Текст книги "Стихотворения и баллады"

Глава XVII
О том, как рыцарь видел сон

 
Было время меж утра и ночи, когда на постеле
Рыцарь, сонный не сонный, лежал. Уже забываться
Начал он; вдруг перед ним невидимкой
ужасное что-то
Стало; и он очнулся, как будто услышав какой-то
Голос, шепнувший: к тебе подошел посетитель
бесплотный;
Силиться стал он, чтоб вовсе проснуться,
но вот он услышал
Снова: как будто над ним и под ним
лебединые крылья
Веяли, волны журчали и пели; и он, утомленный,
В сладкой дремоте опять упал головой на подушку.
Вот наконец и подлинно сон овладел им; и начал
Видеть во сне он, что будто им слышанный шум
лебединых
Крыльев крыльями стал, что будто его подхватили
Эти крылья и с ним над землей и водой полетели
С сладостным веяньем, с звонким стенанием.
«Стон лебединый!
Стон лебединый! – себе непрестанно твердил
поневоле
Сонный рыцарь, – ведь он предвещает нам смерть».
И казаться
Стало ему, что под ним Средиземное море; и лебедь,
Слышалось, пел: расступись, озарись,
Средиземное море.
Вниз посмотрел он: лазурные воды
стали прозрачным,
Чистым кристаллом, и мог он насквозь
до самого дна их
Видеть; и там он увидел Ундину; под светлым,
кристальным
Сводом сидела она и плакала горько;
и было уж много,
Много в ее лице перемены; не та уж Ундина
Это была, с которою в прежнее время так счастлив
Был он в замке Рингштеттене: очи, столь ясные
прежде,
Были тусклы, щеки впалы, болезнен был образ.
Все то рыцарь заметил; но ею самой он, казалось,
Не был замечен. И вот подошел к ней,
рыцарь увидел,
Струй, как будто с упреком за то, что так безутешно
Плакала; тут Ундина с таким повелительным видом
Встала, что Струй перед нею как будто смутился.
«Хотя я
Здесь под водами живу, – сказала она, – но с собою
Я принесла и душу живую; о чем же так горько
Плачу, того тебе никогда не понять; но блаженны
Слезы мои, как все блаженно тому, кто имеет
Верную душу». Струй, покачав головою с сомненьем,
Начал о чем-то думать, потом сказал:
«Ты, как хочешь,
Чванься своею живою душою, но все ты под властью
Наших стихийных законов,
и все ты обязана строгий
Суд наш над ним совершить в ту минуту, когда он
Верность нарушит тебе и женится снова». —
«Но в этот
Миг он еще вдовец, – отвечала Ундина, —
и грустным
Сердцем любит меня». – «Вдовец, я не спорю, —
со смехом
Струй отвечал, – но он и жених, а скоро и мужем
Будет; тогда уж ты, не прогневайся,
с нашим посольством,
Хочешь не хочешь, пойдешь;
а это посольство сама ты
Знаешь какое – смерть». – «Но знаю и то,
что не можно
В замок Рингштеттен войти мне, —
сказала с улыбкой Ундина, —
Камень лежит на колодце». – «А если он выйдет
из замка? —
Струй возразил. – А если велит он камень с колодца
Сдвинуть? Ведь он об этих безделках забыл». —
«Для того-то, —
С ясной сквозь слезы улыбкой сказала она, —
и летает
Духом теперь он поверх Средиземного моря
и слышит
Сонный все то, что мы с тобой говорим; я нарочно
Это устроила так, чтоб он остерегся». Приметя
Рыцаря, Струй взбесился, топнул ногой, кувыркнулся
В волны и быстро уплыл, раздувшись от ярости
китом.
Лебеди снова со звоном, со стоном начали веять,
Начали реять; и снова рыцарю видеться стало,
Будто летит он, летит над горами, летит над водами,
Будто на замок Рингштеттен слетел
и будто проснулся.
Так и было: проснулся Гульбранд у себя на постеле.
В эту минуту вошел кастелян объявить,
что близ замка
Встречен был патер Лаврентий, что он в лесу
недалеко
Сделал себе из сучьев шалаш и в нем поселился. —
«Мне на вопрос, зачем он живет здесь,
когда отказался
Рыцарев брак освятить, отвечал он:
„Разве одни лишь
Браки должны освящать мы? Другие нередко обряды
Нам совершать случается. Если не мог пригодиться
Я на одно, пригожусь на другое, и жду; пированье
Может легко перейти в гореванье. Итак, кто имеет
Очи, да видит; кто уши имеет, да слышит“».
В раздумье
Долго рыцарь сидел, вспоминая свой сон и значенье
Слов отца Лаврентия силясь понять; но, пришедши
К милой невесте, он все позабыл, разгулялся и снова
Сделался весел, и все осталось по-прежнему в замке.
 

Глава XVIII
О том, как рыцарь праздновал свадьбу

 
Если рассказывать мне, читатель, подробно,
каков был
В замке Рингштеттене свадебный пир,
то будет с тобою
То же, как если бы вдруг ты увидел множество всяких
Редких сокровищ, покрытых траурным флером,
и в этом
Злую насмешку нашел над ничтожностью
счастья земного.
Правда, в этот свадебный день ничего не случилось
Страшного в замке, – духам водяным,
уж это мы знаем,
Было проникнуть в него нельзя, – но со всем тем
наш рыцарь,
Гости, рыбак и даже служители были все как-то
Смутны; казалося всем, что на празднике
с ними кого-то
Главного нет и что этим главным никто уж
не мог быть,
Кроме смиренной, ласковой, всеми любимой
Ундины.
Всякий раз, когда отворялися двери, невольно
Все на них обращали глаза и ждали; когда же
Вместо желанной являлся иль с блюдом дворецкий,
иль ключник
С кубком вина благородного, каждый печально
в тарелку
Взор опускал и сидел безгласен, как будто бы
в грустной
Думе о прошлом. Всех веселее была молодая;
Но и ей самой как будто совестно было
В брачном зеленом венце, в жемчугах
и в богатом венчальном
Платье на первом месте сидеть, тогда как Ундина
«Трупом, еще не отпетым, на дне Дуная лежала
Или носима была без приюта морскими волнами».
Эти отцовы слова и прежде мутили ей сердце;
Тут же они отзывались в ушах ее беспрестанно.
Рано гости оставили замок, и каждый с каким-то
Тяжким предчувствием. Рыцарь пошел к себе,
молодая
Также к себе – раздеваться. Кругом новобрачной
Были прислужницы. Вот, чтоб немного
свои порассеять
Черные мысли, Бертальда велела подать дорогие
Перстни, жемчужные нитки и платья,
рыцарем к свадьбе
Ей подаренные; стала примеривать то и другое.
Льстя ей, прислужницы вслух восхищались
ее красотою;
С видом довольным слушая их,
Бертальда смотрелась
В зеркало; вдруг сказала: «Ах! Боже! какая досада!
Вот опять у меня на шее веснушки; а можно б
Тотчас согнать их; стоило б только водой из колодца
Нашего раз обтереться; ах! если б мне нынче ж
хоть кружку
Этой воды достали!» – «О чем же тут думать?» —
сказала,
Бросившись в двери, одна из прислужниц.
«Неужто успеет
Эта проказница камень поднять!» —
с довольной усмешкой
Вслед за нею смотря, Бертальда подумала. Скоро
Сделался шум на дворе: с рычагами к колодцу бежали
Люди. Бертальда села подле окна и при ярком
Блеске полной луны, освещавшем двор замка,
ей было
Видно все, что делалось там. Работники дружно
Двинули камень, хотя иному из них и прискорбно
Было подумать, что им теперь надлежало разрушить
То, что было приказано сделать прежнею, доброй
Их госпожою; но труд был не так-то велик,
как сначала
Думали; им изнутри колодца как будто какая
Сила камень поднять помогала. Дивясь, говорили
Между собою работники: «Можно подумать,
что бьет там
Сильный ключ». И в самом деле, с отверстия камень
Сам собой подымался; без всякой помоги, свободно
Сдвинулся он и, со стуком глухим откатясь,
повалился.
Вдруг из колодца что-то, как будто белый
прозрачный
Столб водяной, поднялося торжественно, тихо.
Сначала
Подлинно бьющим ключом показалось оно, но,
поднявшись
Выше, каким-то бледным, в белый покров
облеченным
Женским образом стало. И плача, и жалобно руки
Вверх подымая, оно медлительно, шагом воздушным
Прямо к замку двигалось. В ужасе все отбежали
Прочь от колодца. Бертальда же, стоя в окне,
цепенела,
Холодом страха облитая. Вот, когда поравнялся
С самым окошком идущий образ, сквозь покрывало
Он поглядел на Бертальду пронзительным оком,
с тяжелым
Вздохом; и бледным лицом Ундины тогда показался
Образ Бертальде: мимо ее она, упинаясь,
Нехотя, медленно шла, как будто на суд. «Позовите
Рыцаря!» – громко вскричала Бертальда.
Но все в неподвижном
Страхе стояли на месте. Сама Бертальда, как будто
Собственным криком своим приведенная в ужас,
умолкла.
Тою порою чудесная гостья приблизилась к двери
Замка, знакомую лестницу, ряд знакомых покоев
Тихо, молча, плача, прошла… о, такою ль, бывало,
Здесь видали ее? В то время еще не раздетый
Рыцарь в уборной своей стоял перед зеркалом.
Тусклый
Свет проливала свеча. Вдруг кто-то легонько
Стукнул в дверь… так точно, бывало,
стучалась Ундина.
«Все это призрак! – сказал он. —
Пора мне в постелю». – «В постеле
Будешь ты скоро, но только в холодной», —
шепнул за дверями
Плачущий голос. И в зеркало рыцарь увидел,
как двери
Тихо, тихо за ним растворились, как белая гостья
В них вошла, как чинно замок заперла за собою.
«Камень с колодца сняли, – она промолвила тихо, —
Здесь я; и должен теперь умереть ты».
Холод, по сердцу
Рыцаря вдруг пробежавший, почувствовать дал,
что минута
Смерти настала. Зажавши руками глаза,
он воскликнул:
«О, не дай мне в последний мой час обезуметь
от страха!
Если ужасен твой вид, не снимай покрывала
и строгий
Суд соверши надо мной, мне лица твоего
не являя». —
«Ах! – она отвечала, – разве еще раз увидеть,
Друг, не хочешь меня? Я прекрасна, как прежде,
как в оный
День, когда твоею невестою стала». – «О, если б
Это правда была! – Гульбранд воскликнул. —
О, если б
Мне хоть один поцелуй от тебя! и пускай бы
В нем умереть!» – «Охотно, возлюбленный мой», —
покрывало
Снявши, сказала она; и прекрасной Ундиною,
прежней
Милой, любящей, любимой Ундиною первых,
блаженных
Дней предстала. И он, трепеща от любви и от близкой
Смерти, склонился к ней в руки.
С небесным она поцелуем
В руки его приняла, но из них уже не пустила
Боле его; а крепче, все крепче к нему прижимаясь,
Плакала, плакала тихо, плакала долго, как будто
Выплакать душу хотела; и быстро, быстро лияся,
Слезы ее проникали рыцарю в очи и с сладкой
Болью к нему заливалися в грудь, пока напоследок
В нем не пропало дыханье и он не упал
из прекрасных
Рук Ундины бездушным трупом к себе на подушку.
«Я до смерти его уплакала», – встреченным ею
Людям за дверью сказала Ундина и тихим,
воздушным
Шагом по двору, мимо Бертальды, мимо стоявших
В страхе работников, прямо прошла к колодцу,
безгласной,
Грустной тенью спустилась в его глубину и пропала.
 

Глава XIX
О том, как рыцарь был погребен

 
Патер Лаврентий, услышав о том, как внезапно
и чудно
Кончил жизнь владетель замка Рингштеттена, тотчас
В замке явился; и он, входя на двор, осененный
Липами, встретился там с монахом,
недавно венчавшим
Рыцаря: в ужасе тот удалиться спешил.
«Так и должно! —
Патер Лаврентий сказал. – Теперь моя наступила
Очередь; мне помощник не нужен».
Хотел он невесте,
Вдруг овдовевшей, отрадное слово сказать
в подкрепленье;
Но Бертальда, ему не внимая, молчала угрюмо.
Старый рыбак молился и плакал и, в горе смиряясь,
Думал: «Оно иначе и быть не могло – то Господний
Суд»; и, конечно, Гульбрандова смерть никому
не могла быть
Так тяжела, как именно той, которую с смертной
Вестью прислали к нему, отверженной,
бедной Ундине.
Стали готовить обряд похоронный,
как было прилично
Сану покойника: тело его положить надлежало
Подле церкви приходской, там, где были гробницы
Предков его, одаривших множеством вкладов
богатых
Эту церковь. И щит, и шлем уж лежали на кровле
Гроба, чтоб с ним опуститься в могилу,
ибо наш рыцарь
Был последний в роде своем, который с ним вместе
Кончился весь. И ход печальный уже начинался;
Песнь погребальная к светло-спокойной небесной
лазури
Тихо всходила; с длинным крестом,
во всем облаченье
Патер Лаврентий шел впереди; за ним шла Бертальда,
В горьких слезах, на дряхлую руку отца опираясь.
Вдруг посреди Бертальдиных женщин,
одетых в глубокий
Траур и шедших в свите ее, заметили белый
Образ, в длинном, густом покрывале, тихо идущий,
Грустно потупивши голову. Страхом проникнут был
каждый,
Шедший подле такого товарища; все сторонились,
Пятились, так что порядок хода расстроился. Силой
Два смельчака хотели незваного из ряду вывесть;
Но, от них ускользнувши, как легкая тень,
он на прежнем
Месте явился опять и последовал тихо за гробом.
Вот напоследок он, мало-помалу, меняяся местом
С теми, кто в страхе спешил от него удалиться, подле
Самой вдовы очутился; но ею сначала примечен
Не был, и сзади пошел смиренно-печальный.
Достигнул
Ход до кладбища, и все обступили могилу.
Тут в первый
Раз Бертальда незваного гостя увидела, в страхе
Стала она рукою махать, чтоб он удалился;
Но покровенный, кротко упорствуя, тряс головою,
Руки к ней простирал и как будто молил о пощаде.
Вспомнила тут невольно Бертальда Ундину, как руку
К ней она подняла на Дунае, когда ей хотела
Так добродушно подать ожерелье, и как под водами
Скрылась потом навсегда. Но в это мгновение подал
Знак отец Лаврентий, чтоб все умолкли. И стали
Гроб опускать в могилу, и мало-помалу засыпан
Был он землею. Когда же совсем был набросан
могильный
Холм и читать последнюю начал молитву
священник,
Стала вдова на колени, стали и все на колени,
В том числе и могильщики, кончивши насыпь.
Когда же
Снова все встали… уж белый образ пропал;
а на месте,
Где он стоял на коленах, сквозь травку сочился
прозрачный
Ключ; серебристо виясь, он вперед пробирался,
покуда
Всей не обвил могилы; тогда ручейком побежал он
Дале и бросился в светлое озеро ближней долины.
Долго, долго спустя про него тех мест поселяне
Чудную повесть любили прохожим рассказывать;
долго,
Долго жило поверье у них, что ручей тот Ундина,
Добрая, верная, слитая с милым и в гробе Ундина.
 

1831–1836