Текст книги "Юрий Долгорукий"

И, видя отстраненное, непонимающее лицо Юрия, добавил:

– Я тебе говорю, что правитель Руси Святополк умер. Умер внезапно, в Вышгороде, за праздничным столом. Его прах в лодье привезли в Киев и положили в церковь Святого Михаила.

«Умер так умер, – равнодушно думал Юрий. – Один умер, второго назначат. Мне-то какое дело? Важнее всего, что меня любит красавица боярыня, что она поцеловала меня и у меня сердце полетело в пропасть. Никогда не испытывал я такого чувства ликования. Главное, когда и где увидеть? Ушла, даже не назначила свидания. Или я должен был это сделать? Ведь я мужчина, значит, надо было определить, когда мы с ней встретимся, а я, как последний хлюпик, растерялся и позабыл про все».

Он стал прикидывать, как поступить завтра. Может, походить перед окнами ее терема? Она увидит и выйдет. Но терема окружены высокими заборами, а в окнах вставлены разноцветные стекла или слюда, через которые едва проходит свет, а разглядеть кого-то на улице просто невозможно. Может, подойти и вызвать? Но за такие штучки можно много тумаков заработать, чего доброго еще псов с цепей спустят… Нет, все это не годится, надо придумывать что-нибудь поумнее, чтобы было наверняка.

Но в тот вечер на ум ничего путного не пришло. И, встав утром, решил: перемахну через забор, зайду в терем и найду ее светлицу. Кто меня остановит в княжеской одежде? Слуги подумают, что приглашенный гость какой-нибудь, задержать не посмеют. А если кто-то и попытается это сделать, я такое выдам, что сразу отстанут. Чего-чего, а уж с челядью разговаривать научен!

Позавтракав, он тщательно оделся и вышел на улицу. Моросил дождь, с Днепра задувал холодный ветер, но улицы были полны народа. Люди были вооружены топорами, косами, вилами, палками, камнями, слышались крики:

– Круши мздоимцев!

– Поджигай дома ростовщиков!

– На деревьях повесим кровососов!

– Долой все кабалы!

«Ворог, что ли, подступил к крепостным стенам Киева? – размышлял он. – Тогда почему непонятные угрозы выкрикивают?» Но ему было не до людей, он спешил к жилищу Анастасии.

Двухэтажный боярский терем Путяты был построен из толстых дубовых бревен, с красочными наличниками и резными столбами, поддерживавшими крышу над крыльцом; вокруг него высился добротный забор с тяжелыми воротами. Удивительное дело: чем выше поднимается во власти человек, тем старательнее отгораживается он от народа. Это что же за природа власти такая?.. Юрий обошел забор, нашел удобное место и перемахнул на ту сторону. Вокруг никого не было, только, заливаясь лаем, рванулись к нему огромные псы, однако крепкие железные цепи надежно держали их возле конур.

Он подошел к парадному входу, мимоходом кинул истуканом стоявшему молодцу с саблей на боку:

– Я к боярину.

И вошел вовнутрь. В полутемноте мимо него, словно тени, передвигались слуги. Терем жил своей обычной жизнью, никто на него не обратил внимания. Он поднялся на второй этаж, там жили господа. Толкнулся в одну дверь, во вторую – нет ее! Подкатилась какая-то маленькая старушонка, заглядывая в глаза, спросила шепелявя:

– Ты, мил человек, к кому вознамерился?

– Боярина ищу, бабуля. Шла бы ты в свою каморку!

– Нет, нет, погодь чуток, – не отставала старая. – Боярин живет в том конце, а ты шныришь в этом. С чего бы это?

Юрий открыл очередную дверь и увидел Анастасию. Отстранив в сторону стоявшую на пути надоедливую бабушку, вошел в светлицу. Анастасия резко повернулась к нему, глаза ее вспыхнули:

– Ты?!

Она приподнялась и пошла к нему медленно, бессвязно бормоча:

– Пришел-таки, пришел… Через ограду, через охрану прорвался… Это чудо! Это необыкновенное чудо!..

Он поднял ее на руки и закружил по светлице, затем опустил на кровать. Они глядели друг другу в глаза и не могли оторваться. Лицо ее полыхало, глаза сияли, она была восхитительно красива.

– Но как ты решился, кто тебя надоумил? – спрашивала она, восхищенно глядя на него.

– Я сам. Я не могу жить без тебя… Давай сбежим! Сейчас, немедленно!

– Но куда? Где мы можем скрыться от моего мужа?

– У моего отца обширные владения. Он может отдать мне в правление какое-нибудь княжество, ни один человек не прорвется в наш дворец! Бежим! Я умоляю тебя!

– Подожди чуточку, совсем немного. Муж с утра собирался навестить имение под Мическом. Как уедет, мы с тобой незаметно выйдем и сбежим из Киева.

– Ты не обманываешь? Ты правду говоришь?

– Мне здесь все обрыдло! С тобой я найду счастье, я это сердцем чувствую! Сбегу и ни разу не оглянусь! Я вот такой родилась!

Вдруг ее что-то насторожило. Она прислушалась, сказала:

– Кажется, муж идет, я слышу его голос. Надо закрыться на всякий случай.

Они были настолько заняты друг другом, что забыли про дверь. Анастасия поднялась, притворила ее и заперла на засов.

– Тебя никто не видел?

– Старушка какая-то крутилась, когда я к тебе входил.

– Бабка Афросинья! Старая проныра и наушница! Наверняка нашептала мужу о твоем приходе!

За дверью послышались шаги, кто-то толкнулся раз, второй, потом раздался властный голос:

– Анастасия, ты чего заперлась? Открой.

Юрий увидел, как у нее ужасом стали наливаться глаза.

– Слышишь, что я говорю! Открой немедленно!

– Он убьет меня! – посиневшими губами прошептала она. – Он обоих убьет!

– Давай в окно!

– Какое там! Оно зарешечено!

Мысли метались как угорелые.

– Скажи, что заболела, не можешь с постели подняться…

Она тотчас стала говорить жалобным голосом:

– Я не могу… У меня болит голова… Все кружится перед глазами… Оставь меня, я полежу и сама к тебе приду…

– Нет, ты откроешь сейчас! И нечего притворяться! Значит, Афросинья правду сказала, что у тебя мужчина!

– Нет у меня никакого мужчины. Одна я…

– Открой, тебе говорят! Я войду и сам увижу, болеешь ты или притворяешься!

– Я правда болею… Сил нет подняться…

– Откроешь или нет, спрашиваю?

Анастасия промолчала. Видно, силы покидали ее. Она только умоляюще смотрела на Юрия, но ему в голову ничего не приходило, как вырваться из западни.

Наконец терпение Путяты, видно, кончилось, он крикнул:

– Эй, кто там есть! Тащите бревно, будем дверь вышибать!

– Это конец, – слабым голосом проговорила Анастасия. – Нам обоим сейчас придет конец. Он не простит измены, он убьет нас обоих.

Юрий дико озирался. Но выхода не было.

IV

16 апреля 1113 года умер великий князь Святополк. Правление его вызывало большое недовольство среди народа. Так, еще в 1093 году, только заступив на киевский престол, он из-за жадности отказался отправить подарки половецким ханам; их ежегодно посылали в степь, чтобы откупиться от разорительных набегов. Тогда последовал набег кочевников на Русь. Русская рать на реке Стугне потерпела тяжелое поражение, а города и села подверглись страшному разграблению, тысячи и тысячи русских людей были захвачены в полон и проданы в рабство.

Мало того, польстившись на денежные посулы, Святополк пригласил ростовщиков-евреев. Те поселились в Киеве, построили дома и возвели синагогу. Сначала они выдавали ссуды за малую резу (проценты). Народ хлынул к ним, и русские ростовщики разорились. И тогда они взвинтили резу до такой степени, что должникам приходилось платить в два-три раза больше.

Осенью 1111 года сгорел Подол. Ночью, в одночасье. К утру тысячи людей стояли у дымящихся черных развалян своих бывших жилищ, потеряв все. И сразу пошел слух, что его подожгли люди, подкупленные ростовщиками, чтобы народ пошел к ним за новыми ссудами. Негодование против кровососов достигло, кажется, высшего предела.

Последней каплей, переполнившей чашу терпения народных масс, было решение правящих кругов столицы во главе с Путятой после смерти Святополка пригласить на великокняжеский престол нелюбимых киевлянами черниговских князей – Олега или Давыда Святославичей. Прошел слух, что эти князья крепко держат сторону ростовщиков и богатых евреев. И все народные беды последних лет – и бесконечные кабалы, и пожар, и разорение – слились воедино и выплеснули на городские улицы тысячи разъяренных людей. В первую очередь вооруженные массы двинулись к домам евреев-ростовщиков и терему Путяты. «Киевляне разграбили двор Путяты, тысяцкого, напали на евреев, разграбили их имущество», – сообщает летописец.

Ничего этого не знали ни Юрий, ни Анастасия. И когда неожиданно услышали они на улице людской гул, а потом за дверью стихли голоса и, судя по всему, Путята оставил их, они поняли только одно, что чудесным образом спасены от неминуемой смерти. Они долго сидели молча, еще не веря в свое избавление. Потом Юрий тихонько подошел к двери, открыл засов и выглянул наружу. Там никого не было. Кивнул Анастасии головой: идем!

Они спустились на первый этаж и вышли во двор. По двору бегали челядь и охранники, некоторые из них подставляли бревна под ворота, которые раскачивались под ударами извне и готовы были вот-вот рухнуть; через забор лезли люди со свирепыми лицами, орали, грозили, а в них слуги Путяты пускали стрелы, кидали дротики, старались сбить мечами, копьями и топорами. Все кричали, орали, а из-за забора доносился рев толпы такой силы, что леденело сердце.

– Спасайся, князь, – сказала Анастасия. – Дай тебе Бог удачи!

– А ты? – спросил Юрий, удерживая ее за руку.

– Я вернусь в свою светлицу. Авось женщину никто не тронет!

И она юркнула в дверь терема.

Князь в растерянности стоял на крыльце, у него не было оружия, и он не знал, чью сторону принять. Пока он колебался, ворота треснули и повалились, и в образовавшуюся широкую брешь хлынула толпа вооруженных людей. Защитники терема были смяты, к Юрию подскочил мужичишко с палкой в руках, рот разъят криком, глаза вытаращены, ахнув, хлопнул княжича по голове, и тот погрузился в непроглядную темноту…

Очнулся ночью. Долго не мог понять, где он и что с ним. Наконец вспомнил, стал оглядываться. Лежал он возле какого-то дома, далеко в стороне от терема Путяты. Самого терема не было, на его месте были только черные головешки. Значит, кто-то пожалел князя и отнес подальше от пожарища.

Немного полежав, Юрий с трудом поднялся и побрел по улице. До него доносились крики, свист, кто-то пробежал мимо, но его никто не тронул, и он добрел до своего терема. Как нашел дорогу, не знал, видно, какое-то неведомое чутье вело его в эту темную, страшную ночь. Иван ахнул, увидев княжича.

– Кто тебя так?

Юрий рухнул на скамейку, устало махнул рукой.

– На улицах такое творится, такое творится! – обмывая рану Юрия, говорил Иван. – К нашему терему тоже подходили люди, бушевали вокруг ограды, но выходил ключник и говорил, что это дом Мономаха. Тогда все уходили. Твоего батюшку киевляне и любят, и уважают, поэтому и терем не тронули.

Юрий решил переждать бурные события в Киеве, а потом возвращаться в Переяславль.

А в Переяславле Владимир Мономах, узнав о смерти Святополка, стал собираться на похороны, чтобы отдать последние почести покойному. Святополк приходился ему двоюродным братом, с ним были связаны воспоминания о детских и юношеских годах, совместных походах и сражениях. Он, знал, что согласно заведенному обычаю престол займут старшие в роду Рюриковичей – или Олег, или Давыд Святославичи. Он же, Мономах, был третьим по старшинству, поэтому о высокой власти не помышлял.

Однако через день из Киева прискакал новый гонец и рассказал, что началось восстание бедноты, дома и терема богатых людей разорены или сожжены, евреи спрятались в синагоге и огородились, готовясь к осаде, а их дома пограблены. Знатные люди во главе с митрополитом Никифором, опасаясь за благополучие города и страны, приглашали его, Мономаха, занять великокняжеский престол и усмирить народ.

Мономах помнил смуту 1068 года, когда Киев стал игрушкой в руках черни, когда князья – и вместе с ними он, Мономах, – бежали из столицы, спасаясь от расправы. Он ненавидел буйную толпу, считал ее врагом государства и готов был применить самые суровые меры. Но князь опасался и другой беды – княжеской усобицы. Если против обычая он займет киевский престол, с этим не смирятся Олег и Давыд, а у них десятки тысяч вооруженных людей. Снова война, снова кровь русских людей…

И Мономах отказал в просьбе киевлян.

Однако мятеж в Киеве продолжал разрастаться. На следующий день вооруженная толпа обступила боярские и купеческие дома, подошла к великокняжескому дворцу. Большое число людей двинулось в сторону Печерского и Выдубицкого монастырей, грозясь расправиться с монахами – плутами и мздоимцами. Мятеж нарастал, вовлекая в свой водоворот все новые и новые сотни людей.

И тогда митрополит Никифор в Софийском соборе вновь собрал киевскую верхушку. Было решено вторично просить Владимира Мономаха занять престол правителя страны. Летопись сохранила короткое и грозное письмо от больших людей Киева знаменитому князю: «Пойди, князь, в Киев; если же не пойдешь, то знай, что много зла произойдет, это не только Путятин двор или сотских, или евреев пограбят, а еще нападут на невестку твою, и на бояр, и на монастыри, и будешь ты ответ держать, князь, если разграбят монастыри».

И Мономах решился. Его приход в столицу с ликованием встретили жители. Из Золотых ворот навстречу ему вышли митрополит, епископы, бояре, купцы и неисчислимые толпы народа. Все с надеждой смотрели на прославленного князя, надеясь, что он разрешит все споры и защитит слабых и сирых. И, действительно, через несколько дней вышел «Устав Владимира Всеволодовича». Резы были ограничены пятидесятью процентами в год. Если два раза отдавались резы, то оставалось отдать только сам долг. А если человек трижды заплатил по резам, то не оставался должен ничего. Большие послабления сделал Мономах и сельским жителям, попавшим в зависимость от бояр – закупам, рядовичам, смердам и холопам. В тот же день мятеж в Киеве окончательно утишился.

Став великим князем, Владимир Мономах учинил передел княжеств. Так поступали и прежние хозяева земли Русской, разумеется, в пользу своего рода. Мстислав остался княжить в Новгороде, Святослава он посадил в Переяславле, в Смоленск отправил Вячеслава, а Юрию дал Ростово-Суздальскую землю.

V

Минуло шесть лет. Юрий наконец-то вырвался из повседневных забот по обустройству княжества и побывал в Киеве, в гостях у отца. Попутно поинтересовался о судьбе семьи Путяты. Боярин после прихода к власти Мономаха оказался не в милости и вместе с женой уехал в свое загородное имение, где и проживал все это время. Мелькала у Юрия иногда мысль съездить в ту волость и хоть краем глаза посмотреть на Анастасию, но особого желания за собой он не заметил, время сгладило остроту чувств, да и была, видно, у него тогда не любовь, а простое увлечение. Он продолжал жить со своей супругой в ладу и мире, у него родились сыновья Ростислав, Иван и Андрей (Андрею мать дала еще половецкое имя – Китан). Юрий никогда не задавался вопросом, любил ли он свою Серафиму или не любил; она была дана ему в жены, была матерью его детей, он с этим сжился, для него это был закономерный порядок жизни.

Все эти годы он был правителем огромного края. Ростово-Суздальская земля (Заокский край, Залесье) занимала необозримые пространства. На севере она простиралась до Северной Двины, на юге подходила к Оке, на западе граничила с Новгородским княжеством, а на востоке упиралась во владения Волжской Булгарии.

Богат и обилен был Заокский край – могучи его леса, наполненные животными и дичью, многоводны и многочисленны реки и озера с разнообразной рыбой, благодатен климат, хороша почва. Сюда, спасаясь от беспощадных половецких набегов, из степей уходил народ, чтобы укрыться в дремучих лесах и наладить спокойную жизнь; на плодородные земли из болотной местности переселялись новгородцы. Край быстро заселялся, возникали починки, города, росли старые. В Ярославле, Судиславле, Угличе, Галиче, Ростове, Суздали, Белоозере, Дедославле существовали медеплавильные, деревообделочные, пошивочные мастерские, налажено металлургическое производство, скорняжное, сапожное, гончарное дело, работали кузницы. Выполнялась искусная резьба по кости, дереву, камню. Вырабатывались резные изделия из оленьего рога. Развиты были домашние промыслы: прядение, ткачество, выделка войлока. Города имели широкие торговые связи с Приднепровьем, Новгородской землей, а через нее – с Западной Европой, торговля шла с Прибалтикой, Поволжьем, Булгарией, Кавказом, Средней Азией, арабским Востоком.

В то время как жизнь на Юге под ударами половецких орд и из-за феодальных войн приходила в упадок, здесь, в Ростово-Суздальской земле, она с каждым годом все больше расцветала.

* * *

На обратном пути из Киева остановился князь Юрий в селении Кучково. Принадлежало оно одному из старейшин славянского племени вятичей Кучке. Селение располагалось на высоком холме, при слиянии рек Москвы и Неглинной и было огорожено частоколом; от ворот неширокая дорожка спускалась к пристани на Москве-реке, с причалом, сооруженном из бревен, к нему были привязаны лодки и пара небольших суденышек. А вокруг, до самого края земли, раскинулись безбрежные леса, густые, непроходимые, дремучие.

Не хотелось Юрию посещать Кучково, уж очень не понравился ему молодой хозяин Степан. Жил он с двумя малолетними сыновьями один, жена умерла после родов. Бывают же такие люди! Кажется, нет в нем особых заслуг, не блещет умом, а вот гордости, а вот самомнения хоть отбавляй! Кажется, ни слова тебе плохого не скажет, не унизит, но смотрит на тебя свысока требовательным взглядом, будто ты ему что-то должен, и расстаешься с ним с каким-то гнетущим чувством то ли неловкости, то ли неизвестно какой вины. Таким был Степан Кучка, поэтому и старался избегать его Юрий. Но что делать, по пути из Киева в Суздаль ни объехать, ни обойти селение Кучково, стоит оно на большой дороге и вынуждает каждого путника остановиться в нем.

Грохоча колесами по бревнам, переехали деревянный мост через реку Москву и стали подниматься на холм. Из ворот выскочили слуги, приняли коней, понесли поклажу. Навстречу вышел Степан Кучка. Напряженное лицо, цепкий взгляд синих глаз, суховатая ладонь с крепким пожатием. Он улыбался Юрию, кривя тонкие сухие губы узенького рта, и говорил звонким голосом:

– Милости просим, князь, в наш терем. Располагайся в нем, чувствуй себя как дома, а уж мы расстараемся, угождая тебе.

В селении насчитывалось до полутора десятков различных построек. Рядом с двухэтажным теремом боярина стояли домики с двухскатными крышами и маленькими окнами, которые на зиму закрывались бычьими пузырями, или задвижками; примыкали к ним сараи для скота; рядом с частоколом виднелась длинная конюшня, как видно, принадлежавшая самому хозяину. Пространство между постройками было уложено жердями, концами вставленными в пазы бревен. Посредине селения стояла небольшая деревянная церквушка.

Юрий по наружной лестнице – с крышей и резными столбами – поднялся на второй ярус, вошел в просторную горницу. В ней стояли стол, два стула, возле стены располагалась деревянная кровать, на стене драгоценный ковер восточной работы.

– Отдыхай, князь, я распоряжусь баньку истопить, попаришься с дороги, а вечером пир небольшой устроим в твою честь. Нечасто случаются такие важные события в нашем глухом краю, народ соберется с превеликой охотой!

– А что отец, в отъезде? – спросил Юрий, снимая с себя верхнюю одежду и сапоги и с наслаждением растягиваясь на кровати.

– Отец зимой погиб в лесу, медведь задрал. Охотники открыли логово, вот ему захотелось взять косолапого. Азартным охотником был, покойный! Но не повезло ему на этот раз, рогатина сломалась, такой зверь огромный попался…

– Царство ему Небесное, – перекрестился Юрий, вспоминая всегда деятельного и подвижного боярина. Он ходил как-то вприпрыжку, словно боялся куда-то опоздать, одет всегда с иголочки, будто собирался на свидание.

Банька оказалась на славу, с сухим паром, березовыми и дубовыми вениками; напарившись, выбегал на берег и кидался в Неглинную. Вышел Юрий из бани и почувствовал себя легко, как будто во второй раз родился.

Вечером за длинным столом собралось до трех десятков человек, выпили за здоровье князя, хозяина, гостей. Стол ломился от мяса, дичи, рыбы, соленых, маринованных и жареных грибочков.

– Жениться тебе надо, боярин, – говорил Юрий, развалясь в кресле. – Детям женский пригляд нужен, да и тебе тоже.

– Отец мне невесту сосватал в Ростове, – искоса поглядывая на князя, отвечал Степан. – Против моей воли хотел женить, да вот не успел.

– А что, не приглянулась тебе девица?

– Из боярской семьи, весьма уважаемые люди. И дочка у них видная, даже очень хороша собой. Только не пришлась она что-то мне по сердцу. Рад, что ничем все кончилось.

– Из селянок бы выбрал. В таком большом хозяйстве одному не управиться, помощница нужна!

– Из селянок? Влюбилась в меня тут одна. Дочка купеческая. Проходу не дает. Не знаю, как отвязаться.

– Хорошенькая?

– Да сам погляди. Третья с конца стола, что справа.

Юрий склонился над тарелкой, ложкой зачерпнул мелких маслят и отправил в рот. Потом посмотрел в край стола, взглядом отыскивая купеческую дочку. Та, что предстала взору, разочаровала его. Худенькая, с веснушчатым лицом, вздернутым носиком, она в свои семнадцать лет казалась совсем подростком.

Но он сказал:

– Хорошая девушка. Самостоятельная, деловитая. И лицом пригожа.

Степан недоуменно поглядел на него, потом прыснул:

– Скажи еще – красавица! Умеешь ты заливать, князь!

– Наверно, у нее от женихов отбоя нет…

– А знаешь, и вправду надо признать: парни вертятся около нее, только все напрасно. Она их всех отшивает!

– Вот видишь, я был прав: девка-то приметная!

Юрий некоторое время рассматривал гостей, спросил:

– А та, что напротив твоей девушки сидит, кто такая?

– Ну, эта действительно красивая!

– Так кто она?

– Муж у нее конюшим моим был.

– Почему – был?

– Не остерегся, под копыто лошади попал. Полчерепка снесло.

– Надо же! Мужчины гибнут на поле боя, а тут… Значит, вдовушка?

– Князь, ты едешь к жене, а на вдовушек заглядываешься?

– А что ж такого?

– А вдруг не примет?

Юрий посмотрел на Степана долгим взглядом, хотел ответить, что, дескать, не твое дело, но хмель брал свое, хотелось похвалиться, побалагурить, и он не выдержал:

– Ты забываешь, что у меня жена – половчанка!

– Ну и что?

– Как – что? Половцы – язычники, у них сохраняется многоженство. Не знал, что ли?

– Ну знал, и что с того, что многоженство?

– А то! Девушек с раннего детства приучают к мысли, что у мужа будет несколько жен и много наложниц. Поэтому они не ревнуют своих мужей. И когда их благоверные гуляют по другим женщинам, то это считают в порядке вещей.

– Так в степи. А здесь, на Руси, у нее только ты один…

– Все равно. Для моей жены важно одно: чтобы я был при ней и чтобы дети были наследниками моего имущества и власти. Так что хочешь быть свободным в браке, женись на половчанке! – и он хлопнул ладонью по узкой спине Степана.

Боярин поморщился, но ничего не сказал.

– Ты вот что, – Юрий приблизился к нему и стал говорить тихо: – Подойди к ней и незаметно шепни, пусть выйдет на крыльцо. Я подожду ее там. Но чтоб никто не слышал, хорошо?

– Все равно узнают.

– Ну, это потом. А пока сделай, как я сказал.

Пошатываясь, Юрий вышел из горницы. Было ветрено, по небу мчались тонкие серые облака, сквозь них проглядывала мутна луна. Между построек затаилась непроглядная темень, самое подходящее место для влюбленных. Он прислонился к крылечному столбу, стал ждать.

Наверху резко открылась дверь, вместе со светом наружу вырвался гул многих голосов, смешанный с музыкой свирелей, бубен и дудок, кто-то, спотыкаясь и бормоча себе под нос, прошел мимо и скрылся между домами.

Наконец вышла та, которую он ждал. Она встала возле двери, не решаясь спуститься по лестнице, видимо, выглядывала его. Тогда он вышел на лунный свет, тихонько позвал:

– Не пугайся. Я один.

Она неторопливо сошла, остановилась возле него. Он увидел, как у нее лукаво сощурились глаза, а на лице мелькнула улыбка.

– С чего ты взял, князь, что я боюсь? Я в своем селении, меня есть кому защитить.

– И кто же они, твои защитники?

– Папа с мамой да братья.

– Ты вместе с ними живешь?

– Нет, живу отдельно.

– Скучно, поди, одной?

– Да уж какое веселье… А ты чего, решил поразвлечь меня?

– Приглянулась ты мне, захотелось встретиться, поговорить.

– Говори.

– На виду стоим. Может, отойдем в сторонку?

– И то правда. Отойдем.

Они встали в тень какого-то дома. Он попытался привлечь ее к себе, но она легко вывернулась, погрозила ему пальчиком:

– Шалунишка ты, князь! Любишь рукам волю давать. Привык, как видно, с доступными женщинами дело иметь.

– Коли обидел, прости.

– Обидел, князь.

– Тогда я пойду… Пир еще не закончился.

– Так сразу? И до дома не проводишь?

– Боюсь предложить. Опять обижу.

– Да мало ли что мы скажем…

Дома с пристроенными сарайчиками, хлевами и амбарами располагались без какого-либо намеченного порядка, где как придется. Расстояние между постройками было самое малое, лишь бы запряженной лошади проехать. Юрий несколько раз споткнулся о выбитые колесами жерди, она его поддержала под руку:

– Осторожнее, князь. Упадешь, нос разобьешь.

– Смеешься?

– А почему бы и нет?

– Негоже над своим князем смеяться.

– Я не смеюсь. Я подшучиваю. Неужто шуток не принимаешь?

– Когда как, – честно признался он.

Юрий чувствовал, что она постепенно брала власть над ним, подчиняла своей воле, это ему нравилось, и он решил пустить все на самотек, пусть решает она.

Они остановились возле большого дома, в его слюдяных окнах отсвечивался тусклый лунный свет.

– Вот здесь я и живу, – сказала она, прислонясь к бревенчатой стене, и он заметил, как сквозь платье выперлись полные груди. У него перехватило дыхание.

– А ребятишки, поди, спят? – спросил он глухим голосом.

– Они у бабушки с дедушкой. Меня отпустили погулять, не часто такое развлечение случается.

Он помолчал, спросил:

– Может, впустишь, водички попить? В горле пересохло.

– Я вынесу.

Она принесла ему глиняную кружку кваса, прохладного, ядреного. Он выпил, вытер рукавом губы, сказал:

– Вкусный. Спасибо.

– На здоровье, князь.

– Как хоть звать-то?

– Агриппиной кличут.

– А меня Юрием.

– Да уж знаем! – в ее голосе послышался откровенный смех, и он понял, что сморозил глупость.

– До свидания, князь.

Наутро у него с утра начало ныть сердце. Мысли невольно возвращались к Агриппине. Дружинники собирались в дорогу, он тоже стал вяло собирать вещи. Потом вдруг остановился, вызвал к себе Ивана:

– Ты вот чего… – сказал он, пряча глаза. – Чего-то мне боярин Степан не нравится. Скрытный какой-то он, себе на уме. Одним словом, решил я проверить у него по ходу дела уплату дани.

– Да у боярина вроде все в порядке…

– Доверяй, но проверяй! – наставительно проговорил Юрий, а на душе у него стало так прескверно, что он махнул рукой и выпроводил Ивана, чтобы прекратить этот неприятный разговор. – Иди, скажи всем и за проверку возьмись. Потом доложишь.

А сам завалился на кровать и, заложив руки за голову, стал упорно глядеть в сучковатый потолок.

Через некоторое время в горницу ворвался разъяренный Степан.

– Князь! – едва сдерживаясь, с порога начал он. – Чем я тебе досадил? За что такой позор? Разве не знаешь, что мы, бояре Кучки, всегда исправно рассчитывались с казной?

– Знаю, знаю, – поморщился Юрий. – Ну просто мои люди кое-что проверят, поглядят. Мало ли что!

– Обидел ты меня, князь! До глубины души обидел! – в сердцах выкрикнул Кучка и выскочил из горницы.

Вечером Юрий пошел к Агриппине. Просторную избу освещала лучина, две кровати – одна детская, другая – двуспальная, на резных ножках стол, хорошей работы стулья, а на стене висел красочный ковер. Зажиточно жил конюший, Царство ему Небесное.

– Можно, хозяюшка? – спросил он с порога.

Она занималась какой-то работой возле печи, тотчас обернулась, щеки ее порозовели.

– Добро пожаловать, князь. Всегда рады твоему приходу.

Он присел за стол. Она тотчас наносила разнообразную еду, а потом поставила кувшин вина.

– Пей и ешь, князь, на здоровье. Угощаю от чистого сердца.

– Спасибо, Агриппина.

Неуловимым движением он вынул приготовленный золотой браслет и ловко надел ей на руку.

– Носи. Он так идет к твоей красоте.

Она зарделась, не в силах отвести взгляда от изящно сделанной вещицы.

– Благодарствую, князь. Только зачем это?

– В память о нашей встрече. Выпьешь со мной?

– А почему бы не выпить с хорошим человеком?

– Так ли уж хорош?

– Хвалит тебя народ.

И запнувшись, добавила:

– Вот только…

– Что – только?

Она подумала, но потом, решительно качнув головой, сказала напрямик:

– Зря ты боярина Кучку обидел. Может, и есть у него недостатки, но дань платил он честно.

– Ты про проверку говоришь?

– Про нее, князь.

Он усмехнулся, коротко взглянул в ее напряженное лицо, спросил:

– А ты не поняла, почему я так поступил?

– Догадалась.

– Это как?

– Со мной захотел остаться.

– Ишь ты – сметливая!

– Бабье сердце не обманешь.

– Ладно. Давай выпьем.

– Выпьем, князь.

Они еще немного посидели. Потом Агриппина встала, проговорила настойчиво:

– Посидели и хватит. Надо и честь знать.

– Гонишь меня? А я ведь ради тебя в Кучкове остался.

– Все равно, князь. Лучше тебе уйти…

Юрий немного помедлил. Не хотелось ему уходить, но гордость брала свое. Встал, поклонился:

– Спасибо, хозяюшка, за угощение. Не обессудь, коли что не так.

– Все так, князь. На меня обиды не таи.

Он ушел.

На другой день ходил задумчивый, а поздно вечером прокрался в ее дом, бесшумно отворил дверь. Но она услышала, спросила из темноты:

– Это ты?

– Я, – замирающим голосом ответил он.

– Скорей иди. Да дверь запри на крючок!

Только через неделю уехал он из Кучкова.

В Суздали его ждало неприятное известие: с населения, жившего вокруг озера Лача, новгородцы собирают полюдье. Это были исконно ростовские земли, правда, расположены они были на самой окраине владений. Надо было принимать срочные меры. В Новгороде правил брат Юрия, Мстислав, но кто-то из воевод, пользуясь дальностью расстояний, действовал без его ведома, по своей воле и хотению.

– Урок надо новгородцам преподнести должный, – солидно говорил Георгий Симонович. – Только мало того, чтобы выгнать их с наших владений. Следует сделать так, чтобы туда новгородцы больше не совались. А для этого тебе, князь, надо самому посмотреть все на месте и принять ответственные меры. Заодно соберешь полюдье с подвластного населения.

Полюдье было старинным, упрощенным способом сбора дани, применявшимся при первых князьях Древней Руси. Князья с дружиной осенней порой отправлялись из Киева и до весны объезжали все подвластные племена, которые сдавали положенные количества хлеба, меда, воска, пушнины и других товаров. Князь и дружина за это время пили и ели за счет населения.