Текст книги "Москва – Петушки. С комментариями Эдуарда Власова"

Это патетическое откровение Венички имеет несколько источников. По православной традиции на сороковой день после смерти человека его душа получает наконец благодатную помощь Отца Небесного и приходит на поклонение Богу, чтобы тот выбрал душе сообразное место – в аду или в раю. Таким образом, сойдя по этим сорока ступеням, Веничка становится объектом Высшего суда.

В евангельском предании Святой Дух вывел Христа в пустыню, где тот затем держал сорокадневный пост, после которого «взалкал», то есть выпил: «Иисус возведен был Духом в пустыню, для искушения от диавола, и постившись сорок дней и сорок ночей, напоследок взалкал» (Мф. 4: 1–2; Лк. 4: 2). Данный обряд описан уже в Ветхом Завете, где Моисей говорит: «Я взошел на гору, чтобы принять скрижали каменные, скрижали завета, который поставил Господь с вами, и пробыл на горе сорок дней и сорок ночей, хлеба не ел, и воды не пил. <…> По окончании же сорока дней и сорока ночей, дал мне Господь две скрижали каменные, скрижали завета» (Втор. 9: 9, 11). То есть «постившийся» всю ночь Веничка, подобно Моисею и Иисусу, сходит с горы (или выходит из пустыни), чтобы в прямом смысле слова взалкать.

В «Божественной комедии» Данте фигурирует метафорическое «трудное схождение / восхождение по ступеням чужой лестницы» (com'e duro cable / Lo scendere e il salir per l'altrui scale):

 
Ты будешь знать, как горестен устам
Чужой ломоть, как трудно на чужбине
Сходить и восходить по ступеням.
 

(«Рай», песнь XVII, строки 58–60)

Это назидание Данте эксплуатировалось литераторами и до Венички. Например, у Пушкина: «В самом деле, Лизавета Ивановна была пренесчастное создание. Горек чужой хлеб, говорит Данте, и тяжелы ступени чужого крыльца, а кому и знать горечь зависимости, как не бедной воспитаннице знатной старухи?» («Пиковая дама», гл. 2); у Мандельштама: «С черствых лестниц, с площадей… / Алигьери пел мощней» («Слышу, слышу ранний лед…», 1937).

Помимо этого, с учетом очевидной «зависимости» «Москвы – Петушков» от «Преступления и наказания», Веничкин спуск по лестнице в соответствующем физическом и духовном состоянии соотносится с постоянным схождением с лестниц Раскольникова: «Ведь вчера же, сходя с лестницы, я сам сказал, что это подло, гадко, низко, низко… ведь меня от одной мысли наяву стошнило и в ужас бросило» (ч. 1, гл. 5); «Он бросился к двери, прислушался, схватил шляпу и стал сходить свои тринадцать ступеней» (ч. 1, гл. 6); «Он вышел; он качался. Голова его кружилась. Он не чувствовал, стоит ли он на ногах. Он стал сходить с лестницы, упираясь правой рукой об стену» (ч. 6, гл. 8).

4.28 С. 10. …пидор в коричневой куртке скребет тротуар. —

Пидор (груб., разг.) – педераст; здесь использовано исключительно как ругательство; у Довлатова читаем: «– Могу я чем-то помочь? – вмешался начальник станции. – Убирайся, старый пидор! – раздалось в ответ» («Чемодан», 1986).

4.29 Если хочешь идти налево, Веничка, иди налево, я тебя не принуждаю ни к чему. Если хочешь идти направо – иди направо. —

Пародируется традиционная фольклорная ситуация «витязя на распутье», читающего соответствующие предсказания на дорожном камне у развилки обычно трех дорог о возможных удачах и неприятностях в случае выбора одной из них. В менталитете русского человека неизменно ассоциируется с растиражированным в репродукциях для общественных мест – ресторанов, вокзалов, парикмахерских и проч. – полотном Виктора Васнецова «Витязь на распутье».

Литературным источником пассажа является былина «Царь Саул Леванидович и его сын», в которой сын Саула – Констентинушка Саулович

 
И наехал часовню, зашел богу молитися,
А от той часовни три дороги лежат.
А и перва дорога написана,
А написана дорога вправо:
Кто этой дорогой поедет,
Конь будет сыт, самому смерть;
А другою крайнею дорогою левою:
Кто этой дорогой поедет,
Молодец сам будет сыт, конь голоден;
А середнею дорогою поедет —
Убит будет смертью напрасною.
 

(Былины. Л., 1957. С. 210)

Сюжет былины аналогичен сюжету «Москвы – Петушков», только в перевернутом виде: сын царя Саула, родившийся в его отсутствие, едет на поиски отца, и конечной целью его поездки является встреча с отцом. Здесь же наличествует и типично «ерофеевская» путаница: разницы между выбором правого и среднего пути для молодца практически нет. Веничка, естественно, выбирает дорогу направо, где ему «самому смерть», то есть уже в первой главе поэмы предвосхищает ее финал.

Следует учесть также, что на всякой географической карте, схеме или плане правая сторона отдается востоку, с которым ассоциируется концепция «Москва – третий Рим» и, соответственно, Кремль как его оплот. Например, у Брюсова:

 
И все, и пророк и незоркий,
Глаза обратив на восток, —
В Берлине, в Париже, в Нью-Йорке
Видят твой огненный скок.
 
 
Там взыграв, там кляня свой жребий,
Встречает в смятеньи земля
На рассветном пылающем небе
Красный призрак Кремля.
 

(«К русской революции», 1920)

4.30 С. 10. Веничка —

уменьшительно-ласкательная форма имени Венедикт. Именно с этого места текст «Москвы – Петушков» может рассматриваться как автобиографическая проза.

Прием использования реальным автором или повествователем «нежной» формы имени или фамилии для своего alter ego, действующего в тексте, имеет в литературе достаточно широкое применение: от «Двойника» Достоевского, где Голядкин обращается к самому себе: «Голядка ты этакой!» (гл. 6), до автобиографической повести Эдуарда Лимонова «Это я – Эдичка» или лирики Евтушенко: «Брось ты, Женечка, / осуждающий взгляд» («Снова грустью повеяло…», 1955).

4.31 …чуть покачиваясь от холода и от горя, да, от холода и от горя. О, эта утренняя ноша в сердце! о, иллюзорность бедствия! о, непоправимость! —

Традиционный для литературы и искусства мотив страданий «маленького человека, раздавленного большим / столичным городом», в терминах кинематографа – типичный чаплинеск, отягощенный парадигматическими ситуациями (сон в недомашних условиях, враждебность окружающей среды). Например, у Пушкина:

 
…Он скоро свету
Стал чужд. Весь день бродил пешком,
А спал на пристани; питался
В окошко поданным куском.
<…>
…Он оглушен
Был шумом внутренней тревоги.
И так он свой несчастный век
Влачил, ни зверь, ни человек,
Ни то ни се, ни житель света,
Ни призрак мертвый…
Раз он спал
У невской пристани.
<…>
Вскочил Евгений; вспомнил живо
Он прошлый ужас; торопливо
Он встал; пошел бродить, и вдруг
Остановился, и вокруг
Тихонько стал водить очами
С боязнью дикой на лице.
Он очутился под столбами
Большого дома. На крыльце
С подъятой лапой, как живые,
Стояли львы сторожевые…
 

(«Медный всадник», ч. 2)

Здесь эти сторожевые львы соотносимы со «звериным оскалом бытия» (см. 6.21).

4.32 А если всего поровну, то в этом во всем чего же все-таки больше: столбняка или лихорадки? —

Подобное душевное состояние описано Розановым: «В мышлении моем всегда был какой-то столбняк» («Опавшие листья», короб 1-й). А в алкогольном контексте и Анненским при помощи цитат из «Преступления и наказания»:

«„Пас! и он стукнул опять водки“.

„Лихорадка вполне охватила его. Он был в каком-то мрачном восторге“» («Искусство мысли. Достоевский в художественной идеологии», 1909).

4.33 И куда-нибудь да иди. Все равно куда. —

В литературе призыв идти хотя бы куда-нибудь, только бы идти, встречается регулярно и в самых разнообразных контекстах. В Библии, например, звучит слово Господне пророку: «Соберись и иди направо или иди налево, куда бы ни обратилось лице твое» (Иез. 21: 16). У Кэрролла примечателен диалог Алисы и Чеширского Кота:

– Скажите, пожалуйста, куда мне отсюда идти?

– А куда ты хочешь попасть? – ответил Кот.

– Мне все равно… – сказала Алиса.

– Тогда все равно, куда и идти, – заметил Кот.

– … только бы попасть куда-нибудь, – пояснила Алиса.

– Куда-нибудь ты обязательно попадешь, – сказал Кот. – Нужно только достаточно долго идти.

С этим нельзя было не согласиться.

(«Приключения Алисы в Стране чудес», гл. 6, пер. Н. Демуровой)

4.34 С. 10. Если даже ты пойдешь налево – попадешь на Курский вокзал; если прямо – все равно на Курский вокзал. —

Предопределенность происходящего – регулярный мотив пророческо-риторических текстов типа ветхозаветного «Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем» (Екк. 1: 9) или провербиального «Все пути ведут в Рим».

В «Преступлении и наказании» Раскольников постоянно находится «на распутье»: «Тяжелое чувство сдавило его сердце; он остановился посредине улицы и стал осматриваться: по какой дороге он идет и куда он зашел? Он находился на – ском проспекте, шагах в тридцати или в сорока от Сенной, которую прошел. Весь второй этаж дома налево был занят трактиром. <…> Он было хотел пойти назад, недоумевая, зачем он повернул на – ский проспект…» (ч. 4, гл. 3). Примечательны и мысли Раскольникова о Соне Мармеладовой, которой, как и Веничке, предстоит из трех дорог выбрать последнюю, причем не самую оптимистичную: «„Ей три дороги, – думал он: – броситься в канаву, попасть в сумасшедший дом или… или, наконец, броситься в разврат, одурманивающий ум и окаменяющий сердце“. <…> последний выход, то есть разврат, был всего вероятнее» (ч. 4, гл. 4).

4.35 Поэтому иди направо, чтобы уж наверняка туда попасть. —

Кроме выбора дороги к смерти (см. 4.29), мудрый Веничка следует обозначенной в Ветхом Завете системе координат: «Сердце мудрого – на правую сторону, а сердце глупого – на левую. По какой бы дороге ни шел глупый, у него всегда недостает смысла» (Екк. 10: 2–3).

4.36 С. 11. О, тщета! О, эфемерность! О, самое бессильное и позорное время в жизни моего народа – время от рассвета до открытия магазинов! —

То есть время от восхода солнца до 7 или 8 часов утра. В 1960–1970-е гг. продовольственные магазины с винными отделами открывались не ранее 7 часов. Одновременно Веничка имитирует поэтику библейских изречений типа: «Суета сует, сказал Екклесиаст, суета сует, – все суета!» (Екк. 1: 2). Существительное «тщета» также встречается в Библии: «Но что для меня было преимуществом, то ради Христа я почел тщетою. Да и все почитаю тщетою ради превосходства познания Христа Иисуса, Господа моего» (Флп. 3: 7–8).

4.37 Сколько лишних седин оно вплело во всех нас, в бездомных и тоскующих шатенов! —

Здесь приведены автобиографические детали, касающиеся судьбы и внешности реального Венедикта Ерофеева: «В этом государстве всяческого партийного контроля и кагебешного учета Веня семнадцать лет (с 1958 по 1975) жил без „прописки“, то есть – никому в мире никогда не понять! – просто не существовал как житель государства» (Черноусый [Авдиев И.]. Некролог, «сотканный из пылких и блестящих натяжек» // Континент. 1991. № 67. С. 321); «Контора Бенедикта была в Москве, жил он где придется, у него никогда не было своего дома. Неустройство было ужасное» (Любчикова Л. [О Вен. Ерофееве] // Театр. 1991. № 9. С. 81); «[у Ерофеева] Глаза голубые, волосы темные» (Ерофеева Г. [О Вен. Ерофееве] // Театр. 1989. № 9. С. 87).

4.38 Иди, Веничка, иди. —

Перифраз основного мотива поэмы – «встань и иди» (см. 26.17). В Новом Завете читаем: «И сказал Иисус сотнику, иди, и, как ты веровал, да будет тебе» (Мф. 8: 13).

5. Москва. Площадь Курского вокзала

5.1 С. 11. Скучно тебе было в этих проулках, Веничка, захотел ты суеты – вот и получай свою суету… —

Апелляция к Екклесиасту (см. 4.36) и к другому месту из Ветхого Завета: «Господь знает мысли человеческие, что они суетны» (Пс. 92: 11).

5.2 С. 11. Ведь вот Искупитель даже, и даже Маме своей родной, и то говорил: «Что мне до тебя?» —

Компиляция новозаветных положений об отношении к ближайшим родственникам. Здесь накладываются друг на друга: 1) речь Иисуса (Искупителя) перед избранными апостолами, содержащая среди прочего следующие утверждения: «Я пришел разделить человека с отцом его, и дочь с матерью ее, и невестку со свекровью ее. И враги человеку – домашние его. Кто любит отца и мать более, нежели Меня, не достоин Меня» (Мф. 10: 36–37; Мих. 7: 6); 2) связанное с предыдущим обращение Христа к толпе поклонников: «Если кто приходит ко Мне, и не возненавидит отца своего и матери, и жены и детей, и братьев и сестер, а притом и самой жизни своей, тот не может быть Моим учеником» (Лк. 14: 26); ср. также: «Когда же Он еще говорил к народу, Матерь и братья Его стояли вне дома, желая говорить с ним. И некто сказал Ему: вот, Матерь Твоя и братья Твои стоят вне, желая говорить с Тобою. Он же сказал в ответ говорившему: кто матерь Моя, и кто братья Мои? И указав рукою Своею на учеников Своих, сказал: вот матерь Моя и братья Мои; Ибо, кто будет исполнять волю Отца Моего Небесного, тот Мне брат и сестра и матерь» (Мф. 12: 46–50; Мк. 3: 31–35).

Формулировка обращения Христа к матери в комментируемом фрагменте поэмы также восходит к Библии: «[Бесноватый: ] Оставь, что Тебе до нас, Иисус Назарянин?» (Лк. 4: 34); «[Бесноватый: ] что Тебе до меня, Иисус, Сын Бога Всевышнего?» (Мк. 5: 7). Также ощущается влияние известной сцены свадьбы в Кане Галилейской, при этом отметим ее непосредственную связь с вином: Иисус с матерью пришли на свадьбу, и Мария увидела, что на столах нет вина, – тогда Христос произнес: «Что Мне и Тебе, Жено?» (Ин. 2: 4), а затем обратил воду в вино, тем самым совершив свое первое чудо (Ин. 2: 6–11).

5.3 А уж тем более мне – что мне до этих суетящихся и постылых? —

У Тютчева есть созвучные строки:

 
Кто хочет миру чуждым быть,
Тот скоро будет чужд, —
Ах, людям есть кого любить,
Что им до наших нужд!
 
 
Так! что вам до меня?
Что вам беда моя?
Она лишь про меня, —
С ней не расстанусь я!
 

(«Из „Вильгельма Мейстера“ Гёте», 1829)

5.4 …кто-то пропел в высоте так тихо, так ласково-ласково… О! Узнаю! Это опять они! Ангелы Господни! Это вы опять? —

У Сологуба ангел поджидает героя в переулке:

 
Там, где улицы так гулки,
Тихо барышня идет,
А ее уж в переулке
Близко, близко ангел ждет.
 

(«Там, где улицы так гулки…», 1911)

В контексте упоминания о ночлеге на лестнице (см. 4.18) в частности и в целом – о ночлеге в замкнутом пространстве и утреннем выходе на воздух появление ангелов вполне закономерно и отсылает к Библии. В Ветхом Завете: «[Иаков] пришел на одно место, и остался там ночевать, потому что зашло солнце. И взял один из камней того места, и положил себе изголовьем, и лег на том месте. И увидел во сне: вот, лестница стоит на земле, а верх ее касается неба; и вот, Ангелы Божии восходят и нисходят по ней» (Быт. 27: 11–12). В Новом Завете, в сцене в Гефсиманском саду, после обращения Христа к Отцу: «Явился же Ему Ангел с небес и укреплял Его» (Лк. 22: 43). Вообще в Писании Христос постоянно общается с ангелами: «Тогда оставляет Его диавол, – и се, Ангелы приступили и служили Ему» (Мф. 4: 11); также Христос обращается к Нафанаилу: «Истинно, истинно говорю вам: отныне будете видеть небо отверстым и Ангелов Божиих восходящих и снисходящих к Сыну Человеческому» (Ин. 1: 51).

Пение ангелов слышит подле себя и герой Гамсуна: «Сердце мое замирает, вокруг меня витают ангелы, я слышу их пение, они касаются моих век, садятся мне на волосы, и от их дыхания все помещение постепенно наполняется удивительным ароматом» («Мистерии», гл. 8).

Постоянно присутствуют ангелы рядом с лирическими героями у самых разных поэтов (зачастую вместе с другими мотивами, образами и деталями, задействованными в «Москве – Петушках»).

У Франсуа Вийона:

 
Я душу смутную мою,
Мою тоску, мою тревогу
По завещанию даю
Отныне и навеки Богу
И призываю на подмогу
Всех ангелов – они придут,
Сквозь облака найдут дорогу
И душу Богу отнесут.
 

(«Большое завещание»)

У Надсона (вкупе с розами, негой и благоуханиями):

 
Ни ангелов, сияющих в лазурных небесах,
Ни роз, благоухающих в задумчивых садах,
Ни неги ослепительных, полуденных лучей
Я не сравню с Зюлейкою, красавицей моей.
 

(«Из Боденштедта», 1880)

У Фофанова (о «рассеянной» прогулке по Петербургу):

 
Столица бредила в чаду своей тоски,
Гонясь за куплей и продажей.
Общественных карет болтливые звонки
Мешались с лязгом экипажей.
<…>
Я шел рассеянно; аккорды суеты
Мой робкий слух не волновали,
И жадно мчались вдаль заветные мечты
На крыльях сумрачной печали.
<…>
И веяло в лицо мне запахом полей,
Смущало сердце вдохновенье,
И ангел родины незлобивой моей
Мне в душу слал благословенье.
 

(«Столица бредила в чаду своей тоски…», 1884)

У Блока (с лилиями и заповеданностью):

 
Заповеданных лилий
Прохожу я леса.
Полны ангельских крылий
Надо мной небеса.
 

(«Верю в Солнце Завета…», 1902)

У Гумилева встречается: «Ангелы нам пели с высоты…» («Франция», 1918). Любезные и вежливые беседы с ангелами любил вести лирический персонаж В. Маяковского, не забывая при этом и «бездну» (см. 8.4):

 
В облаке скважина.
Заглядываю – ангелы поют.
Важно живут ангелы.
Важно.
 
 
Один отделился
и так любезно
дремотную немоту расторг:
«Ну, как вам,
Владимир Владимирович;
нравится бездна?»
И я отвечаю так же любезно:
«Прелестная бездна.
Бездна – восторг!»
 

(«Человек», 1916–1917)

В поственичкиной литературе ближайшие ассоциации вызывает известный текст Бориса Гребенщикова, где также проецируются друг на друга темы утреннего похмелья, Кремля и ангельской доброты:

 
Уже прошло Седьмое ноября,
Утихли звуки шумного веселья,
Но что-то движется кругами и все вокруг там, где стою я,
Должно быть, Ангел Всенародного Похмелья.
 
 
Крыла висят, как мокрыя усы,
И веет чем-то кисло и тоскливо,
Но громко бьют на главной башне позолоченные часы,
И граждане страны желают пива.
 
 
Бывает так, что нечего сказать, —
Действительность бескрыла и помята,
И невозможно сделать шаг или хотя бы просто встать,
И все мы беззащитны, как котята.
 
 
И рвется враг подсыпать в водку яд,
Разрушить нам застолье и постелье,
Но кто-то вьется над страной, благословляя всех подряд, —
Должно быть, Ангел Всенародного Похмелья…
 
 
Но кто-то вьется над страной, благословляя всех подряд…
Хранит нас Ангел Всенародного Похмелья…
 

(«Ангел Всенародного Похмелья», 1982)

5.5 С. 11. А ты походи, легче будет… —

Вариант мотива «встань и иди» (см. 26.17).

5.6 …а через полчаса магазин откроется: водка там с девяти, правда, а красненького сразу дадут… —

Красненькое – уменьшительно-ласкательное от «красное», что в просторечии является эквивалентом к слову «вино» как противопоставленного водке; ср. у М. Горького: «Разрешите рекомендовать померанцевую водочку-с? Отличная! И красненькое, бордо, очень тонкое, старенькое!» («Жизнь Клима Самгина», ч. 2).

Ниже Веничка уточнит, что это было «Розовое крепкое» (см. 7.16).

В конце 1960-х гг. в СССР действовало ограничение времени продажи крепких спиртных напитков (главным образом водки и коньяка): они начинали продаваться с 9 часов. Проницательный читатель поэмы, он же друг Венедикта Ерофеева и прототип Черноусого, как-то в разговоре с автором заметил: «– Веня, а почему у тебя в поэме водку в магазине дают с девяти, а ты на электричку 8 часов 16 минут шел с чекушечками. Значит, и в поэме была незримая Маруська… – Еще как была, повсюду…» (Авдиев И. [О Вен. Ерофееве] // Театр. 1991. № 9. С. 110). Упоминание о Маруське связано с другим эпизодом тех же мемуаров, в котором Авдиевым разъясняется, как они с Ерофеевым и прототипом другого персонажа поэмы покупали в Москве водку в столь ранние часы; при этом инструктаж проводит сам Ерофеев:

«– Магазин еще закрыт, но Маруська уже там. Надо только зайти со двора и постучать – помнишь тему рока в Пятой симфонии Бетховена? И в деревянный лоток окошка, куда хлеб разгружают. Лоток выдвинется. Туда положишь деньги из расчета два восемьдесят семь за поллитра и по полтиннику сверху за неурочность и смягчение Маруськиной неподкупности. Всегда нужно мужественно малостью польстить женской неуступчивости» (Там же. С. 106).

Данный эпизод можно рассматривать и как реальный комментарий к замечанию Венички об «уважении хорошей бабы» (см. 26.10).

5.7 Херес —

советское крепленое вино (до 20°), изготавливавшееся (например, в Крыму и Молдавии) по технологии классического испанского jerez-а. См. также 6.13.

5.8 С. 12. Веня —

уменьшительная форма имени Венедикт. В умных разговорах о современной российской словесности Венедикта Ерофеева чаще называют Веней, нежели Веничкой (форма «Веничка» остается закрепленной за главным героем поэмы).

5.9 И как хорошо, что я вчера гостинцев купил, – не ехать же в Петушки без гостинцев. В Петушки без гостинцев никак нельзя. Это ангелы мне напомнили о гостинцах, потому что те, для кого они куплены, сами напоминают ангелов. —

Любчикова вспоминает о заботе Венедикта Ерофеева о своем сыне, жившем с матерью «за Петушками» (см. 14.12), в деревне Мышлино: «Он непременно что-то вез в Мышлино, когда ездил туда <…> Он сыну все время возил какие-то подарки, как и написано в „Петушках“» (Любчикова Л. [О Вен. Ерофееве]. С. 80, 81).

5.10 Я пошел через площадь – вернее, не пошел, а повлекся. —

Одна из вариаций мотива «встань и иди» (см. 26.17). По наблюдению Земляного, здесь отсылка к афоризму Сенеки «Судьбы ведут того, кто хочет, и влекут того, кто не хочет» (Земляной С. «Пусть все видят, что я взволнован»: о дискурсе поэмы Венедикта Ерофеева «Москва – Петушки» // Независимая газета. 1998. 4 июня. С. 14). Повлечься – начать двигаться против своей воли, под воздействием сторонней силы, стать ведомым кем– / чем-либо. Пророк говорил в свое время: «Клялся Господь Бог святостью Своею, что вот, придут на вас дни, когда повлекут вас крюками и остальных ваших удами» (Ам. 4: 2).

Медленное, через силу, передвижение по большому городу лирического героя, растерянного и страдающего, характерно для поэтов; например, для Полежаева, у которого лирический герой бредет, как и Веничка, по Москве: «Повлекся к лестнице парадной машинально» («День в Москве», 1832); или для Евтушенко, у которого персонажи влекутся по заграничным городам:

 
Бредет Гастон
                   по рю Драгон.
Штаны спадают,
И за людей,
                за дураков
глаза страдают.
Небритый,
             драный,
                       весь в грязи…
 

(«Чудак Гастон», 1965)

 
Я бреду,
           голодая по братству,
спотыкаясь,
               бреду сквозь века…
<…>
Я измотан,
              истрепан,
                           изранен.
 

(«Колизей», 1965)

 
Я брел в растерянности жалкой,
гигантской соковыжималкой
гудела жизнь. Я был смятен.
 

(«Римские цены», 1965)

5.11 С. 12. Два или три раза я останавливался – и застывал на месте… <…> …я каждую минуту ждал, что меня, посреди площади, начнет тошнить со всех трех сторон. И опять останавливался и застывал. —

Прерывистое, с остановками, движение по столице наблюдается у неуравновешенного героя-страдальца Гамсуна, у которого, как и у Венички, нет в столице собственного угла:

«Только бы мне найти какое-нибудь пристанище на ночь! Я раздумываю, где мне лучше всего заночевать; этот вопрос так занимает меня, что я останавливаюсь посреди улицы. Я забываю, где я, стою, как одинокий бакен в море, а вокруг плещут и бушуют волны» («Голод», гл. 1).

«Выйдя из дома, я остановился посреди улицы…» (гл. 2).

«…Я вышел на площадь, к стортингу. Остановившись как вкопанный, я смотрю на извозчиков <…> я некоторое время стою на месте. Потом снова плетусь к вокзалу. <…> Я вдруг остановился. <…> Я стою и размышляю» (гл. 3).

5.12 Ведь в человеке не одна только физическая сторона; в нем и духовная сторона есть, и есть – больше того – есть сторона мистическая, сверхдуховная сторона. —

Ерническое апеллирование к православной идее триединства Божьего – существованию, соответственно, Бога Сына, Бога Святого Духа и Бога Отца, a также к фрейдизму, изучающему мистическую, «подсознательную» сторону человеческой личности.

5.13 Сверхчеловек —

термин в истории философии связан прежде всего с Ницше и его книгой «Так говорил Заратустра» (1883–1884); впрочем, до Ницше встречается и у Гёте: «Ну что ж, дерзай, сверхчеловек!» («Фауст», ч. 1, «Ночь», пер. Б. Пастернака).

5.14 Боже милостивый, сколько в мире тайн! Непроницаемая завеса тайн! —

Аллюзия на тайны Господни. В контексте отсылок к пирам Валтасара (см. 45.4) отмечу слова пророка: «Чтобы они просили милости у Бога небесного об этой тайне» (Дан. 2: 18). Это восклицание о тайнах предвосхищает появление «текела» в конце поэмы, поскольку и оно, и «текел» связаны с одним и тем же пророком: «Царь сказал Даниилу <…> можешь ли ты сказать мне сон, который я видел, и значение его? Даниил отвечал царю и сказал: тайны, о которой царь спрашивает, не могут открыть царю ни мудрецы, ни обаятели, ни тайноведцы, ни гадатели. Но есть на небесах Бог, открывающий тайны; и Он открыл царю Навуходоносору, что будет в последние дни. Сон твой и видения главы твоей на ложе твоем были такие: ты, царь, на ложе твоем думал о том, что будет после сего? И Открывающий тайны показал тебе то, что будет. А мне тайна сия открыта не потому, чтобы я был мудрее всех живущих, но для того, чтобы открыто было царю разумение и чтобы ты узнал помышления сердца твоего. Тебе, царь, было такое видение: вот, какой-то большой истукан; огромный был этот истукан, в чрезвычайном блеске стоял он пред тобою, и страшен был вид его» (Дан. 2: 26–31).

Попутно, через упоминание об истукане, подготавливается ситуация сооружения «столба» на площади Курского вокзала «в назидание народам древности» (см. 7.10).

О Господних тайнах сказано и в других книгах Библии: «Тайна Господня – боящимся Его, и завет Свой Он открывает им» (Пс. 24: 14); «Господь откроет тайны твои и уничижит тебя среди собрания за то, что ты не приступил искренно к страху Господню, и сердце твое полно лукавства» (Сир. 1: 30); «Ум и будет размышлять о тайнах Господа» (Сир. 39: 9); «Господь Бог ничего не делает, не открыв Своей тайны рабам Своим, пророкам» (Ам. 3: 7); «Внимай мне, и я научу тебя, и изъясню тебе то, что устрашило тебя: ибо Всевышний откроет тебе многие тайны» (2 Езд. 10: 38) и т. д. Всего же в Библии, помимо Господних, насчитывается великое множество тайн: «тайна царева» (Тов. 12: 7, 11); «тайны премудрости» (Иов. 11: 6); «тайны сердца» (Иов. 31: 27; Пс. 43: 22; 1 Кор. 14: 25); «тайна благовествования» (Еф. 6: 19); «тайна беззакония» (2 Фес. 2: 7); «тайна благочестия» (1 Тим. 3: 16); «тайна семи звезд» (Откр. 1: 20); «тайна – Вавилон, великая блудница» (Откр. 17: 5); «тайна жены и зверя» (Откр. 17: 7), – в общем, действительно «непроницаемая завеса».

Вспоминаются слова царского лекаря Елисея Бомелия в опере Римского-Корсакова «Царская невеста» (1899): «Много в мире есть сокровенных тайн, / Много сил неразгаданных» (д. 1).