Текст книги "Время не ждет!"

Глава 17

Снится мама, сестра… где-то рядом – не вижу, но твёрдо знаю – брат и отец. Я ещё маленький, сижу с мамой на кухне и неумело леплю корявые вареники, половина из которых развалится в воде, если мама не будет доделывать их за мной.

Она смеётся, и отряхнув руки от муки, ерошит меня по волосам. Улыбаюсь и тянусь за рукой, едва ли не мурлыча, как котёнок. Смех…

Сон, всего лишь сон… но отчаянно не хочу просыпаться. Сознание упрямо отодвигает в сторону мелкие несуразности. Я дома, я с мамой, я счастлив!

Проснувшись, вытираю мокрые щёки о подушку и долго лежу без сна. Как мне не хватает родных!

Стараюсь не думать, что они не просто остались где-то там… а что их попросту нет… Пока нет, а может быть – вообще не появятся из-за «эффекта бабочки». А на другой стороне – десятки миллионов погибших.

Семья… давненько не снились. А ведь теперь здесь тоже есть семья… пусть не полная, но – сын. Уверенно можно сказать, что Джон Гилберт Младший – мой ребёнок, и должен носить фамилию Браун… или Ларсен.

Первым порывом моим было броситься к Гарбо, объясниться! Тем более, что семейная жизнь у неё так и не задалась.

Брак Греты Гарбо с Джоном Гилбертом вышел не слишком удачным. Гилберт оказался болезненно самолюбивым, и так и не смог принять тот факт, что публика воспринимает его как мужа Великой Греты Гарбо, а не Джона Гилберта.

Романы на стороне и проблемы с алкоголем сделали своё дело, и теперь их брак всего лишь формальность. Отчасти потому Грета так охотно приняла предложение сниматься в Нью-Йорке, но…

… меня избегает, а при редких встречах общается строго формально, холодно щуря красивые глаза. Я не герой её романа… а жаль. Попытка объясниться в тот редкий случай, когда мы остались наедине, резко пресечена – не словами даже, а несколькими короткими жестами, мимикой, взглядом.

Давить не стал, не тот случай. Ну, начну я видеться с сыном… дальше что? Отцовские инстинкты будут частично удовлетворены, но вот угроза сломать жизнь и карьеру не только Гарбо и Гилберту, но самому себе, вполне серьёзная. Не говоря уж о ребёнке. Байстрюков здесь не любят – вплоть до травли в школах.

Страна протестантская, со своей непростой спецификой. Пусть ханжеской, пусть! Но учитывать это нужно.

Жаль… с Гретой я вполне мог бы ужиться, ничем не поступаясь. Красивая, умная, талантливая, не склонная к эпатажу… мать моего ребёнка. Не судьба.

– Охо-хо… – Сев на кровати, включаю ночник и сую ноги в тапочки. В доме прохладно, а сплю я голышом, так что накидываю халат, дабы не замёрзнуть и не эпатировать прислугу, и иду на кухню к холодильнику.

– Мистер Ларсен? – Из своей комнаты выползла сонная Элизабет в длинной фланелевой ночнушке.

– Спи, Бетти. Решил вот молока выпить.

– Ох, мистер Ларсен, – Вздыхает служанка и решительно идёт на кухню. Сделав какао, подогревает печенье и подсовывает под нос, – Вот теперь правильно.

Посмотрев с полминуты, удалилась с чувством выполненного долга и собственной праведности. Улыбаюсь, настроение хоть немного, но улучшилось. Повезло мне со слугами!

Не знаю, каким чудом Тильда нашла эту семейную пару цветных, но нарадоваться не могу. Немолодые уже, умные, повидавшие жизнь. Повезло…

* * *

– Ещё раз повторяю, – Председательствующий в плохом настроении и не скрывает этого. Короткая апоплексическая шея красная, массивный подбородок упрямо выдвинут вперёд, – выхода у нас нет! Теракт в Хайд-Парке унёс жизни многих достойных американцев и особенно больно отозвался для нас, Демократической партии! Думаю, не нужно напоминать вам, сколько ярких, харизматичных политиков унесло то чудовищное преступление?

– Но Боб… – Простонал один из руководителей Демократической партии, – Лонг! Хью Лонг! Это же буффон, радикал… назовите как хотите, но мы не отмоемся от выдвижения такого человека! Пока он представляет радикальное крыло нашей партии где-то на периферии, всё нормально. Но в президенты!?

– Он прав, Боб, – Пыхнул вонючей сигарой немолодой толстяк с фигурой мешка картошки и глазами серийного убийцы, – Выдвинуть его мы может, но крупный капитал уйдёт от нас! Желание Лонга посадить на цепь монополии не секрет.

– А для этого, – Взгляд председателя стал торжествующим, – нам нужно посадить на цепь самого Лонга! Он безусловно умный человек, но окружение его почти сплошь провинциалы – едва ли не фермеры, пропахшие навозом.

– Ещё идеалисты из интеллектуалов уровня школьных учителей и библиотекарей, – Вставил негромкую реплику молодой сенатор, – и я бы не стал недооценивать эту публику. Жажда признания в сочетании с идеалами – та ещё гремучая смесь.

– И я не стану! – Взгляд стал торжествующе-злым, – Поэтому мы окружим его нашими людьми, не слишком претендуя на главенство в сфере политической.

– То есть… – Толстяк подался вперёд.

– А это может сработать, – Проронил сенатор, но остальным потребовались объяснения…

– … красиво получается, – Толстяк откинулся в кресле, – Наши люди ведут себя подчёркнуто доброжелательно, всячески демонстрируя профессионализм и потихонечку оттесняя от руководства фермеров и идеалистов. Естественным образом, так сказать. Исключительно на пользу дела. И… что я ещё упустил?

– Сильного вице-президента, – Усмехнулся председатель.

– О…

Присутствующие переглянулись.

– Единственная проблема – в наших рядах не осталось харизматика уровня Рузвельта, – Осторожно сказал молодой сенатор, – Профессиональные управленцы есть, политики прекрасные, а лидеров для народа не наблюдается.

– Так, – Кивнул председатель, – всё так! Будем работать на контрасте, выставляя Лонга этаким народным трибуном, на грани буффона.

– А для серьёзных людей – наши управленцы? Дескать, мы вынуждены работать с тем, что есть, и вполне справляемся. Недурно, – Сенатор перекинул ногу на ногу, – Оседлать волну таким образом можно, а вот потом…

Присутствующие переглянулись, но напрашивающиеся слова произнесены не были.

– Главное, объяснить крупному капиталу, что этот социалист от демократической партии ненадолго, – Усмешливо сказал председатель, – для успокоения народа его лозунги хороши. Лозунги останутся, а вот их толкование поменяется.

* * *

– Ситуация не самая лучшая, – Чуть покачивая бокалом рассказывает Дюк, – после кровавого преступления в Хайд-Парке наша партия обезглавлена и до сих пор не восстановилась. Самые яркие политики, самые…

Досадливо скривившись, Уоррингтон залпом выпивает шампанское и щелчком пальцев подзывает официанта. Это один из тех знаменитых Нью-Йоркских приёмов, на которых можно встретить именитых политиков, финансовых спекулянтов, актёров и едва ли не дам полусвета.

Интересное сочетание не сочетаемого, и очень полезное, к слову. Публика разнокалиберная, и провести людей по тонкому льду взаимной толерантности, сохранив при этом хороший вкус, может не каждый. Я вот, например, в ближайшие лет пять не возьмусь.

Уоррингтон справляется, он потомственный политик, натаскиваемый с детства, о нём разговор отдельный. Вообще же ситуация у демократов реально скверная, если уж Дюк так заговорил так депрессивно.

Кризису в американской политической жизни я искренне рад. Нет, не тот случай, когда у соседа корова сдохла… Мне нравится США, нравятся люди… а вот привычка лезть в дела чужих стран не очень.

Сейчас тот самый случай, когда «Чем хуже, тем лучше». Кризис в экономике, кризис в политике. Может, пойдут-таки на уступки простому народу? Хотя ради того, чтобы притушить разгорающиеся революционные настроения.

Как бы не называть Лонга, а его программа реально работает. Недаром позже, в куда более сытные времена, американский истеблишмент позаимствовал очень многое из идей луизианского губернатора. Демонизация его в СМИ и кинематографе даже после смерти, это вопрос отдельный и сложный… даже сейчас не вполне могу понять.

Если финансовые воротилы поступятся частью прибыли государству и народу, может получиться вполне социальное государство. И куда более демократическое – по-настоящему демократическое, а не в узких заданных рамках.

Не будет мирового жандарма, не будет источника оранжевых революций и навязываемой толерантности. Будет государство куда более благополучное в социальном плане. Здоровое… только сначала нужно вскрыть нарыв.

– Слуушай, – Перебиваю очередное депрессивное упражнение от Дюка, – ты вот сказал – харизматичных лидеров не осталось.

– Лонг, – Будто выплюнул Дюк, закаменев желваками.

– Прекрасно… то есть ничего прекрасного, – Поправился я под его взглядом, – просто получается, что терять вам в общем-то уже и нечего, так?

– Так, – Подобрался брат.

– Почему бы тебе… именно тебе не взять дело в свои руки? Вслушайся, как звучит – Молодое крыло демократической партии. Или лучше – Молодая гвардия[49]49
  Словосочетание «Молодая гвардия» известно ещё со времён императорской России. К примеру – «Старая» гвардия, ещё петровская, и «молодая» – полки, созданные в правление императриц.


[Закрыть]! Пояснить?

Задумчивый кивок… и кажется, меня оценили заново.

– Суть проста – ты идёшь в ногу с Демократической партией, но как представитель её молодёжного, и к тому же неофициального крыла, имеешь право на некоторый радикализм. С одной стороны можно рассчитывать на поддержку партийного аппарата…

– А с другой – старшие члены партии всегда могут сказать, что они тут ни при чём, и это инициатива молодёжи. Молодёжи безусловно хорошей, но иногда по молодости и неопытности зарывающейся, – Подхватил Дюк, – Так?

– В точку! – Поднимаю бокал, – Тут самый цимес в том, что Молодая гвардия может вилять – как вправо, так и влево.

– Цимес, – морщится Дюк, – Слишком часто ты общаешься с Раппопортом!

– И тебе придётся, – Сообщаю ласково.

– Думаешь? – Прищуренные серые глаза смотрят жёстко.

– Я – да! – Парирую жёстко, не отводя глаз, и Дюк прикусывает губу. Евреев он не любит, но не понимать выгодность сотрудничества не может.

Подхватив сейчас знамя толерантности, Молодая Гвардия приобретает мощное лобби в еврейской среде. В тоже время Демократическая партия ничего никому не обещает… это всё инициатива молодёжи. И насколько далеко сумеют влезть евреи в политику, зависит от оказанной ими поддержки во время предвыборной компании.

– Придётся, – Нехотя соглашается брат, глядя на меня с уважением. Чувствую себя неловко, не политик ведь ни разу… хм, был. Для Уоррингтона предложенная мной программа – нечто нетривиальное и свежее. Для человека из двадцать первого века – банальщина. Аж неудобно…

– Спасибо, брат, – Дюк с чувством пожимает мне руку, задерживая её, – не забуду.

– Не получится, – Парирую шутливо… вроде как. Хохоток в ответ, и согласный кивок, – лоббирование интересов кинокомпании и отелей за тобой.

– Согласен, – Чувствую облегчение в словах. Обозначив свой интерес, я показал, что не замахиваюсь на слишком крупную цель… ну это он так думает.

– Потом надо будет подумать, как утвердить это пост за тобой.

– Это всё остальное потом, – Смеётся он открыто.

– Согласен! Если мой брат-президент получит шанс стать когда-нибудь президентом всей страны, я буду рад!

Глаза Уоррингтона темнеют.

– А знаешь, реально ведь, – Пустой бокал ставится на поднос проходящему официанту, не глядя, – Молодая Гвардия… оседлав эту волну, я получаю шанс сейчас… уже сейчас занять не последний по важности пост в аппарате президента!

Интересно… скелет идеи, похоже, начал обрастать мышцами. Если Дюк говорит так уверенно, то шанс в самом деле есть, и не маленький. А это шанс не только для Уоррингтона, но и для тех, кто будет рядом.

Глава 18

Губернатор Луизианы, освещённый полуденным солнцем, стоял у распахнутого окна, заложив руки за спину. Требовалось принять самое сложное решение в его жизни. Решение, способное перевернуть не только жизнь провинциального политика, но и пожалуй – всей Америки.

Шевеление вокруг себя Лонг заметил почти сразу. Кто бы что ни говорил про него, но даже враги не отрицали выдающегося интеллекта и потрясающей, почти абсолютной эйдетической[50]50
  Эйдети́зм – особый характер памяти, преимущественно на зрительные впечатления, позволяющий удерживать и воспроизводить чрезвычайно живой образ воспринятого ранее предмета или явления.


[Закрыть] памяти.

Память, способная воспроизвести давно увиденное едва ли не до мельчайших подробностей, и интеллект на зависть профессиональному математику, позволяющий провести глубокий анализ. Интеллект, благодаря которому он смог сдать сложнейший экзамен на право адвокатской практики всего через год после начала посещения университетских курсов.

Ещё – чутьё опытного коммивояжера и человека, профессионально занимающегося политикой. Политика радикального, идущего против крупного капитала и часто – против руководства собственной партии. И притом успешного, с колоссальной поддержкой народа. Непотопляемого.

Человек яркий и неординарный, он привык видеть в глазах других людей то зависть, то восторг на грани преклонения. Слишком умный, слишком целеустремлённый, слишком…

… взявший на вооружение принцип «Умеешь считать до десяти, остановись на семи».

Новых людей в своём аппарате Лонг заметил быстро и взял «на карандаш». Всех их объединяло нечто общее, какой-то свет в глазах… Свет веры, но не в Христа. Социалисты, притом тайные.

Что ж… политику, тем паче радикальному, не пристало быть чрезмерно разборчивым. Да и немецкая пословица «Отбросов нет, есть резервы», вполне подходила к этому случаю.

У русских есть хорошее выражение – политические попутчики. А что таятся… будешь тут таиться, когда сама принадлежность к социалистам может стать приговором – вплоть до тюремного. Да и внесудебные расправы не редкость. Взять хотя бы печально известный марш ветеранов, закончившийся в болотах Флориды!

Лонг не боялся ни коммунистов, ни тем паче социалистов. Социалистические идеалы во многом перекликаются с заветами евангельских христиан.

Ничего нового, просто вместо заповедей Христовых политэкономия от пророков коммунизма всех видов, социализма и анархизма… Дело вкуса, в конце концов. Лично ему ближе заповеди Христа, а не бородатых пророков от политэкономии, но почему бы и нет?

Губернатор не мешал социалистам расставлять своих людей. Так… корректировал иногда, улыбаясь в душе их наивной вере в собственные таланты к конспирации.

Обыграть агентов ФБР они, пожалуй, смогли бы[51]51
  В те годы ФБР по сути только-только создавалось, и не могло похвастаться профессионализмом своих агентов. Вообще, американские спецслужбы того времени не выдерживают никакой критики.


[Закрыть]. А вот его, Хью Лонга, не вышло.

Общий свет в глазах, желание казаться немного не тем, кем являешься на самом деле и… горение. Искреннее желание сделать жизнь людей лучше.

Немного, но этого хватило, чтобы приглядеться и начать анализировать. А когда ты губернатор и можешь двигать фигурки людей в своём аппарате подобно шахматным, анализ сильно упрощается.

Политик вёл свою игру, наблюдая, делая выводы и… восхищаясь. Какие люди! Какое высокое качество человеческого материала!

Очень похожи на искренне верующих времён становления христианства, но в то же время иные. Более циничные, готовые идти на преступления… ради идеалов! Идеалов более высоких, чем собственное Спасение.

Ищущие Спасение не себе лично, а всему человечеству.

Ставка на него социалистов немного испугала поначалу, но ряд случаев показал – его оберегают. Несколько сорванных покушений, вскрытые шпионы от монополий, перехваченные попытки шантажа.

Не революция, а эволюция? Что ж… таких социалистов он рад приветствовать. Ничего страшного, если в аппарате президента будут люди, искренне заботящиеся о благе простого народа.

Пусть даже немного фанатики, готовые пробивать стену бюрократизма и взяточничества ценой собственной жизни. Именно такие и нужны, чтобы уничтожить крупные монополии, протолкнуть законы о прогрессивном налогообложении, вырвать армию из-под влияния военно-промышленного лобби.

До поры можно было делать вид, что не замечаешь шевеления вокруг себя. До поры…

Пришла пора раскрыть карты, только вот… кому? Лонг видел, что внедрённые в его окружение социалисты не то что незнакомы друг с другом, но часто даже и не подозревают о существовании других агентов!

Немного параноидально, но отчасти оправдано. Каждый делает свою часть работы, а неведомый куратор осторожно корректирует, не выходя из тени. КПД такой работы снижается, но и риск провалиться минимален. Засветить сеть и вовсе почти невозможно.

Почти… хм, не для него. Невидимые кураторы вычислены… не один, что вовсе уж ни в какие ворота. С другой стороны, и на кону стоит слишком многое.

Вычислены, но наверное, не все. Не стоит недооценивать других людей… пожалуй, что паранойя в таком деле оправданна. Возможность двойных и тройных агентов исключать нельзя.

Как бы пренебрежительно он не относился к ФБР, даже среди этих бездарей встречаются люди достаточно талантливые. Да и мощь государственной репрессивной машины за спиной – дело не последнее.

Как же выйти не одного из кураторов, а на… дирижёра?

* * *

– … да будет слово ваше: да, да; нет, нет, а что сверх этого, то от лукавого…

– … своих соратников нужно знать не только по гербовым накидкам на доспехах, но и в лицо! Перед выборами, которые для нас ничуть не легче боя, я призываю всех своих союзников открыть забрала…

– Статья зацепила? – Поинтересовался Олав за утренним кофе, заметив мою реакцию.

– Интересная, – В задумчивости складываю газету. Читать между строк меня учили, и понять призыв Лонга превратно сложно. Встреча… рискованно, но пожалуй – необходимо. Как бы…

– В составе Молодой Гвардии? Почему бы и не да?

* * *

Отложив документы, Иосиф Виссарионович задумался, сжав зубами потухшую трубку.

В национальном вопросе он разбирался, как никто другой в России. Ещё в тринадцатом году его труд по национальному вопросу в стране стал каноническим, недаром после Революции Сталин получил пост наркома по делам национальностей.

Именно он провозгласил право на национальное самоопределение народов России. «Принцип самоопределения должен быть средством для борьбы за социализм и должен быть подчинен принципам социализма».

Тогда всё казалось простым и понятным. Казалось само собой разумеющимся, что народы России, получив право на самоопределение, возьмут курс на централизацию. Но… не ошибся ли он?

Попытавшись затянуться, Сталин негромко ругнулся на грузинском, и снова раскурил трубку. Сделав несколько затяжек, вернулся к тяжёлым мыслям.

Право на самоопределение и особое внимание к проблемам национальным меньшинствам привлекло к большевикам националистически настроенных лидеров этих самых меньшинств. Это позволило избежать рассыпания российских окраин на национальные анклавы. А ведь были предпосылки, были…

Тезисы он составил тогда таким образом, что вопрос национальный стал одновременно внешнеполитическим. Спорно… нарочито спорно, недаром Чичерин выступил с критикой, упростив тезисы до борьбы «слабых» народов против «сильных».

Критика в общем-то верная, но получилось ведь! Помимо внутренних сторонников, страна получила и внешних. Народы, борющиеся за право на самоопределение, за культурную и национальную автономию, получили моральную поддержку, и сами стали оказывать её молодой социалистической стране.

Так что не ошибся! Тогда не ошибся. А вот сейчас, похоже, пришло время для ревизии собственных убеждений.

– Перестарались, – Негромко сказал он вслух и встал, пройдясь по комнате, разминая затёкшие ноги, – заигрались с правом на самоопределение, да с национальным самосознанием.

Национальный вопрос в СССР встал остро. Русское большинство выказывало недовольство представителями национальных меньшинств, наводнивших властные структуры. И нельзя сказать, что недовольство это вовсе не оправданно.

Пламенный большевик Орджоникидзе… а копнули его окружение, так сплошь почему-то земляки-закавказцы. И не всегда эти земляки соответствовали своим постам. А ещё – не всегда были коммунистами. Вчерашние меньшевики, анархисты, эсеры… и почти все – националисты!

Много, очень много на Кавказе и в Закавказье националистов во властных структурах. Неоправданно много. Тогда пришлось опираться на тех, кто оказался под рукой, а теперь и не сковырнёшь так просто.

Десятки, сотни, тысячи людей, связанных националистическими идеями и круговой порукой. Всё это тесно переплетается с родственными и финансовыми интересами. Тронешь одного, в ответ можно получить что угодно – от саботажа и прямого неповиновения, до митинга и вооружённого восстания.

В Средней Азии и того хуже. Вчерашние баи и басмачи получили партбилеты и стали председателями колхозов и милиционерами.

А кого ещё!? Образованные люди, мало-мальски выделяющиеся из толпы забитых декхан, почти все из байского сословия, священнослужителей и купцов.

Да и с декханами не так просто. Выучишь такого, поставишь на пост… а он, сволочь такая, сам баем стал! С партбилетом.

Отыграв немного назад, выровняли ненормальное положение с положительной толерантность к национальным меньшинствам, получили колоссальный кредит доверия от русского большинства.

Меньшинства отреагировали по-разному.

На Северном Кавказе в большинстве своём с пониманием – национальностей там сотни, и им проще принять начальником заезжего варяга из Москвы. Особо ценятся русские, выросшие на Кавказе – как люди, понимающие местную специфику, но не связанные кровными узами с каким-либо народом и кланом.

Не каждого примут, далеко не каждого. И даже приняв, непременно будут ворчать. Но реальных альтернатив нет – либо московский варяг, либо вечные проблемы с кумовством.

В Закавказье ситуация куда хуже, именно там больше всего националистов у власти. Пришлось даже прибегнуть к таким мерам, как роспуск национальных воинских формирований. Волнения в народе сильные, и хуже всего ситуация в Грузии.

– Золотая середина, – Проговори Сталин вслух и задумался, слегка ссутулившись, – А если всё-таки не середина? До отказа, до абсурда довести ситуацию с национальными меньшинствами?

– Дать больше автономии кахетинцам, сванам, хевсурам – пусть играют в самоопределение внутри Грузии! Чем они хуже? Автономия и национальное самосознание… пусть играются.

– Пусть вспомнят, что абхазы и осетины имеют ничуть не меньшее право на самоопределение, что хевсуры мнят себя потоками крестоносцев.

Глубоко задумавшись, Иосиф Виссарионович уселся на стул. Тянуть время нельзя – или вводить войска с подавлением мятежей и испорченной репутацией страны на международной арене… То-то обрадуются капиталисты! И на поддержку тех же басков рассчитывать больше не придётся.

… или национальные автономии, доведённые почти до абсолюта. И оба варианта одинаково плохи.