Текст книги "Полное собрание сочинений. Том 23. Лесные жители"

Синяя Зуша

Окно в природу

Есть места, увидев которые не хочется уходить. Это чувство я испытывал много раз. И вот еще Зуша – речка, текущая в землях орловских и тульских. Увидел я Зушу в летний солнечный день. Синее небо отражалось в воде. По ней плавала белая стая гусей. Пили воду осоловевшие от зноя коровы, рыбак в прорезиненных штанах стоял по пояс в воде. На мои знаки – показать свой улов – он охотно поднял кверху сетку, в которой трепыхалась хороших размеров плотва, язи, окуни. При мне из быстро текущей воды был выдернут еще один сверкавший на солнце язь.

Мы сели с другом на берегу и, слушая августовские погремушки кузнечиков, молчали, наслаждаясь синью воды и неба, округлой зеленью прибрежных ветел, увядающей пестротой луга у поймы. Через реку на сваях положен тут был деревянный мосток, называемый где кладками, где лавами, а на Зуше такие мосты называются ходами. По мостку неторопливо шла женщина с девочкой. Что-то в реке увидели. Мать стала показывать рукой вниз, а девчурка легла на мосток – как следует разглядеть, что там в бегущей светлой воде. В который раз я подумал, какое счастье жить в детстве у речки, у озера… Зуша… Что за названье? Что оно означает? Вряд ли кто может это нам объяснить. Названья у речек и рек давние, древние. Человеческие поселенья часто перенимали эти названья. С ходу вспомним Москву, Енисейск, Воронеж, Донецк… На Зуше много деревенских селений, города два: Мценск – ровесник Москвы и Новосиль – еще более древний, построенный на Зуше еще хазарами как фактория, куда стекалась дань с местного люда, не очень обременительная – «по белице с дыма». Среди селений есть на Зуше особое – Переволочка, названье которой означает, что был в этом месте волок – Зуша и один из многих ее притоков соединяли две водные системы – Донскую и Окскую. В древности дорогами по земле служили реки. И небольшая, но и не тощая Зуша была важной ветвью на разветвленном «древе» воды.

В любом месте река ненаглядна.

Зуша была судоходной в те далекие времена. Воды в ней было, конечно, больше, чем ныне, и ходили по реке большие смоленые лодки – парусные и весельные. Позже, в веках XVIII – XIX, ходили тут баржи с хлебом, медом, воском, коноплею и льном. Сейчас на реке тишина. Моторную лодку, по причине дороговизны бензина, услышишь редко, но в каждом селе есть деревянные челноки, с которых ловят тут рыбу и на которых можно, одолевая течение метров в семьдесят шириной, перебраться на другой берег.

Снимки я делал с правого берега Зуши. В этом месте река делит надвое селенье Вяжа. На правом берегу – Верхняя Вяжа, внизу – Заречная. Подъем воды весной на Зуше из-за узости поймы высокий – половодье всегда подступало к порогу заречных домов. Тут, в этой Вяже, кроме телеги, многие имели и лодку. Считали: можно хлеб сеять, а можно жить рыбой. Были потомственные рыбаки, знавшие, как ловить рыбу в быстрой воде, как морозить ее, солить, коптить, вялить и продавать в Новосиле и разносить по селеньям. Такая специализация была столь явственной, что промышлявших на Зуше звали «рыбак». Если заглянуть на местное кладбище, то на могильных камнях можно увидеть чеканное изображенье рыбки. Это значит: лежит под камнем «рыбак».

Заречная Вяжа сегодня доживает свой век. Девять домишек прячутся в ивовых кущах (было 300!).

Но среди селян один из последних рыбаков еще жив. Правда, рыбой только сегодня не проживешь. «Рыбак» Алешкин Михаил Григорьевич держит еще и сорок ульев, исправно хозяйствует в огороде (это его дочь с внучкой видели мы на мосту через реку).

О реке Михаил Григорьевич говорит со знанием дела. «Рыба обычная – щука, лещ, язь, плотва, окунь. Но надо знать, когда, какую и где можно взять. Пришлый рыбак и дорогой удочкой ничего не поймает. Я же, если сяду в челнок, без улова не возвращаюсь. Конечно, то, что было когда-то, ушло безвозвратно, но живут еще выдры в реке, значит, и Зуша жива». По здоровью Михаил Григорьевич уже нечасто садится в челнок – «больше маячу на пасеке», но, думаю, детям своим он уже заказал: могильный камень обозначить обязательно рыбкой.

Такая вот капелька нынешней жизни на древней реке, принимающей много притоков, среди которых – холодная, быстрая, чистая Снежеть, текущая через Бежин Луг. «А когда сама Зуша с Окой встречается, то еще надо подумать, в какой из рек больше воды». Это, конечно, патриотический глас зушанина. Был я на месте, где Зуша впадает в Оку. Конечно, предпочтенье надо отдать Оке, тем более что Зуша тут и кончается, а у Оки – эвон какой еще долгий путь к Волге!

На Зушу привез меня старожил этих мест, заместитель директора музея-заповедника Спасское-Лутовиново Владимир Зайцев. А поводом ехать сюда послужила страница особая в долгой истории Зуши. С конца 41-го года по июль 43-го река сделалась рубежом, на котором столкнулись непримиримые силы – германская и наша. Большое сраженье гремело на Волге, а тут, на Зуше, стоявшие лоб в лоб противники укреплялись до нужного часа. Наши войска окопались на правом высоком берегу речки. Поросшие травой окопы поныне целы. Повторяя изгибы Зуши, тянутся они на десятки километров от верховья реки до Мценска. Немцы были – рукой подать – в Заречье. Заняли высотки и построили бетонированные подземные укрепления. Наши время от времени пытались штурмовать высоты левого берега, но всегда безуспешно. С большими потерями отступали.

Сраженье на Курской дуге летом 43-го года обломало крылья немецкого наступленья в решающих точках – у Прохоровки и Понырей, и пришел момент больших контрударов. Один из них нанесен был немцам на Зуше.

11 июля была разведка боем, а ночью отсыпали, не подымая до поверхности воды в Зуше, мосты из камней, невидимые с самолетов, по которым стремительно прошли танки. И 12 июля начался штурм полосы укрепленья немцев. «Сеча была велика», – сказал бы летописец далеких лет. «Много полегло тут…» – сказал мне местный краевед Евгений Семенович Прохоров, уже много лет собирающий для музеев «железо войны» и кости погибших в большую могилу над Зушей. Я видел его находки в музее Верхней Вяжи и древнего Новосиля. Чего только нет! – каски, лопаты, винтовки и «шмайссеры», пулеметные ленты, фляги, штыки, телефонные аппараты, осколки бомб и снарядов, колючая проволока, заржавевшие мины. Потрясает находка трехлетней давности. На одной из заросших бурьянами высоток обнаружили пулеметное гнездо немцев. Из ямы, прикрытой когда-то соломой, выгребли 14 (!) мешков хорошо сохранившихся латунных стреляных гильз. «Можно представить, сколько людей положили два пулеметчика, свившие это гнездо». Сам Евгений Семенович обнаружил и захоронил 234 человеческих скелета. Гибли не только рядовые бойцы. Генерал Леонтий Гуртьев докладывал генералу армии Горбатову об освобождении Орла после прорыва на Зуше. И прямо во время доклада упал, сраженный осколком снаряда. Успел сказать генерал два слова всего: «Кажется, я убит…»

Вполне приличный улов.

В Верхней Вяже на берегу Зуши создан скорбный впечатляющий монумент в память погибших. А помнит ли кто из живущих, как все тут было летом 43-го года? Представьте, нашел я солдата с одной рукой – Терешкина Василия Васильевича. Будучи артиллеристом, в день штурма он бил из орудия по Вяже Заречной, где вырос, где был его родительский дом и жили родные.

Посидели мы со старым солдатом на берегу Зуши, вспоминая былое и наблюдая серебристые брызги на синей воде от играющих рыб. «Сколько воды утекло с тех давних лет. Вода в день штурма, помню, в Зуше была тоже синей, и плыло по ней много погибшей от взрывов рыбы». Старый солдат закурил, откашлялся: «Зуша – лишь малая часть всего, что тогда сумели мы защитить. Умру я спокойно, если буду уверен: всегда защитим».

• Фото автора. 21 сентября 2006 г.

Его мало кто знает

Окно в природу

Жизнь вездесуща. Различные формы ее приспособлены к самым различным условиям: на земле – в лесах, горах, пустынях, болотах; в толщах воды соленой и пресной; в среде с высокой температурой. Недавно на Камчатке прилетевший туда ученый-микробиолог, показывая нам в Долине гейзеров булькающий горячий «кисель», спросил: «Как думаете, чем он окрашен?» Мы дружно ответили, что коричневый цвет «киселю» дает глина. Оказалось, горячая масса окрашена живущими в ней микроорганизмами.

Толща земли, верхний плодородный слой ее пронизан живой материей, видимой и не видимой простым глазом. Много животных роют в земле убежища – сурки, суслики, мыши, береговые ласточки, зимородки и огромное число насекомых, начиная с ос и шмелей, кончая мухами, муравьями и множеством «бокоёрзиков», видимых лишь в микроскоп. Для некоторых животных пласты земли не только убежище, но и среда постоянного обитанья. Причем для животных сравнительно крупных, для крота например. Его знают многие. Некогда существовал даже активный промысел этих маленьких землекопов, из шкурок которых шили модные женские шапочки. И есть у крота подземный сосед, мало кому известный. Несмотря на то что он фактически слеп, поймать его много труднее, чем какого-нибудь зрячего грызуна. Зовут таинственного «шахтера» слепыш. Вот он, этот зверь, перед вами на снимке, сделанном в Курской области в степном заповеднике. Я, признаюсь, видел слепышей только на фотографиях и знаю о них по рассказам и скудным сведениям в книгах, где обязательно в тексте находишь признанье: «мало изучен». Что это за невидаль, живущая в относительно теплых краях России и Украины – в бассейнах Днепра, Дона и Волги? Проезжая в этих местах, часто видишь поверх плодородных земель цепочки вытолкнутых на поверхность кучек земли – следы движения слепышей под дерниной. От высоких кротовин эти выбросы отличаются плоской формой. Спрашивал местных жителей: «А видели слепышей?» Очень редко кто отвечал утвердительно.

Четыре огромных зуба выдают завзятого грызуна.

Проделывая свои ходы, часто в переплетенных корнях растений, слепыш очень чуток. Опасность определяет по слуху, хотя ушных раковин у него нет. Глаза же, с маковое зерно, скрыты под кожей. Но слепыш, возможно, как-то отличает день от ночи – активен почти всегда в потемках, отчего увидеть его и поймать крайне трудно. Величина зверя невелика, но все же он покрупнее крота – двадцать или чуть более сантиметров. Одет в теплую шубку с густым мягким мехом желтовато-пепельного окраса. Форма тела исключительно хорошо приспособлена для житья под землей. Оно вальковатое, с большой уплощенной головой, на которой в глаза бросается темного цвета мясистый нос, что свидетельствует о том, что слепыш хорошо ориентируется в запахах. Самая заметная деталь в его облике – две пары могучих, выдвинутых вперед резцов завзятого грызуна. В отличие от крота, роющего свои «штольни» мощными передними лапами, слепыш выгрызает ходы в подземелье зубами. При этом в большую пасть его земля не попадает – губы справа и слева смыкаются, рот закрыт, но зубы работают, причем так энергично, что землекоп буквально исчезает под землей, если, застигнутый на поверхности, он оказался в стороне от норы. Вгрызаясь в землю, слепыш уплощенной головой, как лопатой, отбрасывает ее вверх, а потом земля ссыпается вниз. Когда ее наберется много, слепыш разворачивается в подземном тоннеле и, как бульдозер, двигает землю назад и вверх. Когда расстоянье для транспортировки земли становится уже большим, грызун роет новый выход к поверхности и продолжает работу. Сам на поверхность выходит исключительно редко. Солнечный свет не любит, но временами возникает потребность погреться, и тогда слепыш являет себя надземному миру. Держится осторожно, полагаясь на слух. От опасности убегает «со скоростью крысы». Помнит вход в подземелье и каким-то чудом находит его. А если от входа значительно удалился, стремительно погружается в землю. Окажется рядом с водой – уплывает и опять ищет спасенье в земле.

Подземная его территория имеет жилую просторную резиденцию на глубине до трех с половиной метров. Это больше расстоянья от пола до потолка в нынешних наших жилищах. С такой глубины никто слепыша не достанет. От резиденции вверх и в стороны расходится больше десятка радиальных ходов, по которым слепыш путешествует, осваивая кормную территорию. Казалось бы, ставь ловушку на этих ходах, и слепыш будет пойман. Но землекоп каким-то образом чувствует даже хорошо замаскированную западню и либо забивает ее землей, либо делает обходную «штольню». Какую-то роль в этом, несомненно, играют жесткие остевые волосья на морде, голове и спине. Ненужный слепышу хвост превратился в рудиментальную «бородавку».

Работа землекопа требует колоссальной энергии и, стало быть, добротной еды. Сосед слепыша – крот питается исключительно мясом: ест дождевых червей, насекомых, иногда из норы вылезает и ищет добычу в траве. Слепыш обходится только растительной пищей – корнями растений, луковицами и клубнями, например картошкой. По этой причине землекоп является неприятным соседом для огородников, бороться с которым весьма непросто.

Кладка ящерицы в рыхлой земле выбросов слепыша.

В зимнюю спячку слепыш не ложится, запасая питание впрок, и продолжает его добывать, неустанно дырявя землю иногда совсем близко к поверхности прямо под коркой дерна.

Большие кучи рыхлой земли, поднятой наверх и хорошо прогреваемой солнцем, привлекают кое-какую живность. В «терриконах» кротов селятся мелкие луговые муравьи, а в отвалах слепышей откладывают яйца ящерицы. В степном заповеднике, раскопав прогретую солнцем кучу рыхлого чернозема, мне показали такой экзотический инкубатор. Легко прорастают в кучах рыхлой земли разносимые ветром семена растений. Год-другой, и куча земли превращается в «волосатую» кочку.

Слепыши, как и кроты, исключительные индивидуалисты – в своих владеньях посторонних не терпят. Размножаются они медленно. В отличие от других грызунов в год приносят только одно потомство – двух-трех голых крошечных слепышат. Кормит их мать в гнезде, выложенном мягкими гибкими корешками растений. Растут слепыши скоро и, начав добывать под землей корм, отделяются от родителей, обзаводясь своей территорией с ходами, достигающими в целом почти трехсот метров.

Слепышей на земле несколько видов. Образ жизни, как пишет Брем, у них схожий, разнятся только величиной и окраской. Гигантский слепыш – землекоп размером с мужской ботинок. Выдвинутых вперед гигантских зубов следует опасаться. Не видя обидчика, он изворачивается и кусает все подряд, до чего ухитряется дотянуться. Живут гигантские слепыши вокруг Северного Прикаспия – от Махачкалы до Астрахани.

Будучи в Южной Африке, я узнал, что и там, у самого мыса Доброй Надежды, обитают экзотические землекопы. Их там не любят не столько за порчу растений, сколько за норы, в которых, оступившись, лошадь и человек могут сломать ногу.

Вот такие они, обитатели подземелий. Брем называет их «неполезными, безобразными». Но это точка зрения человека, у Природы же нет пасынков, все для нее – любимые чада.

• Фото В. Пескова и из архива автора. 28 сентября 2006 г.

2007

Любовь – Камчатка

Окно в природу

Морской орел

Когда плывешь по реке Жупанова, то и дело видишь силуэт большой птицы на каком-нибудь дереве возле воды. Птицы эти чувствительны к беспокойству и, хотя тут привыкли к рыбацким лодкам, при их приближении взлетают. Летят, однако, недалеко – до ближайшей присады. Птица эта так тяжела, что низкий машущий полет для нее труден. Даже очень широким крыльям нелегко удержать в воздухе летуна в восемь или даже девять килограммов весом. Изучающие птиц орнитологи утверждают: этот летун способен продержаться в воздухе при машущем полете за день не более тридцати минут. И, будучи рыболовом, птица селится возможно ближе к воде, иногда прямо у обрыва к реке, озеру или морю. Подымаясь высоко вверх, тяжеловес на широких, размахом почти в три метра крыльях легко парит в восходящих потоках воздуха и является украшением неба Камчатки.

Речь идет о замечательной птице дальнего востока Азии – белоплечем орлане, живущем, кроме Камчатки, на побережье Охотского моря, к востоку от Магадана, в низовьях Амура, на Сахалине. Зимовать орланы улетают на Курильские и Японские острова. Но с Камчатки не улетают – находят пищу для себя около океана, у незамерзающих ключей и речек. Общая численность этих птиц, гнездящихся только на территории нашей страны, лишь чуть превышает пять тысяч особей.

Придержав лодку, в бинокль орлана можно хорошо рассмотреть. Первое, на что обращаешь вниманье, – пятна белого оперения на плечах. Белый у орлана и хвост, а также «штанишки» на верхней части прогонистых ног.

Белые пятна в оперении имеют почти все виды орланов – белоголовый орлан в Америке, белохвостый – в средней полосе Европы и Азии, орел-ликун в Африке имеет белую грудь, голову и часть туловища. Белые пятна – это родственный знак этих птиц, видимо, важный и при образе жизни их возле воды, помогающий, можно предположить, метить гнездовые территории – «Вот я, заметный, на страже. Пролетай мимо!». Что касается охотничьих территорий, то границы их у орланов в отличие от орлов не жесткие. Близость родичей они терпят. Даже гнезда их часто соседствуют. А обилие корма в каком-либо месте собирает орланов в большие стаи. Орнитолог Евгений Лобков рассказывал мне, какое зрелище представляло собою общество четырех сотен птиц на камчатском Курильском озере во время зимовки 1990 года. Или вспомним ежегодный «слет» белоголовых орланов на нерестовой, незамерзающей речке Аляски, где, почти касаясь плечом друг друга, орланы ловят лососей.

Вольная жизнь у реки.

Орланов иногда называют орлами, но это разные группы птиц. Одна из них повсюду тяготеет к воде. Орлана белоплечего Брем, посвятивший ему из-за малой известности всего полстраницы в своих замечательных книгах, назвал «морским орлом».

Особо приметная часть этого великана – громадный, хищно загнутый оранжевый клюв. Специалисты считают: без подобного «инструмента» орлану трудно было бы разорвать шкуру молодых нерп, на которых они охотятся на морских побережьях. Ловят орланы также молодых лис, соболей, зайцев, могут утащить щенка у собаки, ловят на воде уток, не брезгуют падалью. Но главная их добыча – рыба. Щуки и караси в пресной воде Амура и лососи в нерестовых реках океанского побережья. Особо охотно с поверхности воды берут они рыбу ослабшую или раненную, например, нерпами. В отличие от скопы за рыбой орлан не ныряет. Но, случается, сильная жертва увлекает охотника в воду. Он, конечно, бросает добычу, но невольно вынужден искупаться. Пловец в отличие от водоплавающих птиц орлан никчемный и, попав в переделку, «становится похожим на большую мокрую курицу». Однако присутствия духа он не теряет, распустив крылья, неуклюже работает ими, как веслами, и почти всегда добирается к спасительной суше.

На отмелях океана орланы подбирают все съедобное, что выкидывает вода на берег. «Иногда в азарте охоты с поверхности океанской воды орланы уносят мокрые шапки, кеды, мятые пластиковые бутылки. «Такую «добычу» часто находишь под гнездами орланов, а иногда и в самих гнездах», – рассказывает орнитолог Владимир Мастеров, уже почти двадцать лет изучающий жизнь интересных дальневосточных птиц.

Гнездо орлана – громоздкое сооруженье из разной толщины веток. Служит такое гнездо хозяевам долго. Но по какой-то причине сооружают орланы не одно, а два-три, до семи гнезд – целый жилой поселок.

Почему это происходит, не вполне ясно. Ранней весной, вернувшись с кормных местечек зимовки, пара птиц выбирает одно из гнезд. Ремонтирует его или достраивает. Остальные гнезда пустуют (возможно, «проветриваются» для избавленья от кровососов и пухоедов). «Изучая образ жизни орланов, я нередко спал в этих гнездах либо спасался от комаров», – рассказывает Владимир Мастеров.

А в жилом гнезде к началу лета уже просят еды у родителей один-два, иногда три птенца. До возраста взрослой птицы (свидетельством этого являются белые пятна в ее оперении) через семь лет доживает один, изредка два питомца орланов. Уже в гнезде они иногда погибают. Их может прикончить соболь, забавляясь, на них по очереди пикируют черные в этих местах вороны. На Амуре, по наблюдению Владимира Мастерова, птенцы орланов в последние годы становятся жертвами медведей. Подобно тому как разоряют медведи пчелиные борти, тут охота идет за птенцами. «В последние годы половина из осмотренных гнезд оказалась ограбленной молодыми медведями. Ранее этого не наблюдалось. Случайная добыча, возможно, родила специализацию. А это уже пример для других».

В Московском зоопарке.

«Любопытно, что взрослые птицы, находясь поблизости, всегда остаются безучастными к судьбе гнезда. Даже простого беспокойства не проявляют».

Существуют опасности и для птиц взрослых. Охотники, разозленные ограбленьем капканов (орланы разрывают попавших в них соболей), почти повсеместно стреляют в без вины виноватых орланов. Еще беда – отравленья. На зимовках в Японии орланы находят падаль (убитых, но не взятых стрелками оленей – есть такая традиция в здешней спортивной охоте) либо птицы находят погибших подранков. Жадно поедая мясо, орланы глотают дробь и смятые пули. Поразительно много орланов погибают от свинцового отравленья. По данным самих японцев, подобная гибель птиц – не редкость: за восемь лет – около двух сотен. Добавим сюда потенциальную опасность разливов нефти в местах, где орланы охотятся, и мы почувствуем, на каком ветру горит сейчас свечка, зажженная Природой многие тысячи лет назад.

Озабоченность судьбою прекрасной птицы заставила занести орланов на страницы Красной книги и предпринять попытки создать резервную популяцию птиц в неволе. Задача была непростой. Первыми ее в 80-х годах решили в Московском зоопарке – был получен приплод от пары орланов. Следом таких же успехов добились в зоопарках Алма-Аты, Новосибирска и Таллина. Совершенствуется опыт размножения птиц в неволе. И в этом есть некоторая гарантия уберечь их в природе в случае каких-нибудь катаклизмов.

О тех, кто бегает, плавает и летает

Камчатка была когда-то островом. Все живое формировалось тут при влиянии этого фактора. До сих пор число видов животного мира заметно ниже, чем на материке. Но, с другой стороны, островная и даже полуостровная жизнь предполагает некоторое измельчанье животных. На Камчатке же, наоборот, многие ее обитатели крупнее материковых. Объясняется это обилием пищи. Ею является рыба, доступность летом ее для всех. Завзятыми рыболовами считаются медведи. И нигде, кроме еще Аляски (тоже обилие рыбы), нет таких крупных зверей, как на Камчатке. Рыбу умело ловят также и волки, лисы, росомахи, выдры, соболь, норки. Весь прибрежный мир птиц – орланы, бакланы, чайки, топорки, кайры – кормится рыбой. Не бедствуют и травоядные: лоси, олени, зайцы, ондатры, бобры – зеленый покров полуострова очень богат.

Поселенцы с Алтая.

Триста лет назад землепроходцы в своих «скасках» (отчетах) о неведомой раньше земле перечислили почти всех названных выше животных, особо выделяя, конечно, пушных. В те времена соболь, лиса, песец, горностай были главным «двигателем» продвиженья людей по Сибири до океанского побережья. Вслед за открывателями земель (а иногда и вместе с ними) шли мастера звериного промысла – Москва требовала соболей, бобров и «моржового зуба». (Бобром в то время по ошибке считали морскую выдру калана.) Естественно, численность этих зверей на Камчатке стала стремительно убывать. Моржи изначально водились по всему побережью до южной оконечности полуострова. Сейчас появленье их даже на северных островах – редкость. Почти полностью истреблены были каланы (сейчас число их медленно возрастает). И соболь был почти полностью «выбран». Только решительные меры в годы существования СССР сделали соболя на Камчатке снова объектом промысла.

Любопытна зависимость численности одних животных от присутствия рядом других. В тундре всех кормят и побуждают плодиться лемминги – мелкие грызуны. В годы высокой численности леммингов благоденствуют и плодятся волки, лисы, песцы, полярные совы. Исчезли лемминги (это случается с постоянством четкого ритма) – вся ткань северной жизни заметно редеет. На Камчатке не было рысей. Появились они с Чукотки недавно в год необычайно высокой численности зайцев. Появились и прижились. Число их небыстро растет. Одну из рысей любопытство привело даже в Петропавловск, на шумную улицу. Ее пришлось ловить и отвозить в лес.

Не было на Камчатке белок. Появлению их препятствовал соболь. Резкое убывание этого хищника открыло дорогу зверьку с Чукотки. Сейчас все пришло в равновесие – белки, рыси, зайцы и соболи нашли свои ниши для жизни, близко друг с другом соседствуя.

Ученые считают, что превращенье Камчатки из острова в полуостров породило этот процесс заполнения пустующих ниш и человек в этом процессе может (обдуманно) принять участие.

Выпущена и хорошо прижилась тут норка. Способствовало этому обилие рыбы. Как и везде, нашла для себя приемлемой среду обитанья «большая американская крыса» – ондатра. Лося не было на Камчатке. С Чукотки не мог он проникнуть из-за преграды больших пустынных болот, где крупному зверю, склонному к расселеньям, совершенно нечем было кормиться. В 70-х годах прошлого века было решено лося с Чукотки переселить. Это была хорошо осмысленная и четко выполненная программа. Лосей на западных границах болот ловили, обездвиживая с вертолета легкими пулями, снаряженными специальным химическим препаратом. А дальше – тысяча пятьсот километров пути по воздуху и выпуск зверей в лесной долине реки Камчатки. За пять лет таким образом «десантировано» было полсотни лосей. Они сразу же хорошо прижились. Сейчас на полуострове их больше двух тысяч.

Этот успех заставил подумать о поселении тут и оленей. Северные олени на Камчатке жили всегда. Теперь завезены маралы с Алтая. Я побывал в местечке у огороженной территории близ поселения Мильково. За акклиматизацией «алтайцев» наблюдает специально переселившийся к их загону охотовед Юрий Пономарев. У него за плечами бесценный опыт переселенья лосей, и он уверен: «Олени, как и лоси, обязательно приживутся».

Не было на Камчатке бобров. Этих переселять было легче. Выбрали зверей канадских – они лучше, чем европейские, приспособлены к условиям севера. Были сомненья: «Перегородят плотинами нерестовые речки…» Но посчитали: лососи легко эти препятствия одолеют, как одолевают они пороги и водопады. Так все и случилось. Бобры сейчас живут на Камчатке, как будто извечно тут жили.

И еще один новосел с материка числится на Камчатке – воробей. Этих спутников человека тут не было. Первая партия прибыла «нелегально» в трюме морского судна, перевозившего пшеницу из Владивостока.

Камчадалы ахали от умиленья, увидев оживленную стайку милых переселенцев около городской мельницы. Думали, что померзнут зимой. Нет, выжили и загнездились. Для пополненья этой самой дальней воробьиной колонии кто-то привез из Москвы еще четыре десятка птиц. Как удалось сосчитать, не ясно, но полагают, что Камчатку обживает сейчас тысяча воробьев. Удивительный факт: расселяясь, они добрались до охотничьих хижин в лесах. Какой компас указывал им дорогу к избушкам? Легко понять радость охотника, когда в морозный день у избушки его чириканьем встречает парочка неунывающих птиц.

Случается, на Камчатку ветры заносят и экзотических летунов. Однажды тут видели черного лебедя, живущего в Австралии. А белоголовые орланы с Аляски – гости нередкие. Погостил и вернулся домой – с одного полуострова до другого рукой подать…

И немного о маленьком чуде, живущем в краю довольно суровом. Этого старожила Камчатки, распространенного по всей Евразии, зовут углозубом. Похож он на крокодильчика величиною с на четверть источенный карандаш. Не будем дальше интриговать, это четырехпалый тритон. Знаменит он тем, что в отличие от змей, ежей и лягушек приспособился жить на Камчатке, где морозы под 40 градусов – явленье обычное. Живет тритон скрытно. В летнее время ловит червей, пауков и разных козявок, а зимует в трухлявых, гниющих дуплах возле воды. Никакой шубы, никакого привычного для других утепленья у этой героической личности нет. Частенько морозы превращают углозуба в ледяшку. Но чуть пригрело – оттаял, шевельнул лапками и смотрит – чего бы поесть. Замерзанье этот тритон переносит без всяких плохих последствий. Объясняется это тем, что в теле тритона к зиме накапливается глицериноподобное вещество, не дающее образоваться кристаллам, разрывающим замерзшее тело. Вмерзнув в лед, тритон остается живым. В Сибири однажды нашли углозуба в глыбе мерзлоты, образованной (специально исследовали!) около ста лет назад. Когда мерзлоту растопили, тритончик ожил. Вот такие чудеса существуют в тайниках у Природы!

От моржей, китов и медведей до чудесного неприметного, нежного телом тритона – таков диапазон жизни на полуострове, омываемом океаном. Жизнь эта по меркам лет, исчисляемых сотнями миллионов, молода и, надо это хорошо понимать, хрупка. Сообщество многих живых существ легко погубить невиданным раньше натиском человека. На Камчатке для крайнего ее обедненья довольно истощения рыбных богатств. Если порушить эту «несущую конструкцию» всего храма здешней природы, полуостров в пустыню, конечно, не превратится, но это будет означать конец экономики края и деградацию всего живого, что пока еще радует человека.

Грустные эти мысли возникают сейчас не потому только, что ловят и увозят десятками кречетов на продажу, не только потому, что бесконтрольно стреляют медведя, выбивая самых крупных из них. Больше всего беспокоит почти на всех больших и маленьких речках рыболовное браконьерство. Это тот самый случай, когда рубят сук, на котором сидят. Одни рубят, чтобы хоть как-то выжить, другие – разбогатеть. Для Камчатки сегодня это серьезная и большая проблема.

Край света

Вертолет не пришел. Сидим, привалившись спиной к рюкзакам. Грустная тишина в горах. Пахнет старым костром. Летом тут была, наверное, самая неустроенная, самая дальняя на всей земле туристская база. Это место больших ветров. Березы на склонах к самой земле нагнулись и не распрямились – так и растут, наклонив головы, узловатые, кора не белая, а смугло-коричневая. А сегодня тишина. Душу щемило от такой тишины.

– Сколько придется ждать вертолета?

– Может, три дня, может, недели три…

– Сколько до Жупанова?

– Около ста.

– Горы?

– Все время.

Решаем идти, и сейчас же… Тропа идет по березам. Лес прозрачный. За сотню шагов видно рябины. Листья на маленьких деревцах опали, сияют красные ягоды. Тут, на Камчатке, рябина особенная, крупная, как вишня, без горечи, вкуса мягкого, кисловатого яблока.