он, – а дальше что?

– А дальше, – граф вдруг подобрался, как зверь перед прыжком, – есть у тебя, боярич, еще одна ценность. На первый взгляд невеликая, хотя и считается таковой. Экипаж, которым твой мастеровой холоп поля пашет да сеет…

Парень едва не рассмеялся ему в лицо; через два метра, конечно:

– Трактор! – это про себя; тут же, с такой же иронией, вслух, – ой, не смешите меня, Алексей Степанович. Эта игрушка… да полдюжины тяжеловозов ее легко заменят; а у вас их сотни…

– Э, не скажи! – погрозил ему пальцем граф, – дело ведь не в самом экипаже, боярич. В полезности его ты не обманываешься. Игрушка, хоть и приносит толику денег.

– И зачем же тогда он вам?

– Не он, – отмахнулся, словно от мухи, Воронов, – грамота мне нужна. На владение самобеглым экипажем, да с твоей передачей права, заверенной мастером Разума.

– Так сами же сказали – нет у меня таких прав пока…

– Это моя проблема, – отмахнулся еще раз граф Воронов, – сам экипаж можешь оставить себе. Мне другой построят, не хуже, чем…

Ну, тут даже гадать не было необходимости – если на всю губернию таких было всего две единицы.

– Понты превыше всего, – подумал Николай, даже не собираясь сходу отвергать предложенной сделки, – даже денег.

– Я же, – опять откинулся на спинку стула граф, – тебе наличными заплачу. Пять тысяч в золоте. Ну, а как тебе ими распорядиться, твое дело. Мое же слово верно.

– Я… подумаю, – медленно кивнул парень, не отводя взгляда от собеседника, – вам же, Алексей Степанович, могу пообещать. Если надумаю передать грамоту, первым сообщу об этом вам. Мое слово тоже верно.

– Вот и хорошо.

Граф стремительно поднялся со стола, возвращая лицу непробиваемую надменность, которая недавно дала едва заметную трещину, и изобразил некое подобие поклона:

– За сим прощаюсь. Буду ждать вестей.

Он резко повернулся и чуть ли не помчался прочь из комнаты, не дожидаясь, когда боярич, как подобает вежливому хозяину, проводит гостя. Ну и Николай не стал изображать такого. Чуть фыркнул, оглядев так и нетронутое угощение; решил, что перебивать аппетит перед обедом не след, и неторопливо поднялся со стула. Потом любопытство все же взяло свое. Он подошел к окну, у которого прежде стоял граф, и попытался выглянуть наружу, чтобы проследить отъезд нежданного гостя.

Стены у донжона были толстыми; навскидку, как почему-то подсчитал Николай, на три кирпича – хотя выполнены были из литого камня. И кирпичей подобной прочности, знал боярич, в округе вряд ли было сыскать. Да и оконце было высоким, но очень уж узким. Такие называли стрельчатыми. Так что парню с его уже достаточно широкими плечами пришлось протиснуться в проем боком. Но и так сквозь двойные окна он увидел лишь краешек ворот, в которые как раз выходил граф. Которого ждал целый отряд конных холопов. Человек десять, не меньше.

Боярич полюбовался бы на коней графской дружины; особенно на его собственного вороного, которого под уздцы держал спешенный воин. Стати у четвероногих сподвижников дружины были на зависть. И это были не тяжеловозы, разведением которых славилось хозяйство графа Воронова. Настоящие боевые кони, которые… Которые махнули хвостами и исчезли. А тут и ворота закрылись. Боярич же, протискиваясь из оконного проема обратно на свободу, недоуменно покачал головой, пообещав задать позже вопрос. Кому-нибудь:

– Да хоть и дядьке. Это вообще нормально, что целого графа заставили перед воротами спешиться и пешком войти в замок. Эх, Коля-Коля, дурья ты башка! Что ж ты ничем вокруг не интересовался, кроме дядькиных тренировок, да побля… кхм…, на которые получалось сбежать? А вот потому и не интересовался, – огрызнулся он на себя, – что дядька Михаил считай, все время и гонял, как сидорову козу. Ну, школа еще…

Школа, как пока представлялось, было тем еще испытанием. С невеликим багажом знаний, да непонятными отношениями со сверстниками. Точнее сказать, отсутствием этих самых отношений.

– Но об этом позже, – решил он, – а пока самое время перекусить. А что – может, Дар и все органы чувств обострил? То же обоняние, к примеру? Тут до кухни ого-го сколько, а пахнет… Я конечно, соседа на обед приглашать не собирался, но вот знал бы он, чего лишился…

За дверью, которая открылась сама собой, стоял дядька Михаил. Он, собственно, и открыл дверь. Спрашивать ничего не стал, но весь его вид словно кричал:

– Ну, что хотел от тебя этот аспид?

– А то ты не слышал? – усмехнулся про себя парень; тут же помотал головой и, уже вслух, – нет, дядька, все потом! Жрать хочу – сил нет. Вот поем, тогда и обсудим.