Текст книги "Полное собрание сочинений. Том 17. Зимние перезвоны"

Во время отела оленей движение по дорогам сокращается до возможного минимума, а местами вовсе запрещено. Всюду видишь предупреждение: «Ни шагу с дороги! Территория диких животных уязвима». Все сооружения компактны и не разбросаны там и сям. Скважины на гравийных насыпных площадках изначально были сближены до предела. Но сегодня и этот предел – двадцать метров – благодаря наклонному бурению уменьшен до восьми, а местами до трех-четырех метров. О любом, даже самом малом разливе нефти (пол-литра!) немедленно доложат в местный штаб компании «Арко», а оттуда – властям штата. На промыслах запрещено кому бы то ни было появляться с ружьем. Наказание нарушителю – штраф и немедленное увольнение. У компании «Арко» есть постоянная экологическая служба и специальный «полевой директор» Лори Крижан. Его задача – следить за охраной природы. Служба работает превосходно. На воде рядом с вышками плещутся гагары и утки, плавают лебеди, на кухню жилого блока прибегают попрошайничать лисы. Число оленей, за судьбу которых было больше всего беспокойства, в долине Прудхо не уменьшилось, а увеличилось более чем втрое – с пяти тысяч до восемнадцати. Причина этого пока не ясна…

По словам Лори Крижана, компания «Арко» затратила десятки миллионов долларов на предварительные исследования по охране природы и тратит на эти нужды сейчас от пяти до десяти процентов дохода. «Да, это обременительно, – говорит «полевой директор». – Но мы вполне сознаем: иначе нельзя. Философия – хозяйствовать, не разрушая природу, единственно верная на сегодняшний день, и мы ее полностью разделяем». Я видел, как добывают тюменскую нефть. И неизбежное сопоставление: «у них – у нас» подарило мне тут, в заливе Прудхо, бессонную ночь.

Приютила нас на ночь «Арко». Жили мы в ее «космическом корабле», приземлившемся в тундре, так же как живут тысяча триста состоящих на службе у «Арко» нефтяников. Уподобление тундры космическому пространству – лишь приблизительный образ. Летом тундра красива и очень богата жизнью. Для тех, кто любит природу, два месяца на зеленой равнине не лишены радости. Но в остальное время тундра сурова – дождь, снег, сильные ветры, морозы, пятьдесят шесть суток полярной ночи, вахты по двенадцать часов. Все это медом не назовешь даже при очень, очень хорошей зарплате. И потому красный «космический корабль» «Арко» с шестьюстами жилых кают оборудован всем, что может скрасить жизнь человека.

Сама «каюта» – аккуратный пенальчик, похожий на номер в современных экономных гостиницах, имеет: душ, туалет, кровать, шкаф для одежды, телефон, телевизор, полки для книг. В прихожей – ниша для спецодежды и инструментов. Это казенное обустройство жилья. И каждый украшает «каюту» в меру вкуса и склонностей. У молодежи она оклеена картинками из «Плейбоя», смешными надписями вроде таких: «Если утром ты съел лягушку, то ничего более неприятного за день уже не будет». «Недели в этом раю – вполне достаточно!» «Тут я изо всех сил работаю, а дома изо всех сил отдыхаю».

Мне достался на ночь пенальчик, в котором, судя по всему, живет человек средних лет. На полках книги о дикой природе, десятка три потрепанных детективов, на стенке приклеены фотографии старика и старушки, снятые где-то на ферме, портрет молодой женщины с велосипедом, девчурка в очках. На столе визитные карточки: «С. Харден. Нефтяник».

Корабль космонавтов никогда не будет иметь удобства, какие можно создать тут, в тундре, куда летом приплывают суда и круглый год по нескольку раз в день опускаются зафрахтованные самолеты. В коридорах и всюду, куда пожелает тут человек забрести, – ковры под ногами, на стенах гобелены, картины и редкие снимки живой природы. Есть в этом огромном благоустроенном общежитии своя поликлиника, гимнастический зал, баня, бассейн, библиотека, кинозал и просто гостиная, где можно посидеть в мягких креслах, поговорить, послушать музыку, поиграть в шахматы или карты, связаться по телефону с домом… Гостиницы «Хилтон», конечно, могут поспорить с этой обителью в тундре. Но трудно поверить, что живут тут нефтяники – ни пылинки, ни пятнышка, кондиционированный воздух, теплые мягкие краски.

И, конечно, забота особая – о питании. За всю свою жизнь нигде я не видел большего обилия и разнообразия всякой еды. Все фрукты и овощи, какие только растут на земле, сюда доставляются. Соков я насчитал двенадцать. Супы, сладости и все, что можно сделать из мяса, молока, из муки, из орехов, из яиц, – все тут присутствует. Даже спутники мои, американские журналисты, с пеленок привыкшие к изобилию супермаркетов, тут удивленно подняли брови.

– Обстановка этого требует, – сказал сопровождавший нас «полевой директор» компании «Арко». – Север, напряженные технологические процессы, необходимость быть собранным, бдительным, оторванность от дома не способствуют душевному равновесию человека. Наша задача – всеми средствами равновесие это поддерживать. А это предупреждение аварий, соблюдение экологической дисциплины и просто уважение к человеку, чей труд тут нелегок…

Было о чем подумать мне ночью в «пенальчике» С. Хардена. В окошко равнодушно глядела общая на весь человеческий мир луна, мерцали на горизонте какие-то огоньки. Два оленя нос к носу неподвижно стояли так близко, что я не удержался и бросил на спину одному карамельку. Олень тряхнул головой и снова погрузился в дремоту.

На столе утром я оставил деревянную ложку, московские сигареты, визитную карточку. И представил себе, как вернувшийся в тундру хозяин «каюты» будет озадаченно наводить справки: кто же тут побывал? А я с друзьями получил от «Арко» презент посущественней: возможность увидеть «восьмое чудо земли» – нефтепровод, проехать вдоль него по Аляске.

Фото автора. 30 января 1991 г.

Восьмое чудо
Семь недель на Аляске

Так повелось: потрясающие воображение дела рук человеческих нарекаются восьмым чудом света. Кто-то насчитал таких чудес более ста двадцати. Я перебрал в памяти то, что видел сам: египетские пирамиды, нью-йоркские небоскребы… Аляскинский нефтепровод? Эпитет «чудо», скорее всего, крючок для туристов. С этой мыслью я бы, наверное, расстался с «трубой», если бы лишь постоял у отметки, где она начинается. Но компания «Арко» предложила проехать вдоль трассы нефтепровода – пересечь всю Аляску от Ледовитого океана до южного порта Валдиз. Я немедленно согласился. И то, что увидел, чудом названо справедливо.

На карте нефтепровод прочерчен красной извилистой линией – тысяча триста километров через восемьсот речек и рек, включая Юкон, по вечной мерзлоте, через зоны землетрясений. Тем, кто клал нефтеносные трубы в Техасе или в Аравии, тут предстояло решить множество новых и сложных проблем. Число их умножилось, когда идея нефтепровода встретила бурю протеста американцев. «Вы изуродуете Аляску, затопите нефтью ее нерестовые речки, преградите пути миграции карибу, погубите всю хрупкую северную природу». Волна протестов оказалась препятствием более серьезным, чем проблемы технические. На три года она задержала строительство, на треть увеличила стоимость нефтепровода. Но теперь признаемся: борьба была полезной, необходимой. Она заставила строителей до тонкостей изучить все условия трассы, использовать новейшие достижения техники, чтобы обезопасить природу. Нефтепровод работает уже четырнадцать лет. И хотя транспортировка нефти повсюду в мире остается делом опасным, тут, на Аляске, мрачные предсказания противников нефтепровода не подтвердились – олени ходят своими путями, птицы гнездятся там, где гнездились, нерестовые речки чисты, тундру не затопили. Построенный с высшей мерой ответственности, грамотно и надежно, аляскинский нефтепровод служит сегодня примером гармонии техники и природы.

Нулевая отметка трубы, огромный «0» на щите. Тут же на специальной площадке популярная информация о «трубе»: как строилась, как эксплуатируется, что стоит за словами «последнее слово техники». Переварить информацию помогает мне провожатый Лайол Ванберген. Он тут работает восемнадцать лет. Участвовал в стройке, исполнял должность инспектора по охране природы. В этой должности и поныне. Более двадцати раз Лайол проезжал вдоль трассы нефтепровода. Лучшего собеседника и не надо.

«Высадка на Луну Америке стоила двадцать миллиардов долларов. Нефтепровод обошелся в восемь миллиардов. В частном предпринимательстве США это самое большое вложение капитала». Затраты окупились в семь лет. И хотя эксплуатация нефтепровода стоит немалых денег, по трубе уже течет чистая прибыль.

Строили нефтепровод три года и два месяца. Сначала проложили дорогу. Она стоила триста миллионов долларов. И вдоль дороги разместили двадцать девять строительных лагерей – жилые постройки, склады труб, техники. Все доставлялось автомобилями и самолетами «Геркулес», с грузом в двадцать тонн они приземлялись на грунтовые площадки. По всей трассе кипел человеческий муравейник – семьдесят тысяч рабочих. Удержать их в этом очень суровом краю могли лишь очень хорошие заработки. По нынешней стоимости денег – две-три тысячи долларов за неделю. Девизом стройки было слово надежность. Наибольшие хлопоты доставили не горы (два высоких хребта), не болота и реки – вечная мерзлота! Нефть из земли на поверхность выходит горячей – восемьдесят градусов. Шестидесятиградусной она поступает в нефтепровод. Надо было предупредить таянье мерзлоты, что привело бы к разрыву трубы. По этой причине лишь половина ее проложена под землей. Во многих местах труба покоится на опорах. Они тоже от нагрева солнца и от тепла нефти могли бы просесть в мерзлоте. Чтобы этого не случилось, опоры снабжены специальными радиаторами, отдающими тепло атмосфере. В местах возможных землетрясений трубу поместили еще в резиновые хомуты, позволяющие ей без разрыва колебаться на три метра в каждую сторону по горизонтали и на полтора метра по вертикали.

Лайол по памяти перечисляет мне, сколько на трассе возведено мостов, сколько переходов сделано для животных, сколько поставлено опор и сварено швов. Пятьдесят пять инженеров по охране природы следили за стройкой.

– И были протесты-запреты?

– Были. В одном месте, например, трассу меняли из-за того, что обнаружили на пути гнездовье редких птиц кречетов. По статье «осквернение ландшафта» были запреты на выемку гравия. Ну и, конечно, следили за тщательным соблюдением всего проекта, согласованного с экологами.

20 июня 1977 года нефть пошла. Ее продвигали сначала под слабым давлением, и до Валдиза она двигалась тридцать восемь дней. Сейчас у нефти скорость велосипеда – десять километров в час, время в пути – пять с лишним суток.

Труба не мешает животным.

Подобно тому как кровь оставляет на стенках сосудов холестерин, нефть оставляет в трубе парафины. Предупреждая этот «склероз», раз в три недели в нефтепровод запускают «свинью» – снаряд из пластмассы. Двигаясь с током нефти, «свинья» чистит трубу, а кроме того, выявляет малейшие повреждения в ней. Анализируя электронную запись снаряда, нефтяники точно знают, где нужен особый контроль или даже замена участка трубы. «Бог миловал, было лишь несколько очень малых утечек нефти. Одна большая была вызвана взрывом (не установлено, кто и зачем это сделал)». И хотя ущерб от разлива нефти на суше не так велик, как на море, служба безопасности – самая важная служба нефтепровода. «Видите вертолет? С небольшой высоты по нескольку раз в день осматриваются все участки громадной трассы. По радио в центр наблюдатели сообщают обо всем, что замечено. На расстоянии восьми километров по обе стороны от трубы запрещено появляться охотникам. Появленье любого человека на трассе рассматривается как подозрительное».

Но главная опасность таится, конечно, в технологии перекачки продукта огнеопасного, а при разливах для всего живого губительного. Все возможности техники, в том числе спутниковая связь, использованы для раннего обнаружения любой аварии. Падение давления в нефтепроводе на один процент – уже сигнал прекратить ток в трубе. Одиннадцать компрессорных станций на трассе перегоняют за сутки два миллиона бочек нефти, обогащенной на месте отправки сжиженным газом.

Выслушав Лайола, я приложил к трубе ухо. Ни бульканья, ни подрагивания. Постучал пальцем – отозвалась не плоть нефтеносной трубы, а ее алюминиевая обертка. Мне показали нефтепровод в разрезе. Стодвадцатисантиметровая труба из стали особой прочности окутана пластиком, а сверху еще покрыта аккуратной алюминиевой оболочкой. В этой конструкции есть технический смысл, но и дизайнеры настояли на серебристом покрытии – «труба не должна оскорблять взгляда». И цель достигнута. Нефтепровод в тундре выглядит серебристой струной, дрожащей в мареве летнего дня. Олени под ним кажутся муравьями. И видя их мельтешение под трубой, понимаешь размеры «струны». Когда же сам стоишь у опоры, на много метров опущенной в землю, видишь на верхушке ее ребристый цилиндр радиатора, не дающего теплу опуститься в вечную мерзлоту, то и сам под трубой чувствуешь себя муравьем. А когда едешь день, два и видишь бесконечность серебристой змеи, то уходящей в гору, то сверкающей над болотом, то ныряющей в черный аляскинский лес, мысли о чуде приходят сами собой. И если при этом ты не увидел ни разу ни пятнышка нефти, ни брошенной железки, забытого ржавого тягача, ни застывшей кучи бетона, начинаешь верить: человек не всегда разрушитель природы, он может с ней и поладить.

По тундре мы едем долго. И все, что тут есть, – на виду. Сидят на стойках нефтепровода белые совы, олени подолгу бегут по дороге перед машиной, небоязливо стоят в тени под трубой. На озерах, повторяющих синеву неба, кулики, утки, гусыни с гусятами. В одном месте Лайол тихо притормозил и глазами показал мне в сторону от дороги. Шагах в двадцати сидела лиса с уже возмужавшим, резвым и любознательным выводком. В генетической памяти здешних лис человек пока что не значится существом, которого надо бояться. И я тут проделал маленький фокус, взбудораживший лес и восхитивший моего спутника, – семейство тундровых мышеедов подбежало к самой машине…

Едем все время на юг. Обернувшись, в бинокль еще можно разглядеть по синему белые пятна Ледовитого океана, а впереди сиреневыми зубцами уже обозначились горы Брукса. По 68-й параллели хребет отделяет северный тундровый склон к океану от лежащих к югу пространств Аляски. Тепло. Двадцать градусов. Но в любой день лета может повалить тут и снег.

Подъем в гору медленный, постепенный. Зеленая тундра какое-то время горбится холмами, потом холмы переходят в каменистые пологие склоны, и вот дорога идет уже между скал. В эти места со всей Аляски прилетают охотиться на медведей и карибу. В стороне от дороги взлетная площадка с двумя красными самолетами. Их можно нанять для полета в малодоступные уголки. Горы почти что голые. Лишь кое-где по ним буроватый дымок ивняков и ольшаников. Возле озер белеет пушица. Исчезли птицы, меньше стало оленей. Но на одном повороте Лайол тронул меня за локоть – медведь! Зверь улепетывал, погромыхивая камнями, для него человек тут – угроза. Во время строительства нефтепровода охота не разрешалась, и медведи приучились ходить в лагеря за подачками. Сейчас другие законы. Медведи их быстро усвоили.

Дорога вверх, вверх. Рядом идущий нефтепровод на буром склоне кажется позвоночником некогда жившего тут существа. Время съело реку нефти непросто. Насосная станция на пути похожа на средних размеров завод. Чистота такая, что, кажется, чинят на этом «заводе» часы, а не гонят по трубам нефть. Как в музее, нас попросили обувь оставить у входа и надеть шлепанцы. Громадного роста сержант, вооруженный радиостанцией воки-токи, биноклем и пистолетом, далеко не формально, хотя и был предупрежден о приезде, проверил наши бумаги – «извините, зона большого риска».

Там, где служащие охраны станции (десять человек) и девять нефтяников отдыхают, на стенах – ковры и гобелены, под ногами ковер, в столовой – гастрономический рай. Сделано все возможное, чтобы снять напряжение от работы. А оно тут большое. В производственных помещениях – шум, сравнимый с ревом самолетных турбин, и постоянная опасность пожара. Провожавший нас инженер Дэнни Сэндфорд дал нам наушники, шлемы, очки и подчеркнуто предупредил: «Снимайте все, что хотите, но не пользуйтесь вспышкой. Ее свет может включить систему тушенья пожара. В минуту мы будем затоплены морем воды и пены».

Полчаса мы ходили по компрессорной станции, уподобившись мурашам, попавшим в нутро телевизора. И сняли наушники с облегчением. Снаружи станции стоял наготове двухлопастный крошечный вертолет. Блестела тарелка спутниковой связи. На ней небоязливо сидела сорока. А на маленьком озере в стороне водную ванну принимал лось. «Наш постоянный сотрудник, – сказал Дэнни Сэндфорд. – Чуть вечер – он тут как тут. Кормится в ивняках и запивает обед водой».

Мы тронулись дальше на юг. Уходивший в горы нефтепровод сверкал предвечерними красками солнца. Временами мы останавливались полюбоваться фантастическим зрелищем. Пейзаж был похож на то, что рисуют фантасты, увлекая нас на другие планеты.

Точка «перелаза» через хребет находится на высоте полутора километров. В этом месте сзади мы оставили голубое сияние тундры и нырнули в мокрую мглу. Облака, идущие с юга Аляски, упираются в горы и тут стоят спрессованные настолько, что надо было включать свет и двигаться почти ощупью.

На южном склоне хребта мерзлота уже не сплошная, пятнами. Там, где не было мерзлоты, нефтепровод уходил под землю. А там, где он снова выныривал на поверхность, опять была мерзлота.

Ночевали мы на компрессорной станции, как две капли воды похожей на ту, что уже осмотрели. Утром по дороге, побрызганной дождиком, мы продолжали «пилить» Аляску, приглядываясь к переменам, идущим с севера к югу. Из них заметное – появленье кустов ивняка и ольшаника. Земля как бы куталась в мягкое одеяло. Приподнятый над поверхностью нефтепровод временами из поля зрения исчезал. А лось, пересекший дорогу, был тотчас спрятан кустами.

И вот самое первое дерево на пути к югу. Тощая кривобокая елка. Но первая! И дорога внимание путника на нее обращает – на желтом щите слова: «Самая северная ель на аляскинском нефтепроводе. Не соблазнитесь срубить. Она радует путника». Судя по утоптанной почве, под елкой фотографируются на память. Мы тоже размяли тут ноги и попили из бегущего по камням ручейка.

Но вот дорога дарит нам еще три деревца… Десяток деревьев… И вот уже ивовая и ольховая подпушь почти сплошь покрыта черной еловой щетиной, густеющей на глазах. Елки никак не похожи на наши зеленые и нарядные ели. Веток совсем немного на тонких, тощих стволах. Лес черен, угрюм. Красок ему добавляют только болотца между чернолесных холмов.

Часа полтора дорога идет по неприветливой монотонной земле. И вдруг глаза замечают ярко-зеленые брызги по черноте – лиственный лес! Осины. Поначалу я принял их за березы. Тонкие, хрупкие, они хороводят все чаще, и от прилива зеленого цвета сразу становится веселее. Появляются и березы со стволами более смуглыми, чем у наших. И вот уже настоящий смешанный лес кружится у дороги. Это середина Аляски, место, где индейцы-атапаски веками кормились охотой – били лосей, баранов, медведей. Этого зверья и сейчас много, но его не видишь – лес не так откровенен, как тундра, он прячет все, что имеет.

Места безлюдные. Но дорога, рожденная нефтепроводом, сделала сердцевину Аляски доступной. Навстречу мчатся грузовики с пакетами труб, с бульдозерами, с контейнерами еды для нефтяников, с бурильными агрегатами. Их, впрочем, немного. Шоферы узнают машину инспектора Ванбергена, сигналят приветственно или даже останавливаются – пожать руку, перекинуться словом.

По дороге в ранее недоступные дебри затащили свои бульдозеры искатели золотишка и успели перекопать («испоганить», говорит Лайол) речки и ручейки. Дорожные знаки и указатели разнообразят щиты с изображением фотокамеры. Проезжающий знает: ему указали точку, с которой можно сделать хорошие снимки.

На огромном пространстве никто у дороги не выбрал места для жизни – ни поселка, ни деревеньки. И вот первое поселение. Четыре дома, и тут же – гостиница, ресторан. Это столица шоферского братства. Название у поселка в духе дорожных нравов – «Холодная нога». Жить без юмора в этой дыре невозможно. И о нем заявляют проезжему сразу. Перед гостиницей на шоссе полощутся три флага: полосатый флаг США, синий со звездами – штата Аляски и белый с рисунком ботинка, из которого торчат посиневшие пальцы, – флаг «Холодной ноги».

В веселом лесном поселении мы отобедали, наслаждаясь после безлюдья толкотней жизнерадостной шоферни. О нравах «Холодной ноги» мы еще вспомним, а теперь – дальше, дальше, на юг по Аляске.

Карта подсказывала: нефтепровод приближается к Юкону, к великой реке американского севера. Теперь все чаще труба ныряет под землю, а дорога покато спускается вниз. В каком-то месте Лайол притормозил.

– Пожалуй, стоит снять свитеры, жарковато.

Минут сорок назад пересекали Полярный круг и ежились на ветру. И вот – жарковато. Такова долина реки. Тут вызревают овощи, можно накосить сена. В солнечный день в июле температура поднимается к тридцати градусам.

Река… Мы поспешали, но Лайол щедро «отстегнул» целый час, чтобы я мог как следует разглядеть Юкон. Он тек мутноватый, спокойный, широкий, обрамленный зеленью, осинами, тополями, ивами и ольшаником. Лодка на водном просторе казалась щепкой, плывущей к синевшим вдали горам.

Пробираясь в прибрежных зарослях, я обнаружил малину, лебеду, иван-чай. Все, что росло тут, было знакомым. И если б не мутноватость воды, я бы подумал: течет Енисей. Для дороги у нефтепровода сооружен мост. Табличка возле него сообщала: длина – 765 метров, стоимость – тридцать миллионов долларов. Посередине моста проезжают автомобили, а по бокам – пешеходная линия и труба, огражденная мощным барьером и металлической сеткой.

Тут, у Юкона, «восьмое чудо» держат под особым контролем. Возле моста мы с Лайолом наблюдали ученье, походившее на маневры военных. Вдруг появилось несколько вертолетов с десантом в оранжевом одеянии. Три минуты – и на воду спущены лодки, поплавковые боны, появился откуда-то катерок и на нем человек с микрофоном. Это были ученья на случай разлива нефти. Страшно подумать, что будет с Юконом, если это случится тут, у реки…

У Фэрбанкса с нефтепроводом мы распрощались. Лайолу надо было лететь в порт Валдиз, где кончается сухопутная линия нефти. Я же летел в Анкоридж.

– Ну вот, благодаря «трубе» вы увидели и Аляску, – сказал Лайол.

Дорога людей сближает. Мы обнялись.

Южную часть Аляски я увидел чуть позже, двигаясь по обычной автомобильной дороге. И лишь мысленно мог представить, как стальная змея сползает еще на один горный хребет, как скользит, извиваясь, густеющими лесами, как проходят под трубой лоси, плещется рыба и как, подобно совам на севере, садятся на нее отдохнуть царственные орланы.

Аляска «подпоясана» серебристым шнурком. Чудо, что сумели его протянуть по нехоженым дебрям. Но кто сказал бы доброе слово о техническом чуде, если на длинном пути по северным землям оно бы где-нибудь захромало. Его бы сразу прокляли. Но аляскинский нефтепровод, постучим по дереву, огорчений никому не принес, действует безотказно. И чуда тут нет: умно был скроен, крепко, ответственно сшит. Именно такой порядок вещей природа еще способна терпеть от людей. Отступление от этих правил катастрофично.

Фото автора. 2 февраля 1991 г.