Текст книги "Полное собрание сочинений. Том 17. Зимние перезвоны"

1990

Магический звук
Окно в Природу

В погожий день мы ехали по аляскинской тундре. Зеленели травяные равнины. Пятна воды отражали небесную синеву. Плавали по воде гуси с выводками, гагары макали в воду нарядные головы, на кочках недвижно сидели белые совы. Далеко было видно оленей, ходивших группами и в одиночку. А горизонт топорщился сиреневым гребешком гор.

Мы часто останавливались, фотографировали открытый для глаза мир. Он не был тут боязливым, но снимать животных можно было только с дороги – подойти к ним ближе мешали топи. В каком-то месте шофер тронул меня за локоть:

– Фокс…

Лиса! Да не одна, а с любопытным поджарым молодняком. Сидят все на кочках – мамаша в середине, а пятеро деток по сторонам. Не делая резких движений, ставим треноги, наводим оптику. Далековато…

– Хотите, подзову ближе, – говорю я американским партнерам в шутку, чтобы остановить азартный перевод пленки. И, сжав губы, издаю звук, которым не один раз дурачил лис Подмосковья. И американцы увидели чудо: прямо на наши камеры, перегоняя друг друга, бросились пять лисят. Мамаша с места не сдвинулась, но ничего не сделала, чтобы остановить детвору. Лисята подбежали почти к дороге и застыли, не зная, как вести себя дальше. Опыта жизни у них никакого, но память наследственная будоражит: пищит мышь – надо ее ловить.

Минуты четыре лисята нас изучали, потом, смущенно оглядываясь, побежали к мамаше. А я, сразу выросший в глазах моих спутников до размеров волшебника, почти всю дорогу давал уроки пищания мышью…

Подражая писку мышей и маскируясь белым халатом, охотники при снегопаде подзывают лисиц на выстрел. Писк мыши под снегом заставляет лису, бегущую по лыжне, кинуться в сторону и быстро-быстро раскапывать снег. Из всех звуков для лис самый главный и самый желанный – мышиный писк.

Есть и еще мышееды, на которых звук этот действует, как гипноз. Совы! Для своих спутников в подмосковном лесу я устраиваю иногда впечатляющие спектакли. На границе поля и леса в сумерках, если попищать мышью, можно привлечь сову, а иногда и сразу несколько птиц. В ожидании часа охоты они сидят скрытно, но чутко. Желанный звук срывает их с места. Минувшей осенью мы с внуком, укрывшись под пологом елки и чередуя писк мыши с легким шуршанием листьев, заставили несколько сов поочередно пикировать почти до земли. Взмыв вверх, большие птицы затем снова и снова бесшумно скользили вниз. Совиный хоровод в сумерках выглядит зрелищем сказочным.

Звуком, будоражащим мышеловов, можно собрать в лесу и синиц. Они слетаются с разных сторон и возбужденно порхают около человека. Сохраняя неподвижность, можно заставить птиц подлететь очень близко, однажды синица села мне прямо на кепку. В этом случае птиц привлекает не «голос мыши», тут явное совпадение с каким-то звуком птичьего языка, заставляющего синиц собираться.

Все, о чем рассказано, можно проверить. Сам я премудрости созывания сов научился у хоперского лесника и охотника Василия Александровича Анохина. Он говорил: «Все просто: губы надо чуть вытянуть и с силой втягивать воздух…» Василий Александрович мог, подвывая, подозвать волка, на зов его приплывал селезень, во время осеннего гона подзывал он лосей. А что касается сов, то однажды лесник действовал так искусно, что неясыть, спикировав в палые листья под куст, оказалась в руке. Я помню ту ночь: луна, дубняки над Хопром, и при свете фонарика Василий Александрович, как волшебник, с совою в руке…

В старых писаниях говорится: царь Соломон понимал язык птиц и зверей. Может быть. Хотя и трудно в это поверить. Мудрость царям доступна, язык же птиц и зверей понимают чаще всего пастухи, лесники, дровосеки. Впрочем, подурачить лису или сов может, пожалуй, каждый.

Фото из архива В. Пескова. 7 января 1990 г.

И медведя сильней
Окно в Природу

Осада медведя волками…

Об этом спектакле, разыгравшемся на глазах проезжавших туристов, мне рассказали в аляскинском национальном парке Денали.

Парк Денали – центральная, дикая часть Аляски. Тут обитают олени, лоси, медведи и никем не гонимые волки. Одного серого мы увидели рядом с дорогой. Он с любопытством разглядывал кавалькаду автомобилей, людей, наводивших на него объективы, он зевал, ловил блох и пересек дорогу в десяти метрах от первой машины.

А эта сцена разыгралась осенью по первому снегу. Медведь вблизи от дороги настиг оленя и спокойно принялся пировать. В это время «к столу» пожаловала стая волков. Их можно тут сосчитать – пятнадцать. Сильный в природе всегда норовит отнять добычу у слабого. В одиночку волк к медведю бы не приблизился. А стая – уже немалая сила. И волки обложили медведя. Они кружили возле него, делая выпады, приближаясь на два-три метра. Медведь вертелся юлой – отстаивал свое кровное. Осада длилась более часа. И медведь наконец сдался – убежал в горы. А волки набросились на добычу. Этот спектакль состоялся рядом с дорогой. Его снимали на пленку десятки людей. Был среди них и зоолог Горден Хейберг, с которым мы говорили о заповеднике, о повадках волков и лосей. Комментируя снимок, доктор сказал: «Три-четыре волка, проявляя настойчивость, уже вынуждают медведя бросить добычу и убежать. Тут же, как ни стоек был гризли, выстоять против стаи шансов у него не было».

Фото из архива В. Пескова. 20 января 1990 г.

Драматическое соседство
Окно в Природу

Это было редкой красоты зрелище: стая канадских казарок, двигаясь к югу, пролетала над городом и вдруг решила в нем ночевать. И не где-нибудь, а на аэродроме. Аэродром находится в центре Анкориджа, самого большого аляскинского города. Через пять минут мы были на месте посадки казарок. Я вышел с фотокамерой из машины. Дежурный аэропорта подождал, пока я сделаю снимки, а потом, размахивая метелкой, заставил казарок подняться и полететь на край города. «Красивые, но очень для нас опасные», – сказал он, слегка извиняясь.

Соседство птиц с самолетами в самом деле опасно. Крошка скворец, чайка, голубь, утка, ворона, дрозд, коршун могут заставить сесть (а то и упасть!) самолет. Такое случалось всюду, где есть самолеты и птицы. В моей картотеке «Окно в природу» папка, посвященная птицам и самолетам, самая пухлая.

Конфликт начался сразу же с появлением самолетов. В 1912 году известный американский летчик Кэл Роджерс разбился, столкнувшись в Калифорнии с чайкой. С тех пор число столкновений исчисляется многими тысячами. То заглохли турбины громадного «Боинга» оттого, что всосали скворцов, то крупная птица ударилась о крыло, заклинила управление самолета. (Сын известного зоолога Гржимека Михаэль погиб именно так – самолет врезался в стаю грифов.) Орел, гриф или вот эта казарка, весящие три килограмма, при большой встречной скорости «весят» три тонны – удар по самолету бывает сокрушительным. В 1960 году в Бостоне (США) от столкновения с чибисами рухнул самолет с шестью десятками пассажиров. «Пара скворцов, попавших в турбину истребителя, заставила летчика катапультироваться». Такие сообщения стали привычными для газет.

Столкновения происходят на высоте от 30 метров до 7 километров. Чаще всего они случаются на взлете, когда неожиданно глохнут моторы, разлетаются стекла кабины пилотов, заклиниваются рули. Десять тысяч случаев в год! Катастрофы, вынужденные посадки, задержанные рейсы – убытки ежегодно исчисляются десятками миллионов долларов. И уже давно ведутся попытки предотвращать столкновения. Созданные на аэродромах орнитологические службы испробовали множество средств. Среди них главные: отвлекать птиц от взлетных полос. Для этого важно ликвидировать близлежащие свалки, привлекающие ворон, скворцов, чаек. При строительстве аэродромов важно учитывать пути миграции птиц. Испытано множество средств отпугивания: чучело, громкие звуки, записанные на пленку крики тревоги, специально тренированные соколы и ястребы. Все вместе дает эффект, но не полный. Угроза столкновений по-прежнему остается. Птицы в этом конфликте, конечно, не виноваты. Они живут своей жизнью. Для них столкновение – гибель. Но поражает несоответствие силы и величин: крошка скворец способен повергнуть на землю многотонное творение человека.

Бывают, однако, и сознательные нападения птиц на летательные аппараты. Описано много случаев, когда ястребы и орлы специально пикировали на планеры и легкие самолеты. Что заставляет птиц это делать – не ясно. Летчики побаиваются встреч с пернатыми «камикадзе», и если есть время изменить курс, они его изменяют.

Просторно небо, однако и тут техника конкурирует с живой природой.

Фото автора. 28 января 1990 г.

Чудо-юдо – рыба-кит
Окно в Природу

«На холодном Севере ходит рыба-кит, а за ней на сейнере ходят рыбаки». Кит и в самом деле очень похож на рыбу. Однако не рыба! Дышит легкими, рождает живых детенышей, кормит их молоком. Млекопитающее. Родня тем, кто бегает по земле. Для превращения сухопутного зверя в «рыбу» ушло, как считают, шестьдесят миллионов лет.

Кит и мышь – два полюса величин. Гигант и крошка. Гигантизмом киты обязаны обитанию в воде, на суше их раздавил бы собственный вес. Самый крупный из всех – голубой кит – достигает тридцати метров и весит почти двести тонн. Это самые большие из всех живых организмов, когда-либо живших на нашей планете. В момент рождения при росте в семь метров он весит две тонны. Легко представить, сколько надо ему молока и как много пищи должна поглощать его мама.

Пищей китам служат столь же громадные существа? Нет. Голубые киты кормятся крилем – небольшого размера рачками. Всасывая кишащую крилем массу воды, киты процеживают ее через частый махровый забор, состоящий из сотен пластинок, называемых китовым усом. Китов этой группы зовут усатыми. Другая группа – киты зубастые – хватают крупных животных, например, кальмаров и рыбу. Великан этой группы – кашалот. А самые зубастые из всех китов-хищников – касатки, подобно волкам, охотятся стаей. Проявляя поразительную смекалку. Роберт Скотт наблюдал в Антарктиде, как группа касаток атаковала стоявших на льдине собак приемом вполне разумным – стараясь разрушить льдину.

Вообще же киты – существа миролюбивые и спокойные. До охоты на них человека китам досаждали лишь мелкие паразиты на теле, от которых они избавляются, выпрыгивая и ударяясь о поверхность воды. Но человек, сначала с простым гарпуном, а затем с гарпунной пушкой, стоящей на скоростном судне, почти совершенно уничтожил китов. И чем крупнее была добыча, тем настойчивее ее преследовали. В сезон 1930–1931 годов было добыто 29 649 голубых китов. В сезон 1964 – 1965-го – всего лишь 372. Угроза полного истребления нескольких видов китов заставила прекратить их добычу. Во всем мире необходимость эта была осознана. Наша страна, к сожалению, одной из последних и неохотно подчинилась запрету. В последнее время численность китов как будто начала возрастать.

Сегодня морские гиганты являются объектами исследований. За ними наблюдают аквалангисты, их поведение изучают с поверхности океана. Хорошо прослежены их миграции по сезонам из южных частей океана в северные, изучаются формы звукового общения китов, сняты на пленку их брачные встречи, записаны «песни». Отдельных китов зоологи знают «в лицо», отмечают особенности их характера. На этом снимке мы видим, как близко могут соприкасаться зоологи с объектом их интереса.

Огромных размеров хвост – это движитель для кита, развивающего скорость свыше двадцати километров в час. А недавно совсем обнаружено: южный кит использует хвост как парус. Погрузившись в воду, он изгибает хвост под прямым углом к ветру и так движется.

Чудо-юдо – рыба-кит!

Фото из архива В. Пескова. 17 февраля 1990 г.

Заложница тайги
Таежный тупик

Восемь лет назад мы обещали читателям «Комсомолки» раз в год заглядывать к Лыковым. Так и было. Восемь лет мы следили за жизнью отшельников, сочувствуя им и в меру возможности помогая. За это время случилось тут несколько важных событий. Агафья побывала «в миру» – гостила у родственников, увидела железную дорогу, город, летала на самолете. Другое событие – смерть отца. Агафья осталась одна. Она могла полагаться только на помощь геологов, поселок которых находился в пятнадцати километрах от хижины. Но работу свою геологи завершили, и минувшей зимой уже ни один человек в поселке не жил.

В конце марта я получил известие: «Заказан вертолет. Собираемся вывозить остатки бурильного снаряжения. Другой возможности побывать у Агафьи долго не будет».

И вот привычный путь от Таштына к верховью таежной реки. Сибирская зима, в отличие от европейской, накопила в этом году обилие снега. Весеннее солнце лишь кое-где оголило таежную землю. Черный, пронизанный светом лес в долине реки расцвечен уже краснотой лозняков и ольшаников. Много следов… Интересно, заходили олени и лоси в опустевший, засыпанный снегом поселок? Делаем круг и видим звериные броды возле домов. А вниз к реке от поселка тянется лыжный след. (Оказалось, приходила сюда недавно Агафья – оставить письма. Ночевала в одном из домов. И утром ушла.)

Жива Агафья!

От поселка до ее хижины день хода и пять минут лета. Высадив группу бурильщиков, вертолет поднимается. Рядом с Ерофеем и Николаем Николаевичем Савушкиным у окошка сидят бородачи-староверы – лыковская родня из Шории: Трефелей Панфилович Орлов и Анисим Никонович Тропин. Везут гостинцы – бидончики с маслом и медом. Летят с надеждой: уговорить «пустынницу» перебраться к родне. Это седьмая попытка единоверцев. На этот раз им кажется: должна согласиться, «ведь страшно подумать, как зимовала – на всю тайгу одна-одинешенька…»

– Однако жива ли?

Лают собаки. Блеет коза. Но никто не сбегает к реке, где сел вертолет.

– Жива ли, Агафья?! – взывает взволнованный Трефелей.

– Жива, жива, слава Богу… – слышим знакомый голос.

Оказалось, от вертолетного шума сорвался с прикола козел, и Агафья его ловила.

Все тут как было. Кошка сидит на пороге избы. Коза с любопытством глядит на гостей. Собаки от радости аж катаются по земле…

Староверы – Анисим Никонович Тропин и Трефелей Панфилович Орлов.

Времени у нас немного. К вечеру вертолет третьим рейсом придет к геологам, и полагается быть наготове. Гостинцы ставим в угол, не распаковывая. Главное – поговорить. Агафья подробно рассказывает о прошлогоднем своем путешествии к Верхнему Енисею.

И наконец наступает момент разговора о главном. В который раз объясняем Агафье: самое разумное для нее – переселиться к единоверцам.

– Срубим тебе избу. Огород заведешь. Никто не будет мешать. Живи как хочешь. А тут пропадешь…

Призывая Бога в посредники, бородачи говорят горячо, убедительно.

– Я в седьмой раз у тебя. И, верно, последний. Старый стал. Трудно летать. Послушайся, не упрямься…

Агафья стоит у печки, помешивая тесто для хлеба. На лице упрямая полуулыбка.

– Да нет уж. На все нагляделась, наездилась…

Отказ переехать к родне, как и прежде, объясняется волей отца – «не велел», а также тем, что огороды в поселке «на ровном месте», что «там у вас бензопила». И новый мотив: «Доктор сказал: я там умру от гриппа».

Старики сокрушенно переглядываются. Объясняют, какие опасности, начиная с простуды, стерегут одинокого человека тут в тайге, вдали от людей.

– А Марья Египетская, Павел Фивейский. Ему ворон хлеб и яблоки приносил. – Агафья в подробностях, с явным воодушевлением объясняет читанные жития «пустынников».

– Но там же было тепло! – в отчаянии говорит Трефелей. – А тут тайга, волки, медведи.

– Что Бог дасть…

На этом главная часть беседы закончилась. Заговорили о бродящем тут волке, о ткацком стане, занимающем половину избы, о ловушках для рыбы, о Пасхе и о посте… Следы волка Агафья обнаружила на лыжне, когда возвращалась из поселка геологов, – «видно, шел за мной из какого-то интереса, а может, просто легче было идти по лыжне». Ткацкий стан лежал разобранный и забытый у старой избы на горе. Агафья перенесла источенные временем деревяшки, собрала, починила и уже три недели ткет «свойское одеяло» из козьей шерсти. Ловушек для рыбы сплетено три.

Такие заботы были зимой у «пустынницы». На недостаток еды она не пожаловалась. На одиночество – тоже. Козы, собаки, куры и кошка тут значат больше, чем в любом другом месте.

– Живые твари. Говорю с ними. И часто думаю: понимают…

Вертолет появился раньше условленного времени. Прощались наскоро. Вместе с нами «пустынница» катилась под гору, путаясь в длиннополой своей одежонке. На взлете видели: спасаясь от вихря, обхватила ствол дерева…

В трудное время живем. В нашем житейском море обыденно нынче такое, что волосы дыбом встают. И все же житье Агафьи заслоняет каждодневные драмы – одна в тайге! Феноменальный случай – история, о которой рассказано восемь лет назад, продолжает нас волновать. Газеты печатают вести из «тупика», в последнее время особенно много. И кое о чем, мне кажется, нужно сегодня поразмышлять.

Читатели прислали мне более десяти вырезок из «Сельской жизни», «Труда», «Лесной промышленности», «Книжного обозрения», из районной газеты. Заголовки: «Агафья – таежная отшельница», «Агафья, невеста тайги», «Последняя из Лыковых», «У Агафьи на Еринате», «Прости, Агафья Карповна!». Прочел заметки. Перечитал письма недоуменных читателей в «Комсомолку». И вполне понимаю недоумение. Чего только в этих заметках нет – изложение уже известного, повторение в разных газетах практически одного и того же текста, нелады с логикой, кликушество с причитаниями, пристрастное толкование фактов, есть даже мысли о «семейном подряде». Автор у этой «Агафьиады» один – Лев Степанович Черепанов, именующий себя «писателем, руководителем группы научной общественности». (В нескольких случаях заметки не подписаны Черепановым, но указано: писалось с его слов.)

Можно было махнуть рукой – мало ли что нынче пишется и печатается. Но заметки затрагивают людей, которых я хорошо знаю, несколько раз упоминается мое имя, и на несколько вопросов из писем читателей важно ответить.

Первое. Смерть трех младших Лыковых. Это кульминационный момент таежной драмы. Как это случилось, в чем причина? Первое, что приходит в голову каждому: стали жертвой инфекции при контакте с людьми. Я могу судить обо всем лишь по рассказам, поскольку впервые увидел только двух оставшихся Лыковых, через полгода после смерти Дмитрия, Савина, Натальи. «Группа научной общественности» – Л. С. Черепанов, красноярский врач-анестезиолог И. П. Назаров, красноярская художница и абаканский фотограф «посещали Лыковых за два года до В. Пескова», – подчеркивается в перечисленных публикациях.

Все верно. Как верно и то, что первыми людьми, с которыми контактировали Лыковы, были и геологи, и эта «группа научной общественности». И если исходить из посылки – «умерли от инфекции», а на ней настаивают писатель Черепанов и врач Назаров, то и себя они не должны исключать из числа тех, кто мог быть носителем инфекции. Они, однако, с этим не очень считались. Лев Степанович мог взять на руки Агафью и кружиться с ней – «Агашенька!». Группа наводила порядок в хижине Лыковых. Игорь Павлович, проводя свои исследования, марлевой повязки, судя по снимкам, не надевал. В полевых условиях, случалось, наспех брал у Лыковых венозную кровь. Вот как описывает он в «Медицинской газете» один только случай: «Слышу звук вертолета. Бросаемся все собирать. А я к Агаше – взять анализы крови… и быстрей в вертолет, где уже ждут мои товарищи». Не станем подвергать сомнению утверждение врача насчет стерильной иголки в шприце. И не берусь судить, насколько разумны и этичны с точки зрения медицины действия «группы научной общественности». Нам важно знать круг носителей инфекции, если на ней настаивают.

По утверждению группы, Карп Осипович тоже поражен был инфекцией. В расчет не берется, что было человеку уже восемьдесят семь лет, что одряхлел он настолько, что с трудом поворачивался на лежанке, да к тому же при падении с нее разбил колено. Явная простуда – «тятенька ночью открыл ногой дверь и нас, сонных и потных, охватило морозом» – тоже вписывается в графу «инфекция». Такова уж логика «исследования». И постепенно определяются и виновники инфицирования – геологи! Сначала, правда, писалось иное: «Трудно с полной достоверностью судить о характере болезни и причинах смерти троих из Лыковых. Мои заключения основываются на свидетельствах оставшихся в живых. Первым заболел Дмитрий: одышка, кашель, затрудненное дыхание, жар, озноб. Похоже на тяжелое воспаление легких, которое привело к летальному исходу», – пишет Игорь Павлович в «Медицинской газете». Но от публикации к публикации «виновники» проясняются, и вот уже со слов Льва Степановича Черепанова развязно написано: «В поселке у геологов «подхватили» Лыковы заразу».

Я хорошо понимаю возмущение начальника геологической партии, который написал в «Комсомолку»: «Вы были свидетелями наших отношений с Лыковыми. Ничего, кроме добра, мы им не желали и не сделали. Наша помощь была искренней, бескорыстной, сострадательной. Мы ее не навязывали, Лыковы в ней нуждались и принимали. И ничего, кроме благодарности, от них самих мы не слышали никогда. Смерть трех людей мы искренне переживали. В ней много неясного даже для нас, живших тут рядом…»

Все верно и честно в этих словах. Я мог бы добавить к ним важное для меня самого наблюдение. Лыковы отнюдь не огорчились встрече с людьми. И дело не только в том, что нуждались во всем – в инструментах, одежде, обувке, соли. Главным было человеческое общение. Жизнь для них обрела новые краски, сделалась интересной. Они с радостью принимали геологов и регулярно приходили к ним сами. На берегу Абакана недалеко от избы гниет сейчас большая долбленая лодка. Лыковы с энтузиазмом ее сооружали на те случаи, когда река перегородит дорогу в поселок.

Допускаю все же: да, могли стать и жертвой инфекции. Но те, кто очень настаивает именно на этом, повторюсь, не должны и себя ставить за черту «виновных». Это во-первых. Во-вторых, виновных искать тут нелепо. То, что случилось, – логическая страница в таежной драме, истоки которой – сама жизнь.

И есть у меня соображения, которыми хочу защитить «группу научной общественности» от себя самой. Вот что Агафья рассказывает о болезни Дмитрия: «Осенью в дождь шел с горы к речке. Вымок до нитки. Ему надо бы обсушиться, а он полез в воду – стал помогать Савину ставить заездку для рыбы. И слег». Это одна смерть. Через месяц умирает Савин. Отчего? «Делали лодку. Он поднял кряж и надорвался. Стал ходить кровью. У него и до этого кишки болели. Ему бы покой. А тут Дмитрий скончался. Да еще и картошка под снег ушла. Говорили: лежи, не копай. Мы сами. Не послушал. И изошел кровью». Такой была смерть второго. «А Наталья ухаживала за Савином. По многу раз на день полоскала кровавые тряпки с его постели в ручье. Вода была уже со льдом. Шибко простудилась. Сокрушалась по поводу смерти братьев: «А я умру от горя».

Размышляя над этими фактами, приходишь к мысли: встреча с людьми была для Лыковых большим потрясением, таежный пятачок жизни мгновенно расширился до громадных размеров, и сразу родилось много мучительных вопросов, возникли споры и распри. Не очень ладная уже после смерти матери жизнь в семейной общине теперь обострилась. Лыковы находились в состоянии длительного стресса, который снизил сопротивляемость организма болезням. И когда Черепанов пишет: Песков уверяет, они умерли от стресса, он поступает, как нынче принято говорить, некорректно. Намеренно опущено продолжение мысли о том, что стресс ослабляет иммунитет – то, что раньше преодолевалось, ослабленный организм превозмочь не способен. Положение усугубилось еще и «эффектом домино»: одна костяшка падает – валятся остальные. Явления эти хорошо известны сегодня не только медикам и биологам. И мне думается, это верный ключ к пониманию того, что произошло без свидетелей осенью 1981 года.

Еще один момент, вытекающий из перечисленных публикаций, коротко можно сформулировать так: «Лыковы – жертвы коллективизации. Нежелание вступить в колхоз – результат их отшельничества». Что тут сказать… Есть такое понятие конъюнктура. Оно очень точно все объясняет. Любое явление жизни, самое сложное, следуя конъюнктуре, можно повернуть так и сяк, пристегнуть к одежке, которую носят в данный момент.

Драматические подвижки тридцатых годов, докатившиеся и в таежную глухомань, не могли не задеть маленькую общину староверов-сектантов, которая тут потому только и оказалась, что не желала иметь никакого дела с «миром». Эти люди всегда на этом стояли – «нам с миром не можно». Они массой подались на север при Петре I. Сжигали себя в скитах, считая, что спасаются от антихриста. Позже жизнь оттеснила их в Заволжье на Керженец, потом на Урал и далее в сибирскую глухомань. Одни секты нашли все же с «миром» язык. Другие нет. Для них на протяжении трехсот лет всегда находился «колхоз», оттеснявший их дальше и дальше в места безлюдные. Они не признавали ни царей, ни казенных бумаг, ни денег, ни армии. Легко понять их чувствительность к любому приближению «мира», тем более притеснению. Они всегда предпочитали уйти «еще дальше». И уходили. Уединение Лыковых – лишь частный случай векового движения. В сибирской тайге обнаружено немало скитов без людей – жили и сгинули.

Лыковы, может быть, и слышали что-нибудь о Сталине. Но я от них ни разу имя это не слышал. Зато уж прегрешения Петра I и патриарха Никона тут известны во всех подробностях. Для Лыковых эти люди – изначальное зло. Все остальное – производное изначального.

Я об этом писал, хочу лишь напомнить: в 30-х годах Лыковы, как и все обитатели лыковской заимки на Абакане (немногим больше десяти дворов), разбрелись кто куда. Карп Осипович, по рассказу Трефелея Панфиловича Орлова, не поладил с общиной и обособился. Многие годы семья жила «не тайно» – на старых крупномасштабных картах значится их изба. И уже не боязнь колхоза, а появление патруля, искавшего дезертиров в 1945 году, насторожило семью. Лыковы спешно снялись и, укрывшись в горах, на тридцать пять лет исчезли.

Представить Лыковых вне связи с прошлым, без учета их своеобразного верования, без косностей и предрассудков, а только как вольнолюбивых охотников и хлебопашцев, живших «семейным подрядом» и не принявших коллективизацию, – значит, ничего не понять в этой человеческой драме, уходящей корнями в нашу историю.

Теперь хочу защитить Ерофея Сазонтьевича Седова, мастера-бурильщика геологической партии. Представлять его не нужно. Читатели «Комсомолки» знают Ерофея по рассказам из «тупика». Добрый, немного дурашливый, доверчивый, как ребенок, этот человек больше, чем кто-нибудь другой, сделал для Лыковых – помогал рыть картошку, пилил дрова, участвовал в строительстве хижины, спасал от простуды, аккуратно навещал Лыковых – «не случилось ли чего». Был Ерофей также и аккуратным «почтальоном» – двадцать километров туда, двадцать – обратно – носил не только письма, но также посылки. На деньги, приходившие на его имя, покупал мешки муки и крупы, – годовой запас этих продуктов Агафья хранит в лабазе. Во всех трудных случаях Лыковы обращались в первую очередь к Ерофею.

И вот за доброту свою получает бурильщик неожиданную «награду». Лев Степанович Черепанов предъявляет обвинение, что-де он, Ерофей, наживается за счет Лыковых. Простодушный сибиряк, полагавший, что у каждого «члена Союза писателей» под пиджаком пара белых ангельских крыльев, был ошарашен. «Никаких списков полученного я не вел, не представлял даже, что их надо вести. Да и некогда. Присвоить что-либо из присланного Лыковым для меня дело немыслимое. Это все равно, что обокрасть нищего».

Основание для обвинений? А никакого! Просто предположение: мог взять. При таком повороте дела Ерофей заявил на почте, что ничего больше приходящего на его имя получать он не будет. Однако пришлось явиться ему по повестке к прокурору, куда Черепановым была заявлена кляуза с той же мыслью: мог взять. Вынес Ерофей унизительную проверку тощей сберкнижки, показал немудрящее свое хозяйство с коровою во дворе.

Среди прокуроров есть люди умные и сердечные. Такому человеку нетрудно было разобраться, кто есть кто – что собой представляет бурильщик и что «член Союза писателей». Сказано было Ерофею: «живите спокойно». Но кляузы не кончились, «инженер человеческих душ» сигнализировал: Ерофей украл у Лыковых кусок толи, был у него пожар на буровой и смотрите, вот снимок – капканы. Не браконьер ли? Все в этой кляузе смехотворно, ибо сам Ерофей и толь, и многое другое, необходимое для строительства, доставил к избушке Лыковых. Капканы, брошенные у Агафьи, использовались в законной профессиональной охоте.

Чем бы еще человека запачкать? А вот был с Агафьей наедине, и подолгу. Действительно, в зиму, когда охотничал, Ерофей часто бывал в одинокой избушке. Двое в тайге… Легко представить, сколько это родило шуток, веселого ёрничества и неизбежных сплетен. Таков человеческий мир. Поразительно другое: именующий себя писателем эти сплетни считает возможным печатать. В центральной газете. А ведь у Ерофея Сазонтьевича Седова – жена, двое детей. Не настала ли очередь теперь и ему сходить к прокурору, просить защиты человеческого достоинства?

Могилы Лыковых на краю огорода.

У читателя, наверное, возник вопрос: за что же «член Союза писателей» так опрокинулся на бурильщика? Причины есть. Сам Ерофей видит ее в том, что при знакомстве с «руководителем группы научной общественности», бесцеремонно потребовавшим услужения, бурильщик сказал, что не обязан кого бы то ни было сопровождать в тайге. «А вот с Песковым ходишь…» – «Это мое дело, с кем ходить…»

Мстительность памятлива. Но существеннее другое. Публикация «Тупика» в «Комсомолке» огорчила писателя – как бы «перебежала дорогу» в его замыслах поведать миру о Лыковых. Это можно понять. Но я тогда не знал о существовании Льва Степановича и вины перед ним не чувствовал. Да и не «Комсомольская правда» первой рассказала о драматической истории.

Лев Степанович, когда мы познакомились, сказал о публикации много хороших слов. Он часто звонил, по часу читал, проверяя на слух свои писании, а потом вдруг затих, и на долгое время. Я, собравшись к Лыковым, его разыскал – не случилось чего? Предложил полететь вместе, предложил даже купить для него билет. Оказалось, Лев Степанович уже с билетом, и не один – с ним более десяти человек телевизионной команды. Желание снять Лыковых для кино и телевидения было естественным. Но всем, кто обращался за помощью и советом, я говорил: это невозможно – они крайне болезненно относятся даже к щелчку фотоаппарата, с кинокамерой делать там нечего. Знал это и Лев Степанович. И все-таки соблазнился написать сценарий для учебной телевизионной программы и собрался везти в тайгу целый десант людей. Я объяснил ему дружески, что это делать нельзя. Стоит на своем. Пришлось напомнить: старик лежит со сломанной ногой – как можно сейчас его беспокоить? Увидев, нашла коса на камень, я встретился с режиссером съемки, объяснил ему ситуацию. «Но у нас уже командировки подписаны. Сидим на рюкзаках».