Текст книги "Полное собрание сочинений. Том 17. Зимние перезвоны"

За семь лет общения мы уже знаем, как трудно Агафью убедить во всем, что не согласуется с ее привычками, освященными крепостью веры. Она всех выслушает, а решение примет, полагаясь лишь на свое понимание обстоятельств. Ломка жизненного стереотипа для нее трудна и может быть в самом деле губительна. Но тут, в таежной ловушке, угроза жизни ее почти осязаема.

– Жалуешься на простуды. А можешь и подвернуть ногу или медведь заломает. Сляжешь, и некого позвать на помощь – геологов скоро не будет.

Теребит пальцами веточку вербы:

– Что бог даст…

С полуслова понимая тревожный вопрос о возможных последствиях скоротечного брака, Агафья поднимает глаза:

– Да уж нет, бог миловал, дитя не будет. Бог миловал…

Возвращаясь к пережитому, она опять говорит о подробностях появления возле избушки волка.

– Знамение было. Знамение…

Время врачует раны. На пережитое Агафья смотрит уже с изрядной долей иронии, раза два даже весело рассмеялась. Налаживается аппетит. До Пасхи – три дня, и Агафья, показав нам курятник, вынесла решето с яйцами:

– Вот собрала к празднику…

Домашняя живность – куры, козы, собака – требует внимания и ухода. Но это как раз то, что крайне необходимо, хоть чем-то заполнить жизнь. Да и в добротной еде при неважном здоровье нужда острая. «Зимой заколола козла. А с Христова воскресенья буду пить молоко». Из краснотала Агафья связала вершу – надеется в Еринате наловить рыбы.

Прямо у двери висит ружье с патронташем. «Дробь – на рябцов, пули – против медведей».

– А ну, покажи, как стреляешь.

Агафья охотно берет одностволку и целится в берестяный короб, лежащий на огороде…

– Ну вот тебе, ворошиловский стрелок – одна дробина! – смеется Николай Николаевич. – в медведя не попадешь.

– Избавь господь от медведя…

Мы тихо беседовали, глядя на апрельский парок, струившийся над огородом, когда вдалеке послышался звук вертолета. Агафья услышала его первой, встрепенулась:

– Вот и прощанье…

По тропке катимся вниз на галечную косу у речки.

– Спасибо, что навестили…

Сквозь рев машины слабый голос не слышен. Но так красноречива поднятая кверху рука, так выразительны глаза, так щемяще-больно видеть маленькую приземистую фигурку возле воды…

Погода неважная. Летчики не решаются лезть в облака над горами. Летим по каньону, повторяя изгибы холодной и равнодушной реки.

Фото автора. 6 мая 1989 г.

Первый день жизни
Окно в природу

Младенцам природа дает различные способы выжить. Одни родятся беспомощными, слепыми. Их защищают нора, гнездо и, конечно, заботы родителей. Другим, обсохнув, уже надо быть готовыми бежать, плыть, прятаться, защищаться.

Этим двум сайгачатам десять часов от роду. Первый день жизни природой предписано им лежать, затаившись. Окраска и неподвижность делают их незаметными на полынной равнине. На второй день при виде опасности сайгачонок вскочит на высокие ножки-ходули и побежит по степи. На третий день человеку уже трудно его догнать. На пятый малыш вместе со взрослыми избегает опасности, полагаясь только на ноги, – семьдесят километров в час…

Антилопа сайга – древнейший житель европейских и азиатских степей. Некогда она населяла пространство на западе до Атлантики и на севере до Печоры, водилась в бассейне Иртыша, Енисея, Лены, кости ее обнаружены даже и на Аляске. Заселяя и распахивая степи, человек оставил сайге лишь самые захудалые земли в нынешнем Казахстане и на западе от Волги – в Калмыкии. Но и тут, преследуемая человеком, антилопа оказалась на грани исчезновения. Полное прекращение охоты на нее (с 1919 года) дало результаты – стада сайги достигли уровня, когда стало возможным и даже необходимым вести ее промысел.

Рекордная численность сайги в Калмыкии приходится на конец 70-х годов – 750 тысяч. Сейчас охота прекращена, но численность антилопы не возрастает и вряд ли уже достигнет двухсоттысячного рубежа. Причина – стеснение жизненного пространства. Калмыцкая степь «проросла» бесчисленным количеством столбов электрических линий, идущих к «точкам» – пастушьим стационарам. Сайгак – животное пугливое, стадо обходит даже вставшего на гнезде журавля. Столбы, водоводы, ограды пастбищ, каналы маленькие и большие оставляют антилопе все меньше возможностей для маневра, когда, приспосабливаясь к погодным условиям, стада ищут корм, воду, места для окота. Громадная язва – канал Волга – Чограй перегородил их вековые пути с юга на север и обратно на юг. Прибавим к этому беспокойство от транспорта. Пастухи пасут сегодня овец не на лошади – на мотоцикле или даже на «Жигулях». И не забудем изощренного, наглого браконьера. Именно в этих местах ночью в упор был расстрелян замечательный зоолог Улдис Кнакис, бросивший вызов двуногим хищникам.

Тяжело сегодня выжить сайге (сайгакам), а если еще и природа ставит подножку степным скитальцам, судьба сайгаков уподобляется свечке, горящей с обоих концов. Именно так случилось этой весной. Десятки тысяч антилоп, занявших наиболее спокойный район для окота, были застигнуты небывалыми для Калмыкии в мае холодными проливными дождями. Чувствуя беду, мы не могли увидеть ее размеры – глиняная полупустыня раскисла – ни пройти, ни проехать. А когда подсохло и можно было добраться к родильному дому сайги, мы увидели множество трупов. В основном малышей. Покинув горячую утробу матери, сайгачата тут же коченели от холода. Некоторые, вытянувшись, лежали в лужах. От переохлаждения умирали даже и матери.

Едем степью несколько километров – повсюду светлые пятнышки павших животных – громадный стол для летающих хищников: грифов, сипов, орлов, орланов. Они и в обычные годы из разных мест (даже с Кавказа!) прилетают попировать. Одного из десяти сайгачат природа отдавала им в виде «законной» дани. На этот раз дань удручающе велика. День рождения для многих оказался днем смерти.

Но вот временна́я граница окота. Те, кто родился после дождя, живы-здоровы. Матери их отбежали, маячат на горизонте, а горбоносые малыши лежат, затаившись в полыни. Иногда двойня. Чаще по одному. Можно взять сайгачат на руки или, не поднимая, погладить по шерстке. Смотрит сливовым глазом. Некоторые подают голос, полагая, что это явилась мать.

Как только мы отъезжаем, матери возвращаются к малышам. Сизая от полыни равнина оглашается многоголосым хором детей и родителей – по голосу и по запаху матери ищут своих единственных.

У природы худа без добра не бывает. Дожди погубили множество сайгачат. Зато выжившим жаркие степи дарят после дождей океан трав. Матери к малышам вернулись, обремененные молоком. В бинокль видно, как, подрагивая на шатких ножках, сайгачата прильнули к соскам.

Фото автора. 27 мая 1989 г.

Таки Такич кончает школу…

Таки – имя отца. Так же зовут и сына. И мы называли его Таки Такич. В роду Хейзов Таки – имя традиционное. Так звали деда младшего Таки, прадеда и прапрадеда. С отцом Таки Такича мы познакомились в аэропорту Анкориджа. Сорокадвухлетний американец-аляскинец подхватил в машину дорожные наши пожитки, и восемь дней мы с Геннадием Алференко были, как у Христа за пазухой. Таки-старший в своем громадном рубленном из аляскинских сосен доме готовил по утрам завтрак, словами «Генна-адий, Васи-илий!» будил гостей по утрам, отвозил, куда требовалось, как опытный секретарь, отвечал на звонки, вечером на машине вез нас домой и, расстелив на полу карту, рассказывал об Аляске.

В семье Хейзов три человека. Все трое работают. Хозяйка дома Пэт – медсестра. Таки-старший занимается бизнесом – владеет заводом, производящим стекловолокно. (Вместе с хозяином на заводе – десять работающих.) Пять часов в сутки работает и Таки Такич, в этом году кончающий школу.

Общий доход семьи – шестьдесят тысяч долларов в год – считается нынче средним доходом в Америке. И работает Таки-младший, совмещая работу с учебой в школе, конечно, не по нужде. Благополучный дом с тремя ваннами и бассейном, четыре автомобиля (по легковому – на каждого члена семьи и еще грузовик) – детали быта красноречивые. Но каждый вечер Таки Такич ставит будильник на семь утра. И лишь в двенадцать ночи он гасит лампу в своей комнате на втором этаже дома. Стекловолоконое дело Таки-старшего налажено, и он на неделю совершенно от него отключился, с не показным удовольствием оказывая гостеприимство двум москвичам. Жена его, Пэт, тихо уходила утром на свою медицинскую службу. Но вечером мы все сидели за чаем, засыпая друг друга вопросами. И лишь с Таки Такичем поговорить не удавалось никак. «Весь в делах», – улыбался отец.

Таки и Таки Такич.

И вот воскресенье перед отлетом. Таки Такича мы увидели утром со щеткой для уборки двора. И после завтрака, не выпустив из-за стола, одолели расспросами: что заставляет его работать? Не трудно ли совмещенье работы и школы? Может быть. Страдает учеба из-за работы или работа неполноценна? Таки-младший, улыбаясь, рассказывал. Таки-старший слушал сына, подперев рукой щеку, с вниманием учителя, наблюдающего способного ученика.

Тут от Аляски и от семьи Хейзов я чуть отвлекусь и вспомню наше с Борисом Стрельниковым путешествие по Соединенным Штатам в 1972 году. Тогда нас тоже интересовала «генетическая страсть американцев к труду». Мы об этом писали. Я заглянул в книгу и нашел в ней страницу, особо полезную для прочтенья сегодня, когда мы ищем ответы на вопросы, как жить, как воспитывать наших детей, в чем фундамент человеческого благополучия? Страничка эта поможет нам лучше понять и Таки Такичей, которых вы видите на этом снимке, – отца и сына.

Итак, 1972 год… Мы назвали себя и он назвал: «Дэвис Пейпер…» Знакомство это случилось в штате Виргиния вблизи местечка Аркола, на зеленом травяном поле, около самолета. Тут стояло десятка два полосатых машин для обработки полей. Из одного выпрыгнул мальчишка. Самолет стоял почти у дороги, и мы подошли. Дэвис Пейпер пил кока-колу, опершись спиной о крыло, и отвечал на вопросы.

– В самом деле можешь летать?

– Могу. Но у меня нет еще прав…

Подошел отец Дэвиса, механик Уильям Пейпер, и подтвердил. Мальчик летает, правда, пока под контролем отца. Но в шестнадцать лет получит права…

Дэвису Пейперу тринадцать лет. Мы залюбовались веснушчатым, огненно-рыжим и очень застенчивым летчиком. И по дороге не раз его вспоминали. В шестнадцать лет мальчишка один, без наставников, может поднять самолет. Американцы считают: в шестнадцать лет человеку можно это доверить. И дело не только в том, что в век больших скоростей человека к ним приучают с раннего возраста. Дэвис Пейпер – пример того, как рано американцы «бросают ребенка в воду»: плавай! учись плавать!

Образно говоря, начинается это с пеленок – большинство американских матерей грудью детей не кормят. Младенец рано становится на пищевое довольствие фабричного производства: витамины, порошки, соки. И по мере того, как малыш становится на ноги, его приучают к реальностям бытия. В семью и школу мы не заглядывали. Но телевизор (а он в Америке «главная нянька») все время внушает: обгони, ударь первым, возьми свое, не упускай шанса, улыбайся, все позволено сильным. Окружающая ребенка жизнь подтверждает: действовать надо именно так.

В этой суровой «тренерской школе» не все приемлемо, но очень важен параграф: «Умей трудиться, люби трудиться!» С детского возраста американцу внушают: любой труд почетен, любой труд поощряется. Проезжая по сельским районам Америки, мы видели ребятишек десяти – двенадцати лет за рулем трактора. Отец-фермер доверяет сыну весь арсенал техники. Мы видели маленьких продавцов газет. Подростки прогуливали собак, мыли автомобили, подметали улицы, нянчили ребятишек, мыли посуду в кафе. Это работа. В семье любого достатка будут радоваться, если сын или дочь находят время между школой и отдыхом для заработка. В Америке есть бедняки, например, сезонные сельскохозяйственные рабочие, у которых дети помогают родителям добывать кусок хлеба. В семье состоятельной получку сына родители ему и оставят. Будут радоваться, если сын вложил свой маленький капитал в «достойное дело».

Американец даже очень большого достатка обязательно заставит дочь или сына рано изведать, как добывается хлеб. В маленьком городке Пенсильвании нашу машину заправляла и чистила миловидная девушка. Разговорились. Оказалось: дочь большого чиновника банка и владельца пяти мотелей. В день четыре часа работает для частичной оплаты обучения в университете. Папа у девочки скряга? Нет. Три тысячи долларов в год от хорошей краюхи доходов для папы – мелочь. Но он дает дочери только половину необходимой суммы. Остальное добудь сама. В американских вузах детей рабочих и фермеров очень немного. Как правило, учатся дети богатых людей и людей «среднего класса» – ученых, торговцев, чиновников, адвокатов. И почти всегда родители обязывают студента нести заботу по оплате учения.

Заходит речь об отдыхе летом, о поездке куда-нибудь.

– Ну что же, это неплохо, – скажет отец, – а деньги? Ты думал об этом?

– С месяц я хочу поработать на мойке машин, там, кажется, нужен сейчас человек.

– Зачем на мойке, давай в контору ко мне. Я заплачу не хуже.

– О’кей…

Диалог этот условный. Но он для Америки характерен. Каникулы летом многие школьники и студенты совмещают с работой в пансионатах, на пляжах, в кафе, национальных парках. Одному из нас в придорожном кафе подавала еду дочь губернатора штата Северная Дакота. Никто не удивится, увидев в такой же роли дочь сенатора, конгрессмена. Так «учат плавать».

Вернемся теперь к Таки Такичу. Ему восемнадцать. Он уже приводит в дом девушку. (Накануне нашего вылета из Анкориджа она постучалась поздно вечером, вся в слезах – на шоссе сбила автомобилем лося. Таки-младший, утешив подругу, поехал с отцом на шоссе разделывать лося.)

«Мы трудимся вместе уже лет тринадцать, – говорит Таки-старший. – Когда я валил сосны для этого дома, сын мог за работой лишь наблюдать. А когда я бревна для сруба тесал, он таскал щепки. Это были уже трудовые шаги».

Дом строили долго, потому что Таки-старший предпочитал все делать своими руками. И Таки-младший рос вместе с домом, перенимая от отца множество навыков – плотник, столяр, каменщик, кровельщик, водопроводчик, электрик. И с малых лет – независимость: самому приготовить завтрак, постирать, зашить, сделать уборку в доме, привести двор в порядок. А в одиннадцатом классе Таки Такичу перестал нравиться его недорогой «Форд», стал он заглядываться на спортивный автомобиль. «Ну что же, – сказал отец, – я помогу, но главную часть денег заработай сам». И Таки Такич нанялся официантом в городской ресторан. Его день стал распределяться так. В семь – подъем. С девяти до четырнадцати часов – занятия в школе. Потом три часа – поездка домой, обед, отдых, приготовление уроков. В семнадцать часов надо быть уже в зале «Постоялого двора» с полагающейся официанту улыбкой. Пять часов работы до десяти вечера. Отдых и удовольствия – до двенадцати ночи. Воскресная работа в ресторане – восемь часов. Оплата – 6 долларов в час.

Предвидя вопрос наш о качестве учебы, Таки-старший принес что-то вроде нашего школьного аттестата. Бумага выдается на руки после десятого класса. У младшего Таки по всем предметам были «А» или «Б», что соответствует нашим пятерке и четверке. «Понимаете, работу мы с матерью разрешили сыну как поощрение за успехи в учебе. Если бы у него были «С» или, не дай бог, «Д» – ни о какой работе не могло бы быть речи».

– Трудно ли было?

– Да, – сознается Таки Такич, – первый год было трудно. Сейчас нет.

Мы подняли вопросительно брови: не трудно? Но последний же год, финал учебы…

– Не трудно. Сейчас, в двенадцатом классе, у меня всего четыре предмета: штанга, приготовление пищи, изучение правовой системы, история в литературных произведениях.

С изумлением мы попросили повторить то, чем занят Таки в последнем, двенадцатом классе. Переводчику, отцу и сыну – всем вместе пришлось попотеть, объясняя нам стратегию двенадцатилетней школы. Она не во всех школах США одинакова, есть и другие системы, но тут учеба строится так. Десять лет даются основы знаний: грамотность, математика, физика, биология, химия, история, география, иностранный язык. Экзамен по ним – «тестирование» – Таки прошел успешно, заняв восьмое место в числе ста сверстников. Аттестат дает право поступления в университет. Но в какой, на какой факультет? Да и есть ли желание и возможности дальше учиться? Некоторым важно выбрать профессию по душе и способностям. Последние полтора года учебы дают возможность выпускникам оглядеться, попробовать себя и в том, и в другом, и в третьем, смотря по наклонностям. Трудовая, профессиональная ориентация! Но тут не заставляют всех делать одну и ту же табуретку либо всех заниматься шитьем или работать всем на токарном станке. Широкий выбор: физическая культура (разные виды спорта), обществоведение, машиноведение, автомеханика, токарное дело, компьютерная техника, машинопись, иностранный язык, история, экономика, бизнес… (Перечень дисциплин учитывает природные особенности каждого штата, особенности хозяйства, потенциальные потребности в специалистах.)

Таки на двенадцатом году учебы выбрал четыре предмета. Штанга – укрепить тело. Приготовление пищи сопряжено с его работой в ресторане. Изучение правовой системы необходимо – «без этого трудно жить и тем более заниматься бизнесом». История – «чтобы знать, откуда человечество идет и куда держит путь». Экзаменов по этим предметам у Таки не будет. И он уже чувствует уверенность в выборе: университет, экономический факультет, перспектива в жизни – предпринимательство.

А как дела на текущей работе? В ответ на этот вопрос Таки Такич пригласил нас на ужин в «Постоялый двор», показал класс обслуживания и познакомил со своим боссом, владельцем ресторана Дагом Фостером. Боссу двадцать пять лет, но он уже завоевал приз Анкориджа за наивысшую прибыль. Даг сказал, что в этом успехе есть доля и Таки Хейза, и что он намерен его поощрить – сделать менеджером зала на восемьдесят мест.

Когда подали кофе с мороженым, владелец ресторана и Таки Такич появились у стола в белых майках, на которых красовались флаги – советский и американский. «Это наша общественная работа – изготовили и продаем, чтобы помочь десяти школьникам побывать в Советском Союзе».

Вот такие наблюдения мы сделали, живя в доме Хейзов, где имя Таки традиционно и где Таки-младший кончает школу. Новый спортивный автомобиль – гордость парня, «сам заработал». Таки-старший смотрит дальше этой покупки: «Труд. Ответственный, осмысленный труд параллельно со школой – лучший учитель жизни».

Фото автора. 7 июня 1989 г.

Умытые нефтью

Маленький городок Сюард на юге Аляски. В окне магазина растянуты майки с надписью «24 марта 1989 года». Что это значит, тут все хорошо понимают. В этот день танкер «Экссон Валдиз», ведомый выпившим капитаном, напоролся на рифы, в Аляскинский залив вылилось 50 тысяч тонн нефти. Все мы помним на телеэкранах зеркальную гладь воды, накренившийся танкер и бессилие людей укротить бедствие. Для Аляски, где некоторое время удавалось сохранить видимость гармонии индустрии с дикой природой, это был шок. Нефтепровод, проложенный через всю Аляску с севера от Прадо до южного порта Валдиз, за двенадцать лет эксплуатации показал высокую надежность. Слабым местом нефтяного пути были танкерные перевозки из порта Валдиз. В тонком месте нитка и оборвалась. Это был не первый в мире катастрофический разлив нефти и не самый большой из них. Драма была в том, что нефть разлилась в заливе с богатой живой природой, с береговой линией, изрезанной бухтами и заливами.

Если не ошибаюсь, при всех катастрофах с нефтью на море человеческих жертв не было. Гибли животные. На этот раз их было особенно много. За короткое время вязкая маслянистая масса коричнево-оранжевым одеялом покрыла 2500 квадратных километров моря, загрязнила более 1000 километров береговой линии. Животные – морские звери и птицы, рыба, планктон – оказались в зоне массовой гибели. Полный ущерб природе подсчитать трудно. Из пяти – семи тысяч каланов, обитающих в этом районе, практически все оказались «умытыми нефтью», отчего превосходный мех слипся и перестал греть, обрекая животных на гибель от охлаждения. На каждые сто метров береговой линии приходится в среднем 80 покрытых нефтью уток и других водоплавающих птиц. Такова гибель из числа 100 тысяч зимующих тут пернатых. Еще миллион ничего не подозревающих птиц перелетных опустились на нефтяное пятно в апреле. Многие из живущих здесь белоголовых орланов, нападая в воде на терпящих бедствие птиц, тоже «умывались нефтью», лишаясь теплозащиты и возможности летать.

Проезжая близ побережья, мы получили листовки с инструкцией, каких птиц следует попытаться спасти, какие обречены. Газеты и журналы Аляски полны фотографий погибших животных и попыток прийти им на помощь. Как повлияла нефть на рыбу и на планктон? Ответы пока не выходят за рамки научных предположений, однако ясно: последствия неизбежны, поскольку нефть содержит вещества ядовитые, канцерогенные, и примерно четверть планктона (пища для рыб) погибла.

С нефтью, конечно, сразу попытались бороться. Но эффективного средства, несмотря на горький опыт всех предыдущих разливов, нет. Нефть попытались поджечь – не загорелась. Было предложено нейтрализовать ее химикатами, но сомнительно было, выиграет ли от этого природа. В конце концов нефть стали вычерпывать примитивным образом в бочки, установленные в лодках. На мгновение на Аляске, как золотая лихорадка, вспыхнул «черный бум» – на побережье, оставляя менее оплачиваемые работы, устремились «черпальщики», получавшие тут 1200 долларов за неделю. Около пяти тысяч человек работали здесь ежедневно.

В мае в городке Сюарде я посетил госпиталь, открытый для пострадавших животных. Это была вторая после Валдиза лечебница, куда доставляли терпящих бедствие каланов и тюленей. Отдельно лечили и отмывали от нефти птиц. Часть животных находили уже погибшими. Много их вовсе не попало на глаза человека, но оказавшиеся в госпитале получали хороший шанс выжить. В быстро построенной и хорошо оборудованной лечебнице тридцать семь платных зоологов и ветеринаров с помощью 700 добровольцев, одетых в желтые прорезиненные комбинезоны, врачевали морских обитателей.

«Ничего особенного мы не делаем. Сначала укол – успокоить животное, потом кропотливая «стирка». Вот на этих подставках каждого бедолагу с применением порошка для чистки посуды моем не менее двух часов. Затем сушка согретым воздухом. Потом для каждого или парочки – отдельный бассейн с морской водой. Обильный, качественный корм и минимум беспокойства. Извините, даже и вам – гостю издалека – исключение сделать не можем. Понаблюдайте их с этой точки».

Выслушав энергичного зоолога, настаивать я не стал. Снимать каланов издали было сложно, но было хорошо видно: одни резвились в бассейне, другие, лежа в воде на спине, о камень разбивали морских ежей. Из 130 доставленных сюда каланов умерло 13, остальные в порядке. И, находясь на содержании компании «Экссон», ждут обретения свободы.

Отмытые от нефти тюлени не так страдают от беспокойства, и одного из них зоологи разрешили вынести в светлый угол для фотосъемки.

Госпитализация птиц и зверей обошлась компании «Экссон» в два миллиона долларов. Всего же на очистку залива израсходовано уже более 100 миллионов. Цифра внушительная, но компания эти убытки переживет – ее прибыли достигают пяти миллиардов долларов в год. Не так уж сильно пострадает и капитан танкера Джозеф Хейзелвуд. Ему угрожает три года тюремного заключения и 10 тысяч долларов штрафа. В который раз сильно пострадала природа. И конца этих страданий, как видно, не будет. Уже после аляскинской драмы у берегов Америки потерпели аварию еще три танкера. И нет гарантии, что завтра такое же не случится еще где-то. Вспоминается грустная строчка поэта: «Все меньше окружающей природы, все больше окружающей среды».

Фото автора. 15 июля 1989 г.