Текст книги "Далекое эхо"

11

Мощные руины замка Рэйвенскрэйг высятся на скалистом мысу между двумя песчаными бухточками, с которого открывается великолепный вид на Фортский залив и его окрестности. К востоку тянется каменная стена – защита от моря и разбойных нападений. Она идет до гавани Дайсарт, теперь сильно обмелевшей, но когда-то представлявшей собой богатый и оживленный порт. В глубине бухты, где берег изгибом отходит от замка, за голубятней, в которой до сих пор гнездятся голуби и морские птицы, там, где стены сходятся под острым углом, находится маленькая дозорная вышка с крутой крышей и узкими бойницами в стенах.

С одиннадцати-двенадцати лет бравые керколдийцы считали это место своим неоспоримым владением. Лучшим способом укрыться от надзора взрослых было отправиться на прогулку. Это признавалось полезным для здоровья и не могло вовлечь их в дурные проказы. Так что, когда они собирались в поход на целый день – исследовать побережье и леса, – их спокойно отпускали и давали с собой плотные завтраки.

Иногда они отправлялись в противоположную сторону, вдоль Инвертила мимо безобразной Сифилдской шахты к Кингорну. Но чаще всего они шли в Рэйвенскрэйг, тем более что неподалеку находился парк, а в парке фургон с мороженым. В жаркие дни они валялись на траве, предаваясь необузданным фантазиям о том, какой станет их дальнейшая жизнь в ближайшем и отдаленном будущем.

Они неоднократно пересказывали свои подвиги во время семестров, раздувая и приукрашивая их. Они играли в карты – бесконечные игры на спички. Там они выкурили свои первые сигареты. Зигги тогда весь позеленел, и его позорно вырвало на куст вереска.

Иногда они забирались на высокую стену и наблюдали за кораблями в заливе. Ветер бил им в лицо, заставляя почувствовать себя капитанами на носу какого-нибудь парусника, палуба которого скрипит и качается под ногами. А в дождь они укрывались в дозорной башенке. У Зигги было покрывало, которое они расстилали поверх пыли и мусора… Даже теперь, став, по их мнению, взрослыми, они все равно любили спуститься по каменной лестнице, ведущей от замка на берег, и пробраться между угольной грязью и ракушками к дозорной вышке.

За день до того, как они должны были вернуться в Сент-Эндрюс, приятели встретились за ланчем в «Харбор-баре», чтобы выпить пива. Расщедрившиеся от своих каникулярных заработков Алекс, Верд и Брилл с удовольствием посидели бы за кружкой подольше, но Зигги уговорил их не тратить на это хороший день. Было сухо и ясно, в бледно-голубом небе сияло солнце. Они прошлись по берегу бухты между высокими элеваторами местной мельницы и вышли на западный ее край. Верд немного поотстал от троих друзей, глаза его были устремлены на далекий горизонт, словно в поисках вдохновения.

Недалеко от замка Алекс вырвался вперед и вскарабкался по скальному выступу, который во время высокого прилива почти целиком уходил под воду.

– Ну-ка, повтори, сколько он получил?

Брилл даже не задумался.

– Магистру Дэвиду Бойсу, старшему каменщику, была уплачена королевой Марией Гельдрской, вдовой Якова Второго Шотландского, сумма в шесть сотен шотландских золотых фунтов за возведение замка Рэйвенскрэйг. Учтите, что за материалы он должен был расплатиться из этой суммы.

– Что было весьма недешево. В тысяча четыреста шестьдесят первом году четырнадцать брусьев, сваленных на берегах реки Аллен и доставленных в Стерлинг, стоили семь шиллингов. А некоему Эндрю Бальфуру заплатили два фунта и десять шиллингов за рубку, распиловку и доставку этих брусьев в Рэйвенскрэйг, – нараспев продекламировал Зигги.

– Хорошо, что я взялся за эту работу в супермаркете, – сострил Алекс. – Получил гораздо больше их. – Он облокотился на стену и окинул взглядом утес и замок. – Я думаю, что Синклеры сделали его гораздо красивей, чем он стал бы, не отбрось старушка королева Мария тапочки до окончания стройки.

– Красота в замках не главное. Не для того их строили, – уточнил Верд, присоединяясь к ним. – Главное – надежность и неприступность.

– Какая утилитарность! – сокрушенно воскликнул Алекс, спрыгивая на песок. Остальные последовали за ним и побрели, поддавая носками ботинок мусор, оставленный морем вдоль линии высокого прилива.

Они прошли уже полпути по берегу, как вдруг Верд заговорил с такой серьезностью, какой прежде от него не слышали:

– Мне нужно вам кое-что сказать.

Алекс повернулся к нему лицом и зашагал задом наперед. Другие тоже обернулись взглянуть на Верда.

– Звучит зловеще, – сказал Брилл.

– Я знаю, вам это не понравится, но надеюсь, что вы отнесетесь к этому с уважением.

Алекс заметил в глазах Зигги настороженность. Но подумал, что его другу не о чем беспокоиться. Что бы ни собирался сообщить им Верд, их это не касается. Поглощенному только собой, Верду незачем разоблачать других.

– Давай же, Верд. Мы тебя слушаем, – ободряющим голосом произнес Алекс.

Верд сунул руки поглубже в карманы джинсов и хрипло проговорил:

– Я стал христианином.

Алекс так и застыл с открытым ртом. Он меньше бы удивился, если бы Верд объявил, что это он убил Рози Дафф.

Зигги залился хохотом:

– Господи Иисусе, Верд!.. Я было решил, что последует какое-нибудь жуткое откровение. Христианином?!

Верд упрямо сжал зубы.

– Да. Мне было откровение. И я принял Христа в мою жизнь как своего спасителя. И я буду очень признателен, если вы не станете над этим насмехаться.

Зигги согнулся пополам от смеха, он держался за живот и не мог остановиться.

– Это самая смешная вещь, которую я когда-либо слышал… О господи, я сейчас описаюсь. – Он прислонился к Бриллу, который тоже ухмылялся от уха до уха.

– Я буду очень признателен, если вы не станете поминать имя Господне всуе.

Зигги взорвался новым приступом хохота:

– О боже! Как это говорится? На небе радость больше об одном кающемся грешнике[1]1
  Неточная цитата из Евангелия: «Так на небесах более радости будет об одном грешнике кающемся, нежели о девяноста девяти праведниках, не имеющих нужды в покаянии» (Лк. 15:7).


[Закрыть]. Я точно тебе говорю, они там сейчас на райских улицах танцы устраивают: такого грешника заманили.

Верд оскорбился:

– Я не пытаюсь отрицать, что совершал в прошлом дурные поступки. Но теперь это осталось позади. Я заново родился, а значит, грехи мои изглажены[2]2
  Там же. «Покайтесь и обратитесь, чтобы загладились грехи ваши» (Деян. 3:19).


[Закрыть].

– Должно быть, большой утюг понадобился. Что же случилось? – спросил Брилл.

– В сочельник я пошел в церковь ко всенощной, – сказал Верд. – И что-то во мне как бы щелкнуло. Я понял, что хочу омыться кровью агнца. Я захотел очиститься.

– С ума сойти, – только и мог вымолвить Брилл.

– Но ты ничего нам не сказал на Новый год, – растерянно произнес Алекс.

– Я хотел, чтобы вы были трезвыми, когда я буду об этом рассказывать. Это ведь большой шаг: посвятить жизнь Христу.

– Прости меня, – промолвил Зигги, немного успокоившись. – Но ты последний человек на планете, от которого я ожидал услышать такие слова.

– Знаю, – кивнул Верд. – Но я говорю их всерьез.

– Мы все равно останемся твоими друзьями, – сказал Зигги, стараясь сдержать ухмылку.

– Если только ты не станешь пытаться обратить и нас, – добавил Брилл. – Я хочу сказать, что люблю тебя, как брата, Верд, но это не причина отказаться от секса и выпивки.

– Любить Иисуса означает совсем иное, Брилл.

– Ладно, пошли, – прервал его Зигги. – Я не могу больше стоять на одном месте: мерзну. Поднимемся на вышку.

И он направился туда. Брилл двинулся за ним. Алекс шел рядом с Вердом. Почему-то ему было жалко друга. Какое отчаянное, глубочайшее одиночество должен был тот испытать, что обратился за утешением к религии. «Мне следовало быть с ним рядом, – подумал Алекс с легким чувством вины. – Может быть, еще не поздно…»

– Странное, должно быть, ощущение, – начал он.

Верд покачал головой:

– Совсем наоборот. Я в мире с собой. Словно вдруг перестал быть квадратной затычкой в круглой дырке и нашел место, в котором мне от века и было положено находиться. Я не умею лучше передать это ощущение. На службу я пошел ради мамы, чтобы она была не одна. Я сидел там, в Эбботшеллской церкви, вокруг мерцали и колыхались огоньки свечей, как всегда во время всенощной. Руби Кристи пела это соло «Тихая ночь»… без аккомпанемента. Все волоски на моем теле встали дыбом, и все вдруг обрело смысл. Я понял, что Бог отдал сына своего единственного за грехи мира. А значит – и мои. Это означало, что я могу возродиться.

– Большое дело, – откликнулся Алекс, смущенный такой искренней, горячей откровенностью. Несмотря на их давнюю дружбу, у него никогда прежде не бывало с Вердом такого разговора. Верд, из всех на свете… Верд, чьим единственным догматом веры было успеть перепробовать как можно больше разного дурмана, пока не умер… – Что ты после этого сделал? – спросил он.

Он вдруг представил себе Верда, бегущего к церковным дверям с требованием отпустить ему все грехи. «Вот было бы унижение, – подумал он. – Такое, о чем после, когда выйдешь из боголюбивой фазы и вернешься к нормальной жизни, вспоминаешь в холодном поту».

– Ничего. Я отсидел всю службу и пошел домой. Я подумал, что это просто так – странное мистическое ощущение. Может, связанное с этой историей со смертью Рози и всем, что она всколыхнула. А может, какой-то глюк – от кислоты. Но утром я проснулся и почувствовал то же самое. Я посмотрел в газете, кто и где служит рождественскую дневную службу, и отправился в евангелическую часовню в дюнах.

«Ого», – только и мог подумать Алекс.

– Ручаюсь, рождественским утром ты был там совершенно один.

Верд рассмеялся:

– Ты шутишь? Там яблоку было негде упасть. Это было изумительно. Потрясающая музыка, люди разговаривали со мной, словно мы дружили всю жизнь. А после службы я подошел к священнику. – Верд склонил голову. – Это была очень эмоциональная встреча. В общем, в результате этого на прошлой неделе он меня крестил. И дал мне адрес их общины в Сент-Эндрюсе. – Он лучезарно улыбнулся Алексу. – Поэтому-то я и должен был рассказать вам об этом сегодня. Я собираюсь завтра, сразу по возвращении в Файф-парк, пойти в церковь.

Первая возможность обсудить внезапное обращение Верда представилась друзьям на следующий вечер, когда тот положил в футляр свою электрогитару и направился на евангелическую службу в церковь у гавани. Они сидели на кухне и смотрели, как он широкими шагами уходил в ночь.

– Что ж, вот и пришел конец нашему оркестру, – решительно объявил Брилл. – Я ни для кого не стану играть дурацкие спиричуалс и псалмы вроде «Иисус меня любит».

– Концерт окончен, – сказал Зигги. – И должен вам заявить, Верд утратил всякую связь с реальностью. Даже ту малую, которая была у него раньше.

– Ребята, он ведь это всерьез, – покачал головой Алекс.

– Ты думаешь, от этого все становится лучше? Да, влипли мы, ребята, – сказал Зигги. – Он приведет за собой бородатых чудиков, которые станут нас спасать, хотим мы того или нет. Так что распад оркестра будет не самой большой из наших забот. Больше никаких тебе «Один за всех, и все за одного».

– У меня как-то муторно на душе, – произнес Алекс.

– Почему? – удивился Брилл. – Ты его не уговаривал, не пытался тащить за уши послушать Руби Кристи.

– Он не сорвался бы так, если б не чувствовал себя гадостно. Знаю, он держался хладнокровней нас всех в истории с убийством Рози, но думаю, она подействовала на него очень сильно. А мы были так заняты своими переживаниями, что этого не уловили.

– Может, за этим стоит нечто большее, – промолвил Брилл.

– Что ты имеешь в виду? – поинтересовался Зигги.

Брилл ковырнул пол носками ботинок.

– Да ладно, парни. Мы же не знаем, какой фигней занимался Верд, когда разъезжал на «лендровере» в ночь убийства Рози. У нас ведь есть только его слова, что он ее не видел.

Алекс почувствовал, как пол качнулся под ногами. После разговора с Зигги, когда тот намекнул о своих подозрениях, Алекс постарался подавить предательскую мысль. Но теперь Брилл облек в слова то, о чем он сам не смел и подумать…

– Ты говоришь ужасные вещи, – нерешительно начал он.

– Но держу пари, тебе это тоже приходило в голову, – дерзко возразил Брилл.

– Неужели ты думаешь, что Верд мог кого-то изнасиловать, тем более убить? – возмутился Алекс.

– В ту ночь он ничего не соображал. Ты не можешь утверждать, что он мог сделать, а чего не мог в таком состоянии, – настаивал Брилл.

– Хватит. – Голос Зигги, как лезвие ножа, прорезал сгустившуюся атмосферу недоверия и подозрительности. – Только начни так рассуждать, и не знаешь, где остановишься. Я тоже той ночью уходил с вечеринки. Алекс вообще пригласил туда Рози. И коли на то пошло, сам-то ты чертовски долго отвозил ту девчонку в Гардбридж. Что тебя задержало, а, Брилл? – Он яростно уставился на друга. – Ты такую хренотень хотел услышать, а, Брилл?

– Я ничего не говорил о вас двоих. Так что нечего на меня наезжать.

– А тебе что, можно наезжать на Верда, когда его нет здесь и он не может защититься? Хорош друг, нечего сказать.

– Да ладно… Ему теперь друг – Иисус, – глумливо проговорил Брилл. – Не кажется ли вам, что это перебор? Очень похоже на признание вины.

– Прекратите! – вскричал Алекс. – Вы только послушайте себя. И без вас найдется кому распускать вредоносные слухи. Не хватало еще, чтобы мы обратились друг против друга. Нам нужно держаться вместе, или все потонем.

– Алекс прав, – устало сказал Зигги. – Не будем больше швыряться друг в друга обвинениями. Ладно? Макленнан спит и видит, как вбить между нами клин. Ему все равно, кого привлечь за убийство, лишь бы кого-то посадить. Нам надо позаботиться, чтобы этим кем-то не стал один из нас. Так что на будущее, Брилл, придержи свой ядовитый язык. – Зигги встал из-за стола. – Я схожу в ночной магазин купить молока и хлеба, чтобы мы смогли спокойно выпить по чашке кофе, пока не вернулись эти мохнозадые тори и не оглушили нас своим английским акцентом.

– Я пойду с тобой. Мне нужны сигареты, – сказал Алекс.

Когда через полчаса они вернулись, все было перевернуто вверх дном. Полиция вновь налетела в полном составе. Двое студентов, проживавших с ними в доме, сидели с багажом у порога. На их лицах были написаны растерянность и изумление.

– Добрый вечер, Гарри. Добрый вечер, Эдди, – проникновенно приветствовал их Зигги, заглядывая через их плечи в прихожую, где Брилл пререкался с патрульным констеблем. – С тем же успехом я мог взять и две пинты.

– Что, черт возьми, здесь творится? – требовательно поинтересовался Гарри Кэвендиш. – Только не говори мне, что этот кретин Мэкки попался на наркоте.

– Все не столь прозаично, – отозвался Зигги. – Вряд ли «Тэтлер» или «Конь и гончие» написали про здешнее убийство.

Кэвендиш застонал:

– О, ради Христа, не смеши меня. Я думал, ты уже перерос эту чушь насчет героя-заступника за рабочий класс.

– Придержи язык: среди нас теперь завелся христианин.

– О чем вы? Убийство? Христианин? – недоумевал Эдвард Гринхол.

– Верд пришел к Богу, – лаконично сообщил Алекс. – Не к вашей Высокой Церкви англиканского пошиба, а к той, что славит Господа, потрясая тамбуринами. Он скоро начнет устраивать моления на кухне. – Для Алекса не было лучшей забавы, чем дразнить тех, кто свято верит в свое право на привилегии. В Сент-Эндрюсе таких было полно, и возможностей развлечься у Алекса хватало.

– Какое это имеет отношение к тому, что в доме полно полисменов? – спросил Кэвендиш.

– Думаю, ты скоро обнаружишь, что в холле стоит полисвумен, – уточнил Зигги. – Если только файфская полиция не стала набирать на службу особенно привлекательных трансвеститов.

Кэвендиш заскрипел зубами. Он терпеть не мог, что бравые керколдийцы постоянно изводили его насмешками. Именно поэтому он старался как можно меньше времени проводить дома.

– Почему здесь полиция? – повторил он.

Зигги ласково улыбнулся в ответ:

– Полиция находится здесь, потому что мы подозреваемся в убийстве.

– Он хочет сказать, – торопливо уточнил Алекс, – что мы свидетели. Как раз перед Рождеством была убита одна из подавальщиц «Ламмас-бара». И так случилось, что тело нашли мы.

– Это ужасно, – пробормотал Кэвендиш. – Я понятия не имел. Несчастная ее семья. И вам пришлось тяжко.

– Да уж, веселого мало, – отозвался Алекс.

Кэвендиш снова попробовал заглянуть в дом. Вид у него был расстроенный.

– Слушайте, у вас сейчас не лучший момент. Наверное, для всех будет легче, если мы найдем пристанище где-нибудь еще. Пошли, Эд. Можем на сегодня завалиться к Тони и Саймону. А утром – переселиться куда-нибудь еще. – Он повернулся прочь от дома, но тут же, хмурясь, оглянулся назад: – Где мой «лендровер»?

– Э-э, – протянул Зигги. – Это несколько сложно… Видишь ли, мы его позаимствовали и…

– Вы его ПОЗАИМСТВОВАЛИ?! – возмутился Кэвендиш.

– Прости нас. Но погода была ужасная. Мы думали, ты не рассердишься.

– И где он теперь?

– Это тебе лучше выяснить в полиции, – смутился Зигги. – В ночь, когда мы его позаимствовали, произошло убийство.

Сочувствие Кэвендиша тут же испарилось.

– Ну вы даете, – пробурчал он. – Мой «лендровер» стал уликой для расследования убийства?

– Боюсь, что так. Еще раз прошу прощения.

Кэвендиш был в ярости.

– Ну, вы у меня это попомните.

В угрюмом молчании Алекс и Зигги проводили взглядом спотыкающихся под тяжестью багажа англичан, но, прежде чем они смогли обменяться мнениями, им пришлось посторониться: полиция покидала их жилище. Их было четверо: двое полицейских в форме и двое в штатском. Не обращая внимания на Алекса и Зигги, они прошествовали к машинам.

– В чем, собственно, дело? – недоуменно полюбопытствовал Алекс, когда приятели наконец вошли в дом.

Брилл пожал плечами:

– Не говорят. Молча взяли соскобы краски со стен, потолка и деревянных панелей. Я подслушал, как двое из них говорили что-то насчет кардигана, но на нашу одежду они вроде не смотрели. Потыркались тут-там, спросили, давно ли мы делали ремонт.

Зигги аж хрюкнул:

– Как будто мы на такое вообще способны. Все-таки не зря их называют придурками.

– Мне все это не нравится, – покачал головой Алекс. – Я-то думал, что они нас забыли. А тут они снова, дом наш перевернули вверх дном. Наверное, у них появились какие-то новые улики.

– Ладно, что бы там ни было, нам волноваться не о чем, – сказал Зигги.

– Ну, раз ты так считаешь… – саркастически усмехнулся Брилл. – Я пока что не намерен успокаиваться. Как заметил Алекс, они оставили было нас в покое, а теперь снова вернулись. Не думаю, что от этого можно отмахнуться.

– Брилл, мы ведь ни в чем не виноваты, ты же помнишь? А стало быть, нам не о чем тревожиться.

– Угу, все верно. А как насчет Гарри и Эдди? – поинтересовался Брилл.

– Они не хотят жить рядом с сумасшедшими убийцами, – бросил Зигги через плечо и пошел на кухню.

Алекс пошел за ним:

– Зря ты это сказал.

– Что? Сумасшедшие убийцы?

– Нет. Мне жаль, что ты сказал Гарри и Эдди, что нас подозревают в убийстве.

Зигги пожал плечами:

– Я пошутил. Гарри больше волнует его драгоценный «лендровер», чем то, что мы могли натворить. К тому же это даст ему предлог переехать отсюда. Он ведь давно этого хотел. Кроме того, тебе это только на руку: у нас освободится парочка комнат и тебе не придется жить вместе с Вердом.

Алекс потянулся за чайником.

– Все равно, зря ты посеял в них сомнение. У меня жуткое предчувствие, что урожай придется пожать нам всем.

12

Предсказание Алекса сбылось раньше, чем он ожидал. Пару дней спустя, когда он шел по Норт-стрит, направляясь к факультету истории искусств, он увидел, что навстречу ему движется Гарри Кэвендиш с гурьбой приятелей. Они шли вразвалочку, в своих красных шерстяных плащах нараспашку, с хозяйским видом поглядывая вокруг. Он заметил, как Гарри подтолкнул локтем одного из спутников и что-то ему сказал. Поравнявшись с ними, Алекс вдруг оказался окруженным кучкой юнцов в университетской униформе, твидовых пиджаках и брюках из твилла. Все нагло ухмылялись ему в лицо.

– Меня удивляет, что у тебя хватает дерзости появляться здесь, – с издевкой произнес Кэвендиш.

– А я думаю, что имею больше права ходить по этим улицам, чем ты и твои дружки, – кротко ответил Алекс. – Это моя страна, а не ваша.

– Ну и страна, где можно безнаказанно воровать автомобили. Поверить не могу, что вас еще не судят за то, что вы сделали, – продолжал Кэвендиш. – Если же мой «лендровер» использовали, чтобы скрыть убийство, тебе придется поволноваться не только из-за полиции.

Алекс попытался вырваться, но его зажали со всех боков и пихали кто рукой, кто локтем.

– А не пойти ли тебе на фиг, Генри? Мы не имеем отношения к убийству Рози Дафф. Мы-то как раз пошли за помощью. Мы пытались ее спасти.

– И полиция тоже в это верит? – фыркнул Кэвендиш. – Они, наверное, глупей, чем я думал. – Кулак врезался Алексу под ребра. – Спер мою тачку, а?

– Не знал, что ты умеешь думать, – захлебнулся Алекс, не в силах не поддразнить своего мучителя.

– Просто позор, что ты еще числишься студентом этого университета, – выкрикнул другой, тыча Алексу в грудь костлявым пальцем. – Ты по меньшей мере дерьмовый воришка.

– Господи, вы себя-то послушайте! Прямо клоуны в дешевом скетче, – внезапно разозлился Алекс. Он нагнул голову и рванулся вперед. Тело его вспомнило бесчисленные броски на игре в регби. – А теперь убирайтесь с дороги, – проревел он и, задыхаясь, прорвался наконец сквозь обступившую его кучку. Обернувшись назад, он презрительно скривил рот. – Я тороплюсь на лекцию.

Растерявшись от этого взрыва ярости, парни пропустили его, но, когда он уже отошел от них, Кэвендиш крикнул ему вслед:

– Я-то подумал, ты на похороны торопишься. Убийцы, кажется, ведь так поступают?

Алекс круто обернулся:

– Что?

– Разве тебе не сказали? Сегодня хоронят Рози Дафф.

Алекс в ярости мчался по улице. Его трясло от злости. Прямо скажем, он испугался. Да, на какое-то мгновение он ощутил страх. Он бы ни за что не поверил, что Кэвендиш подденет его по поводу похорон Рози. И в голове не укладывалось, что никто не счел нужным сообщить им, что похороны сегодня. Не то чтобы он хотел пойти на них, но лучше было бы об этом знать.

А как дела у остальных? Он вновь пожалел, что Зигги распустил свой острый язык.

Зигги вошел в анатомичку и тут же был встречен криками: «А вот и наш похититель трупов!»

Он вскинул руки, принимая добродушную шутку от друзей-медиков. Если кто и мог найти черный юмор в смерти Рози, так это, конечно, они.

– Чем тебе не подошли жмурики, которых нам дают здесь для практики? – крикнул кто-то из дальнего конца аудитории.

– Для Зигги они слишком старые и безобразные, – откликнулся кто-то с другого конца. – Пришлось самому добывать мясцо посвежее…

– Ладно, все, – проворчал Зигги. – Вам просто завидно, что я начал практиковать раньше вас.

Вокруг него столпилась группа коллег.

– Ну, как все было, Зигги? Мы слышали, что она была еще жива, когда вы ее нашли. Ты испугался?

– Да, испугался. Но больше всего я расстроился и разозлился, потому что не смог ее спасти.

– Ну, парень, ты сделал все, что смог, – успокоил его кто-то.

– Да фигня это все. Мы годами набиваем себе голову всякой теорией, а столкнешься лицом к лицу с реальными ранами – и не знаешь, с чего начать. Любой водитель «скорой помощи» смог бы лучше помочь Рози, чем я. – Зигги стянул с себя куртку и уронил на стул. – Я почувствовал свою бесполезность. Только тут я и понял, что настоящим врачом становишься лишь тогда, когда выходишь из этих стен и начинаешь лечить живых, дышащих пациентов.

Сзади послышалось:

– Вы получили очень важный урок, мистер Малкевич. – К ним незаметно приблизился их наставник и включился в разговор. – Я знаю, это слабое утешение, но полицейский врач говорит, что к тому времени, как вы ее обнаружили, спасти ее было уже нельзя. Она потеряла слишком много крови. – Он похлопал Зигги по плечу. – Боюсь, чудеса мы творить не умеем. А теперь, джентльмены и леди, прошу садиться. В этом семестре нам предстоит важная работа.

Зигги сел на свое место, но мысли его были далеко. Он снова ощущал скользкую липкость крови на пальцах, слабое, неровное биение сердца под ними, постепенно холодеющую плоть. Он слышал ее угасающее дыхание. На языке вновь возник этот медный привкус. Интересно, сможет он когда-нибудь от всего этого отделаться? И можно ли стать врачом, зная, что твои усилия все равно закончатся провалом?

А в двух милях отсюда семья Рози готовилась предать дочь вечному покою. Полиция наконец отдала им тело, и Даффы смогли сделать первый шаг в долгом и горестном пути расставания. Эйлин поправила перед зеркалом шляпку, не замечая, какое у нее осунувшееся и набрякшее лицо. В эти дни ей было не до косметики. К чему? Глаза глядели тускло и тяжело. Таблетки, которые дал ей врач, не убирали боль, они лишь отдаляли ее, делая предметом размышлений, а не переживаний.

Арчи стоял у окна, поджидая катафалк. Страткиннесская приходская церковь была всего в нескольких сотнях ярдов отсюда, и они решили, что семья пройдет их за гробом, провожая Рози в последний путь. Широкие плечи Арчи поникли. За несколько последних недель он состарился, стал немощным стариком, который потерял волю к жизни.

Брайан и Колин, причесанные и опрятные, какими их никогда никто не видел, подкреплялись виски в посудомоечной.

– Надеюсь, у этой четверки хватит здравого смысла держаться подальше, – произнес Колин.

– Пусть только придут. Я их встречу, – отозвался Брайан, и его красивое лицо застыло в маске непреклонности.

– Только не сегодня. Ради бога, Брайан. Не унижайся, ладно? – Колин осушил стакан и со стуком опустил его на сушилку.

– Приехали, – позвал их отец.

Колин и Брайан обменялись многозначительными взглядами, обещая друг другу, что переживут этот день, не позоря себя и память сестры. Они расправили плечи и вышли на кухню.

Катафалк остановился за калиткой. Склонив головы, Даффы прошли по дорожке. Эйлин тяжело опиралась на руку мужа. Они заняли свое место за гробом. За ними в траурный строй встали друзья и родные. Замыкала ряды полиция. Возглавлял полицейских Макленнан, гордый тем, что несколько его подчиненных явились сюда в нерабочее время. В кои-то веки пресса вела себя сдержанно, договорившись о единых для всех рамках приличий.

Вдоль улицы, ведущей к церкви, выстроились местные жители. Многие из них присоединялись к кортежу, медленно продвигавшемуся к серому каменному зданию на холме, мрачно нависшему над раскинувшимся внизу Сент-Эндрюсом. Когда все вошли в церковь, места в ней не осталось. Некоторым провожающим пришлось стоять в боковых проходах и в дверях.

Служба была краткой. Эйлин могла не выдержать долгого прощания, и Арчи попросил, чтобы все было сведено к минимуму.

– Нам нужно каким-то образом это пережить, – объяснил он священнику. – Мы хотим запомнить Рози живой.

Макленнану простые слова похоронного обряда показались невыносимо пронзительными. Обычно их говорили над людьми, испившими жизнь до дна, а не над юной женщиной, едва ее пригубившей. Он склонил голову в молитве, понимая, что панихида не принесет утешения никому из знавших Рози. В их душах не будет мира, пока он не сделает свою работу.

Однако это представлялось все менее и менее вероятным. Следствие практически застопорилось. Последнюю приемлемую для суда улику дал кардиган – несколько фрагментов краски. Но ни один из соскобов, взятых из дома в Файф-парке, где жили студенты, не соответствовал им даже близко. Управление полиции прислало суперинтенданта ознакомиться с работой, проделанной им и его командой, тем самым давая понять Макленнану, что он ее провалил. Но проверяющий вынужден был признать, что Макленнан провел основательное и тщательное расследование, и не смог предложить никаких новых подходов.

Снова и снова мысль Макленнана возвращалась к четверым студентам. Их алиби были настолько хлипкими, что вряд ли заслуживали подобного названия. Джилби и Керру Рози нравилась. Дороти, одна из ее подружек-подавальщиц, не раз упоминала об этом в своих показаниях. «Тот крупный парень, похожий на Райана О’Нила, только брюнет» – так она выразилась. Макленнану и в голову не пришло бы так описывать Алекса Джилби, но он понял, о ком речь. «Она ему жуть как нравилась, – заявила Дороти. – И тот маленький, похожий на этого, из «Ти-Рекс». Он тоже вечно на нее глазел. Не то чтобы она его привечала. Чего не было, того не было. Она говорила, он больше сам себя любит. А вот другой, крупный… она говорила, что провела бы с ним вечерок, будь он годиков на пять постарше».

Так что здесь какой-то слабый мотив проглядывал. И разумеется, у них было идеальное транспортное средство для перевозки умирающей Рози. А то, что никаких следов в «лендровере» криминалисты не обнаружили, не означало, что им для этого не воспользовались. Достаточно брезента, покрывала, да хоть плотного полиэтилена – и крови внутри автомобиля не будет. Ясно одно: у того, кто убил девушку, была машина. Либо это один из респектабельных домовладельцев с Тринити-плейс. Беда в том, что у всех мужчин, проживающих там, от четырнадцати до семидесяти лет, твердое алиби. Они находились либо в гостях, либо дома в постели, что подтверждают свидетели. Нескольких подростков проверили особо тщательно, но не нашли никакой связи ни с Рози, ни с преступлением.

И еще одно мешало признать Джилби возможным подозреваемым – результаты экспертизы. Обнаруженная криминалистами на одежде Рози сперма, судя по всему, принадлежит насильнику и предполагаемому убийце. Так вот, она соответствует первой группе крови. У Алекса Джилби кровь четвертой группы, а это значит, что он ее не насиловал. Разве что пользовался презервативом. А вот кровь Малкевича, Мэкки и Керра как раз относится к первой группе, то есть сперма теоретически могла принадлежать любому из них.

Вряд ли Керр способен на такое, но вот Мэкки… Этот способен. К тому же столь внезапное обращение в христианство, о котором детектив был наслышан. Что это – отчаянный порыв, вызванный муками совести? И Малкевича тоже нельзя сбрасывать со счетов. Макленнан случайно узнал о его сексуальной ориентации, но если тот был влюблен в Джилби, то мог считать Рози соперницей и желать от нее избавиться. Все возможно.

Макленнан так глубоко задумался, что вздрогнул от неожиданности, когда прихожане шумно поднялись со скамей – отпевание закончилось. Гроб двинулся по центральному проходу – его изножие несли на плечах Колин и Брайан Даффы. Лицо Брайана было залито слезами, Колин держался из последних сил, чтобы не заплакать.

Макленнан поискал глазами свою команду и кивнул им на выход, едва гроб вынесли наружу. Родные поедут на машине вниз, к подножию холма, где расположено Западное кладбище, на похоронах будут только самые близкие. Он выскользнул за дверь и остановился там, наблюдая, как расходятся люди. Он не был уверен, что убийца придет на отпевание, – это было бы слишком складно. Подчиненные собрались вокруг него, тихонько переговариваясь.

Укрывшись за углом здания, Дженис Хогг закурила сигарету. В конце концов, она не на дежурстве, а после такого стресса организм требует хорошей затяжки никотином. Она успела затянуться лишь пару раз, когда появился Джимми Лоусон.